Текст книги "Золотые цикады сбрасывают кожу"

Инстинкт безошибочно подсказал полковнику единственно верный ход. Он бросился обратно и распахнул дверь в квартиру: связка ключей висела прямо в коридоре и, Михаил Федосович, сорвав ее с крючка, помчался вверх по лестнице, на ходу выбирая самый большой ключ.

Задыхаясь, полковник добрался до последнего, девятого этажа и увидел решетку, заграждавшую площадку с железной лестницей, ведущей к квадратному люку.

Замок, черный огромный замок выглядел именно таким как представлял Михаил Федосович. Радуясь, что предусмотрительно захватил перчатки, вставил ключ и повернул два раза.

Снял замок, осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл дверцу и, проскользнув внутрь, закрыл за собой. Просунув руки сквозь прутья решетки, закрыл замок на два оборота.

Снизу по-прежнему доносился только вой собаки.

Михаил Федосович вскарабкался по вертикальной железной лестнице и откинул люк, ведущий на чердак. Сверху неожиданно ударил свет и полковник, не мешкая, одним рывком вбросил тренированное тело в люк.

Плавно закрыв люк, Багров огляделся: прямо образцово-показательный чердак – тепло, сухо, чисто, все освещено. Он мягко, как кот, побежал по широкой доске, ведущей к дальнему смотровому окну.

Спустя минуту полковник спускался по пожарной лестнице, и массивная фигура гэбэшника прекрасно читалась на фоне кирпичной стены здания.

Добравшись до последней перекладины, Багров повис на руках, глянул вниз. Убедившись, что до земли не более трех метров, разжал руки.

Приземлился мягко, между стеной и асфальтированной дорожкой строители оставили полутораметровый клочок земли, поэтому Михаил Федосович даже не ушибся.

Возле автобусной остановки полковник увидел уличную торговку и купил пачку дешевых сигарет.

– Без сдачи.

На ходу зубами разорвал целлофановую упаковку. Зажигалку Багров на всякий случай таскал с собой всегда и теперь, прикуривая, порадовался, что никто не пялится на его дрожащие пальцы. Сделав несколько глубоких затяжек, Михаил Федосович сунул руки в карманы и двинулся по тротуару, не соображая, куда и зачем идет. Словно сверху опустился огромный ватный колокол, закрывший от полковника весь большой мир людей с его событиями, красками, звуками, радостями и горем.

Потом Багров ощутил жжение на губах и выплюнул окурок. И сразу, будто кто-то невидимый подключил полковника к реальной жизни: в сознание вернулись огни витрин, свет фар, рев моторов, голоса и холод, весенний холод вечерних улиц.

В это самое мгновение Валерка увидел Платиновую девушку, сидящую в кресле. Но не испытал ни радости ни огорчения. Ничего, кроме желания понять – что произошло в квартире Алены, голос которой ассоциируется у него с Аней Бельчиковой. И в которую Писюн глупо, по-мальчишески, по уши влюбился.

Ритмичные удары в дверь и хриплый вой красноречиво свидетельствовали, что Тайсон, запертый в спальне, верен избранной тактике – он разгонялся и бил грудью и лапами в дверь. Эффект от действий бульмастифа был налицо: хлипкие шурупы дверного замка наполовину вылезли, и вопрос обретения свободы свирепым псом похоже решен.

Пересечь океан при свете дня

Это означает создание внешней оболочки, которая

постепенно становится привычной и хорошо знакомой.

Когда же противник привыкает к ситуации, стратег

может незаметно совершить маневр.

(Стратагема № 1)

Валерка не сразу попал в квартиру. Стоя на крыльце, Лакмус долго слышал лишь жуткий вой Тайсона, понимая, что раз пес не унимается, то скорей всего, Алены нет дома. На всякий случай, несколько раз набрав номер квартиры, Лакмус прекратил бесполезные попытки. К домофону никто не собирался подходить. Валерка почувствовал, как заныло сердце, и встревожился: мотор переходил на какой-то запредельный ритм. Так можно и в ящик сыграть. Надо успокоиться. Во-первых, с чего ты решил, что Алена пойдет на встречу из дома, а, например, не от подруги или друга? Вообще глупо паниковать.

Гоблин вертелся, требуя внимания, не понимая, чего это хозяин топчется на каменном пятачке? Гораздо лучше резвиться в кустах, где море запахов и развлечений.

Прошло минут пять и волнение исчезло. Да собственно и повода нет тревожиться. Дама опоздала на несколько минут, с кем не бывает. Главное, между ними возникло доверие. Лакмус не смог бы толком объяснить словами, что произошло во время последнего разговора. Гость говорил, хозяйка слушала. Но после, выгуливая Бисквита, Валерка впервые за последние месяцы испытал чувство, будто тяжелая каменная плита, давившая на него, чуть-чуть отодвинулась и появилась возможность выпрямиться.

Наконец пожилая соседка вышла из дверей подъезда, и Валерка смог подняться на третий этаж. Взялся за дверную ручку, повернул и очутился в квартире.

– Лена, – позвал негромко.

Прошел в зал. Ясно: Алена ушла, а незнакомая девица в кресле либо пьяна, либо… Не хотелось верить догадке, не хотелось приближаться к лежавшей в кресле. Валерка пристально глядел на незнакомую женщину, стараясь по движению диафрагмы определить – дышит ли?

Внезапно Гоблин жалобно завыл, и Лакмус заставил себя взглянуть на происходящее без иллюзий – в кресле труп. Подтверждались худшие опасения, Валерке отведена роль разменной пешки. Писюн ненавидел пари, но сейчас был готов дать голову на отсечение, диагноз будет – сердечная недостаточность.

Валерка окаменел, стоял, весь обратившись в слух: вот-вот раздастся скрип тормозов и стук каблуков бравых омоновцев. Вдруг дверь спальни с грохотом распахнулась, и Тайсон очутился в зале. Пес подскочил к лежавшей в кресле и замер. Затем осторожно взял зубами край рукава малинового пиджака и потянул, словно приглашая девушку встать.

Корпус блондинки чуть наклонился, а голова безвольно откинулась назад. «Может все-таки большая доза снотворного», шевельнулась у Валерки надежда, но Лакмус продолжал стоять на месте, ноги будто приросли к полу.

Бульмастиф отпустил рукав пиджака, встал на задние лапы, опершись передними о подлокотник кресла, лизнул щеку блондинки. Затем ткнулся носом в ухо и, прихватив клыками парик, стянул платиновую шапку волос с головы девушки.

Лакмус ужаснулся – в кресле сидела Алена. А он, бледный, испуганный, продолжал стоять как деревянный истукан.

Внезапно Тайсон оставил парик, крутнулся на месте и, зарычав, стремительно бросился в коридор. Только тут Валерка сдвинулся с места, приблизился к Алене и, опустившись на колени, взял руку девушки. Пульс не прослушивался, но пальцы еще хранили тепло. Глаза были полуоткрыты, Каштанова казалась спящей. Пухлые чувственные губы, созданные для поцелуев, лишь усиливали ощущение сна.

Валерка поймал себя на том, что даже мысленно не в состоянии назвать девушку умершей. Наоборот. Лежавшая напомнила Лакмусу молодую волчицу, казалось, она вот-вот потянется и стремительно умчится по склону горы. Однажды видел такое в лесу: выводок резвился на поляне, а совсем еще юная самка нежилась в стороне на зеленой травке. Потом волчица пружинисто вскочила, серой молнией пересекла поляну, исчезла среди деревьев. И весь выводок устремился следом, в мгновенье ока растворился в сосняке.

Рычанье Тайсона вернуло Валерку на землю. Вой раздавался откуда-то сверху. Гоблин натянул поводок так сильно, что чуть не опрокинул Лакмуса. Валерка невольно поднялся с колен и, не мешкая, выбежал из квартиры в подъезд. Но прежде чем уйти, повинуясь непонятному инстинкту, он наклонился над Аленой и за ухом девушки разглядел крохотную точку, след от укола.

Прыгая через три ступени, поднялся на восьмой этаж. Последние два пролета шагал не торопясь, сообразив, что бульмастиф уперся в какое-то непреодолимое препятствие.

Так и есть, пес молча сидел возле решетки из толстых железных прутьев и глядел на Валерку. Большой замок красовался на своем месте. Лакмус даже не стал подходить к нему, не сомневался – надежно заперт.

– Тайсон, – негромко позвал Валерка.

К удивлению Писюна бульмастиф подошел, но когда открылись дверцы вызванного лифта, пес побежал вниз, словно ни Гоблина, ни Лакмуса не существовало в природе.

Спустившись в лифте на первый этаж, Валерка дернул за поводок, поторапливая четвероногого приятеля.

Уже стемнело. Легкий ветерок шевелил кусты, создавалось впечатление, будто там находятся невидимые живые существа. Лакмус вдруг с непонятным равнодушием припомнил, что полдня не мог выбросить из головы стратагему: «Пересечь океан при свете дня». Действительно противник сумел застать его врасплох, сумел раздавить и унизить, сделав виновным в смерти Алены.

С полчаса собака и человек брели по дворам пока, наконец, не увидели перекресток с таксофонами. На другой стороне улицы светились огни ресторана, громко играла музыка.

Валерка набрал 02 и сиплым голосом хронического алкаша пробурчал:

– В доме, где магазин «Спорттовары», в квартире на третьем этаже – убийство. – И через паузу добавил, – угловой подъезд. Будьте осторожны, там собака, бульмастиф, но она не кусается.

Из дневника А. Ланской

Похороны Алены прошли совсем скромно, незаметно. Я узнала о них случайно от пожилой соседки, трещавшей о чем-то с дворничихой. Эта соседка с подругой, отец Алены, Владислав Евгеньевич, с личным водителем, священник – полный список пришедших. Оказалось, что священник, отец Павел, является единственным наследником всего имущества умершей. Предчувствуя смерть, Алена составила завещание, согласно которому он доверенное лицо, представляющее интересы завещательницы. По этой причине родитель Алены выглядел обескураженным, видимо трудно выступать в роли гостя на похоронах собственной дочери. Он прилетел из Екатеринбурга буквально в последний момент, едва успел. Стоял, держа в руках букет белых роз. Священник прочел полагающиеся молитвы, и чужие друг другу люди разошлись.

Владислав Евгеньевич предложил подвезти, но я отказалась. Соседки уехали с ним помянуть дочку, и на могиле остался только священник. Несколько минут мы стояли неподвижно, потом отец Павел повернулся ко мне и тихо произнес:

– Мы учились вместе с Леной на архитектурном.

Хватило сил лишь качнуть головой, понимаю. Боясь разрыдаться, повернулась и почти побежала. За оградой никого не было, ни людей, ни трамваев, и я прошла несколько остановок, прежде чем сердце немного отпустило. На бульваре Толбухина незнакомый парень догнал и окликнул по имени.

– Разве мы знакомы?

– Заочно. Мне рекомендовала обратиться к вам Алена Каштанова. Я Валерий.

– С того света рекомендовала? Интересно, по какому вопросу?

Какого черта надо докладывать каждому розовощекому болвану о комьях земли, сыпавшихся на крышку гроба подруги несколько минут назад.

– Вы приезжали к Алене той ночью, она говорила о визите сотрудника госбезопасности?

Туман в голове рассеялся.

– Давайте присядем.

Не дожидаясь ответа, направилась к ближайшей лавочке. Валерий поплелся следом.

Устроившись поудобней, я уставилась на парня. Предупреждение Лены о возможном интересе со стороны сотрудника КГБ оказалось не лишним. Более того, я даже вспомнила фамилию, названную подругой. Она предусмотрительно выяснила, откуда звонила девица, договаривавшаяся о визите Валерия. Из приемной некоего Бодрова или Багрова, точно воспроизвести в памяти фамилию не получалось.

Валерий спокойно выдержал взгляд. Черты лица простака, прямо лучится доброжелательностью, но что за этим кроется?

– Алена сказала следующее: «Работники ГБ возможно обратятся к тебе, чтобы проверить правдивость показаний». Вы сейчас обращаетесь?

Валерий молча кивнул, уловив иронию в моем голосе.

– Подтверждаю. В интересующую Вас ночь приезжала к Лене. Пила чай, обменивались впечатлениями, ночной брифинг незамужних девушек.

– Послушайте, – мягко перебил гэбэшник. – Сейчас вы взволнованы и не совсем верно представляете ситуацию. Алена не умерла, ее убили.

Слова парня оглушили меня. Перед глазами сразу возникли десятки свеч, зажженных подругой и ее взгляд, проходящий сквозь… Неужели предчувствовала? Аленочка, почему именно Ты?! Говорят, Бог, кого любит забирает молодым…

– Подождите, дайте опомниться.

Тянулись минуты, но в голове ничего не менялось, только все время всплывали слова однокурсника.

– Не знаю, не помню, не был, – так советовал отвечать на все вопросы следователя приятель, угодивший на нары за наивное желание честно вести бизнес.

– Знаете, я не ищу приключений, если можно покороче, изложите суть дела.

Валерий оказался не из обидчивых.

– Вы вправе относится с недоверием или раздражением, но вот некоторые факты. В момент убийства на Алене был парик и костюм, в котором ушла из больницы разыскиваемая нами Жанна Кононенко.

Данные о местонахождении Кононенко практически отсутствуют, не считая показаний таксиста, подвозившего Жанну или похожую на нее к дому Алены.

Валерий говорил, а я с ужасом осознавала свою причастность к смерти подруги. Ведь именно я впутала Лену в эту дикую историю.

– …в ходе бесед между нами возникли доброжелательные отношения, Елена любезно согласилась встретиться со мной. Видимо убийца пришел незадолго до нашей встречи…

Парень стал в деталях передавать увиденное в квартире, а я лихорадочно анализировала ситуацию. Выходило все как нельзя лучше, Алена унесла в могилу тайну Платиновой девочки. Господи, какой цинизм?! «Как нельзя лучше!». Но в словах Валерия смущала какая-то нестыковка.

– Погодите, а почему Вы называете смерть Лены убийством? Врачи считают причиной инфаркт.

– Потому что я осмотрел труп до ухода из квартиры. – горькая усмешка появилась на лице гэбэшника, – к сожалению большего сказать не могу. В целях вашей безопасности.

Ситуация выглядела крайне подозрительной. Этот парень играл втёмную. Чего он боится? Иди к начальству и докладывай. Совершенно непонятно зачем тратить время на разговоры с подругой убитой? Абсурд.

В любом случае надо производить впечатление искреннего человека, а значит вести себя непосредственно.

– Не понимаю вашего беспокойства. Доложите начальству, этому вашему Бодрову или Багрову, а он пусть принимает решение.

Лицо Валерия мгновенно изменилось.

– Вы знаете мое руководство? Откуда?

– От подруги. Алена не первый год занимается бизнесом… Занималась… Поэтому подстраховалась, узнала, откуда ей звонили. Сейчас каждый второй уголовник достает из кармана удостоверение следователя или работника КГБ. Вышла на улицу, набрала отпечатавшийся номер, «Приемная Багрова» – ответила девица, только что с ней говорившая. Или «Бодрова», точно не помню.

После этих слов Валерий откинулся на спинку лавки, и, казалось, потерял интерес к разговору. Во всяком случае, в фигуре гэбешника появилась какая-то безмятежность.

– Вы правы, зря парюсь. В отпуск пора, так и в трудоголика превратиться недолго. Извините за беспокойство.

Я вежливо попрощалась и ушла, оставив парня в одиночестве любоваться молоденькими мамами с колясками.

Первые двадцать метров спиной ощущала взгляд гэбэшника, потом напряжение улетучилось. Его внезапное равнодушие к убийству Лены могло обмануть кого угодно только не меня. Но как Валерий узнал об этом? Ведь врачи проводили вскрытие, была милиция… Непонятно.

Дядя бандит, у нас ничего нет

Государство рухнет, если исчезнут страдания детей

и женщин. Юристы, врачи, педагоги, депутаты, сутенеры,

кинематографисты, писатели, наркодельцы, следователи…

Страшно подумать, сколько голодных ртов появится,

сколько граждан потеряют работу, сколько исчезнет

профессий.

Абрикосов торопливо взбежал по ступенькам, не вызвав лифт. Он разучился жить спокойно, вся взрослая жизнь какими-то рывками. Но опоздания ненавидел, особенно если речь шла о встрече с сыном. Сегодня, например, днем после института зачем-то болтался по парку с Ларисой, играл в «испорченный телефон»?! Инфантил.

На самое интересное, что именно сегодня успел.

– Ирка, выключи молоко! – выкрикнула ему в лицо Вера и опрометью побежала на кухню, где непокорному молоку не сиделось на месте.

Юрий закрыл дверь и остановился, решив не проходить в квартиру.

В овальном зеркале отражался балконный проем, но мускулистая спина Виктора с небольшой наколкой отсутствовала. Обычно тот курил на балконе.

Дверь на кухню полуоткрыта, и Абрикосов помахал рукой.

– Привет, Ириша.

– Здравствуй, Юрочка, – низким, прокуренным голосом отозвалась ярко накрашенная брюнетка.

Лешка вышел из комнаты.

– Привет.

– Здравствуй, сынок. Давай, собирайся.

– Слушай, – Абрикосов-младший ковырял носком кроссовки светло-коричневый линолеум, – только ты не говори, пожалуйста, – Лешка указал рукой в сторону кухни, – помнишь, я тебе говорил, что сам стих сочинил? В больнице?

Отец кивнул, припоминая разговор в холле отделения эндокринологии.

– Я соврал.

Юрий краем глаза наблюдал, как его, Абрикосова-старшего, щека дергалась в овале зеркала. Блин, герой-неврастеник.

– Сынок, ты сказал, про рюкзак из книжки взято, – отец сделал ударение на слове «сказал», напомнив сыну о Лешкиной ссылке на частичный плагиат.

– Все равно, я врал, – упрямо повторил Лешка.

– Понятно. А чего вдруг сегодня…?

– Неприятно, что соврал.

Абрикосов опять отметил факт подергивания щеки:

– А про Мурока ты сам сочинил:

 
«Наш Мурок малой,
Он очень смешной,
Он ходит смешно,
И мне хорошо»?
 

– Да, это сам, – подтвердил Лешка. Было видно, что говорить на эту тему сыну не хочется. – В общем, я тебе сказал, – обойдя Юрия, мальчик приоткрыл дверь на кухню. – Мы пошли.

– К уколу не опоздайте, ужин в шесть, – отозвалась Вера.

Юрий быстро достал из сумки кеды и одел вместо туфель.

– Побежали, – предложил отец, едва миновали пустырь.

– Нет. После железки.

Они занимались за железнодорожным полотном в лесу.

Строго говоря, эти прогулки мало походили на серьезные тренировки.

Так, походят, побегают папа с сыном. Руками помашут, иногда в футбол поиграют. Вот и все занятие. Часа полтора.

После того, как Леша заболел, у Абрикосова-старшего где-то глубоко внутри поселилось чувство непреходящей тревоги. Подобно многим родителям, впервые столкнувшимся с ситуацией, когда ты не в состоянии помочь собственному ребенку, Юрий обломился.

Со временем Абрикосов научился угадывать таких людей. Хватало одного брошенного невзначай взгляда, чтобы безошибочно определить принадлежность человека к своей касте. Ее составляли разные люди: богатые и бедные, преуспевающие внешне уверенные в себе и, наоборот, постоянно испытывающие нужду и оттого очень робкие. И все эти столь несхожие люди составляли единую касту родителей, матерей и отцов, чьи дети серьезно больны.

Лешка шел впереди по тропинке и Абрикосов видел только его затылок, но не сомневался: глаза малыша заняты поиском крышек консервных банок. Едва завидев желтый кружок из жести, сын опрометью бросался к нему, и радости не было предела, когда пущенная быстрой рукой жестянка, взмывала в воздух.

Запуск «тарелок», не мешал Лешке активную пропагандировать свою концепцию устройства хомосапиенса.

– Самый главный орган у человека – душа, – начал Абрикосов-младший, когда, спустившись с железнодорожной насыпи, они побежали к видневшемуся метрах в трехстах яблоневому саду. – Например, если человек спит, то его душа часто уходит погулять. А если она не вернется, то человек не проснется.

Малыш углядел очередную крышку, и желтый диск взмыл в небо.

Пробежав метров двести, отец и сын перешли на шаг, время от времени то поднимая, то опуская руки.

Абрикосов-старший попытался развить тему:

– Есть люди, овладевшие душой настолько, что могут решать, куда она пойдет гулять. Или, например, с животными разговаривают, и те их слушаются. Медведи или слоны. Или тигры.

– А зачем, чтоб слушались? – по-прежнему не оборачиваясь, откликнулся Лешка, – достаточно, что я их люблю.

Две тени, поменьше и побольше, войдя в сад, остановились и принялись делать наклоны – вдох-выдох, вдох-выдох.

Абрикосов заметил – сын откровенно халтурит. Помахал руками, а потом вовсе остановился и, запрокинув голову, стал смотреть на небо.

Юрий тоже перестал делать упражнение, стоял и смотрел на сына. Тот с минуту глядел на медленно плывущие облака, потом очень серьезно констатировал:

– Как небо низко.

Лешка явно не собирался продолжать занятие. Стоял и спокойно глядел в глаза родителя.

– Папа, знаешь, сказать по-честному, я всего боюсь, – малыш произнес эти слова с каким-то будничным выражением, или так показалось отцу. Во всяком случае, именно интонация заставила Юрия похолодеть.

Изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, Юрий, будто со стороны услышал собственные слова:

– Это хорошо. Если нет страха, то нет и преодоления. Все герои испытывают страх, но преодолевают. Главное, не бойся бояться.

Одетая в светло-сиреневый костюм и широкополую шляпу с розой на длинном зеленом стебле Мысль появилась и замерла метрах в трех над землей:

– Это все, что ты можешь?

Лешка, присев у небольшой купины, стал внимательно рассматривать мох.

– А вот если это как будто лес, а это как будто люди там, маленькие такие? Для них это как деревья большие, скажи?

Отец одеревенело молчал. Он не мог переключаться так быстро, как сын.

– Скажи, – повторил Юрий эхом, и начал добросовестно выкладывать скудные сведения о троллях и леших, снабжая их пикантными подробностями.

– Феи бывают маленькие, со спичку. Даже меньше, чем тролли. Такие экземпляры водятся большей частью в доброй старой Англии, рождаются в смешанных браках между лилипутами и троллями.

Отец и сын неторопливо двинулись обратно в направлении дома.

– А у нас? Неужели у нас никого нет? – изумился очевидной несправедливости Лешка.

– Есть, – успокоил Абрикосов-старший. – У нас домовые. Домовички. Они в кошек превращаться могут. Чтобы не оплачивать проезд в автобусах.

– Так наш Мурок домовой?

Неизвестно откуда взявшийся комар умудрился укусить малыша, и Лешка, прыгая на одной ноге, стал тереть место укуса.

– Это комар или жена его? Наверное, жена.

Остаток пути шли в молчании, лишь однажды нарушенном отцом.

– Помнишь, как ты на траву старался не ступать, говорил, ей больно.

В этот момент они проходили мимо вытоптанной площадки, где иногда играли в футбол. Лешка поднял голову и недоуменно посмотрел на отца.

– Нет.

Дверь малыш открыл своим ключом, на звонки никто не отозвался.

– За уроки! – скомандовал Юрий, едва они очутились в квартире.

Сын довольно безразлично отнесся к призыву и принялся жмякать Мурока, подлетевшего в новых полосатых штанишках.

Котенок и мальчик так радовались друг другу, такой стоял писк и мяуканье, что Абрикосову ничего не оставалось, как пройти в комнату, взять дневник сына и начать вчитываться в запись, сделанную красными чернилами.

– Мой руки, делай укол.

Лешка напоследок заверещал, как индеец, и, погладив котенка, выпрямился.

Дождавшись, пока сын вымыл руки и насухо вытер их махровым полотенцем, Юрий разделся, влез в ванну, постоял с полминуты под ледяными струйками, хлещущими из душа.

– Кто такая Инна, и почему ты мешал девочке заниматься? – поинтересовался отец, закрутив кран.

Из кухни донеслось что-то невнятное, и среди этого «чего-то» явственно была произнесена лишь одна фраза:

– Я был без школьной формы.

– Ну, положим, без формы ты всегда, – Юрий снял с синего пластмассового крючка полотенце, стал растираться, – по причине отсутствия таковой.

– Ай.

Абрикосов очень не любил Лешкино «ай». Во-первых, слово-паразит. Во-вторых, чаще всего сын пользовался им, когда попадал в тупиковое положение, но не хотел признавать свою ошибку.

Он повесил полотенце и, одеваясь, начал пылкую речь:

– Что «ай»? «Ай» мы все мастера говорить. А ты, как октябренок, – тут Юрий запнулся и, помогая себе отыскать нужные слова, воздел правую руку вверх, потряс ее в воздухе. Это не помогло, наоборот, Абрикосов еле сдержал смех.

Некстати вспомнился анекдот про молодого индейца, недовольного распределением имен в племени. Собрав волю в кулак, отец предпринял вторую попытку сеять разумное и вечное:

– Сделал ты так, чтобы не было мучительно стыдно?

Этим вопросом Юрий завершил педагогическую акцию, обнаружив в тазу грязное белье сына.

Открутил краны и, пока алюминиевый таз наполнялся, изобретал способ победить нелюбовь Лешки к холодной воде. Купаться в речке или плавать в бассейне малыш любил, а вот принять холодный душ не заставить.

Таз наполнился, и Абрикосов принялся за стирку. Если позволяло время, он стремился помочь Вере, хоть немного разгрузить.

– Все же, кто такая Инна? – громко, чтобы Лешка услышал, повторил свой вопрос Юрий, отжимая двумя пальцами маленькие носки сына, белые с оранжевыми полосками. – Может, ты влюблен? А Инна – ваша дама сердца? Может, скоро женишься? – Абрикосов-старший выполоскал и стал отжимать второй носок.

Ответа не последовало, но из коридора в ванную заглянул котенок, с любопытством наблюдая за бурной деятельностью человека.

Юрий набрал в ладонь чистой теплой воды, брызнул на Мурока. Тот сморщился и мигом исчез.

Почему-то стало весело. Принялся намыливать белье сына.

– А трусы ты когда вовремя стирать будешь? Дамы, молодой человек, не любят кавалеров… – он не успел договорить, так как Лешка появился на пороге ванной и протянул руку.

– Давай.

– Что давай? – выпрямился отец.

– Стирать буду.

– Опоздал. Иди, достань учебник по литературе. Будем стихотворение учить.

Когда он вошел в кухню, сын, зажав в зубах лезвие кухонного ножа, таращился в маленькое зеркальце, стоявшее на столе.

– Я – русский человек! – прохрипел Лешка, поворачивая лицо в сторону Юрия. – Я – русский! – повторил малыш, схватился за рукоятку ножа и замахнулся им, будто разбойник кинжалом.

– Ну, ладно, хватит, – строго приказал отец. – Поехали. Что там?

– «Я – русский человек», – объявил Лешка.

Через десять минут зубрежки Юрий остановил сына.

– Достаточно.

– Там же еще одно четверостишие, – удивился малыш.

– Хватит. Если ты три выучил, то какая оценка?

– Если три, то четыре, – секунду подумав, сообщил Лешка.

– Ну, вот и достаточно, – подытожил родитель. – Талант надо выдавать экономно. Давай сначала, последний раз! – хлопнул в ладоши. – Пожалуйста.

Лешка, который уже не мог сидеть, а стоял, опираясь руками на стол, отчеканил:

– Я – русский человек.

Люблю на Кремль глядеть я в час вечерний.

Он в пять лучей над миром засверкал…

Завершив чтение, малыш умолк, ожидая вердикта отца.

– Отлично. Что на ужин?

– Салат. Яйцо. Яблоко, – без запинки доложил Лешка, укладывая учебник в ранец.

– Кроме литературы ничего проверять не надо?

Малыш покачал головой.

– Все сделал.

– Тогда еще раз повтори, какие наши действия?

Лешка вздохнул.

– Вечно ты, папа. Поужинаю, погуляю во дворе, не позднее половины восьмого быть дома.

Абрикосов-старший встал.

– Все, я пошел.

Он повернулся, дошел до двери, взял кеды, уложил их в полиэтиленовый пакет, бросил в сумку. Вдел ноги в туфли, наклонился к сыну.

– Пока.

Лешка чмокнул влажными губами небритую отцовскую щеку и, словно припомнив что-то важное, озабоченно наморщил лоб.

– Па, а если придет бандит, то ведь ему можно сказать – у нас ничего нету?

Юрий собрался с мыслями.

– Можно, но он не придет. Он ведь знает – тут нечего брать.

– Я просто скажу, дядя бандит, у нас ничего нет, – задумчиво произнес малыш, как о чем-то решенном.

Закрывая за отцом дверь, Лешка приложил руку к губам, показывая тому, дескать, помню об уговоре, не беспокойся, па.

Торопливо шагая по коридору, Юрий проигрывал возможные варианты сегодняшних событий. С этим бандитом – «приятная» новость. Вчера днем опять заявился мужик. По описанию Веры, чуть ли не два метра роста. Спросил, есть ли жалобы на газовую плиту, и, ничего не записав, ушел. Мужик этот появлялся, но тогда он был с пластырем на лице. Интересовался дома ли хозяин.

Вере газовщик показался очень странным. Испугалась. Почему Вера сразу не сказала о первом визите? Ведь Юрий приходил, гулял с сыном?

Во всяком случае, в ближайшие часы ничего страшного произойти не могло.

Сбегая по ступенькам крыльца, Абрикосов вспомнил, как Лешка заговорщицки приложил ладонь к губам при расставании. Раньше он, закрывая за отцом дверь, всегда очень громко, на весь подъезд, объявлял:

– До свидания! Приходи завтра, если сможешь!

Абрикосов оставляя малыша одного, беспокоился и стремился сделать все, чтобы отсутствие в доме взрослых не бросалось в глаза. Поэтому и прощался с сыном в комнате, заранее.

Подобный уговор существовал у них и на тот случай, если после прогулки в городе Лешка один ехал домой. Когда время позволяло, обязательно провожал сына до самых дверей. Но иногда Юрий спешил на работу, и тогда он оставался стоять на остановке, глядя, как сынишка втискивается в первую дверь автобуса или троллейбуса. По просьбе отца Лешка не махал на прощанье рукой: Абрикосов-старший не хотел, чтобы люди видели малыша одного, без взрослых.