Текст книги "Золотые цикады сбрасывают кожу"

Юрий бежал, слегка припадая на травмированную левую ногу, стараясь не напоминать редким прохожим мелкого воришку.

В планах Томкинса пунктом первым стоял вокзал. Был еще призрачный, но все же шанс успеть увидеть Сандру до отправления автобуса в рейс.

Пробегая мимо стоянки такси, автоматически посетовал: «Черт, денег нет. И от них бывает польза». Завернув за угол, Томкинс успел вскочить в отходящий троллейбус.

На привокзальной площади Юрий вышел из троллейбуса, не торопясь. Причиной неторопливости стал циферблат наручных часов попутчицы, надеяться оставалось только на чудо.

Автобусная стоянка с цифрой 5 была пуста – чуда не произошло.

Теперь можно не спешить. Теперь у него даже есть запас времени. Небольшой, но запас.

– Эх, жаль, что умею водить машину, – тоскливо подумал Томкинс. – Пошел бы домой и лег спать.

Пост ГАИ

– Все, теперь пост ГАИ остался позади, и можно выбираться на дорогу.

«БМВ» послушно избрала узкую дорожку, ведущую в сторону шоссе. Он перевел дыхание. Может и пронесет? Машина выскочила на кольцевую, и тут Томкинс неожиданно для себя хрипло запел:

– Прощай, всех вокзалов поезда уходят в дальние края. Прощай – прощай. Прощай, мы расстаемся навсегда под белым снегом января-а-а.

Пел Юрий недолго, так как удивился сразу двум вещам: слова и мелодия были на редкость противными.

«Наверное, все шлягеры таковы. Или становятся неприятными со временем?».

«БМВ» легко пожирала километр за километром, и Томкинс, слыша, как безукоризненно «дышит» мотор, невольно погладил поверхность руля – Европа.

Неподалеку за поворотом, километрах в двух, находился второй пост ГАИ, и Томкинс решил не рисковать, снова свернул на проселочную дорогу. Не снижая скорости, мчался между двумя стенами из сосен и опять, помимо своего желания запел:

– Полем, полем, полем свежий ветер пролетел, полем свежий ветер, я давно его хотел.

И снова спохватился.

– Ты прямо как «Маяк» – концерт по заявкам радиослушателей: Иван Петрович из … Нет, фермер Иван Петрович из колхоза «Путь»… – укорил себя и, открыв боковые стекла, почувствовал запах хвои.

Он по-настоящему испугался.

– Дважды одно и то же случайно не показывают, – вслух произнес Томкинс, – все, теперь и второй пост ГАИ остался позади, можно выбираться на дорогу. Машина послушно избрала узкую дорожку, ведущую в сторону шоссе.

Вновь очутившись на серой ленте, Абрикосов удостоверился, что стрелка спидометра застыла на ста тридцати, и немного успокоился, успеваю, даже с запасом…

Дыхание мотора перестало быть прежним, ровным и надежным, и Томкинс потянулся, как будто только что проснулся.

Этого следовало ожидать – до какого-то момента может везти, а потом, потом начинает не везти. Все логично. Угоняя «БМВ», Юрий не думал о количестве бензина в баке.

Машина остановилась, не доехав до моста каких-нибудь двухсот метров.

– Что ж, и на том спасибо, – он достал из кармана платок и, насколько мог тщательно протер все детали внутри салона, на поверхности которых оставил отпечатки пальцев. Последними были руль и дверцы.

Через несколько минут Томкинс, стоя на мосту, глядел на черную нитку шоссе, убегавшую за горизонт, туда, где должен был появиться автобус, около часа назад покинувший гостеприимную площадку под таким прекрасным, таким расчудесным и замечательным номером 5.

– Хорошо, – пробормотал Томкинс. – Из пункта А в пункт В едет автобус, – Юрий повернулся и, опершись спиной на перила, поглядел в другую сторону. – А из пункта С кто едет? Кто едет из пункта С? – повторил он вопрос и сам же ответил, – лесовоз.

Томкинс хорошо знал здешние места, чтобы сомневаться. В четырнадцати километрах от этого моста начинались владения огромного лесного хозяйства, так называемого, леспромхоза. Оттуда днем и ночью шли на запад тяжелогруженые машины, натужно ревели моторами, словно быки, возвращающиеся с выгона.

Стал накрапывать дождь, сначала медленно, потом сильней, и Томкинс решил спуститься вниз под мост.

Хватаясь за ветки кустарника, росшего на склоне, скользя, Юрий достиг дороги и укрылся от дождя под многотонным громадиной-мостом.

Стоял и сожалел, что бросил курить. Иногда мимо проносились легковые машины.

Если он все расшифровал правильно, то столкновение должно произойти на «тещином языке», километрах в двадцати от моста. Изгиб дороги там настолько заковырист, что пару раз в году там обязательно случается авария, и редко обходится без человеческих жертв.

«БМВ», которым Томкинс собирался перегородить дорогу, теперь принимать в расчет не было никакого смысла, и Юрий решил идти навстречу лесовозу, выйти на дорогу и заставить шофера притормозить. Дальнейшее объяснение с шофером Томкинс представлял смутно, но надеялся если не на понимание, то на снисхождение.

Идти навстречу автобусу не имело смысла, так как «тещин язык» слишком далеко, не успеть. В голове и сердце вдруг наступила какая-то немыслимая ясность. Словно Абрикосов перестал быть человеком, превратившись в одну большую совершенно прозрачную каплю утренней росы. И в этой капле возник Лешка, протягивающий маленькую незрелую, сорванную около забора, землянику. После очередного погрома, устроенного Виктором, Юрий приехал помочь сынишке и Вере переехать на несколько дней к подруге. В ожидании автобуса Лешка и нашел ягоду возле забора. Абрикосов подумал, что никогда не сможет ни забыть, ни простить себе эту ягодку на детской ладошке. Похоже кредит, выданный Всевышним, ему не вернуть никогда. Не думать, не думать. «Думай о хорошем, – приказал себе Юрий, – может все-таки пронесет…».

Дождь вроде собирался прекратиться, и Томкинс зашагал – стоять отчего-то стало совсем невмоготу.

Он шел по краю черной блестящей от дождя ленте шоссе и странно, с наслаждением ощущал, как крупные капли падают на лицо, волосы. Иногда Томкинс даже голову поднимал вверх, чтобы посмотреть, как дождинки там вверху переплетаются, хороводы водят?

Минут через десять ходьбы он увидел маленькую серую точку где-то у самой линии горизонта. И почему-то сразу догадался – лесовоз. Юрию и до этого не было холодно, а тут вдруг бросило в жар. Томкинс оглянулся и, дождавшись, пока мимо пролетела кремовая «Шевроле», сделал несколько шагов к середине дороги.

На ходу Юрий снял с себя старую болоньевую куртку и поднял над головой, как знамя, надеясь привлечь внимание водителя. Когда-то куртка была ярко-желтой, теперь выгорела и стала грязно-прозрачно-песочной, но все-таки цветное пятно.

Лента шоссе на этом участке дороги прямая как стрела, и водитель, наверное, уже заметил его. Томкинс опустил руку, перестав размахивать своим «флагом». Просто шел посредине дороги и глядел, как приближается, увеличивается в размерах лесовоз.

Когда до машины оставалось около километра, Томкинс снова стал размахивать курткой. Странно, водитель лесовоза, кажется, и не думал сбавлять ход, несся так, будто впереди совершенно пустынное шоссе.

Лесовоз приближался, и расстояние между ним и идущим навстречу человеком сокращалось настолько стремительно, что у Томкинса перехватило дыхание. Какая-то нездешняя, ледяная тоска охватила все тело, и Юрий на мгновенье остановился, но опомнился, и продолжил двигаться навстречу железной махине, размахивая грязно-песочным флагом. Он даже что-то крикнул, не очень-то понимая что.

Томкинс швырнул куртку на землю только тогда, когда до лесовоза оставалось метров сорок, он увидел то, чего не мог разглядеть из-за дождя до этого – шофер спал! Такое случается, с кем не бывает.

В то же мгновенье Юрий понял бессмысленность и наивность своей затеи – перекроить Судьбу. «Быстро на обочину», – молнией мелькнуло в голове, но тело, подчиняясь какой-то иной, лежащей вне пределов здравого смысла силе, продолжало двигаться прежним маршрутом.

В последний миг Абрикосов попытался выпрыгнуть вверх, надеясь смягчить удар.

Из дневника А. Ланской

И еще, мне не хочется рассказывать тебе об этом, милый Томкинс, но из песни слов не выкинешь.

Помнишь, мы спорили с тобой об эротике, порнографии? Твоя современница сняла документальный сюжет на эту тему.

В первый вечер я переспала с Антоном. Максим ушел с Ларисой в отдельную кабину наслаждаться киношедевром, и тогда произошло то, что произошло.

Мини-камеру я взяла у Вениамина, пара стаканов коньяка сделали Антона пластилиновым.

На следующий день та же участь постигла бедного Макса.

Рыцари даже пытались выяснить отношения из-за прекрасной незнакомки. Очень смешно. Примирить парней удалось, объявив себя последовательницей Тулуз-Лотрека[28]28
  Намек на французского живописца, превосходно раскрывшего эротическую природу человека в своих полотнах.


[Закрыть].

Я трахала их, предварительно усадив в одно и то же кресло. В том самом зальчике, где погибла Жанна – мой «двойник». Убийца Виталий Горенко. А вот с «дискоболом»-натурщиком у меня ничего не было. Парень любезно откликнулся на просьбу превратиться в киноактера. Все остальное – монтаж.

Все эти три эпизода я положила на «Бесаме мучо». И лишь в конце, сняв парик, объявила в камеру: «Максу, человеку, гражданину, художнику, цинично обманутому бессовестной супругой, посвящает она (супруга) этот фильм».

Второе «супруга» я произнесла тоном восьмидесятилетней девственницы.

И, знаешь: порнография – это не то, что я думала раньше. Равно, как и эротика.

Просто если встречаются двое, но Любовь не ниспослана им, то от ужаса перед происходящим в их душах зарождаются какие-то чувства. Но это не любовь, и даже не ненависть, и не месть. Это чувства… Чувства, рожденные в душе, от ужаса перед происходящим.

А как назвать эти чувства, не имеет особого значения. Но это отдельный разговор. Скажу тебе только – прости меня, мой милый Томкинс, твоя Сандра была безумна – ОНА ЖИЛА БЕЗ ЛЮБВИ.

Все эти годы я повторяла одну и ту же, в общем-то распространенную, банальную ошибку.

И больше так не будет. Теперь у нас все будет ХОРОШО и правильно.

Лысый музыкант на турецком камне

В Кушадасах есть небольшой отрезок набережной, метров двести, на котором вполне дружественно соседствуют несколько отелей и ресторанчиков под открытым небом. По вечерам в каждом из них играют музыканты из разных стран. Об этом нетрудно догадаться: с одной веранды доносятся нежные турецкие напевы, с другой балканские мелодии, с третьей – добрый европейский рок. Публика приходит не только поужинать, но и послушать музыку. Можно целый вечер и всю ночь бродить по этим ресторанчикам, наслаждаясь звездным небом, шумом волн и музыкой.

На одной из веранд играет невысокий лысый музыкант клавишник. Впрочем, он играет практически на всех инструментах: кларнет, гитара, скрипка. Живет парень тут же в отеле. На работу выходит вечером, около восьми. Играет почти всю ночь. В будние дни с ним на веранде три джазмена, в субботу и воскресенье появляются еще двое, девушка-вокалистка и второй гитарист.

Иногда лысый музыкант по-английски объявляет: «Анаконда». Это значит, что Веня Иволгин, так зовут парня, будет исполнять на кларнете композицию о маленькой змейке, живущей в Южной Америке. «Она недавно родилась в верховьях реки Амазонки, среди непроходимых лесов. Маленькая Анаконда любит танцевать, кружась вместе с солнечными лучами, с рассвета до заката. Солнечные лучи ее друзья. А когда солнце садится, малышка Анаконда танцует с лунным светом, пробивающимся сквозь облака, называя его братом. В прошлой жизни она была красивой изящной девушкой-танцовщицей, красивой, но очень одинокой. И теперь, став очаровательной юной змейкой, будет всегда окружена любящими и нежными друзьями». Этими словами Веня Иволгин предваряет композицию, лишь потом начинает играть. Посетителям нравится импровизация музыканта.

Когда наступает рассвет и работа заканчивается, Вениамин не сразу идет в номер отеля, где его ждет специальный завтрак без сахара, меда, джема и особенно шоколада. Хозяин отеля знает об аллергии Иволгина на сладости.

Музыкант спускается на пляж, проходит мимо сложенных лежаков до гряды камней, по которым не каждый рискнет пробираться, и углубляется в сторону прибрежных скал, нависающих над полоской прибоя. Там, на огромном камне, Веня любит валяться часов до десяти, время от времени устраивая заплыв в чистой, прозрачной воде. Кроме музыканта и двух-трех аквалангистов, здесь никого не бывает. Отдыхающие не любят диких пляжей с острыми, скользкими камнями, нависшими над ними обломками скал: неловкое движение и отпуск обернется дорогим лечением. Желательно на родине: в Турции европейцам оплачивать услуги врача не слишком выгодно.

Когда Веня лежит на своем персональном турецком камне, в Минске Вера обычно возвращается с ночной смены. У нее теперь с утра великолепное настроение. Крамнов исчез, тьфу-тьфу. С Лешкой все в относительном порядке. Начались каникулы, появилась новая игра, катать девчонок на велосипеде. Вот и сегодня, еще издали она увидела сына, Лешка бегал по кругу, ухватившись за руль велика. На седле – улыбающаяся девочка, в синем морском костюмчике, белый бант в черных волосах. Еще три юные леди стоят около сломанных качелей, ожидая своей очереди прокатиться.

Она залюбовалась рыцарским поведением сына, хорошо хоть дети не замечают безумия жизни взрослых.

На велосипед уселась шатенка в розовом платье и такого же цвета огромном банте. Вера подошла к сынишке, вытерла ладонью его потный лоб…

Вместо послесловия

Сказка для Томкинса, сочиненная Сандрой специально для него.

НИТОЧКА И ЦВЕТ

Жила-была Ниточка, милый Томкинс…

Но самое главное, милый Томкинс, в этой истории – Цвет.

Судите сами, стоило ей появиться на улице, как все вокруг начинали улыбаться, даже знатные серо-жемчужные нити, а какой-нибудь малявка-лоскутишка, величиной с игольное ушко, выражал общее мнение восторженным: «Хочу-у-у!».

Взрослым ничего не оставалось, как, отбросив привычную угрюмость и злобу, тщательно скрываемые за приветливыми улыбками, на время превращаться в лоскутик или ниточку-малышку.

Они совсем как первоклашки начинали улыбаться и радостно восклицать: «Ах, какая ниточка! Ах, какой у нее Цвет!».

Милый! Каждый день повторялась эта картина. И, надо сказать, Ниточке ужасно нравилось, идя по улице, делать вид, будто она не слышит восторженных комплиментов. И уж, конечно, возгласы «Ах, какая Ниточка! Ах, какой у нее Цвет!» не имеют к ней никакого отношения.

Так легко и радостно летели дни, пока однажды громом среди ясного неба не прозвучали слова: «Ах, какая Ниточка…!».

«Почему же громом?» – удивились Вы.

Действительно, услышав привычный комплимент, наша прелестница спокойно повернула изящную головку, одарив поклонника благосклонной улыбкой, и осеклась – восторг и восхищенные взгляды адресовались не ей, а другой ниточке, окрашенной в алый цвет.

Строго говоря, никакого вероломства не было, а была маленькая глупая Ниточка, плакавшая два дня, делая лишь небольшие перерывы, чтобы подкрепиться любимым поросеночком с хреном или малюсеньким тортиком.

На третий день, «едва утро вступило в свои права», красотка выпорхнула из подъезда своего дома, и самый внимательный наблюдатель не мог бы прочитать на лице Ниточки ничего кроме безмятежной радости.

В головке нашей юной воительницы созрел план, удивительно простой, как и все гениальное, вопиющий о немедленном воплощении в жизнь.

Потратив пару часов на безуспешные поиски, Ниточка свернула на боковую тенистую улочку и радостно воскликнула: «Ах!». Перед ней гостеприимно сверкали прилавки Универсального магазина цветов «Леонардо».

Ассортимент красок был огромен – всех цветов и оттенков. Небесная лазурь спорила с бирюзовыми…

Несчастные посетители часами простаивали не в силах отдать предпочтение тому или иному цвету, и даже опытные продавцы не всегда могли помочь осуществить выбор «жертвам изобилия». Но к нашей героине это не имело никакого отношения – с детства предпочитая чистые цвета, она в глубине души презирала сложные оттенки.

Не прошло и часа, как дверь в квартире Ниточки отворилась, и изумленным взорам бабулечки и мамочки предстала огромная гора коробок. Гора зашаталась и обрушилась на милых дам. Над коробками сияла улыбающаяся Ниточкина физиономия.

… Ванна быстро наполнялась «светофорной» массой.

Алый краситель сделал свое дело – лицо мамы светилось гордостью за дочь. Ведь ничего не подозревавшая Ниточка в этот миг была воплощением маминой мечты. Втайне почтенная дама всегда была убеждена, что ее красавица-дочь заслуживает более яркого цвета. И хотя все эти годы мама не уставала твердить о красоте дочери, при мысли о цвете… Словом, когда речь заходила о цвете дочери, она умолкала, и окружающие начинали недоуменно переглядываться – что могло вызвать такую печаль, досаду, горечь?! И вот теперь, когда все так счастливо разрешилось, то есть не само собой, а благодаря уму ее красавицы-дочери, и, конечно же, безупречному вкусу!

– Ур-ра! – закричала мамуленька и, подхватив Ниточку, еще не обсохшую, но тоже всем своим существом предчувствовавшую дыхание новой жизни, закружила ее в зажигательной ламбаде.

– Ня-ня-ня-ня-ня, – тоненьким голоском запевала Ниточка.

– На-на-на-на-на, – трубно вторила ей матушка на низах.

– Ня-ня-ня-ня-ня, – с еще большим чувством выделывала коленца Ниточка, и только несколько крупных капель краски, упавших на бабулин беленький сарафан, охладили пыл участников импровизированного бала. Наскоро обтерев прародительницу и обсохнув, Ниточка и мама, щебеча, выпорхнули на улицу.

Оживленный полдень царил на улицах. Зеленые, оранжевые, фиолетовые, красные, желтые, синие – невозможно передать многообразие цветов и оттенков ниточек, лоскутиков, катушечек, снующих взад и вперед. Продающих и покупающих, катающихся, летающих, праздно гуляющих и деловито торопящихся, жующих и смеющихся.

Внезапно вся эта пестрая толпа, все это многоцветное великолепие замерло, словно по мановению волшебной палочки, и взоры присутствующих обратились на милую Ниточку.

Тишина длилась минут семь. Звенящая тишина, нарушаемая только шелестом листвы от легкого ветерка, тянулась нескончаемо долго, и наконец чей-то истеричный вопль прервал ее. Кричал местный художник. Имя творца история не сохранила, но, к счастью, уцелело прозвище, простите, псевдоним, которым он подписывал картины – Леонардо Врубель.

– Какой цвет! – орал живописец. – Какой невероятный красный цвет!!! – Врубеля никак не могли успокоить – пришлось увести в мастерскую, но и там Леонардо продолжал восклицать: «Какой цвет!», пока не уснул.

На площади же творилось нечто невообразимое. Ниточку и маму окружили, все наперебой стали говорить, как им повезло, какой чудесный им удалось найти цвет, целый час ушел только на то, чтобы рассказать всем желающим, где находится волшебный магазин. Поздравлениям, приветствиям не было конца. Пришлось даже дать несколько импровизированных интервью.

По случаю столь оглушительного успеха решили немедленно устроить праздничный обед. Сказано – сделано. Срочно заказали стол в ресторане «Бомбей», гости веселились и шумно славили Ниточку, музыканты играли, шампанское пенилось, икра таяла, в общем, все было восхитительно.

Праздник удался на славу. Стоит, пожалуй, отметить также факт, оставшийся незамеченным обывателями столицы – Леонардо Врубель с этого дня использует в своих работах только красный цвет.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В которой повествуется о смутных томлениях, зародившихся в душе Ниточки, переросших сначала в неясные подозрения, а затем в недобрые предчувствия, которым не суждено сбыться.

Когда карета остановилась у дома героини нашего повествования, первые утренние лучи солнышка уже окрасили небо в розовые тона. Расплатившись с кучером (добрый малый ни за что не соглашался брать плату с дам – сумма казалась благородному господину непомерно высокой, и только ссылка на статью Конституции «О равноправии» убедила его), Ниточка с мамой поднялись по лестнице и … стоило только матушке, поцеловав дочь и пожелав наследнице приятных сновидений, удалиться – Ниточка разрыдалась в три ручья. Она плакала так горько, так безутешно, как плачут только в юности. Слезы продолжали литься и после того, как сон смежил веки.

Ниточка рыдала всю ночь напролет, потому что за целый день никто ни разу не сказал: «Ах, какая Ниточка!». Все словно забыли, как совсем недавно при виде бедняжечки они на все лады начинали без умолку кудахтать: «Ах! Какая прелестная Ниточка! Ах, какой у нее чудесный Цвет!». Конечно, уничижительный глагол «кудахтать» наша героиня произнесла лишь мысленно, будучи в том состоянии, которое у русских принято обозначать выражением «в сердцах». «Какой у нее чудесный Цвет!» – эта сотни раз слышанная фраза неожиданно наполнилась совершенно новым неведомым доселе Ниточке смыслом. Красотка несколько раз тихонько повторила:

– Какой у нее чудесный…

Открытие было настолько ошеломляющим, что его ждала печальная участь, подобно многим озарениям, дарованным человечеству – открытие отвергли с уничтожающим приговором:

– Этого не может быть!

Да, и могло ли быть иначе? Ведь согласиться с тем, что все дифирамбы пелись нашему милому созданию из-за какого-то «неизвестно какого» цвета… Нет! Нет, нет, нет!!! Тысячу раз нет, потому что этого не может быть, а быть этого не может, потому что этого не может быть никогда! Надо просто подобрать более подходящий, более престижный цвет! Более изысканный, в конце концов!!! Для того, чтобы окончательно укрепиться в принятом решении, и, памятуя о неизбывной славянской мудрости «Ум хорошо, а два и т. д.», был созван семейный совет, прошедший в обстановке дружественного доверия, где единодумцы поддержали и одобрили избранный курс, а именно – активный поиск нового, более достойного, лучшего цвета! Вот так-то!

С этого дня жизнь милой Ниточки круто изменилась. Каждый день, с постоянством, которому могло позавидовать солнце, а иногда, если (простите за прозу) наличие монет в кошельке позволяло, то и дважды на день бедняжка спешила в магазин красок. Цвета менялись, дни летели, мама и бабуля – дома, а случайные зеваки – на улице ахали все реже, а потом и вовсе перестали обращать внимание на то, какой сегодня у Ниточки цвет. По вечерам она плакала и жаловалась маме на бессердечие и лживость света, и мудрая родительница утешала бедняжку. Некогда прелестное создание превратилось в… Но не будем о грустном. Достаточно упомянуть, что за глаза ее стали называть «Мисс Депрессия».

Был, правда, один момент, всего только один. Это случилось в тихий осенний день, когда все в природе будто внемлет неслыханно чудной мелодии. Ее наигрывает уходящая осень приближающейся зиме, легонько перебирая ветерком серебряные нити паутины. Ниточка подошла к зеркалу и, не узнавая себя, стала всматриваться в немного удивленное лицо незнакомой бесцветной нити, глядевшее из зеркала. Где-то она видела уже это удивление, такое знакомое, такое до боли родное. Но где?! Ниточка чуть не разрыдалась от ярости, но смятение длилось лишь несколько мгновений, вошла мама и напомнила о том, что пора собираться – скоро откроется «Леонардо»!

Так и не вспомнив, она вновь пустилась бежать по этому нескончаемому кругу: «Леонардо» – новый цвет – Ах! – слезы, «Леонардо» – новый цвет – Ах! – слезы. Когда б эту историю сочинял какой-нибудь французский или немецкий сказочник, то где-то здесь он повел бы речь о несчастных лошадках, безропотно идущих по кругу – жестокие люди выкололи несчастным глаза, чтобы вороные и буланые не видели, как несправедливо обошлась с ними судьба. Люди действительно бывают жестоки. Но ведь наша история не из жизни людей, а про Ниточку, и поэтому у нее совсем другой, счастливый, конец.

Счастливый конец.

Надо сказать, ниточки и лоскутики часто делают какие-то поступки, вовсе не думая, для чего их совершают. Или, например, начав что-то делать, забывают, зачем это «что-то» нужно вообще. В такие минуты можно проехать свою остановку или выйти на улицу через окно семнадцатого этажа. Нечто подобное однажды произошло с героиней нашего повествования.

Правда, эта была уже не милая, прелестная Ниточка, а пожилая угрюмая нить неопределенного цвета с настоявшейся тоской в глазах. Как обычно, дама вышла на летнюю улицу из своего дома и, окинув прохожих злым и подозрительным взглядом, двинулась привычным маршрутом к «Леонардо». Ниточка давно все делала механически: механически улыбалась, механически смеялась, механически плакала. Неудивительно, что ноги, вопреки желанию хозяйки, привели ее не к блещущим витринам «Леонардо», а в тихий школьный сквер, пустынный, как всегда бывает в конце июля.

– Интересно, какого хрена я тут делаю? – выругалась она вслух и вдруг почувствовала, как слезы побежали по щекам. – Что за ерунда? – не останавливаясь, Ниточка достала из сумочки платочек, промокнула им глаза и попыталась продолжить свой путь, но не тут-то было. Силы внезапно покинули бедняжку и, опустившись на ближайшую скамейку, она стала содрогаться в беззвучном плаче. Рыданья разрывали Ниточке грудь, она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать.

– Что же со мной происходит? – мелькнуло в прелестной головке, и, словно в ответ на это, косой дождь наотмашь хлестанул по лицу. Это было так неожиданно, что впервые за долгие годы, совсем как в детстве, она счастливо рассмеялась и откинула голову, подставив лицо навстречу теплым волнам дождя. Ниточка продолжала сидеть на скамейке и тогда, когда дождь превратился в настоящий ливень, и стало совсем непонятно – плачет она или смеется. Горючие слезы, смешиваясь с потоками дождя, разноцветными ручьями бежали на землю, и, казалось, не будет конца этому теплому летнему ливню. Прошло немало времени, прежде чем Ниточка решила, что пора идти. Она взяла туфли в руки и с наслаждение зашлепала босыми ногами по теплому асфальту. Дождик лил, Ниточка шла – быстро, легко и радостно. Ей давно не было так хорошо. На секунду возникла мысль: «Как же так, я же совсем без цвета?! Ведь этот ужасный дождь все с меня смыл! Ведь это так неприлично – быть неокрашенной!!!». Но только лишь на одно мгновенье появились эти мысли и тут же исчезли.

Постепенно дождик кончился, выглянуло солнышко. Пестрая летняя толпа вывалила на улицу, закружилась в привычном многоголосом хороводе. И вдруг!!! Опять это волшебное «вдруг»? Вдруг толпа замерла, и взоры всех присутствующих обратились в сторону ничего не подозревавшей Ниточки, и наступила благоговейная тишина. Длилась она недолго, так как совсем малюпасенький лоскутишка истошным воплем выразил общее мнение. Сделал это честный малый самым непосредственным образом, а именно, прошепелявив ей прямо в лицо: «Кака-а-а-ая Нитофька!». Что последовало за этим? Вряд ли стоит утомлять Вас, пересказом «ахов» и «охов», на которые так падка невежественная и льстивая толпа. Истины ради стоит лишь упомянуть что, услышав эти восторженные комплименты, эти когда-то такие необходимые «Ах! Какая Ниточка! Ах! Какой у нее чудесный Цвет!» героиня нашего повествования ускорила шаг, старясь быстрей миновать долгожданное признание, казавшееся ей раньше таким необходимым.