Текст книги "Загадки истории. Франкская империя Карла Великого"

Пожалуй, в целом обоснованным представляется мнение, что именно отражение арабской опасности и, одновременно, желание установить всю полноту власти над Бургундией и, в особенности, Аквитанией, стимулировало важнейшую военную реформу майордома Карла Мартелла. Она, видимо, в определенной степени продолжила начатое еще его отцом Пипином II Геристальским, однако вывела преобразования на совершенно новый, не стихийно оформлявшийся по мере практического воплощения, но концептуально осмысленный уровень. Целью предпринятой Карлом Мартеллом реформы был окончательный и бесповоротный отказ от безвозмездных королевских (в контексте ситуации правильнее будет сказать майордомских) пожалований земель в полную, ничем не ограниченную и не обусловленную какими-либо обязательствами, частную собственность. Такие раздачи-дарения быстро вели к полному исчерпанию фонда земель королевского фиска, не оставляя при этом королю или, условно говоря, центральной власти никаких рычагов воздействия на своих «одаренных» подданных. Судьба последних королей из династии Меровингов, собственноручно наплодивших вокруг себя ничем им не обязанных земельных магнатов, является прекрасной иллюстрацией губительности такого пути. Карл Мартелл, которому пришлось приложить немало усилий в борьбе с неимоверно усилившимися родами нейстрийской и бургундской знати, позиции которых были наглядным последствием предыдущих бездумных земельных раздач, решил отныне предоставлять кому-либо земли лишь при условии выполнения им определенных, четко оговоренных, обозначенных и закрепленных обязательств по отношению к жалователю. Именно этот термин следует употребить в данном случае, ведь земли не дарились безвозмездно, а лишь жаловались на время несения службы, и их следовало вернуть в случае невозможности выполнения принятых на себя одновременно с земельным пожалованием обязательств. То, что было теоретически описано ранее при упоминании о хаотичных, бессистемных, случайных попытках движения по этому пути, предпринятых при Пипине II Геристальском и его ближайших предшественниках и современниках, приобретало отныне юридически закрепленную стройность и планомерность.

От спорадических попыток предоставления условных земельных пожалований за выполнение определенных условий и обязательств Карл Мартелл перешел к системному предоставлению наделов за несение государственной службы, прежде всего военной службы тяжеловооруженного кавалериста в сопровождении вспомогательного отряда. Проведенная майордомом Франкского королевства реформа получила название бенефициальной от термина «бенефиций» (beneficium), который дословно переводится как «благодеяние», «доброе дело», «услуга» (здесь в значении «пожалование») и происходит от соединения двух слов: наречия bene («хорошо») и глагола facio («делать, совершать, создавать»).

Главной задачей задуманной и реализованной Карлом Мартеллом реформы было создание сильного кавалерийского войска, которое смогло бы заменить приходящее в упадок пешее ополчение свободных франков-общинников и было бы при этом надежным, зависящим от воли майордома. Представители самовластной знати могли являться на войну с собственным небольшим отрядом из нескольких всадников, однако так же легко могли и уклониться от королевского призыва, а то и вовсе покинуть поле боя или, что хуже, переметнуться на сторону врага. Поэтому главная ставка была сделана не на тех, кто уже имел определенные земли, но их было недостаточно для конной службы – средних землевладельцев, которых было немало во Франкском королевства, в особенности в родной для Карла Австразии. В дополнение к имевшимся у них землям майордом жаловал такому собственнику новые владения, доходы от которых позволяли полностью покрыть затраты, связанные с военной службой кавалериста. При этом пожалование-бенефиций предоставлялся лишь на время несения службы. В случае же невозможности ее исполнения, оно возвращалось назад в королевский фиск, чтобы его можно было пожаловать другому воину. В принципе, возможным было наследование фиска сыном погибшего на войне или постаревшего всадника, однако лишь в том случае, если сын мог нести ту же службу, что и его отец. Исключало пожалование и возможность измены, перехода на сторону врага, ведь за это пришлось бы расплачиваться не только оставшимся на далекой родине владением, но и семьей кавалериста, остававшейся жить в его имении во время его отсутствия в военном походе.

Таким образом, во Франкском королевстве была создана не слишком многочисленная, но в высшей степени боеспособная, профессиональная кавалерия, состоявшая из военной служилой знати – бенефициариев. При этом забота о содержании, финансировании, обеспечении этого конного войска всем необходимым было возложено на самих кавалеристов. Это было в высшей степени эффективное и своевременное решение, что убедительно продемонстрировали победы как самого Карла Мартелла, так и его преемников – Пипина III Короткого и Карла Великого, которые продолжили и совершенствовали бенефициальную реформу.

Важным символическим и одновременно практическим моментом, свидетельствовавшим о возрастании веса и значения конницы в составе франкских войск, стал отказ от так называемых «мартовских полей» – традиционного сбора-смотра воинов-пехотинцев из свободных общинников перед началом очередного весенне-осеннего периода боевых действий. С 755 г. эти «мартовские поля» были окончательно заменены «майскими полями». Перенос сбора войска на более поздний срок был связан с необходимостью обеспечения лошадей достаточным количеством подножного корма, что было возможно не раньше мая.

Помимо сугубо военного значения, предпринятое майордомом королевства франков преобразование имело также глубокие и далеко идущие социальные последствия. Именно она постепенно подвела черту под существованием народного племенного ополчения, вытесняемого профессиональным конным войском, воины которого были свободны от каких-либо сельскохозяйственных забот и работ, имея возможность полностью посвятить себе военному делу. Обеспечивали же их потребности отлученные отныне от военной службы прежде свободные, а отныне зависимые, закрепощенные, посаженные на землю с условием выполнения определенных повинностей в пользу владельца или, скорее, держателя имения, крестьяне. Так, ранее вольные франкские общинники, свободные королевские подданные становились поземельно, а с течением времени нередко и лично зависимыми крестьянами. Они уже не имели права владеть оружием и применять его, а их главной обязанностью был прилежный сельскохозяйственный труд. Так бенефициальная реформа в процессе своей реализации вела к социальной стратификации франкского общества по правовому и имущественному признакам.

Приступив к осуществлению задуманного, Карл Мартелл быстро столкнулся с проблемой дефицита свободных обрабатываемых земель, которые можно было бы раздать в качестве бенефициев. Конечно, можно было использовать обширные родовые владения Пипинидов-Арнульфингов, но их явно было недостаточно. Значительные ресурсы предоставили конфискованные во время борьбы за власть земли «мятежников» и «предателей», однако и они были далеко не безграничны. И тогда Карл Мартелл посягнул на «святое» – церковные имения епископств и монастырей.

К первой трети VIII в. Церковь в королевстве франков давно уже оправилась от тех изъятий, которые в свое время производил король Дагоберт I (629–639), и смогла с лихвой вернуть утраченное тогда за последующие десятилетия правления «ленивых королей», нередко даровавших земли церкви в обход усиливавшихся аристократов. Да и сами представители владетельной знати охотно завещали Церкви земли во искупление грехов, спасение души и во имя жизни вечной. Достававшиеся Церкви земли уже не уходили из ее рук, они не перераспределялись и не дробились между наследниками, управление ими было хорошо организовано, причем земли возделывались не столько руками трудолюбивых монахов, сколько зависимыми от церкви крестьянами, которые стремились найти у епископов и аббатов заступничества от невзгод бурного житейского моря и добровольно отдавались под церковное покровительство. С этой целью они совершали акт так называемой коммендации (от латинского commendare — «вверять») – препоручения себя вместе со своим малым земельным владением под покровительство крупного собственника, в первую очередь Церкви. Формально она не лишала и не умаляла имущественных прав коммендировавшегося крестьянина, однако лишала его некоторых признаков личной свободы, например, подсудности королевскому суду. Не менее распространенным был акт установления так называемых прекарных отношений (от латинского precari — «испрашивать»), согласно которому неимущий или малоимущий крестьянин «испрашивал» себе землю у крупного собственника в пользование, что вело к установлению поземельной зависимости.

В качестве показательного примера оформления таких отношений можно привести прекарную грамоту из «Вестготских формул», возникших в VII в. в Испании и типологически идентичных тому, что происходило во Франкском королевстве: «Постоянному господину моему такому-то такой-то. Испытывая повседневную нужду, разыскивая повсюду и не будучи в состоянии найти заработка, прибегнул я к благочестию вашего могущества, дабы вы дали мне, в качестве прекария, земли для обработки в поместье вашем таком-то. Ваше могущество согласилось выполнить мою просьбу… Посему настоящею прекарною грамотою обещаюсь никогда никакого противодействия и ущерба вам по отношению означенных земель не наносить, но во всем поступать вам на пользу… Десятины и другие платежи, свойственные колонам, ежегодно вносить обязуюсь… Если же я, забыв условия моей настоящей прекарной грамоты, что-нибудь из обещанного осмелюсь нарушить…, вы будете иметь полное право с названых земель меня изгнать и снова распоряжаться ими по своему праву, как должно».

Благодаря коммендации и прекарию Церковь получала в первую очередь рабочие руки. Однако вели они также и к постепенному приращиванию церковных земель, прежде всего благодаря существованию трех форм прекария.

Так, помимо первого вида «прекария данного» (precaria data) – пожалования земельного надела безземельному крестьянину со стороны крупного землевладельца, в нашем случае церковного, существовали также другие виды прекариев. Второй из них назывался «прекарий возвращенный» (precaria oblata) и сводился к добровольной передаче земледельцем своего участка Церкви, иногда за долги, и последующего получения им того же участка, но уже не на правах полной частной собственности, а на правах пользования, которое чаще всего было пожизненным, но иногда предполагало также право наследственной передачи в пределах одного-трех поколений. Таким образом, церковный земельный собственник получал одновременно в свое владение и землю, и рабочие руки для ее возделывания.

Третий вид прекария имел название «прекарий вознаградительный (с вознаграждением) – precaria remuneratoria. Под этим определением имелась в виду получение прекаристом возвращенной земли назад не в чистом виде, а с добавлением дополнительного участка земли, который чаще всего был до этого невозделанной пустошью. Это было выгодно как Церкви, получавшей в свое владение обрабатываемую землю и работников на ней, так и мелкому землевладельцу, особенно в том случае, когда у него в его малоземельном хозяйстве были лишние голодные рты, а значит, и не задействованные в полной мере рабочие руки.

Благодаря таким и подобным им земельным приобретениям в начале VIII в. церковные земельные владения составляли чуть ли не треть ото всех обрабатывавшихся в Раннее средневековье земель. И, что не менее важно, они были хорошо, даже лучше, чем имения светской знати, обеспечены рабочей силой искавших церковного патроната крестьян.

Все перечисленное делало церковные владения идеальным источником, из которого Карл Мартелл собирался черпать земли для пожалования бенефициев. Казалось, сам Господь указующим перстом направляет майордома к единственно возможному, а потому верному и своевременному решению – изъятию имений Церкви для обеспечения государственных потребностей. Этот процесс обычно обозначают термином «секуляризация» (от позднелатинского saecularis — «светский», «мирской»), под которым имеют в виду изъятие владений Церкви и передачу их в светское ведение государства. Карл Мартелл исходил из простой и понятной современникам логики: Господь призвал его защищать христианское королевство франков, и он подготовился к обороне по собственному разумению. Поскольку для защиты христиан нужны ресурсы, то их должны предоставить все по мере своих возможностей, и первой среди прочих должна стать именно Церковь, пекущаяся о своей пастве. Особенно действенным такое объяснение становилось в свете возникшей с самого начала угрозы со стороны арабов-мусульман, неверных нехристей, уже успевших покорить Испанию и уничтожить Вестготское королевство. «Хотите, чтобы с Церковью в государстве франков произошло то же самое, что случилось с ней в державе вестготов? Хотите, чтобы ваша паства покорилась неверным, церкви были разграблены и разрушены, а священники и святые реликвии преданы поруганию?», – словно вопрошал Карл Мартелл. Для убеждения церковников годилось все, причем многократное преувеличение ужасов мусульманской оккупации, существенно искажавшее действительность, было далеко не самой большой выдумкой, ведь доходившие до франков слухи, многократно пересказанные, искаженные и преувеличенные народной молвой, действительно повергали в трепет и внушали ужас.

Кроме понятного призыва сплотиться перед угрозой нашествия неверных, мог франкский майордом использовать и другие объяснения и способы убеждения недовольных, принуждения строптивых. Так, он явно исходил из той логики, что все ранее подаренные Церкви королями и майордомами земли были предоставлены ей не навечно, а во временное пользование, до особой государственной необходимости. Теперь такая потребность, несомненно, настала, и следовало незамедлительно вернуть светской власти все, в чем она стала так нуждаться. Церковь сама должна быть заинтересована в собственной защите, а значит, и в том, чтобы предоставить для этого все необходимые ресурсы.

Наконец, церковникам предоставлялась определенная иллюзия сохранения за ними владения их имениями. Так, майордом мог не требовать передачи земли в государственное владение, он лишь обязывал епископства и монастыри содержать за счет тех или иных владений определенное количество конных воинов, обеспечивая их всем необходимым. Сути дела это нисколько не меняло, ведь и так, и иначе майордом получал желаемое – боеспособную, достаточно многочисленную, тяжеловооруженную и хорошо обученную кавалерию, готовую к бою и походу по первому его призыву.

Церкви были, впрочем, сделаны определенные уступки и шаги навстречу. В частности, Карл Мартелл оказывал активную поддержку миссионерской деятельности в северо-восточных, все еще языческих пределах своих владений: Фризии, Аламании, Баварии, Тюрингии, Саксонии. Именно благодаря поддержке франкского майордома англосакс Винифрид, принявший после поездки в Рим в 719 г. имя Бонифация, смог основать в Германии многочисленные епископства (Вюрцбург, Бурабург, Эрфурт, Зальцбург, Фрайзинг, Ратисбонн, Пассау) и монастыри (Фритцлар, Ордруф, Таубер-Бишоффшейн, Китцинген). «Без покровительства правителя франков, – писал Бонифаций епископу Винчестера, – я не мог бы ни руководить слугами церкви, ни защищать священников и верующих, без его приказа и страха, который он внушает, я не смог бы даже запретить языческие ритуалы и практику идолопоклонничества». Впрочем, тот же Бонифаций в послании Папе Римскому небезосновательно нарекал: «В большинстве городов епископства отданы светским людям, жадным до церковного имущества…». Действительно, стремясь максимально эффективно использовать владения Церкви для своих военно-политических задач, Карл Мартелл рассаживал по епископским кафедрам верных себе людей. Так, его племянник по имени Гугон получил три епископства и три аббатства, а один из приближенных сподвижников Милон был епископом реймсским и турским.

Как бы там ни было, бенефициальная реформа принесла вполне явственные и ощутимые плоды и имела далекоидущие последствия. Последние заключались в заложении фундаментальных основ системы сеньориально-вассальных отношений, которая, развиваясь и трансформируясь, станет одной из важнейших социально-правовых основ европейского общества классического Средневековья. В этой системе бенефициарий – получатель бенефиция – приносил присягу личной верности своему благодетелю, от которого получал землю, и становился его «верным человеком» или «вассалом» (от кельтского gwas — «слуга»). Впоследствии эта процедура получила название оммаж (hommage от французского l’homme — «человек», «муж»), что можно буквально перевести как «превращение в человека» или «становление человеком», поскольку вследствие ее проведения принесший клятву становился «верным человеком» своего покровителя-сюзерена. Ближайшими же результатами бенефициальной реформы стали выдающиеся победы Карла Мартелла над арабами, из которых особое значение имеет битва при Пуатье в 732 или, скорее 733 или 734 г.

Вторжения мусульман в Галлию начались сразу же после покорения ими вестготской Испании. Уже в 720 г. под их ударом пал последний оплот вестготов Нарбон и остальные города Септимании, за исключением имевших мощные укрепления Каркассона и Нима. В 721 г. арабский наместник Испании вали Аль-Самх ибн Малик вновь подступил к Каркассону, но затем снял осаду и двинулся по направлению к Тулузе, бывшей столице Вестготского королевства и фактической столице Аквитанского герцога Одона Великого. Не имея возможности защищать город, герцог Аквитании покинул его, отправившись собирать войско для отпора захватчиком.

Однако Тулуза не была сдана врагу. Хорошо укрепленный город смог выдержать длительную осаду, пока Одон собирался с силами. В начале лета, 9 июня 721 г. аквитанский правитель вернулся к стенам города во главе крупного войска, застав арабов, не ожидавших его нападения, врасплох. «Мосарабская хроника 754 года», которую долгое время приписывали Исидору Паценскому (или Бежскому), так описывает битву: «Собрав силы, аль-Сам напал на Тулузу и окружил город войсками, пытаясь победить ее с помощью камнеметов и других осадных машин. Узнав о том, что происходит, франки собрались под командой Одо. И там, близ Тулузы, во время серьезного сражения, в которое были вовлечены обе армии, франки убили аль-Сама, предводителя сарацинских войск, вместе с частью его воинов, а прочих обратили в бегство».

Сохранил упоминание о битве и автор «Истории лангобардов» Павел Диакон, считающий, скорее всего, ошибочно, что в сражении принял участие также и Карл Мартелл: «Карл, который хотя и был в ссоре с принцем Аквитанским Одо, но все же выступил вместе с ним, чтобы вместе сразиться с этими сарацинами. Франки напали на них и убили триста и семьдесят пять тысяч сарацин, тогда как со стороны франков погибло только пятнадцать сотен. Также и Одо, вместе со своими людьми, напал на их лагерь и также многих убил и все разграбил». Неимоверно преувеличенное число погибших в сражении арабов – 375 тысяч – приведено также в «Книге пап» (Liber pontificalis) – сборнике деяний Пап Римских начиная от Апостола Петра.

Победа Одона Великого под Тулузой вызвала неимоверный резонанс и в христианском, и в исламском мире. Герцога Аквитании поспешил поздравить с выдающимся сражением сам Папа Римский Григорий II (715–731). А среди мусульман погибшие в катастрофе на «Плато мучеников» (Balat al-Shuhada) поминались потом в течение 450 лет на специальной церемонии воспоминания. Однако сколь бы значимой она ни была на самом деле, предотвратить дальнейшие вторжения мусульман в Галлию она не смогла. Так, в 725 г. они захватили Каркассон и Ним, и, вторгнувшись затем в Бургундию, прошли по линии Рона – Сена на восток вплоть до Отена.

В поисках защиты от опасного южного врага герцог Одон пытался лавировать, в частности, попытался сыграть на внутренних противоречиях в лагере противника. Так, по сведениям «Мосарабской хроники 754 года», он заключил с Муннусой (Мунузой), правителем Сердани, союз против нового наместника-вали аль-Андалусии (как арабы называли Испанию) Абд-ар-Рахмана ибн Абдаллаха, скрепленный браком Муннусы с дочерью герцога Аквитании. Расположенная в Восточных Пиренеях Сердань находилась на пути к долине Ариеге, ведущей в тулузские земли. Установление добрососедских отношений с тамошним правителем было, несомненно, крупным дипломатическим успехом Одона Великого. Поэтому нельзя принять на веру свидетельство продолжателя «Хроники» Фредегара о том, что аквитанский герцог стал простым предателем, перешедшим на сторону врага и пригласившим его в собственные земли лишь для того, чтобы спастись от Карла Мартелла. «В это самое время (около 731 г. – прим. автора) герцог Одон отступил от буквы договора, – сообщает франкский хронист. – Когда об этом узнали посредством вестников, принцепс Карл, собрав войско, перешел Луару, обратил в бегство самого герцога Одона, захватил богатую добычу, которая в этом году дважды была получена, и вернулся назад. Герцог Одон, понимая, что он побежден и высмеян, побудил коварный народ сарацин прийти к нему на помощь против принцепса Карла и народа франков».

На самом деле ситуация была не столь простой, как это представляет продолжатель Фредегара. Союз Одона Великого с наместником Сердани Муннусой оказался провальным, поскольку Абд-ар-Рахман расправился с ним и, разгромив затем также и Одона, выдвинулся по направлению к Туру. В этом свете представляется необходимым пересмотреть как причины походов Карла Мартелла в Аквитанию в 731–732 гг., так и датировку и, возможно, даже локализацию знаменитого сражения при Пуатье, традиционно относимого к 732 г. Майордом франков, видимо, действительно вторгался в Аквитанию под весьма сомнительным предлогом обвинения герцога Одона в измене и переходе на сторону мусульман, однако делал это на самом деле для грабежа богатых южных земель и подготовки почвы для их будущего присоединения к Франкскому королевству. Пользуясь ослаблением Одона Великого, втянутого в борьбу с арабами на юге, Карл Мартелл неумолимо нависал над ним с севера. Герцогу Аквитании, буквально зажатому между молотом франкской опасности и наковальней арабского натиска не оставалось ничего иного, как лавировать и искать союзников, стремясь примкнуть к победителю. Когда первая ставка на Муннусу не сработала, Одону не оставалось ничего иного, как искать помощи у Карла Мартелла.

Согласно традиционной датировке, Карл Мартелл нанес сокрушительное поражение Абд-ар-Рахману 25 октября 732 г. Однако многочисленность последовательных событий не позволяет считать, что они происходили столь стремительно. Так, новый вали аль-Андалусии, которого по совокупности полномочий можно назвать в привычном нам понимании генерал-губернатором, пришел к власти в 730–731 гг. После этого он должен был расправиться с непокорным Муннусой на севере, замирить мятежную Сердань, а также собрать и организовать крупное войско для вторжения в Галлию. Крайне сомнительно, что он успел проделать все это в течение одного лишь 731 г. Более того, перейдя Пиренеи, арабам довелось столкнуться с сопротивлением войск герцога Аквитании, о чем свидетельствует «Мосарабская хроника 754 года», упоминающая, что Одон Великий сражался с войском вторжения Абд-ар-Рахмана, однако был разбит: «Затем Абд – ар-Рахман, видя многочисленность своих войск, заполонивших всю землю, двинул их через горы басков по извилистым тропам, чтобы, перейдя равнины и орудуя мечом, вторгнуться в земли франков. Он прорвался далеко на территорию франков и, перейдя реку Гаронну или Дордону, вступил в битву с поджидавшим его там Одоном, и войско последнего было разбито. Только Богу известно, сколько народу погибло или спасалось бегством».

Несомненно, это были масштабные боевые действия, и победившая, но, безусловно, потрепанная в сражении армия вторжения арабов вряд ли могла сразу с поля боя двинуться маршем вглубь галльской территории. Это было бы и безрассудно, и малоосуществимо сугубо технически. О том, что между битвой Абд-ар-Рахмана с Одоном и произошедшим позднее сражением с войском Карла Мартелла прошло некоторое, относительно продолжительное время, свидетельствует тот факт, что герцог Аквитании, по свидетельству все той же «Мосарабской хроники 754 года», успел обратиться за помощью к Карлу Мартеллу, и, даже если это и могло произойти в течение считанных дней, то вряд ли франкский майордом был в состоянии столь же стремительно откликнуться на призыв. Сбор франкского войска и подготовка его к дальнему походу против мощного и опасного врага должны были потребовать недель, а то и месяцев.

Итак, ни арабы, ни франки не успевали организовать свои войска и привести их к месту сражения в течение 732 г. Исходя из этих соображений, решающую битву мусульманского и христианского воинств, возможно, следует датировать 733 г. или даже 734 г. Следует, впрочем, упомянуть еще об одном свидетельстве, которое возвращает нас к традиционной датировке битвы при Пуатье 732-м годом. Это «История королей Аль-Андалуса и Магриба» авторства Ибн эль-Адхари (Ибн Идари), который определяет время начала наместничества Абд-ар-Рахмана в аль-Андалусии, а также сообщают о продолжительности его правления и времени смерти: «Он [Абд-ар-Рахман] со многими воинами встретил мученическую смерть в месте, называемом Улицей или Дорогой мученика», но еще и вот этот «Правление Абд-ар-Рахмана. Этот военачальник вторично стал наместником в месяце сафар 112 г. и оставался им два года и семь или восемь месяцев. Он нашел мученическую гибель во вражеской стране в месяц рамадан 114 г.». Месяц рамадан 114 г. Хиджры соответствует 25 октября 712 г. от Рождества Христова. Этот день пришелся в 732 г. на субботу, что хорошо соотносится со свидетельствами анналов Сент-Амана о том, что битва произошла «в октябре месяце» (in mense octobri) и свода так называемых анналов Мюрбаха о том, что она состоялась «в день Субботний» (die Sabato). Но следует также учесть, что Ибн эль-Адхари жил существенно позднее описанных им событий, во второй половине XIII в. – начале XIV вв. и в своих выкладках, возможно, в большей степени опирался на сложившуюся и устоявшуюся в исламском мире традицию, нежели на достоверные материалы первоисточников.

В этом отношении гораздо большего доверия заслуживает «Мосарабская хроника 754 года», составленная ближе во времени к событиям, можно даже по меркам того времени сказать – написанная по свежим следам. «В 769-ю эру[17]17
  769 г. так называемой Испанской (Цезарианской) эры соответствует 731 г. н. э.


[Закрыть], в двенадцатый с половиной год правления императора Льва[18]18
  Имеется в виду византийский император Лев III Исавр (717–741 гг.). Его воцарение произошло 25 марта 717 г. Если к этой дате прибавить несколько округленные 12,5 лет – получаем 730 г. Однако датировка 731 г., согласно Испанской эре, представляется более предпочтительной, поскольку, очевидно, что писавший в Испании автор был лучше осведомлен о местных событиях и принятом летоисчислении, нежели о событиях в далеком Константинополе, относительно датировки которых мог ошибиться на несколько лет.


[Закрыть], сто тринадцатый год по арабскому летосчислению (731 г. – прим. автора) и девятый год правления Хишама, Абд-ар-Рахман, воинственный человек, пришел ко власти и возвысился над другими на три года», – сообщает автор «Мосарабской хроники», далее свидетельствующий также, что следующий наместник Испании, сменивший Абд-ар-Рахмана на его посту, прибыл в страну в 734 г.: «В 772-ю эру (734 г.), в четырнадцатый год правления императора Льва, сто шестнадцатый год по арабскому летосчислению и двенадцатый год правления Хишама, Абд аль-Малик, отпрыск благородного рода, по указу правителя был послан в Испанию». Таким образом, датировка сражения 732 г. вновь оказывается под вопросом, и его, соотнося с разными хронологическими системами, можно отнести как к 733 г., так и к 734 г., но никак не у 732 г. Наиболее вероятной на сегодняшний день представляется убедительно доказанная французским историком Марселем Бодо (1902–1992) дата 17 октября 733 г. Однако сможет ли его мнение перебороть устоявшуюся и, похоже, неискоренимую традицию?

Подвергнуть сомнению можно и место сражения, хотя все христианские источники согласно свидетельствуют о том, что оно произошло неподалеку от Пуатье. Однако сохранившая наиболее детальное описание битвы франков с арабами «Мосарабская хроника 754 года» называет местом столкновения двух войск Тур, к которому поспешил Абд-ар-Рахман, возможно, в надежде заполучить несметные сокровища, веками копившиеся в пригородной базилике Св. Мартина. До этого мусульманский военачальник уже успел разграбить церковь Св. Илария при Пуатье и двинуть свои полчища далее на север. «Преследуя спасавшегося бегством Одона, Абд-ар-Рахман решил разорить Тур, разрушив его дворцы и сжигая церкви, – сообщает автор «Мосарабской хроники». – Здесь он столкнулся с консулом Австразии, внутренней Франции, Карлом, мужем, воинственно настроенным с юного возраста и искусным в военном деле, пришедшим по зову Одона. После того, как каждая из сторон в течение почти семи дней изнуряла противника cтычками, они наконец выстроили боевые порядки и завязалось жестокое сражение. Северяне встали недвижимой стеной, так что их плотные ряды, казалось, обледенели, и в мгновение ока они разметали арабов мечами. Воины Австразии, многочисленные и облаченные в железо, найдя царя Абд-ар-Рахмана, убили его ударом в грудь. Ночью они вложили мечи в ножны, отложив схватку на следующий день, а на заре увидели лагерь бесчисленной арабской армии и стали готовиться к битве. Вынув мечи из ножен, европейцы видели ровные ряды палаток и навесов арабов такими же, как днем ранее. Не ведая, что палатки пусты, и думая, что там находятся готовые к бою фаланги сарацин, они послали разведчиков и только тут обнаружили, что все отряды Исмаилитов ушли: они тесными рядами тихо бежали посреди ночи в свою страну. Опасаясь, что сарацины могут попытаться устроить засаду, европейцы действовали медленно и тщательно обыскивали все вокруг, но ничего не нашли. Решив не преследовать сарацин, они честно поделили трофеи между собой и, похоронив своих убитых, отправились на родину».

Впрочем, если необходимость пересмотра датировки битвы представляется достаточно убедительной, то ее локализация – между Туром и Пуатье – зависит скорее от воображаемой географической точки зрения автора источника, чем от реальной географии. Армия Абд-ар-Рахмана шла на север к Туру, для нее Пуатье был пройденным этапом, и потому для автора «Мосарабской хроники» именно Тур, как главная цель похода, представлялся более значимым. Войско же Карла Мартелла, напротив, выдвигалось с севера на юг и, уже миновав Тур, направлялось освобождать Пуатье. Следовательно, цель похода франков была иной, и именно она занимала не только мысли Карла и его военачальников, но впоследствии также и христианских хронистов, описавших поход.