Текст книги "Загадки истории. Франкская империя Карла Великого"

Казалось, наконец в северной стране саксов наступил долгожданный мир. Однако спокойствие было столь же обманчивым, как и после первой присяги в Падерборне в 777 г. Всего восемь лет спустя, в 793 г. в Саксонии вспыхнуло очередное восстание, отличавшееся еще большей жестокостью и каким-то обреченным звериным упорством. Повстанцы методично уничтожали все следы пребывания франков и их пособников в стране: убивали священников и жгли церкви, разрушали крепости и вырезали франкские гарнизоны, казнили представителей местной знати, сотрудничавших с франками. Карл откликнулся незамедлительно и, прервав подготовку похода против авар, организовал не просто карательную экспедицию, а методичную кампанию по усмирению непокорной страны, которая велась в следующее пятилетие (794–799) как им самим, так и его сыновьями Людовиком Аквитанским и Карлом Юным. В этот раз Карл вел методичную систематическую войну на истребление, граничившую с геноцидом. По сути, он делал в Саксонии то же самое, что Пипин довершал на пепелище Аварского каганата. На звериное упорство саксов он ответил столь же звериной жестокостью с тем лишь отличием, что тотальному истреблению здесь он предпочитает масштабные депортации. Согласно подсчетам историков, в течение 794–799 гг. из страны была насильно выселена треть всех саксов. В любом случае, по меркам ХХI в. он явно был бы осужден за военные преступления против мирного населения, однако жил и действовал он не в ХХI, а на рубеже VIII–IX вв.

Подобно тому, как разгром Аварского каганата стал возможен благодаря помощи хорутан князя Войномира, здесь Карл также прибегает к поддержке со стороны внешнего союзника, которым в данном случае стали западнославянские племена ободритов. Враждебно настроенные по отношению к саксам ободриты охотно содействовали Карлу во время его военных действий. В 797–798 гг. Карл вновь остался зимовать в незамиренной до конца стране, обосновавшись для этого на берегу Везера в месте, получившем название «Герштель» (от немецкого Heerstelle — «стоянка войска») благодаря тому, что здесь вырос по сути из воздуха, словно по мановению рук волшебника, полноценный город с укреплениями, церквями, жилыми и хозяйственными постройками, чтобы король мог провести зиму в безопасности и комфорте вместе со своим двором и армией.

В следующие 788–789 гг. было окончательно сломлено сопротивление самого отдаленного племени саксов – нордальбингов, в чем франкам существенно помогли ободриты во главе с князем Дражком. Последним аккордом стала принудительная депортация сих исторической родины 10 тысяч семей нордальбингов, которых переместили и рассеяли во внутренних областях империи франков. Освободившиеся земли были переданы ободритам, быстро начавшим их освоение. Так закончилась самая длительная и жестокая из всех войн Карла Великого. Саксония была покорена и разделена на графства по франкскому образцу. В стране было насильственно насаждено христианство, а около половины местных жителей были частично истреблены, частично принудительно выселены во франкские области на левом берегу Рейна, тогда как бывшие земли саксов активно осваивали франкские колонисты и отчасти западные славяне – ободриты.

«Однако величие души короля и его непреклонность, равные и в несчастье, и в удаче, не могли быть ни побеждены, ни ослаблены… вероломством саксов. Не допуская, чтобы какая-либо из их проделок оставалась безнаказанной, Карл, предводительствуя лично или посылая войско под начальством своих графов, мстил за измену и налагал достойное наказание, пока, наконец, сокрушив и подчинив своей власти всех, кто сопротивлялся, не переселил десять тысяч человек, живших по обе стороны Альбии (Эльбы – прим. автора), вместе с их женами и детьми в разные области Галлии и Германии. После этого война, тянувшаяся столько лет, была, как известно, закончена, а саксы, отказавшись от культа злых духов и бросив отряды отцов, приняли христианскую веру с ее таинствами и, соединившись с франками, составили вместе с ними единый народ», – подытоживает описание саксонской войны биограф Карла Эйнгард.

Война с саксами и присоединение Саксонии стали наивысшим достижением военного гения Карла Великого наряду с покорением лангобардской Италии, уничтожением Аварского каганата на востоке и купированием опасности со стороны мусульманской Испании на юге. К этим четырем великим свершениям осталось добавить лишь несколько завершающих и уточняющих штрихов, относящихся к крайнему западу и крайнему востоку владений Карла Великого.

На западе в конце VIII в. он попытался установить свою власть над кельтской Бретанью, располагавшейся на выдающемся далеко в Атлантический океан полуострове, омываемом водами Ла-Манша с севера и Бискайского залива с юга. Сама природа позаботилась о том, чтобы сделать эту самую западную материковую территорию современной европейской Франции укрепленным и труднодоступным для врага убежищем. Армориканская возвышенность, занимающая полуострова Бретань и Котантен, на востоке словно отсечена от суши чертой непроходимых болот, что способствовало исторической обособленности региона. Этническое же своеобразие этой исторической области придали кельтские беженцы из Британии, перебравшиеся сюда в V в., спасаясь от вторжений англов, саксов и ютов. Прочно закрепившись в удобном для обороны регионе, кельты упорно и успешно сопротивлялись попыткам франкских королей и майордомов установить контроль над их землями. Единственным, чего удавалось добиваться наиболее успешным из правителей франков, было установление формальной вассальной зависимости и выплата условной дани, от которых бретонцы стремились избавиться сразу же, как только чувствовали слабость расшатанной смутами франкской власти к востоку от своих владений. В целом же Бретань, население которой сохраняло родоплеменной строй и управлялось князьями-дуксами, сохраняла независимость, уничтожить которую не смог ни Карл Великий, ни его многочисленные преемники – короли Франции. Под власть французской короны ее удалось поставить лишь в далеком 1532 г. В конце же VIII в. Карлу пришлось ограничиться усилением созданной еще Пипином ΙΙΙ Коротким пограничной Бретонской марки в Ванне.

В 786 и 799 гг. его военачальники сенешал Адульф и префект марки Гюи дважды совершили военные экспедиции на полуостров, но этим дело и ограничилось. Ведь сражаться на этом направлении приходилось не только и даже не столько с упорством бретонцев, сколько с самой природой, преодолеть которую при технических возможностях Раннего средневековья было крайне непростой задачей. Несомненно, что бросив против Бретани те же силы и действуя с таким же упорством, как против Аварского каганата или Саксонии, Карл Великий добился бы успеха, однако стоила ли овчинка выделки? Судя по всему, нет. Те же естественно-географические условия, которые мешали покорить Бретань, одновременно помогали надежно изолировать ее жителей в районе их проживания и, при наличии мощной пограничной Бретонской марки, довершающей сделанное природой, бретонцы не могли представлять существенной угрозы Франкскому королевству. Получить же с них что-либо существенное также не представлялось возможным. Ни их имущество, ни их земли, ни сами они как рабочая сила не представляли той ценности, ради которой стоило бы затевать войну, подобную аварской или саксонской. Едва ли не самыми ценными трофеями, захваченными префектом Бретонской марки Адульфом во время похода 799 г., оказались щиты бретонских вождей с вырезанными на них именами, и сами кельтские дуксы, «каждый из которых отдался королю со своей землей и своим народом, в результате чего вся страна бриттов подчинилась франкам». Формального умиротворения, достигнутого походами конца VIII в. было вполне достаточно. И Карл Великий счел разумным на этом остановиться. Поэтому вполне объективной представляется характеристика ситуации, сложившейся во времена правления короля и императора франков на бретонском направлении: «Покорил Карл и бриттов в отдаленнейшей части Галлии на берегу океана и не желавших ему повиноваться: войско, отправленное королем, принудило бриттов дать заложников и выполнить все, что было приказано».

На востоке в процессе покорения Саксонии и разгрома Аварского каганата Карл Великий вошел в соприкосновение с западными и южными славянами, причем как воюя с ними, так и заключая союзнические соглашения с целью совместных действий против общих врагов. Князь хорутан Войномир помог разгромить авар, а князь ободритов Дражко принес в 798 г. Карлу окончательную победу над нордальбингами, разгромив их в битве у Свентаны, в которой полегло около 4000 саксов. За это, после массовой депортации саксов, ободриты, которых франки называли «наши славяне» (sclavi nostri), даже получили в свое владение бывшие нордальбингские земли по Эльбе.

Совершенно иным было отношение Карла к другому западнославянскому племенному союзу, который назывался вильцами («волками») или лютичами (от слова «лютый» – «злой», «свирепый»), которые упорно враждовали как с франками и саксами, так и со своими ближайшими славянскими соседями. В 789 г. франкский король предпринял совместную с ободритами, лужицкими сербами, а также отчасти фризами и верными саксами крупную военную экспедицию против вильцев-лютичей. Эйнгард объясняет ее любовью Карла к ободритам, которым вконец опостылели их беспокойные соседи: «Едва лишь покончили с этими беспокойствами (усмирением герцога Баварии Тассилона – прим. автора), как началась война со славянами, которые по-нашему называются вильцы, а на своем языке – велатабы. В походе наряду с прочими народами в качестве вспомогательных войск участвовали саксы, хотя покорность их была притворной и малонадежной. Причина войны заключалась в том, что вильцы беспрестанно тревожили набегами ободритов, давних союзников франков, и не могли быть удержаны одними приказами». Переправившись во время этого похода чрез Эльбу по двум специально построенным для этого мостам (как не вспомнить знаменитую переправу Гая Юлия Цезаря через Рейн), франки совместно с союзниками в нескольких жестоких сражениях наголову разгромили вильцев, заставив их отступить вплоть до реки Пены, левого притока Одера. Побежденный князь лютичей Драговит был вынужден покориться власти франков и выдать заложников. По результатам похода был также создан укрепленный Сорбский рубеж, выстроенный по аналогичной схеме с заложенным ранее Саксонским рубежом и являющийся его продолжением. «Одним лишь походом, в котором предводительствовал Карл, он укротил их (вильцев-лютичей – прим автора) и смирил настолько, что в дальнейшем они не считали возможным более уклоняться от повиновения», – подводит итог этой экспедиции Эйнгард.

Такими были масштабные войны Карла Великого, которые привели к громадному приращению территорий Франкского королевства и существенному росту международного авторитета завоевателя, слава которого могла бы соперничать со славой знаменитых полководцев древности. «… франкам было объявлено столько войн в различных частях земли, и все они оказались так удачно оконченными благодаря Карлу, что не знаешь, чему более удивляться: терпению ли, с которым переносил он невзгоды, или его счастью. И правда, превосходя умом и характером всех современных ему властителей, он никогда не отступал перед трудностями, но умел выжидать, не падал духом в несчастье, а среди удач не возносился ложным самообольщением», – напишет о всех войнах своего покровителя Эйнгард.

Королем франков был покорен, по сути, весь христианский Запад Европы, за исключением разве что стоявшей особняком островной Британии, полузависимой полуостровной Бретани да части Италии. Возросший международный вес и владычество над огромной территорией, заселенной разноплеменным населением вели к тому, что старый титул франкского короля, даже расширенный довесками в виде титулов короля лангобардов и патриция Рима, оказывался слишком мал для Карла, который давно вырос из этих символических одежд. Владычествуя надо всем христианским Западом, он сравнялся по совокупной мощи с владыкой христианского Востока – византийским императором. Это могло означать лишь одно: пришло время дать истинное наименование свершившемуся и назвать королевство франков империей, а Карла Великого – императором.

Аой!

Через Империю – к Европе? или Карл Великий – прапрадед «Европейского союза»

 
Славу твою и тебя, о, король, вся земля воспевает,
Но и во многих словах не перескажешь всего.
Если и Рейн, и Маас, По и Тибр, и Сону, и Рону
Можно измерить, то вот мера твоей похвале.
Неизмерима хвала, и неизмеримою быть ей,
Донежде мир населен будет людьми и зверьми.
…
Надо ль дивиться тому, что Пастырь Предвечный такого
Пастыря в мире избрал стадо свое охранять?
Деда ты возродил прозваньем, умом – Соломона,
Мощью – Давида-царя, Иосифа – дивной красой.
Ты – охранитель добра, кара злых, расточитель почета:
Вот почему и даны все эти блага тебе.
…
Пусть соберется совет, и молебен отслужат в палатах,
В коих прекраснейший свод сделан искусной рукой.
Пусть в престольный покой возвратятся все совокупно,
Толпы пусть взад и вперед в длинных палатах снуют.
Двери раскройте, но пусть из желающих те лишь вступают,
Коих какой-либо чин пред остальными вознес.
 

Теодульф. Послание королю

(пер. Б. И. Ярхо)

Постоянно занятый расширением пределов королевства и подчинением соседних народов, Карл вместе с тем не упускал из внимания ничего, что относилось к пользе и украшению государства; он успел многое начать, а кое-что успели и закончить. <…> По принятии императорского титула Карл, видя большие недостатки в законодательстве своего народа, – ведь франки имеют два закона, весьма различные во многих пунктах, – задумал восполнить недостающее, примирить противоречивое и исправить несправедливое и устаревшее. Однако он ничего этого не сделал, только добавил к законам несколько глав, да и то не вполне завершенных. Но зато приказал собрать и записать устные законы народов, находившихся под его властью.

Эйнгард. Жизнь Карла Великого

Пусть каждый в силу своего разумения и сил своих старается беречь себя, дабы служить Господу, согласно дарованным Им предписаниям, а также согласно принесенной им торжественной клятве, ибо господин его император (dominus imperator) заботится обо всех и всех наставляет, но он не в состоянии заботиться о каждом и наставлять каждого в отдельности.

Капитулярий 802 г.

Мы желаем, чтобы наши посланцы справедливо поступали во всех судебных делах, как тех, которые касаются воинского призыва, так и относительно пришельцев (advenae) и других дел.

Капитулярий для государевых посланцев, который был дан в Нимвегене, 806 г.

Многоплеменное, разноязыкое, поликультурное, с множеством разнообразных хозяйственных укладов и пестрое по социальному составу государство Карла Великого простиралась от пределов Ютландии на севере до Средней Италии на юге и от Венского леса, Эльбы и Дуная на востоке до Ла-Манша, Атлантического океана и Каталонии на западе. В своем территориальном охвате оно было дерзким и внушающим уважение вызовом Восточной Римской империи – Византии, которая, к тому же, лишь начинала в это время медленно выходить из тяжелого затяжного кризиса, вызванного арабскими завоеваниями, лишившими Империю ромеев ее владений в Месопотамии, Сирии, Египте и Северной Африке. Созданное удачливым завоевателем оно, однако, опиралось далеко не только на военную силу. Крепким клеем, цементирующим все его здание, были, прежде всего, две слившиеся воедино составляющие: римское наследие и Христианская Церковь. Именно используя этот скрепляющий раствор, пронизавший все общество объединенных под его скипетром стран либо активно насаждавшийся самим франкским правителем там, где прежде не было ни Рима, ни христианства, Карл уверенно зиждил свою державу.

Однако было еще и третье составляющее – народ франков как носитель и избранный строитель нового государства. Именно франки не только выступали в представлении Карла реальными созидателями единой общехристианской страны, но также претендовали и на особый статус избранных Господом настоящих ревнителей истинной христианской веры. Более того, они реально выступали и действовали как богоизбранный народ, посредством которого и чьими руками сам Бог вершил праведные земные дела. Следствием такого особого мироощущения было также своеобразное отношение к римскому наследию. Франки были не только преемниками и восприемниками римлян (хотя и это, безусловно, в том числе), но, прежде всего, их соперниками, которые превзошли древних предшественников. Те, конечно же, добились и достигли многого, но не имели главного, что было у франков – истинной веры Христовой, а потому неизбежно проигрывали в этом сравнении. Новый избранный народ превзошел своих учителей, создав государство, бывшее надежным оплотом христианства и воплощавшее самим своим существованием стремление к идеальному миропорядку, который предусматривал сосредоточение в нем, и исключительно в нем, всего необходимого для жизни праведной на этой земле и будущего спасения для жизни вечной после смерти телесной.

Таким образом, франки как бы сменяли римлян, присваивали их многообразное наследие и даже относились к ним с определенным неподдельным уважением, но все же считали их заслуженно исторически проигравшими и сошедшими с арены мировой истории для того, чтобы уступить место новым истинным исполнителям Господнего замысла. Такое отношение к Риму порождало также совершенно особое восприятие Христианской Церкви как института и, особенно, Папы Римского как земного наместника престола апостола святого Петра. Церковь и Папа выступали как бы помощниками франков и их правителей в деле созидания идеального государства, были подспорьем королю, однако не более того.

Клирики всех уровней: от служек и диаконов до архиепископов, митрополитов и даже самого Папы – мыслились, если допустимо такое сравнение, скорее как «технический персонал» для обслуживания сугубо культовых, ритуальных потребностей христианского народа, ведомого самим Господом, действующим через своего правителя. Церковники во главе с самим римским первосвященником не нужны были королю франков для того, чтобы осуществлять связь с Богом, поскольку правитель христиан сам имел эту связь напрямую, и потому не нуждался в каких-либо посредниках. Тонко уловив эту особенность мировоззрения Карла Великого, известный медиевист Анатолий Левандовский (1920–2008) писал: «Сосредоточив максимум усилий на строительстве новой Церкви, Карл вместе с тем стремился обеспечить безусловную власть над нею. Проявляя всяческое уважение к Риму и Папе, он никогда бы не допустил, чтобы власть апостольского наместника была выше его собственной. Роль архиепископов, епископов, аббатов и священников свелась им к чисто служебным обязанностям. От них он требовал постоянных отчетов, наставлял их и смещал, если они не отвечали его требованиям. Церковную иерархию он строил таким образом, чтобы все нити сходились не к Папе, а лично к нему. Он созывал церковные соборы и диктовал их решения. Он, безусловно, считал себя крупнейшим специалистом в области веры, разбирающимся во всех ее тонкостях и, будучи ее строгим ревнителем, видел себя достойным поучать всех остальных, включая и первосвященника Рима».

Это скорее прочувствованное, нежели осознанное, отношение франкского монарха к античной Римской империи и возглавляемой Папой Римским западной латинской христианской церкви как нельзя лучше проявилось в контексте подспудного идеологического противостояния между наместником престола святого Петра и королем франков (впоследствии также и королем лангобардов, и патрицием Рима). Началось оно в середине VIII в., в то самое время, когда Пипин III Короткий был коронован королевской короной и был помазан на правление вначале с одобрения и санкции римского первосвященника в 751 г., а затем и лично Папой Стефаном II в 754 г. Именно приблизительно к этому времени исследователи относят нижнюю хронологическую грань составления Constitutum Constantini – подложного дарственного акта, согласно которому Папа Римский Сильвестр I (314–335) якобы получил в дар от императора Константина I Великого (306–337) за крещение и чудодейственное исцеление от проказы светскую власть над городом Римом и всеми странами Запада. Эту власть, конечно же, должны были наследовать и все будущие епископы Рима. Практическое применение этого «Константинова дара» (Donatio Constantini) на момент его возникновения – между 752 и 771 гг. – было не слишком велико, и казалось, что он призван лишь обосновать светскую власть Папы над собственно городом Римом и Папской областью, обеспечить суверенитет римского архиепископа над подаренной ему Пипином Коротким территорией, отторгнутой у лангобардов и Византии. Главная сиюминутная его задача состояла в том, чтобы обезопасить патримониум святого Петра от притязаний единственного монарха Европы, который на тот момент имел реальную военно-политическую возможность подчинить себе Рим – от короля франков. Благодаря этому складывается впечатление, что создание и утверждение «Константинова дара» было частью негласной сделки между Пипином III Коротким и папами римскими (Захарием (741–752), Стефаном II (752–757), Павлом I (757–767)), продолжившей действовать также при их преемниках – Карле Великом (768–814), с одной стороны, и папами Стефаном III (768–772), Адрианом I (772–795) и Львом ΙΙΙ (795–816) – с другой. Однако реальное значение «Константинова дара» простиралось гораздо дальше сиюминутной сделки и власти римских понтификов лишь над одним городом Римом и прилегающей к нему областью. Документ был для папского престола важным заделом на будущее, причем с первыми ласточками будущих претензий римских пап на господство над всеми светскими государями западного христианского мира пришлось столкнуться уже Карлу Великому.

В 778 г. в вошедшем со временем в Codex Carolinus послании к франкскому королю Папа Римский Адриан I настойчиво напоминал о «Константиновом даре» и призывал к возвышению Церкви, что, несомненно, было важным намеком на установление и укрепление реальной власти папского Рима над странами Запада: «И подобно тому, как во времена благословенного римского понтифика Сильвестра Божья святая католическая и апостольская римская церковь была воскрешена и возвышена посредством щедрости самого благочестивого Константина – великого императора, который соблаговолил даровать ей власть в этих западных регионах. Так что в эти самые счастливые времена, в которые вы и мы живем, пусть пышно расцветает и торжествует святая Божья церковь – церковь апостола святого Петра и продолжает еще больше возвышаться». О том, что Лев III был ревностным сторонником заложенной в Constitutum Constantini имперской идеи, свидетельствовала мозаика в апсиде называемого «Триклиния Льва III» – главного зала приемов Латеранского дворца. Она была создана по приказу этого весьма последовательного и настойчивого в утверждении идеи светской власти пап первосвященника около 799 г. и закончена, по всей видимости, чуть ли не накануне императорской коронации Карла Великого. В центре мозаики изображен Иисус Христос, однако для понимания главной идеи композиции гораздо более важны сцены, размещенные с двух сторон от его лика. Хотя мозаика была переложена в XVIII в. и оригинальные, несомненно, важные художественные детали изображения конца VIII в. были при этом частично утрачены, главный смысл композиции не пострадал. Слева от центрального лика изображен Христос, вручающий ключи как символ духовной власти Папе Сильвестру I и стяг как символ власти земной императору Константину I Великому. Правая часть изображения симметрична левой. На ней изображен святой Петр, дающий Папе Льву III паллий (pallium) – длинную узкую ленту с вышитыми на ней крестами, являющуюся частью литургического облачения Папы Римского, а Карлу Великому передающий стяг. Смысл изображения, которое король франков, несомненно, видел во время своего пребывания в Риме, был предельно очевиден. Папа Лев III был показан как наместник престола святого Петра и преемник Папы Сильвестра I, тогда как Карл был представлен как новый император Константин Великий. Вся мозаика в целом наглядно выражала концепцию «Константинова дара» и показывала то идеальное место, на котором Папа Лев III хотел бы видеть себя и короля франков в возрождаемой империи. Первосвященник должен был руководить возрождением империи по праву власти над Римом и странами Запада, а Карл Великий выступать послушным орудием в руках Господа, волю которого воспринимал бы вначале Папа Римский, сообщая затем императору.

Карл Великий, впрочем, мог позволять себе не вдаваться в тонкости намеков Папы, в какой бы форме они ни выражались: хоть в письменном тексте, хоть в художественном изображении. Реальная власть короля франков в земном мире опиралась на его народ, его страну и его войско, и он вполне мог поинтересоваться, сколько дивизий может выставить римский первосвященник в случае прямого конфликта между Франкским королевством и патримонием святого Петра. Папе, который не мог опереться на грубую военную силу, достаточную даже для локального конфликта с франкским королем, приходилось в связи с этим действовать тоньше, корректнее и, в итоге, дальновиднее. Того, кому невозможно было навязать власть силой, следовало подчинить идеологически. В этом направлении и развернулась папская политика по отношению к Франкскому королевству.

Во встречном письме к Папе Римскому Карл Великий ограничивал притязания первосвященника культовыми обязанностями и так очертил пределы своей и папской власти и обязанностей в этом мире: «Нам надлежит, выполняя волю Божью, охранять и оберегать благочестивых, праведных, добропорядочных христиан от любых нападений и набегов извне со стороны армий язычников и неверных, сеющих смерть и разрешения, а также укреплять и оберегать изнутри общую веру, добросовестность и благочестие». Папа же должен был, по мнению франкского правителя, «просить Господа нашего и Моисея даровать нам успех в военных делах, славные победы над врагами и богатую добычу, славить Господа нашего Иисуса Христа и благодарить его, что не оставляет он и оберегает словом и делом христианский народ наш и сирот».

Карл Великий строил собственное государство на несколько иных основаниях, нежели того желали бы римские папы. Ему не нужен был посредник между ним и Господом в лице Папы. Король франков, лангобардов и патриций Рима видел духовную власть не господствующей над светской, а лишь сопутствующей ей, обслуживающей сугубо культовые и даже чисто ритуальные стороны жизни страны. Более того, Папа Римский не должен был даже выступать посредником между монархом и Богом, связь которых представлялась прямой и не опосредованной никем более. Римский первосвященник в представлении Карла должен был выступать лишь спутником и отчасти помощником монарха в построении идеального справедливого земного царства, последнего в мировой истории перед вторым пришествием Иисуса Христа. Если же Верховный понтифик Рима начинал претендовать на что-либо большее: посредническую роль между Господом и правителем, освящение власти монарха, данной ему Христом духовной властью над Церковью, и уже тем более на прямую реализацию светской власти, якобы подаренной императором Константином Великим – то это вызывало категоричное неприятие и резкое противодействие со стороны Карла. Если максимально, заострить и огрубить ситуацию, то в представлении правителя франков в случае крайней необходимости он вполне мог обойтись и без Папы как наместница святого Петра вообще, достаточно было бы рядовых служителей культа для отправления богослужения. Собственно говоря, приведенное объяснение, безусловно, в самом упрощенном, предельно наглядном виде будет определять действия ряда других, более поздних монархов Средневековья и Раннего нового времени, которые будут строить уже национальные государства Европы. Пока же в отношениях с Папой Римским Карл Великий неосознанно, интуитивно шел к той модели, которая существовала в отношениях императора Византийской империи и Константинопольского патриарха.

Это, конечно же, не был цезаропапизм в чистом виде, тем более, что он не был не то что соответствующим образом оформлен, но даже к его осознанию Карл Великий, судя по всему, лишь приближался. То, что представляется нам простым и понятным в стройно начерченной, адаптированной для легкого восприятия и можно даже сказать примитивной схеме было в представлении деятелей того времени комплексом сложных, взаимопротиворечащих и трудноуловимых понятий, погруженных к тому же во множество глобальных долговременных и локальных сиюминутных контекстов, которые трудно уловить уже нам с вами. Мы рассматриваем происходящее с более чем тысячелетней перспективы, зная всю последующую историю как правления Карла Великого, так и его преемников и следующих средневековых монархов, тогда как реально жившие в плотной ткани своего времени исторические деятели той далекой эпохи знали только доступные им для понимания прошлое и настоящее, и лишь предполагали будущее. Причем предполагали его совершенно не так и не таким, каким оно стало на самом деле.

К примеру, согласно общему распространенному представлению скорым ожидалось второе пришествие Христа, а значит, земной мир должен быть максимально упорядочен и подготовлен отнюдь не для дальнейшей длительной истории, а для этого ключевого для христиан события. Если сказать уж совсем просто, мир готовился не к вечно несовершенной в своей реальности жизни на грешной земле, но к праведной идеальной жизни вечной в Царствии Небесном Иисуса Христа после Страшного Суда.

Не случайно любимым чтением Карла, если верить свидетельству Эйнгарда, был трактат блаженного Аврелия Августина (354–430) «О Граде Божьем»: «Его (Карла – прим. автора) занимали подвиги древних, а также сочинения святого Августина, в особенности то, которое называлось «О Граде Божьем»». На рубеже VIII–IX вв. в своей повседневной деятельности Карл, несомненно, руководствовался идеями, заложенными в знаменитом творении Августина. Король и император видел своей сверхзадачей построение идеального «Града Божия» на земле вполне в соответствии со взглядами великого богослова. Земной правитель должен был в его представлении ревностно исполнять волю Господа, быть послушным орудием в Его руках, причем руки Христа, конечно же, никак не могли быть руками Папы, которому отводилась лишь роль покорного и даже несколько отстраненного служителя ‒ отправителя ритуалов и хранителя чистоты веры. В своих официальных документах Карл Великий непрестанно подчеркивал, что он был «венчан Господом», получил власть «по Божьему милосердию», то есть отнюдь не от Папы Римского. В этом же духе высказывался в направленных прежде всего слуху франкского правителя текстах знаменитый ученый его «Придворной Академии» англосакс по происхождению Алкуин (ок. 735–804): «По воле Всевышнего Карл царствует и управляет градом вечного мира, построенным драгоценной кровью Христовой… Божественная власть вооружила Карла двумя мечами как удивительным и особым даром Божьим, ибо он с пламенным рвением старается защитить церкви Христовы от опустошений язычников и очистить от учений неверных».