Текст книги "Загадки истории. Франкская империя Карла Великого"

Несомненно, привлекала Карла и высказанная Аврелием Августином идея о том, что все подданные должны беспрекословно подчиняться своему законному правителю, поступая в строгом соответствии с принципом, высказанным Иисусом Христом: «отдайте кесарю кесарево, а Богу – Божье» (От Матфея 22:21). Никакой особой папской власти при этом не предусматривалось, правитель и Господь были единственными действующими силами, организовывавшими идеальный праведный порядок «града земного».

Под описанным углом зрения стоит пристальнее взглянуть и в представленном контексте следует глубже оценить во многом ключевое событие всего правления Карла Великого, а именно на коронацию франкского короля императорской короной в Риме на Рождество 800 г. Это произошло во время четвертого и последнего посещения Карлом Вечного города, которое было наиболее длительным по сравнению с предыдущими, продолжавшееся с 24 ноября 800 г. до 25 апреля 801 г. Вот как описывает произошедшее биограф Карла Эйнгард: «…не одно лишь благочестие заставило его (Карла Великого – прим. автора) предпринять свой последний поход в Вечный город.

Дело в том, что римляне нанесли тяжкие оскорбления первосвященнику Льву, лишили его зрения и вырвали язык. Вот почему, прибыв в Рим для восстановления попранного порядка, король провел там целую зиму. Тогда-то он и принял (accepit) титулы (наименования или звания – nomen — прим. автора) императора и августа [25 декабря 800 г.]. Этим на первых порах Карл был столь недоволен, что утверждал даже, что, знай он заранее о намерениях (замысле – consilium – прим. автора) Папы, он бы в тот день не пошел бы в церковь, невзирая на торжественность праздника (Quod tempore imperatoris et augusti nomen accepit. Quod primo in tantum aversatus est, ut adfirmaret se eo die, quamvis praecipua festivitas esset, ecclesiam non intraturum, si pontificis consilium praescire potuisset)».

Что же расстроило новоиспеченного императора, что именно вызвало его недовольство? Сложно поверить, что коронация была для него полной неожиданностью, как можно предположить из краткого сообщения Эйнгарда. Столь значимый шаг Папа не мог бы совершить лишь по своей инициативе, не согласовав его предварительно с франкским королем. И действительно, как общий контекст, так и прямые свидетельства источников убедительно доказывают, что Карл Великий знал о предстоящей коронации и дал на нее свое согласие, готовился к ней и прибыл в Рим, прежде всего, с этой целью. Для того чтобы наглядно продемонстрировать это, следует вернуться к событиям предшествующего года и их более широкому контексту.

Претендовавший на власть над всеми христианскими странами Запада Папа Римский не был способен реально властвовать даже в собственном городе Риме. Обычным делом было давление на Папу со стороны представителей местной римской знати, частые конфликты и свары, в которых первосвященник мог добиться реального перевеса в силе лишь благодаря помощи со стороны франкских монархов. В ином случае силу могли применить и против него самого, как и произошло 25 апреля 799 г., когда бывший и до того открытым конфликт наместника престола святого Петра с римской аристократией вылился в прямое вооруженное столкновение. На Папу Льва III напали на улице Рима. Он был избит и искалечен, ему то ли выкололи, то ли существенно повредили глаза и отрезали язык, после чего униженный первосвященник был брошен в заточение в монастырь св. Стефана и Сильвестра. Сумев бежать оттуда, Папа нашел поддержку и укрытие у двух королевских посланцев Карла Великого, находившихся неподалеку в инспекционной поездке. Не желая долее оставаться во все более враждебной ему Италии, римский первосвященник поспешил под надежное покровительство Карла, прибыв к его двору в конце лета или начале осени 799 г.

Двор Карла Великого пребывал на тот момент в Падерборне, где 14 лет назад королю франков удалось вырвать у саксонской знати повторное изъявление покорности и новую присягу верности. Это было место торжества франкского правителя, огнем и мечом насаждавшего среди саксов истинную веру Христову, и принимать здесь Папу было особенно символично. Вслед за Папой к Карлу последовали многочисленные письма врагов Льва III, в которых римского епископа обвиняли в различных прегрешениях и многочисленных преступлениях: лжесвидетельстве, симонии (продаже церковных должностей) и неподобающем сексуальном поведении. Очевидно, что во время пребывания Папы в Падерборне король франков не удерживался от общения с первосвященником, и скорее всего именно здесь осенью ‒ зимой 799–800 гг. окончательно вызрела и была согласована идея императорской коронации Карла. Об этом свидетельствует не только общий контекст событий, но также письменные обращения к королю франков со стороны его ближайшего сподвижника Карла Алкуина, составленные в 799 и 800 г. В частности, Алкуин утверждал, что великая власть короля франков поставлена ныне Богом выше не только сана Папы Римского, но также и выше власти константинопольского императора греков, поскольку там она пала столь низко, что ее захватила некая местная женщина (имелась в виду императрица Ирина (780–790 / 797–802 гг.)).

Все это делало возможным обращение Алкуина к Карлу Великому как к некоронованному императору и утверждением, что его нынешнее положение сделало его «единственным вождем христианского народа, превосходящим два названых сана (Папы Римского и византийского императора – прим. автора) своей мощью, более известным своей мудростью, более высоко стоящим по значению своего королевства. «Вот почему, – обращается к Карлу Великому, которого именует Давидом, Алкуин, – на тебя полностью ложиться задача спасения христианских церквей, на тебя, мстителя для преступников, пастыря для заблудших, утешителя для страждущих, вдохновителя для добрых…». Прозвучало в посланиях Алкуина к Карлу и слово «империя», и показательно, что в сочетании с прилагательным «христианская», а не «римская»: «чтобы через ваше процветание охранялась христианская империя, защищалась католическая вера, всем стал ведом закон правосудия».

Пребывая в Падерборне, Лев III чудесным образом «исцелился» от нанесенных ему увечий (что заставляет предполагать их не слишком существенный характер) и был вполне в состоянии вести переговоры. Об общении Папы Римского и франкского короля во время пребывания в Падерборне рассказано в так называемом «Падерборнском эпосе» – панегирическом стихотворном сочинении «Карл Великий и Папа Лев» (Karolus Magnuset Leopapa), созданном около 799 г. или сразу после этого. В этом памятнике, в равной мере прославляющем Папу и короля, они оба представлены как равнозначные главы всего христианского мира. В сочинении недвузначно говорится о создании империи, хотя автор и не употребляет еще титула «император» по отношению к Карлу, однако заменяет его синонимичным и равным по значению титулом «август» (augustus). Зато во всем остальном текст предельно откровенен, заявляя о творении второго, «грядущего Рима», под которым имелся в виду Аахен, что было прямым вызовом по отношению к столице византийских императоров на Босфоре, ведь ранее на название «второго Рима» отваживался претендовать лишь Константинополь.

Одновременно эпос был скрыто направлен и против Папы, поскольку заявлял о собственной «аахенской» или «франкской» имперской идее. Как Рим должен был уступить место Аахену, так и римляне во главе с Папой должны были уступить место франкам во главе с королем (а после императорской коронации – императором) франков. При этом коронация, была, по всей видимости, согласована лишь в самых общих чертах, и каждая из высоких договаривавшихся сторон по-своему видела ее детали и собиралась использовать и истолковать их в благоприятном для себя свете и выгодным образом. Карл, скорее всего, проявил в тот момент некоторую недальновидность, полностью чувствуя себя хозяином положения. Ведь Папа прибег к его помощи и находился в полной от него зависимости. Однако имея возможность физически контролировать Льва III, франкский король был неспособен проникнуть в его мысли и замыслы. А они, как показали дальнейшие события, были весьма хитроумными и далекоидущими. Главное свое достижение Папа намеревался воплотить в отдельных деталях будущей церемонии коронации и помазания Карла Великого на царство, и оказался в своих расчетах тоньше и дальновиднее простодушного правителя франков.

В деталях, как известно, скрывается дьявол, и он притаился там и на этот раз. Внешняя канва событий развивалась следующим образом. Уверенный в своих переговорных позициях Карл отослал Папу Льва III назад в Рим в сопровождении многочисленного и пышного эскорта из духовных лиц, и, главное, с немалым отрядом прикрытия, воинов которого было более чем достаточно для того, чтобы обеспечить защиту первосвященника от каких-либо посягательств на его здоровье и жизнь со стороны своевольной знати Вечного города. В Риме понтифик должен был смиренно дожидаться, когда Карл соизволит лично явиться и вынести справедливое решение по сложившейся в городе конфликтной ситуации. Франкский монарх при этом не особо спешил с вояжем и «прибыл в Рим для восстановления порядка дел в Церкви, который пребывал в большом расстройстве (Idcirco Romam veniens propter reparandumm qui nimis conturbatur erat, ecclesiae statum)» лишь в ноябре 800 г. Здесь его встречали совершенно особым, выдающимся образом. Звание римского патриция давало Карлу право на торжественную встречу схолами – гвардейскими подразделениями гарнизона Рима – за милю от черты города. Однако в знак особого почета ему навстречу выехал сам Папа с пышной свитой клириков, военных и представителей знати. И встретил короля не в миле, а в двенадцати (!) милях от города в городке Ментана. Это были императорские почести и так могли встречать лишь императора, никак не патриция. Уже одно лишь это было не просто важным знаком уважения, но может рассматриваться как начало приготовлений к будущей церемонии императорской коронации, а значит, опровергает точку зрения о том, что Карл не был в курсе готовящейся акции. Король франков явно знал, для чего прибыл в этот раз в Рим, решающим свидетельством в пользу чего является сообщение «Лоршских анналов» (Annales Laureshamenses) о том, что 23 декабря 800 г. римский синод, рассматривавший обвинения, выдвинутые против Папы Римского Льва III, обратился к Карлу Великому с просьбой принять титул императора. Это было необходимо в связи с тем, что согласно каноническому праву председательствовать в суде над первосвященником мог лишь император.

Как сказано в «Лоршских анналах», «король Карл не пожелал отказать в такой просьбе, но со всем смиренномудрием Богу, и священнослужителям, и всему христианскому народу и на Рождество Господа нашего Иисуса Христа принял титул императора вместе с помазанием (рукоположением, посвящением?) от господина Папы Льва» (Quorum petitionem ipse rex Karolus denegare nolit, sed cum omni humilitate subiectus Deo et petitioni sacerdotum et universi christiani populi in ipsa nativitate Domini nostri ipsum nomen imperatoris cum consecratione domini Leonis papae suscepit). Таким образом, у нас есть убедительное свидетельство того, что Карл Великий знал о предстоящей церемонии за два дня до ее проведения.

Кроме того, в тот же день, когда состоялось собрание синода, Карл провел встречу со своими послами, прибывшими из Иерусалима. Послы были отправлены на Восток зимой 799–800 гг., что позволяет связать миссию, в том числе и с весьма вероятными и близкими по времени переговорами Папы Льва ΙΙΙ и Карла Великого по поводу возможной императорской коронации. Из Иерусалима они привезли разного рода ценные христианские реликвии, а также благословение Иерусалимского патриарха и ключи от Святого города всех христиан. Это был крайне важный символический акт, по своей силе ничуть не меньший, нежели владение ключами от Вечного города – Рима и от усыпальницы св. Петра. И направлен этот акт явно был в пику Папе Римскому, которому король франков ясно давал понять, что он не единственный, кто может иметь ключи от Царствия Небесного и выступать верховным первосвященником, что есть в мире города не менее святые, нежели Рим, и иерархи не менее высокие, чем Папа. Скорее всего, именно это было одной из важнейших, если не самой главной целью посланцев в Аббасидский халифат, на территории которого находился в то время Иерусалим. По своему значению в христианском мире этот город ничем не уступал, а то и превосходил и Рим, и Константинополь, равно как патриарх Иерусалима ничуть не уступал в благодати Папе Римскому или Константинопольскому патриарху. Следовательно, Карлу удавалось достигнуть двойной цели одним шагом: получив благословение Иерусалимского патриарха, он подчеркивал как свою независимость от папского Рима, так и свою равную значимость по отношению к императору Византийской империи. Тем более, что в самой Византии как раз в тот момент законного императора не было и престол занимала императрица Василиса Ирина. К последнему моменту еще вернемся, пока же ограничимся констатацией того, что Карл Великий явно готовился к предстоящей церемонии императорской коронации и желал для этого заручиться благословением Иерусалимского патриарха.

Именно таким образом были расставлены накануне 25 декабря 800 г. символические фигуры условной шахматной партии, в которую активно играли два игрока: Папа Римский Лев III и король франков, король лангобардов и римский патриций Карл Великий, в которую volens nolens были втянуты, сами на тот момент еще не подозревавшие об этом, византийцы и у которой было множество действовавших по чужой указке марионеток и еще больше пассивных наблюдателей. Далее же произошла коронация, которая, как нам уже известно, вызвала недовольство Карла.

Что же такое случилось на церемонии, что могло огорчить короля франков? Для ответа на этот вопрос следует рассмотреть более подробные свидетельства о коронации, чем краткое проходное упоминание о ней и недовольстве ею Карла Великого в сочинении Эйнгарда.

Так, «Анналы королевства франков» сообщают: «Когда же он (Карл Великий – прим. автора) в святейший день Рождества Господня вошел в базилику блаженного апостола Петра для служения праздничной мессы и стоял перед алтарем, где склонился для молитвы, Папа Лев возложил на его голову корону при возглашении всего народа римлян: «Карлу августу, Богом коронованному великому и примиряющему императору римлян, жизнь и победа!». После этих восхвалений он был почтен тем самым понтификом по обычаю древних государей, а потом, отбросив имя патриция, был провозглашен императором и августом». О собственноручном возложении Папой короны на голову Карла сообщают также «Книга пап» (Liber pontificalis): «Настал день Рождества Господа Нашего Иисуса Христа, и все вновь собрались в вышеозначенном соборе блаженного апостола Петра. И тогда почтенный и августейший понтифик своими собственными руками возложил ему (Карлу Великому – прим. автора) на голову драгоценную корону. И тогда все собравшиеся там благочестивые римляне, видя сколь ревностно он всегда защищал и любил святую римскую церковь и викария ее, единодушно, повинуясь воле Господа и блаженного св. Петра, хранящего ключи Царства Небесного, воскликнули: «Да живет и побеждает Карл благочестивый, август, венчанный Богом, великий и миротворящий император! И так, перед алтарем блаженного апостола Петра, они воскликнули трижды, призывая в свидетели многих святых. И так, всеми собравшимися Карл был провозглашен римским императором»». Это же подтверждают также жизнеописание Льва III, «Малые Лоршские анналы», «Ксантенские анналы», «Краткая история франков» Петра Библиотекаря и ряд других источников.

«Лоршские анналы», помимо этого, сообщают также о том, что Карл принял императорский титул «вместе с» или даже «через», «посредством» «посвящения-рукоположения» (именно так можно понимать существительное consecratio, в тексте – в abl. sing. consecratione). Видимо, под этим «посвящением» имеется в виду помазание миром на царство. По крайней мере, византийский хронист Феофан (Theophanis Chronographia) с явным сарказмом описывает церемонию коронации Карла следующим образом: «В том же году и в Риме родственники Папы Адриана, возмутивши войско, восстали против Папы Леона, и, схвативши, ослепили его: но они не могли отнять у него совершенно свет очей, потому что ослеплявшие были человеколюбивы и пощадили его. Он прибегнул к франкскому королю Карлу, который горько отмстил врагам его и снова посадил его на своем престоле, и с того времени Рим находился под властью французов. Папа из благодарности к Карлу венчал его в римские цари в храме святого апостола Петра, помазал его елеем от головы до ног (hrisas elaio apo kefales eos podon kai peribalon basiliken estheta kai stefos) декабря 25, индиктиона 9».

Из приведенных свидетельств можно понять, что Папа Лев III возложил венец на голову Карлу Великому неожиданного для него самого, в тот момент, когда король, по свидетельству «Анналов королевства франков», «стоял перед алтарем, где склонился для молитвы», после чего был также собственноручно первосвященником помазан елеем на царствование. Судя по всему, франкский монарх представлял себе церемонию коронации и возведения себя в сан или же присвоения себе титула императора и августа несколько иначе. Скорее всего, он планировал сам, собственноручно возложить императорский венец себе на голову, после чего Папе было бы позволено совершить иные, второстепенные по отношению к этому главнейшему действию, обряды и ритуалы. Однако неожиданный поступок Льва III напрочь сломал всю эту стройную схему, вызвав недовольство Карла. «Анналы королевства франков» сообщают также, что собравшийся в храме «весь римский народ» единогласно произнес в этот момент пышную аккламацию – восклицание-славословие: «Карлу, августу, Богом венчанному великому миротворцу и Римскому императору» (… et a cuncto Romanorum populo adclamatum est: Carolo augusto, a Deo coronato magno et pacifico imperatori Romanorum, vita et victoria!), после чего Карл, «отложив титул патриция», ранее свидетельствовавший об особом покровительстве, заступничестве короля франков и лангобардов по отношению к Риму, «стал именоваться императором и августом» (ablato patricii nomine imperator at augustus ast appellatus). И в этой второй части свидетельства также можно видеть некоторые, безусловно, второстепенные, но все же весомые дополнительные причины для недовольства Карла Великого. Они состояли в том, что он провозглашался именно «императором римлян» и славословил ему в этот момент именно «весь римский народ» (a cuncto Romanorum populo). В глазах Карла это, судя по всему, было умалением реального значения избранности народа франков, королем которых он был, и потому он воспринял римские славословия как определенное посягательство римлян на особый статус его франкского народа, а значит, и его самого. По меткому замечанию известного французского историка-медиевиста, археолога и философа Рене Мюссо-Гулара (1932–2011), новая империя не могла и не желала «слиться с романским миром. Место прежних властителей Запада занял народ франков. У него была собственная божественная миссия. Император был христианином и франком, и о последнем он забывать не собирался».

Итак, Карл желал быть императором, но не хотел быть только императором римским. Поскольку Рим античный, в его представлении, был значимым, но отжившим свое предшественником, который уже был превзойден государством фраков благодаря принятому им христианству, а Рим папский также имел определенный вес, но не имел права претендовать на особый статус и, тем более, какую-либо светскую власть. Карл был согласен стать императором, но не давал своего согласия на то, чтобы его короновал Папа. Король франков не возражал против того, чтобы его власть признали, в том числе и римляне в Риме и Италии, но не они должны были первыми славословить его коронацию, это право принадлежало франкам. Если объединить и подытожить все ранее сказанное, получим такую, безусловно, упрощенную и осознаваемую Карлом лишь постепенно в течение многих лет его правления как до, так и после императорской коронации в Риме формулу. Франкский король желал, чтобы ему сообщил императорское достоинства сам Господь. При этом короноваться он должен был собственноручно под славословия франков, и уже вслед за ними славящие аккламации должны были подхватить все покоренные ими народы во всех концах земли. Если Папа хотел править миром через коронованного им императора, то Карл желал быть орудием исключительно в руках Божиих, а не в руках Папы.

То, какой Карл хотел бы видеть собственную императорскую коронацию, можно понять по коронации императорской короной его сына Людовика, короля Аквитанского, получившего прозвище Благочестивый. 11 сентября 813 г. в Аахене Карл Великий самолично провел церемонию коронации без какого-либо участия Папы Римского, после чего прозвучали славословия в честь коронованного правителя от собравшегося франкского народа. Обращает на себя внимание важная деталь: после отеческих наставлений императора Карла Великого и увещеваний править справедливо, согласно заповедям и воле Божьей, Людовик лично, собственными руками, короновал сам себя. По крайней мере, в «Жизнеописании императора Людовика» авторства Тегана (790-е – после 848) сказано: «Тогда отец (Карл Великий после напутствий – прим. автора) повелел ему (Людовику – прим. автора), чтобы он собственными руками взял корону, которая стояла на алтаре, и возложил на свою голову, вспоминая все данные ему отцом повеления. Он же исполнил отцовское приказание. После этого они выслушали торжественную мессу и отправились во дворец».

О том, что изложенная концепция не только имеет право на существование, но, судя по всему, приблизительно так и представлялась Карлу Великому, хорошо свидетельствуют также формулировки титулатуры монарха, представленные в документах, изданных его канцелярией в ближайшее время после императорской коронации. Так, в марте 801 г. была издана грамота, в которой Карл титулован как «король франкский, римский и лангобардский» (rex Francorum et Romanorum atque Langobardorum), что свидетельствует не только о том, что титул франкского короля был для Карла значимее титула римского императора, но также о том, что королевская власть в его представлении нисколько не была ниже императорской. Более того, из приведенной титулатуры, где статус римского императора низведен до статуса римского короля, можно видеть, что «римский» компонент в понимании Карла не мог претендовать на некую всеобщность, символически охватывая всю территорию его владений и характеризуя верховную власть над живущими там народами. Наоборот, он был подчеркнуто локальным, относился лишь к Италии, и даже менее того – лишь собственно к городу Риму и Римской области, ведь титул короля лангобардского предполагал власть над той частью Апеннинского полуострова, которую занимало Лангобардское королевство.

Получается, что Карл мог быть недоволен во время коронации тем, что церемония, которая задумывалась им как провозглашение верховной власти франкского императора надо всеми подвластными ему христианскими народами Запада, в итоге превратилась в его понимании лишь в коронацию правителем-императором всего одного лишь, пусть даже и великого, Вечного города Рима? Выходит, что так. Видимо, такое объяснение также может претендовать на существование, тем более, что в мурбахском формуляре власть над Римом упомянута в общем ряду равных по значению титулов правителя и даже расположена по хронологическому принципу в самом конце: Viro gloriosissimo illo gratia Dei regi Francorum et Langobardorum Romanorunque («Мужу славнейшему, Божьей благодатью королю франкскому, лангобардскому и римскому»).

Более того, той же весной 801 г. Карлом был издан капитулярий, сохранивший замечательную формулировку, демонстрирующую реальное отношение франкского монарха к принятому им в Риме на Рождество 800 г. титулу: Romanum regens imperium serenissimus augustus («Управляющий Римской империей, сиятельнейший август»). Римская империя в такой формулировке явно мыслилась не как нечто всеобъемлющее по отношению ко всем остальным титулам короля франков, но была в его представлении чем-то соподчиненным, неким владением, включенным в его «управление» на определенных особых, но ничуть не более высоких правах, чем, например, королевство франков или королевство лангобардов.

Примечательно, что в том же капитулярии первый год после императорской коронации назван «первым годом нашего консулата», причем, как и в мурбахском формуляре, римская составляющая расположена на последнем месте: Anno… regni in Francia XXXIII, in Italia XXVII, consulalatus autem nostril primo («Год… правления во Франкии 33-й, в Италии 27-й, консулата нашего первый»). Такая формулировка, позволяющая избежать титулования себя «римским императором», закрепится в документах Карла Великого вплоть до 813 г. Она была связана, по всей видимости, со стремлением избежать символической зависимости как от Рима античного, так и Рима папского. Оба они, каждый по своему, оказались неприемлемыми для Карла Великого, слишком тесными для его иного по самой своей природе христианского универсализма. Мир в его понимании словно бы перевернулся, франки заняли место и превзошли древних римлян, став носителями истинной христианской религии, и потому королю франков казались слишком малы собственно древнеримские одежды. Папская же концепция Римской империи, предполагавшая господство римского первосвященника над светскими правителями стран Запада, дополнительно отталкивала Карла от титулования себя римским императором, поскольку он небезосновательно опасался, что это будет ставить его (согласно концепции «Константинова дара») в зависимую от наместника престола святого Петра позицию, что было, конечно же, абсолютно неприемлемо. Источник легитимации его власти был для Карла не римским, но христианским и (отчасти) франкским. И в этом особый универсализм его империи, как представляется, отнюдь не был недоразумением и идеологической фикцией, как полагают некоторые исследователи, в частности известный медиевист, историк-германист и глубокий специалист по раннему средневековью Александр Назаренко, статья которого во многом послужила одной из главнейших основ излагаемых здесь взглядов. Если бы у Карла и интеллектуалов его Придворной Академии было больше времени и возможностей, они, несомненно, нашли бы те формулировки, которые бы позволили обосновать связь межу regnum и imperium — Франкским королевством и Империей. Империей христианской, но не папской. Порожденной от римской основы, но не оставшейся Римской, а ставшей Франкской и даже (по крайней мере, в идеальной перспективе) – сверх-Франкской, «Градом Божьим» на земле.

В этом контексте обращает на себя внимание то обоснование, которое приведено в «Лоршских анналах» отчасти в оправдание возможности, отчасти в объяснение необходимости принятия Карлом Великим императорского титула в 800 г.: «Так как в стране греков прекратилась династия императоров и власть над ними была в руках женщины, апостолическому Льву и всем святым отцам, присутствовавшим на том соборе, а также и остальным христианам, стало ясно, что Карл, король франков, который владеет самим Римом, где всегда пребывали императоры, а также обладает и другими владениями в Италии, Галлии и Германии, должен именоваться императором; так как всемогущий Бог отдал под власть его все эти владения, представлялось справедливым, чтобы он с помощью Божьей и по просьбе всего народа христианского принял бы и самый титул». «Лоршские анналы», таким образом, обосновывают акт коронации Карла Великого тем, что в Византийской империи на тот момент правила женщина – императрица Ирина, а значит, государство осталось как бы без законного правителя мужского пола, без императора. Это обстоятельство словно бы позволяло появиться императору на Западе христианского мира, поскольку законный император мог быть лишь один. Однако это был скорее предлог, нежели причина. Причина принятия императорского титула была изложена вслед за изложением предлога – Карл должен стать императором, поскольку «владеет самим Римом, где всегда пребывали императоры, а также обладает и другими владениями в Италии, Галлии и Германии». При этом все перечисленные владения отдал ему в управление не кто иной, как сам всемогущий Господь. Если следовать букве изложенного в «Лоршских анналах», то логика принятия императорского титула такова. Карл Божьей волей получил в свое владение практически весь христианский Запад Европы, в том числе и Рим. Поскольку ранее этими территориями владели римские императоры, а также благодаря владычеству над Вечным городом франкский король получал право именоваться римским императором. Имперский статус оказывается, таким образом, вторичным, производным от могущественной власти Карла, позволившей ему подчинить себе значительную часть территорий бывшей Западной Римской империи и даже выйти за ее пределы, покорив Саксонию. Однако и это могущество не возникло само по себе, за ним стоит воля Господа. Следовательно, Карл Великий должен стать императором по воле Божьей и «по просьбе всего народа христианского». Собственно, именно божественное происхождение императорской власти был призван подчеркнуть полный титул Карла Великого, который с весны 801 г. звучал следующим образом: «Светлейший Август, коронованный Богом великий император и миротворец, правящий Римской империей, и по милости Божией король франков и лангобардов» (Serenissimus Augusrut a Deo coronatus magnus et pacificus imperator Romanum gubernans imperium qui et per misericordiam Dei reb Francorum et Langobardorum).

В этом контексте нельзя не согласиться с мнением Анатолия Левандовского, одного из лучших знатоков эпохи Карла Великого: «Принятие императорского титула закрепляло положение Карла как уполномоченного Бога на земле. Отныне все должны были уяснить, что его стремление установить строгий порядок, при котором каждый бы занял подобающее ему место и, соблюдая мир, на условиях справедливости и милосердия вносил свой вклад в строительство «Града Божия», действительно ниспослано свыше». О том, что современники Карла именно так воспринимали его стремления и деятельность, свидетельствует современник франкского императора Нитхард (790-е – 844/845), написавший исторический труд под названием «История в четырех книгах». Этот историк характеризовал Карла Великого и оставленное им имперское наследие с особым вниманием к принуждению подданных «умеренным страхом» к общему согласию и благу: «Когда Карл, славной памяти император, заслуженно названный всеми народами Великим, скончался в преклонном возрасте [около трех часов дня], всю Европу он оставил после себя наполненную всяческими благами (omnem Europam omni bonitate repletam reliquit); без сомнения, он был мужем, который мудростью и добродетелью во всех отношениях настолько превосходил людей своего времени, что представал перед всеми жителями земли достойным страха, любви и одновременно восхищения, и также правил он во всех отношениях достойно и бескорыстно, как было ясно каждому. Но больше всего мое восхищение вызывает то, что он укротил умеренным страхом (solus moderato terrore) дикие и железные сердца (ferocia ac ferrea corda) франков и варваров, обуздать которые не сумело римское могущество, да так, что не осмеливались ничего открыто предпринимать в империи, если это не совпадало с общим благом».