Текст книги "Загадки истории. Франкская империя Карла Великого"

Византийский император Константин V фанатично продолжил иконоборческую политику своего отца. Папа Захарий поддержал позицию ортодоксов о сохранении иконопочитания, а франкский правитель занялся укреплением собственной власти и направленными на это церковными преобразованиями. Оставшийся при власти лангобардский король Лиутпранд (712–744) продолжал политику давления на Папу Римского. Кажется, что ничего принципиально не изменилось. Однако определенные подвижки все же происходили. Вынужденный лавировать в отсутствие поддержки со стороны франков Папа склонялся в силу политических требований момента то к лангобардам, то на сторону Византии, выступал посредником в переговорах между ними, и не находил в этом всем многосложном запутанном процессе оптимального, устраивавшего престол св. Петра решения. Пипин же в государстве франков исподволь готовил почву для смещения последнего из королей династии Меровингов и окончательного утверждения собственного единовластия. В поисках убедительной самолегитимации, он, несомненно, после длительных консультаций с высокими иерархами Церкви Франкского королевства, склонился к необходимости освящения своих притязаний высоким авторитетом Папы Римского. Так была окончательно осознана не только потребность наместника престола св. Петра в защите франкскими правителями, но и необходимость правителя королевства франков получить покровительство римского первосвященника для окончательного оформления того, что и так уже давно фактически произошло: низложение меровингской династии и провозглашение королем бывшего майордома Франкского королевства Пипина III Короткого.

Знаменитый вопрос о том, кому, по мнению Папы, должно именоваться королем франков: безвластному носителю короны либо тому, кто реально властвовал – привезенный в Рим высокопоставленными церковными иерархами страны франков епископом Вюрцбурга Берхардом и аббатом Сен-Дени Фульрадом, явно не был для Папы абсолютно неожиданным. Столь же ожидаемым был и его заранее подготовленный ответ, воспользовавшись которым Пипин III был в 751 г. с благоволения и благословения Папы Римского коронован как король франков и помазан на царство. Важно обратить внимание на последовавшее потом повторное помазание на царство в 754 г. Зачем оно было нужно? Что заставило уже коронованного короля франков повторить три года спустя уже совершенную ранее процедуру?

По этому поводу было высказано немало авторитетных мнений и сделано ценных наблюдений, и все они отчасти верны, хотя ни одно из них не может быть принято в качестве единственного и абсолютно верного в ущерб иным соображениям. Действительно, Пипину III все еще требовалось дополнительно усилить свои позиции путем повторного помазания на правление от имени Святой Церкви и лично руками Папы Римского Стефана II (752–757). Конечно же, церемония помазания лично Папой подчеркивала примат римского первосвященника как наместника Христа, от которого, согласно «Константинову дару», должны зависеть все правители Запада. В самом деле, было не лишним помазать вместе с отцом на правление его сыновей Карла и Карломана, что должно было, если не гарантировать им получение королевской власти после смерти отца, то уж точно давало в руки мощный козырь во время возможной борьбы за власть. Естественно, помазание в аббатстве Сен-Дени служило укреплению авторитета этого святого места в качестве локации, где должны были отныне происходить коронации всех франкских королей. Однако не менее важной, решающей, особенно в рассматриваемом контексте внешнеполитических отношений, была окончательная переориентация наместника св. Петра с Востока на Запад христианского мира. Пожалуй, в деле расхождения будущих Православной и Католической Церквей произошедшее в 754 году сыграло не менее значимую, хотя и гораздо менее заметную на первый взгляд роль, чем печально знаменитый раскол 1054 г.

Тремя годами ранее, в 751 г., Папа Римский, признав за франкским майордомом право на королевскую власть и санкционировав коронацию и помазание Пипина, не участвовал в церемонии лично, препоручив ее проведение специально уполномоченному легату Бонифацию – тому самому, который боролся с язычеством и насаждал христианство, основывая аббатства и монастыри в германских землях, и помогал Карломану и Пипину III в проведении церковных преобразований. И отсутствие Папы, помимо ряда прочих причин, было обусловлено также инерцией традиционной ориентации престола св. Петра на имперскую традицию, а значит, на единственную существовавшую в то время в христианском мире империю – Византийскую с центром в Константинополе.

Пусть император Константин V и поддерживал иконоборство, пусть даже он сам был еретиком – все это не меняло главного, а именно особого статуса носителя императорского сана и исполняющего роль императора в глазах Церкви. Еретики и гонители истинной веры при Божьем попустительстве и в наказание христианам за грехи замещали имперский престол и ранее. С ними у высоких церковных иерархов могли быть не просто натянутые, но самые что ни на есть враждебные отношения. Однако, это никогда не было причиной окончательного символического разрыва с империей как таковой. Тем значимее оказывается произошедшее в 754 г., когда Папа Римский Стефан ІІ, идя, безусловно, по стопам своих предшественников пап Григория III и Захария, отважился сделать последний решающий шаг – пойти на решительный разрыв с Константинополем в пользу установления прочного союза с Франкским королевством. Произошло это после того, как Стефан ІІ безуспешно пытался достучаться до императора Константина V с просьбой спасти Рим от наседавших его лангобардов. В 751 г. лангобардский Айстульф (749–756) король захватил Равенну, в 752 г. его войска стояли уже под стенами Вечного города, однако василевс-иконоборец ограничился отправкой посольства для проведения переговоров, по результатам которых Айстульф отказался идти на какие-либо уступки. После этого сам Папа Стефан ІІ лично прибыл в Павию, где молил лангобардского короля отказаться от захвата Рима. И лишь когда это не помогло, необходимость толкнула Папу на решающий разрыв со старой традицией и поиск верховного покровителя в лице не императора Византийской империи, а короля Франкского королевства. Папе нужен был покровитель достаточно сильный для того, чтобы разгромить лангобардов, однако одновременно достаточно далекий и занятый собственными проблемами, чтобы не вмешиваться в дела Рима. Византия соответствовала лишь второй части этого уравнения, тогда как королевство франков удовлетворяло обе.

Последующие события показали, что Стефан ІІ нисколько не ошибся в своих расчетах. Два похода Пипина III Короткого в Италию в 754 и 756 гг. помогли не только остановить агрессию Лангобардского королевства, но и создали условия для окончательного разрыва Рима с Константинополем, позволившие Папе решиться на создание светского государства римских пап, так называемого «патримония святого Петра» или Папской области. Византия утратила эти земли, равно как и остатки символического контроля над Папой римским навсегда, Запад европейского христианского мира решительно отделился от Востока. Пипин же получил взамен не только установление относительно прочного мира на юго-востоке своих владений и возможность сосредоточиться на юго-западном направлении, направившись покорять Аквитанию. Главным было изменение международного статуса франкского короля, который один из многих варварских государей того времени возвысился до короля, связанного особыми отношениями с Папой Римским, покровителя Рима и заступника Святой Церкви, светского защитника всех христиан Запада.

Успел ли он сам, его окружение, далекие и близкие соседи осознать этот новый высокий статус, открывающий многообразные и далеко идущие перспективы? Не похоже на то. Ведь после экспедиции в Италию в 756 г. Пипин III больше не оказывал военной поддержки наместнику св. Петра, несмотря на то, что лангобарды во главе с их очередным королем Дезидерием (756–774) продолжали свое давление на Рим, а сменивший Стефана II Папа Римский Павел I (757–767) неоднократно обращался к королю франков за поддержкой. Показательны формы обращения, к которым прибегал при этом наместник престола св. Петра, и к которым остался глух его адресат: «Да хранит и благословит Господь Ваше царствование, Вас, могучего, храброго и мужественного государя, ибо на Вас и потомков Ваших смотрим мы с надеждой и упованием, и это дает нам уверенность как сегодня, так и завтра». При этом Пипина III Папа Павел I характеризует в следующих выражениях: «Муж праведный, поступающий по заповедям непреложно и непорочно, хранимый Господом государь и защитник христиан Пипин из благочестивого царствующего семейства Пипинов, ведомый перстом Божьим и апостолами его, тотчас откликающийся на глас вопиющих к нему о помощи и защите». По крайней мере, в последних словах этой характеристики римский первосвященник ошибся – франкский правитель остался глух к его мольбам.

Последнее десятилетие своего правления первый король династии Каролингов провел в покорении Аквитании, уделяя мало внимания вопросам международной политики, хотя и завязав после 757 г. некоторые сношения с византийским императором Константином V. С 757 по 767 гг. франки и византийцы обменялись рядом делегаций и даже обсуждалась возможность женитьбы сына василевса Византии по имени Лев (будущий императора Лев IV Хазар (775–780)) на дочери франкского короля Гизеле. Однако далее переговоров дело не продвинулось. Поднимались в дипломатическом общении с Византийской империей и богословские вопросы, в частности, остро стоявшая в восточной империи проблема борьбы с почитанием икон. В 767 г. был даже проведен собор франкских епископов для обсуждения этого вопроса, на который прибыли византийские богословы. Однако его решения нам неизвестны. Можно лишь предположить, что западные священники заняли более взвешенную и традиционную позицию, отличную от господствовавшего на тот момент в Византии огульного иконоборства. Это, безусловно, свидетельствует о возросшем авторитете франкского короля, но вряд ли является признаком его особого, исключительного статуса в западнохристианском мире. Исключительным явлением может быть признано, пожалуй, только прибытие зимой 767/768 гг. в Мец послов Багдадского халифа Аль-Мансура (754–775) из династии Аббасидов, старший брат которого Абуль-Аббас ас-Саффах (750–754) сверг династию Омейядов в Дамаске. Продолжатель фредегаровой «Хроники» сообщает: «…королю было возвещено, что его посол, которого он ранее отправил к королю сарацин Амормуну[22]22
  Амормун – искаженное от «эмир-ал-муминин», то есть «повелитель правоверных», имеется в виду Аль-Мансур (754–775).


[Закрыть], вернулся спустя три года в Марсель и привел с собой посольство упомянутого короля сарацин Амормуна с многочисленными дарами. Когда об этом стало известно королю, он отправил навстречу своих послов, которые их с почтением встретили и препроводили в город Мец перезимовать… он отправился к своей супруге в Шамтосо, повелел сарацинскому посольству, которому указал зимовать в Меце, явиться к себе в крепость Шамтосо. И сарацины подарили там те дары, которые передал Амормун. Король в ответ одарил подарками вестников, присланных к нему, и приказал их проводить с великими почестями до Марселя. Сарацины морским путем вернулись в отчизну». Можно лишь догадываться о том, какую цель преследовало это посольство из далекой восточной страны. Скорее всего, правитель Багдада хотел заручиться поддержкой франкского короля в борьбе против последнего представителя Омейядов Абд-аль-Рахмана I (756–788), создавшего в Кордове независимый эмират. Однако это лишь весьма правдоподобная, но все же догадка. Неоспорим же сам факт того, что Франкское королевство именно с правления Пипина III Короткого окончательно стало видимо и слышимо во всех концах средиземноморской ойкумены.

Карлу Великому досталось от отца мощное дипломатическое наследие и прочная международная позиция, которую молодой король и впоследствии император франков усилил и надежно укрепил не только в своих многочисленных войнах, но и благодаря умелой и разносторонней внешней политике. Восторженную характеристику дипломатических успехов короля и императора Карла приводит в своем труде Эйнхард, сообщающий, что франкский монарх весьма любил чужеземцев, и при его дворе постоянно обреталось немалое их число, настолько значительное, что их достойное содержание даже несколько обременительно не только для дворцового хозяйства, но для государства в целом. Особое внимание биограф Карла уделяет двум направления: отношениям с арабским Багдатским халифатом Аббасидов и контактам с Византийской империей. Им обоим посвящены достаточно пространные абзацы в биографии Карла, а Византия к тому же упоминается в нескольких местах сочинения. Однако наибольшее внимание Эйнгарда заслужил, безусловно, халиф Харун ар-Рашид (786–809), названный в «Жизни Карла Великого» «Аароном, королем персов» и известный современному читателю благодаря выдающемуся памятнику средневековой арабской и персидской литературы – сборнику сказок «Книга тысячи и одной ночи». В значительной степени это обусловлено для биографа Карла двумя моментами. Во-первых, под владычеством Аббасидского халифата находились христианские святыни, прежде всего Иерусалим с Гробом Господним, знаковые для паломников. Карл Великий, который неустанно пекся о Церкви в своей державе, не мог не уделить внимание также христианам за пределами франкского государства. «Заботясь о помощи бедным, – сообщает Эйгард, – он (Карл – прим. автора) посылал доброхотную милостыню многим нуждающимся христианам, будь то в пределах его королевства, будь то даже в странах заморских: Сирии, Египте, Африке, Иерусалиме, Александрии или Карфагене. Именно ради этого он стремился к дружбе с иноземными государями».

Второй причиной интереса Карла к мусульманскому Ближнему Востоку была, согласно тексту Эйнгарда, любовь правителя франков к разным восточным диковинкам. Третьей причиной, которая должна была способствовать налаживанию контактов между багдадским халифом и франкским монархом, было наличие общих врагов: Византийской империи на Востоке и Кордовского эмирата Омейядов на Западе.

Однако Эйнгард не уделяет этой важной теме межгосударственных отношений никакого внимания, целиком сосредоточившись на желании Карла оказывать покровительство христианам в Святой Земле и просьбе о диковинном животном, невиданном в Западной Европе чуть ли не со времен Пунических войн и знаменитого похода карфагенского полководца Ганнибала (247–183 до н. э.) через Пиренейский полуостров и Альпийские горы в Италию в 218 г. до н. э. Вот как изложено это в «Жизни Карла Великого»: «Аарон, король персов, который владел, за исключением Индии, почти всем Востоком, был столь дружески расположен к Карлу, что его любовь предпочитал приязни всех королей и князей земли и его одного считал достойным уважения и щедрости. Поэтому, когда послы Карла, отправленные с дарами на место погребения и воскресения светлейшего Господа нашего и Спасителя, пришли к Аарону и изложили ему волю своего государя, он не только разрешил то, о чем его просили, но даже уступил под власть Карла самую святыню эту. И, присоединив к возвращавшимся послам своих, вручил им для передачи нашему королю громадные дары из богатств Востока, в числе которых находились различные одежды и благовония, не говоря уже о том, что ранее отослал слона, о котором Карл его просил, хотя сам Аарон имел в то время только одного».

Наиболее подробный рассказ о прибытии слона ко двору Карла сохранили «Анналы королевства франков» (Annales regni Francorum): «В месяце июле того самого года (20 июля) пришел еврей Исаак <…> со слоном и прочими дарами, которые были посланы королем персов. И он все доставил императору в Аахен. Имя слона было Абу-ль-Аббас». Другие многочисленные источники не столь осведомлены о контексте, однако появление диковинного для Европы животного привлекло и их внимание. В «Малых Лоршских анналах» (Annales Laurissenses minores) сказано, что «Амормул, король сарацин, прислал одного слона вместе с прочими драгоценными дарами (cum alia munera praetiosa)». Согласно «Хронике Муассака» (Chronicon Moissiacense) посольство вообще было отправлено «за море в Персию (trans mare in Persida)» «за зверем слоном (propter elephantum bestiam)». Наконец, «Лоршские анналы» (Annales Laureshamenses) кратко сообщают лишь о прибывшем во Франкию слоне, не упоминая при этом ни о послах Карла, ни о послах халифа: «И в этом году во Франкию прибыл слон (Et eo anno pervenit elefans in Francia)».

Источники позволяют поставить это, безусловно, диковинное событие в более широкий и не менее интересный, чем слон при дворе Карла Великого, международный контекст. Согласно их свидетельствам, король франков отправил посольство во главе со своими доверенными людьми франками Лантифридом и Зигимундом, а также переводчиком-толмачом евреем Исааком еще в 797 г.[23]23
  «Анналы королевства франков» в записи под 801 г. содержат следующее сообщение об отправленном четыре года тому назад посольстве к «королю Персов»: «еврей Исаак, которого император тому назад четыре года к упомянутому королю персов с послами Лантифридом и Зигимундом отправил» (Isaac Judaeum, quem imperator ante quadriennium ad memoratum regem Persarum cum Lantfrido et Sigimundo legatis suis miserat).


[Закрыть] Одной из его задач было привезти Карлу слона. О том, что франкский монарх просил об этом «короля персов», прямо сказано у Эйнгарда. Согласно неподтвержденной источниками, но распространенной в литературе легенде диковинный слоновий бивень якобы некогда поразил короля франков своими размерами: из него одного был вырезан большой богато изукрашенный резьбой охотничий рог, трубный глас которого был необыкновенно мощным. Однако, если поставить отправку посольства в контекст ближайших политических планов франкского монарха (не приходится сомневаться, что уже тогда он всерьез задумывался об императорской коронации), посольство приобретает гораздо более важное, хотя и менее романтичное, чем дипломатическая охота за диковинным зверем, значение. Понять, а точнее догадываться о нем позволяют лишь скупо разбросанные по страницам анналов и хроник упоминания. И в этом свете доставка слона оказывается далеко не главной, лишь сопутствующей, дополнительной целью посольства, чуть ли не операцией прикрытия, дымовой завесой, за которой недоброжелатели не должны были разглядеть истинных намерений Карла.

«Чудеса св. Генесия» позволяют точно установить, что маршрут послов Карла Великого в Багдад пролегал обычным путем чрез Северную Африку в Иерусалим, что, несомненно, является ценным свидетельством, поскольку делают весьма вероятным их прямой контакт с Иерусалимским патриархом. Далее из свидетельства «Анналов королевства франков» известно, что зимой 799–800 гг. (скорее всего, в самом конце 799 г.), Карл Великий принимал в Аахене некоего монаха из Иерусалима, который привез из Иерусалима святые христианские реликвии и благословение от Иерусалимского патриарха «благословение и святые мощи от Гроба Господня по поручению патриарха» (Eodem anno monachus quidam de Hierosolimis veniens, benedictionem et reliquias de sepulchro Domini, quas patriarcha Herusolimitanus domno regi miserat, detulit). Происходило это после переговоров с Папой Римским Львом III в Падерборне, во время которых было согласовано решение о будущей императорской коронации короля франков. Видимо, монах мог, в том числе, сообщить и о судьбе не столь давнего посольства 797 г., на несколько лет исчезнувшего со страниц истории. А возможно (и даже весьма вероятно), что прибытие иерусалимского монаха и было первым ответом на это посольство. Несомненно, монах поведал и о ситуации в Аббасидском халифате. Но наиболее ценным в контексте предстоявшей коронации оказалось свидетельство о благосклонном отношении патриарха Иерусалима к королю франков. Явно решив этим воспользоваться как в интересах политического момента, так и в плане долговременной стратегии проработки идеологических оснований своей будущей императорской власти, Карл отправил в Иерусалим своего дворцового священника Захария. Посланец был снабжен крупными денежными средствами для раздачи милостыни, а главное – для пожертвований патриарху, заручиться поддержкой которого было для короля крайне важно. Исходящая от Иерусалимского патриарха поддержка должна была стать уравновешивающим фактором притязаний папства на контроль за светской властью будущего императора.

О том, что задача была выполнена и отправленный в Иерусалим посол успел вернуться в срок, свидетельствуют «Анналы королевства франков»: «В тот самый день (23 декабря 800 г., за два дня до коронации на Рождество Христово – прим. автора) пресвитер Захарий, которого король послал в Иерусалим, пришел в Рим с двумя монахами, которых патриарх послал с ним к королю. Они ради благословения принесли ключи от гроба Господня также вместе со знаменем лобного места. Радушно приняв, король продержал их при себе несколько дней и, вознаградив, отпустил желающих вернуться». Таким образом, Карл вовремя получил желаемое, причем в нем, кроме ключей от города Иерусалима было также знамя, которое вполне могло трактоваться как символ светской власти. Символизм мозаики «Триклиния Льва III» из Латеранского дворца получал мощный удар, ведь оказывалось, что стяг земной власти можно получить не только от апостола святого Петра из рук римского первосвященника, но посредством обращения к другому, ничуть не менее авторитетному источнику – патриарху Иерусалима. Причем это было гораздо безопаснее, ведь Иерусалимская Церковь никоим образом не могла даже попытаться навязать Карлу свою волю. Наоборот, пребывая в пределах мусульманского государства, правитель которого не питал особого пиетета к христианам, она сама нуждалась во всяческой поддержке извне и была готова за это оказать Карлу любые посильные и допускавшиеся каноническим правом услуги. Посланцы Иерусалимского патриарха присутствовали на церемонии императорской коронации Карла Великого и лишь в апреле 801 г., богато одаренные новокоронованным императором, отбыли назад в Святую Землю.

О значимости в глазах современников прибытия посланцев Иерусалимского патриарха на императорскую коронацию в Рим, хорошо свидетельствуют следующие слова Алкуина, написанные им в письме к сестре Карла аббатисе Гизле: «Письмо, которое ты мне послала, я с благодарностью получил, вознося Богу благодарение за возвеличение господина моего Давида (имеется в виду коронация Карла, которого Алкуин называет Давидом – прим. автора), за благоденствие апостольского мужа (Папы Римского Льва III – прим. автора) и за почтенное посольство из Святого Города, где Спаситель наш удостоил искупить мир своею кровью и увенчаться и возвеличиться славою Воскресения и Вознесения». Алкуин, таким образом, приравнивает по своей значимости императорскую коронацию Карла, благоденствие Папы Римского и посольство Иерусалимского патриарха. Весьма показательное сравнение, не так ли?

Не приходится сомневаться, что отправка Иерусалимским патриархом столь значимых символов, как ключи от Святого Города, была возможна лишь при попустительстве или даже с прямой санкции багдадского халифа Харуна ар-Рашида. В чем мог заключаться интерес мусульманского правителя в этом жесте? Ему, несомненно, не было никакого дела до далекого варварского правителя, каким ему, по всей видимости, мог представляться Карл. Однако Харуну ар-Рашиду было хорошо известно о противостоянии короля франков как Византийской империи, так и Кордовскому эмирату Омейядов, а враг моего врага мне если и не друг, то, как минимум, значимый ситуативный союзник. Видимо, именно этими соображениями и руководствовался багдадский халиф и тогда, когда позволял Иерусалимскому патриарху отправлять Карлу Великому ключи от города Иерусалима, и когда сам подарил франкскому императору своего единственного (?)[24]24
  Анатолий Левандовский делает весьма привлекательное предположение о том, что посланный Карлу слон был альбиносом, и тогда он действительно оказывается единственным в своем роде в зверинце Харуна ар-Рашида – единственным белым, тогда как обычных слонов у него могло быть гораздо больше. По крайней мере, арабский писатель IX в. аль-Джахиз (775–868) в своей «Книге животных» сообщает, что у одного из предшественников Харуна ар-Рашида халифа Аль-Мансура (754–775) в его зверинце было сорок слонов, из которых двадцать были самцами. В связи с этим свидетельством действительно трудно поверить, что сказочно богатый персонаж «Книги тысячи и одной ночи» могущественный халиф Харун ар-Рашид имел всего одного слона. В любом случае более поздняя традиция и художественная литература создали предание именно о белом слоне Карла Великого.


[Закрыть] слона Абу-ль-Аббаса.

Слон безнадежно опоздал к императорской коронации. Сообщение о прибытии диковинного зверя настигло Карла в тот момент, когда он, после пребывания в Риме осенью – весной 800–801 гг., направлялся назад в Аахен. В начале июня император прибыл в Павию, где ему сообщили о прибытии в гавань Пизы послов с Востока от Харуна ар-Рашида. Отправив своих уполномоченных людей встретить посольство, Карл продолжил свой путь по направлению к Верчелли, где и встретился с послами. Лишь один из них был действительно отправлен Харуном ар-Рашидом («перс с востока, посол выше названного государя»), второй же представлял независимого североафриканского правителя Ибрахим-ибн-ал-Аглаба из Фоссата. Они и сообщили Карлу о том, что посланный им за слоном еврей Исаак вернулся с желаемым животным и другими ценными подарками, однако остался в Северной Африке, поскольку у местных правителей не нашлось достаточно вместительного корабля, чтобы переправить крупного зверя через море. Другие же официальные послы, Лантифрид и Зигимуд, умерли во время путешествия. Делать было нечего, следовало организовывать транспортировку, и для этого Карл направил своего нотария (канцлера) Эрканбальда в Лигурию, чтобы тот снарядил там необходимые корабли для доставки слона и остальных прибывших от Харуна ар-Рашида богатых даров.

Карл продолжил свой путь в Аахен на север, а подготовленные корабли отплыли через Средиземное море на юг в Северную Африку, вероятно, в Тунис. В октябре 801 г. слон прибыл в городок Портовенере (Portus Veneris-Portovenere) в италийской Лигурии. Отсюда он уже сухим путем должен был следовать далее в столицу Карла Великого. Однако приближалась зима, и еврей Исаак не решился повторять подвиг Ганнибала, да еще и в противоположном направлении – с юга на север. Да и слон у него был всего один, и позволить себе потерять его во время тяжелых горных переходов он никак не мог. «Анналы королевства франков» сообщают: «В том же году в октябре месяце еврей Исаак из Африки со слоном возвратился, в порт Венеры прибыл; и [поскольку] по причине снега пересечь Альпы не мог, то перезимовал в Верчелли» (Ipsius anni mense Octobrio Isaac Judaeus de Africa cum elefanto regressus, portum Veneris intravit; et quia propter nives Alpes transire non potuit, Vercellis hiemavit). Поздней весной Исаак со слоном продолжили свое дальнее путешествие и 20 июля 802 г. заморский зверь прибыл в Аахен и предстал перед императором. Карл Великий мог воочию лицезреть диковинное животное, которое некогда так его заинтересовало, слон же Абу-ль-Аббас мог наконец увидеть того, чье желание много лет посредством специально отправленного посольства и переговоров с багдадским халифом заставило его совершить такой далекий и трудный путь через пустыни, реки, море и горы.

О том, что с отправкой посла дипломатические сношения не прервались, свидетельствуют «Анналы королевства франков», сообщающие под 807 г. следующее: «А посол короля персов, по имени Абделла с монахами из Иерусалима, которые исполняли посольство патриарха Фомы (имена их были Георгий и Феликс, – тот Георгий, который также зовется собственным именем Эгильбальд, аббат на горе Оливет, а родина ему – Германия), пришли к императору. Они доставили подарки, которые послал императору выше упомянутый король, то есть шатер и палатки атрия, изготовленные разного цвета, удивительной величины и красоты. Были, кроме того, среди даров названного царя многочисленные и драгоценные сирийские ткани и благовония, а также мази и бальзам. А также [были] и часы, сделанные из аурихалька[25]25
  Орихалк (оришалк) (aurichalcum или orichalcum) – желтая медь или бронза.


[Закрыть] с удивительным механическим искусством, в которых ход двенадцати часов вращался на клепсидре с таким же количеством медных шариков. Они выпадали по истечении каждого часа и своим падением заставляли звенеть расположенный под ними цимбал. В них были вставлены всадники в том же количестве, которые по истечении часов выходили через двенадцать окон и толчком своего выхода закрывали столько же окон, которые пред этим были открыты. А также и много другого было в этих часах, теперь же это долго перечислять. Между прочим, среди выше упомянутых подарков были два подсвечника из аурихалька чудесной величины и ценности. Все они были доставлены к императору в аахенский дворец. Император, продержав посла и монахов при себе в течение некоторого времени, направил [их] в Италию, а также приказал, чтобы они ожидали там времени отплытия». К сожалению, подробности дипломатических поручений как франкских, так и арабских послов интересовали хронистов или были им известны гораздо меньше, чем диковинные восточные дары. Можно лишь догадываться, что обмен дипломатическими миссиями был по меркам эпохи Раннего средневековья достаточно интенсивным, и в них, по всей видимости, согласовывались вопросы, прежде всего, связанные с борьбой против общих врагов: Кордовского эмирата и Византийской империи. По крайне мере, прибытие этого посольства относится ко времени, когда арабы в который раз возобновили активные военные действия против Византии, а значит, поддержка со стороны западных союзников была для них не лишней.

Важным для Карла Великого было также оказание покровительства паломникам в Святую Землю и помощь патриарху в заботе о христианских святынях Иерусалима. Харун ар-Рашид и его преемник Мухаммад ибн Харун аль-Амин (809–813), враждовавшие с Византией, должны были быть заинтересованы в лояльности подвластных им христиан, для чего установление дружественных контактов с далеким западным правителем было весьма кстати. Поэтому нет оснований подвергать сомнению сообщение Эйнгарда о том, что «Аарон, король персов» не возражал против передачи иерусалимских святынь под покровительство Карла Великого. Франкский император, со своей стороны, активно пользовался открывшейся возможностью послужить своей вере, своим единоверцам и вписать свое имя в историю не только Европы, но и Святой Земли.

Карл оказывал большую материальную поддержку Иерусалимскому патриарху, на его средства строились и содержались храмы (в частности, церковь Марии Латинской) и предназначавшиеся для приема паломников странноприимные дома. Более того, источники позволяют говорить о том, что император франков даже вмешивался в теологические дискуссии, разворачивавшиеся в Иерусалиме, пытаясь отстаивать западнохристианскую точку зрения на поднимавшиеся вопросы (в частности, вопрос о схождении Духа Святого и от Сына Божия (filioque)). Видимо, всей своей деятельностью он пытался максимально привязать Иерусалим к собственному государству, одновременно минимизировав влияние здесь Византии. Впрочем, сын Харуна ар-Рашида аль-Амин оказался далеко не таким благосклонным или, по меньшей мере, лояльным к инициативам Карла в Святой Земле, как его отец. Внутренняя политическая борьба, начавшаяся после смерти халифа из сказок «Книга тысячи и одной ночи» затронула и Палестину, многие святыни и проекты Карла Великого были разрушены, контакты прерваны. Начавшийся же вскоре после смерти Карла Великого процесс дезинтеграции его империи довершил наметившийся разрыв. Если от времени правления Людовика Благочестивого (814–840) еще сохранились некоторые свидетельства о контактах императора франков с восточными «сарацинами»[26]26
  В частности «Ксантенские анналы» под 831 г. сообщают: «Для укрепления мира к императору прибыли послы от сарацинов и с миром возвратились обратно» (Legati Sarracenorum venerunt ad imperatorem pacem onfirmandam, et cum pace reverei sunt). Также об этом свидетельствуют «Бертинские анналы», анонимный автор с прозвищем «Астроном» в «Жизнь императора Людовика» и Храбан Мавр в «Похвале Святому Кресту».


[Закрыть], то после него эти отношения окончательно прерываются.