Текст книги "Кружево дорог"

– Нет, мы с тобой теперь – позже поймешь. Помнить будешь – есть и слабей тебя, кто сам тебя опорой ищет. И что сильнее стать можно, нет препоны, если сам не выстроишь. А ты уже не станешь. И я теперь рядом, помогу, вдруг что, – сказал Стоян.

Они встали. Стоян протянул над огнем руку, Упрям пожал ее. Сверху на их сплетенные ладони легли маленькие ручонки Мала. Костер пыхнул пламенем, на мгновение охватил жаром, скрепив союз. Клуб дыма ударил Упряму в лицо, заставив зажмуриться. Когда он проморгал застившие глаза слезы, ощутил, что руки его сжимают пустоту. Вдаль бежит каменистая тропа. Сбоку чернеет Колодец.

Он ошеломленно вздохнул, охваченный вдруг страхом возможной потери, но это была всего лишь тень, память испуга. Он сразу ощутил: здесь они. Озорной пытливый огонь интереса и искренний восторг Мала. Невозмутимая уверенность силы Стояна. И сам он – Упрям. Не отделим от всего этого. Да и как по-другому, если это и так твое, ты сам – некого искать в темноте Колодца.

Упрям оглянулся. Увидел сидящего недалеко на камне дядьку Строга – тот пристально всматривался. Наконец, что-то увидев, одобрительно кивнул, хмыкнув в густые усы.

– Молодцом, парень. Ну что, дальше пойдем иль обратно?

Упрям немного для виду подумал, в небо посмотрел.

– Дальше. Че уж там, сомненья разводить, когда делать надо.

И первым пошел по тропе.

Тропинка наружу

Зелье лениво побулькивало, медленно лопаясь большими зелеными пузырями.

– Эка гадость на вид получилась, – задумчиво пробормотала Ноита. – А ведь молодильное. Бабкин рецепт, не хухры-мухры. В сто с хвостиком лет только записать решила. А мне передала, когда хвостик уж совсем неприлично большой стал. Такие вот рекомендация, так сказать.

Порассуждав, она принялась большим черпаком разливать молодильное зелье по заранее приготовленным горшочкам и плотно закупоривать: запас на ближайшее время был готов. Если б на болото в ту пору кто забрел, удивился бы изрядно – куда столько в одни руки? Или на что там оно мазаться будет… Но случайных прохожих не было. А не случайные и так знали – ведовница Ноита, потомственная. Зелья варит, наговоры шепчет. Порчу? А что, надо? Ну, ну орать-то, не на весь же лес – заходи, сговоримся.

Так вот, жила Ноита посередь болота. Тихо, спокойно, не тревожит никто. Да и силушка наследная в такой обстановке лучше работает: сосредоточенность ей нужна, размеренность. А то брякнет кто под руку невзначай – собьется ритм наговора иль корешок не тот в зелье булькнет. И все! Хотели молодиться, а вышло умориться.

А силушка, надо сказать, большая Ноите перепала от бабки. А той от ее бабки. В общем, достаточно их было, идущих друг за другом из века в век – накопили. Многое с Силой той пришло: знания тайные, с природой говорить уменье. Духов только одних целый пучок. К каким в помощь делу Ноита обращалась, а какие и сами ей в уши шептали. Привыкла она к этому: что за ведовница без духов? Да и как по-другому? В наследство все ж пришли.

Так и жила: зелья варила потихоньку, наговоры составляла, травы сушила. Как нужда в чем появлялась, собирала в корзину того-сего и к людям в деревню выходила. Меняла на хлеб, масло, еще какую снедь, да прочее потребное для жизни, что сделать не умела или возиться не хотела. Люди и сами ходили к ней на болото. Но не много: может боялись, а может мало кто знал.

Все бы ничего, но не так ровно все было на деле, как сказывалось. Очень не любила Ноита эти походы в деревню. То нужда в чем приспеет, когда прям сил нет. И не тех, что по наследству – обычных, когда ни рукой, ни ногой. А тут еще корзину собирай, припоминай что в прошлый раз люди просили, а не окажется, так вари в скором темпе. То придешь, а они кто в поле, кто по дрова, кто белье полощет. Пока обойдешь всех, уже и не рад, что с болота выполз, а еще ведь обратно ползти. В такие моменты не то, что обычная сила, наследная на спад шла, отдыха просила, да все невпопад. В общем, страсть как не любила Ноита всем этим заниматься. А что делать? Кушать не только клюкву и грибы хочется. Да и носить не шкуры – лен на болоте никак не растет.

***

После очередной ненавистной вылазки в деревню сидела она на скамейке, вытянув гудящие ноги и устало опершись спиной на стенку. Хотелось если не сдохнуть, то не двигаться точно. А надо было: щи сами себя не сварят. Мысль, конечно, интересная, но и Сила не игрушка, чтобы для домашних дел ее звать.

– О-о-ох! Что-то с этим делать надо. Как-то показать себя дальше болота своего. А то бегать за всеми ног не хватит. Мне-то, понятно, надо это. Но и им тоже не меньше. Хорошо б было, чтоб народ пошире ко мне тропку протоптал. Не проспект, ясно дело: чтоб без тревоги лишней и колобродства беспутного. Но и не эту заячью стежку, как сейчас. М-да, дельная мыслишка.

Только пробормотала это задумчиво, как тут же из угла две тени вытекли: из той компании духов, по наследству доставшихся, вроде хранители какие-то. Не те, что из-под дерева падающего выдергивают или в топь инстинктом ступить не дают – эти больше болтали. Но, надо сказать, убедительно. Завились вокруг.

– Пропаде-е-ш-ш-шь. Нельз-я-я тебе в л-ю-юди. На костре-е сож-ж-гут, на-а кол посадят. Не лю-ю-бят людиш-ш-ки нашего брата, боя-я-тся. Прабабка твоя еле ушла ногами. А вот ее прабабка… То-о-же ушла – дымом в небо да криком мяса горящ-щ-щего, – потек в уши вкрадчивый шепот.

Сжалось все внутри, память родовая сквозняком по душе прошлась, мурашками ледяными по хребту. Цепями позвенела, сыростью подвальной в костях заломила. И стылость та сладким отдыхом казалась перед маячившим впереди раскаленным железом и последним костром.

Даже ноги гудеть перестали. Подумаешь, в деревню разок другой сбегать, то же мне труд. Ноита немного ссутулилась, и глаза в пол опустила, словно посередь враждебной толпы оказалась. Все, о чем минуту назад с таким интересом размышляла, тревожным откликнулось. Вроде и желание есть, и потребность, а вот. Миру открыться? Ой, что вы? Бр-р-р. Нет-нет-нет, от одной мысли холодок по спине. Она и впрямь зябко передернулась. Тени еще малость покружили вокруг, пошелестели зловеще и, в виду того, что рассуждения про выход в люди были заброшены, убрались в свой тёмный угол.

Ноита тоже малость воспряла: все же стены родные вокруг, за ними болото защитою. Рядом некому жечь да на кол сажать, и ладно – пора за щи браться. Занялась хозяйством. Принесенное из деревни по местам прибрала, за готовку принялась. Только со всем управилась – в дверь стучат тихонечко. Чувствуется – свои. Да не кто-нибудь, а лешак Метса, давний дружок. Ноита обрадовалась, давай на стол накрывать. Тут и щи пригодились и сало прикупленное. Да и настоечка сыскалась под это дело. Сели в общем, чарками звякнули, поели, еще звякнули, разговорились.

– Смотрю я на тебя, Ноита, и диву даюсь: и как это болоту нашему свезло так? Ох не сидят такие мастерицы у других топям да оврагам – по чертогам разным да в башнях обитают, – начал разгоряченный наливкой Метса. – Да и то сказать: давеча балакал я с охотником одним – правильный охотничек, лесной народ знает да чтит, как и деды его прежде. Дак вот, слово за слово, про зелье от лихоманки болотной проговорился: дескать, зятек ему с города притаранил. Дорогуш-ш-шее! Золотой за склянку! Во! Дак к чему эт я: нюхнул я того зелья, для понятия чтоб. Ох, Ноитушка, твоему даже близко не вровень. А ты свое за пять медяков отдаешь. Вот.

– Да будет тебе болтать, Метсушка! – ответила польщённая ведовница. – Это ж где? В городе! Это ж даль-то какая!

– Ну и што?! Тоже мне даль – полдня на телеге! – стоял на своем Метса. – Страшно тако сокровище с болота отпускать, но и обидно. Што гдей-то там людей бездари дурят, а тут самородок под кустом ракитовым… Э-э-х!

И лешак, загоревав, опрокинул чарку не чокаясь.

Ноита сидела притихшая. Слова Метсы мимо не прошли, опять душу всколыхнули. Вон как оно! И впрямь, сидишь в своем углу уменьем горазд, а кто знает об этом? И для чего уменье тогда? Себя тешить? Дак не тешится шибко без слова со стороны. Но и страшно, опять же. Вон что духи-хранители вещают, остерегают. Задрожишь, пожалуй, все мысли отложишь.

– Дак это, вроде опасно нам таким, в люди-то – а на костер потащат? – начала она, робея, но все же на что-то надеясь.

– Да какой костер? Я, почитай, уже почти пару веков не слыхал, чтоб жгли кого. На смех поднять – это да, могут. А на вилы… Измельчал народ, – не подвел в ожиданиях Метса. – Ты, Ноита, не переживай. Надо пробовать. Нельзя так, чтоб как есть. Никак нельзя. Погодь-ка.

И лешак с головой нырнул в свою дорожную суму. Долго там рылся, временами поругиваясь. Наконец, торжествуя вынул несколько гибких веточек и шнурок сыромятины. Ненадолго застыл, словно вспоминая или настраиваясь. А потом с невероятной скоростью выплел неширокое наручье с замысловатым узором: не вдруг поймешь, как прутики сложились.

– На вот, надень. Ты ведовница знатная, но и мы, лешачье племя, кой чего могем, с благословенья матушки-природы, – протянул он Ноите наручье. – Надень. Поможет: где в бурю устоять, а где из семечка нового встать.

Ноита аккуратно приняла дар – впору пришелся. Увидела она, как магия лесного народа ожила в хитром сплетении веточек, чуть назад ничем не выделяющихся средь других таких же.

Посидели еще, поболтали. Ушел Метса: делам его лешачьим время приспело. А что под хмельком, дак что – матерому лешему пара-тройка чарок не помеха. Так, для огонька.

Осталась Ноита одна, опять задумалась. Тени из своего угла, ясно дело тоже нос показали: завились вокруг, давай страху привычно нагонять. Но и еще один огонек затеплился на груди Ноиты – диск простой деревяный на шнурке. Простой, да не простой: из корня дерева, под которым прародительница, что первая была, Силу приняла. Дух, что в нем сидел, дремал больше, суета его не тревожила. А вот если серьезное намечалось – просыпался. Как сейчас: теплым стал, почти горячим. Вроде и тоже про огонь, а совсем по-другому: грел, поддерживал. Знала это Ноита хорошим знаком.

– Действительно, что это я? Столько всего за душой, и что, даже не попробую? – приободренно проговорила она, зловещие причитания стараясь не слушать. – Сожгут, на кол посадят… И впрямь поди уж никого не жгут, не стал бы врать Метса. Ну а на кол – видали мы те колья! Больше разговоров!

Решимости прибавилось, но сомнения совсем не отпустили: сидели внутри тугой оплеткой, держали душу. Но пока спать пошла, поздно уж было.

***

Утро хорошо началось: солнышко светит, птички теплу радуются, переливаются многоголосьем. Встала и начала собираться, словно не ходила вчера в деревню: зелье молодильное в корзину – ну а как же, свиточек со словом на силу в пути – всем пригодится, зелье от лихоманки болотной – хм… ну да, травы, коренья, где надо и когда надо собранные – тоже поди сумей. Пока собирала, мысли будто сама от себя прятала: ну готовится и готовится. Спроси кто, куда собралась, дак удивилась бы: собралась? да вы что? так, по хозяйству суечусь.

Но момент настал: стоит корзина в дорогу полная, смотрит со значением. Намекает всем видом – и? дальше-то что? Оплетка внутри чуть шевельнулась, потуже сжалась.

– Ну а что? Пойду, прогуляюсь. У меня так-то рогов да копыт нет, чтобы меня сразу хватать. Посмотрю хоть, как там, в городе этом, – сказала Ноита вслух вроде ни к кому не обращаясь. Но тени пугать костром не явились и внутри полегчало, отпустило.

Ей повезло, телега попутная попалась: мельник муку в город вез. Как Метса и говорил, к полудню добрались. По дороге она выяснила у мельника, что товар свой люди в торговых рядах предлагают, но лучше с утра там располагаться, чтобы место поудобней занять. Как приехали, Ноита поблагодарила за доставку и все же пошла смотреть, где тут эти ряды стоят: терпеть до утра сил не было.

Столько народу и всякой всячины, разложенной на дощатых прилавках, она в жизни не видывала. Все кипело людским муравейником. Одни продавали, другие покупали, третьи просто глазели да языки чесали. Что-то постоянно перетаскивалось, народ сновал туда-сюда. Казалась, каждый знал, что ему делать и чувствовал себя в родной стихии. Лишь Ноита топталась нерешительно. Никак не могла себя представить частью этой кипучей жизни. Как-то быстро все, громко, неуютно. Наконец, вздохнув, она решила найти, где переночевать, чтобы с утра пораньше домой отправиться. Кто знает, повезет обратно с кем доехать или пешком топать придется. А пешком до ночи не успеть, если сейчас назад.

Она уже почти развернулась, как вдруг зацепилась взглядом за стоящий с краю слегка скособоченный прилавок: зацепилась и не смогла отвести. Что-то залихватское дернулось внутри, просыпаясь или вспоминая себя. Не дало просто уйти. Ноита подошла к нему и поставила сверху свою корзину. И замерла, не зная, как дальше быть. Словно в ступор впала.

– Травами торгуешь? – послышался голос сбоку.

– Да, и не только. Зелья, наговоры, – машинально ответила Ноита и лишь потом глянула на спросившего: мужичок среднего роста, на плечах плащ темный с капюшоном, глаза цепкие.

«Ты ш-ш-то твори-иш-ш?! Первому встречному! Все сразу! Говорили, говорили мы! Черный! Плащ черный! Ловчий он! Помним! Сгоришь! Сгоришь!» – дурниной взвыли над ухом духи-охраннички, оставаясь невидимыми и неслышимыми для других.

Ноита чуть не рванула курицей без головы, опрокидывая все вокруг, да за руку как дернул кто: наручье, Метсой подаренное, стиснуло запястье, потяжелело, словно весом камня матерого, в землю вросшего налилось. Остановилась Ноита, пойманной себя на мгновенье ощутив, но наручье тут же «отпустило», легким стало. Вроде бы и беги, куда собиралась, да уже прошел первый сполох. И хватать никто не спешил. Мужчина в плаще, которого духи в ловца ведовниц записали, спокойно стоял, смотрел с вежливым интересом.

– Дак что, показывать, травы-то? – немного осипшим голосом уточнила Ноита, решив, что коли не побежала, дак и истуканом стоять ни к чему.

– Да-да. И то, что «не только» – тоже. Я местный аптекарь, продукция опытного коллеги, если она достойного качества, меня очень интересует для расширения предлагаемого ассортимента. Делаю минимальную наценку и всем хорошо, – с приятной улыбкой проговорил представившийся аптекарем.

Ноита принялась выкладывать товар из корзины. Тени совсем уж непрерывно верещали, что с ума сошла, дескать, сама дрова на свой костер носит, доказательства вины своими руками подносит и тому подобное. Ноита все больше съёживалась под гнетом наползавшего страха, что черной трясиной заполнял уголки души, засасывая и заставляя все в груди сжиматься спазмом удушья. Руки ее, слабея, все же выложили весь товар, словно решение приняв, уже не могли остановиться: Ноита была им за это благодарна. Аптекарь посмотрел товар, остался доволен, отобрал заинтересовавшее, оплатил назначенную цену и ушел. Цена, надо сказать, была приличная – новая, значительно отличающаяся от той, которую в деревне просила.

Вот вроде хорошо все, а тревога только больше: давит сердце жесткой лапой. Воют тени, путы внутри совсем душу страхом стянули – не вдохнуть, не выдохнут.

– Хватай ее! – ударил в уши крик.

Остановилось сердце.

«Все», – подумала Ноита и глаза закрыла.

Визг, гомон, ор заполошный. Рухнуло что-то, покатилось, зазвенело. Она стояла ни жива не мертва, прощаясь с жизнью.

Время шло, ничего не происходило. Разве что тепло на запястье стало, под наручьем лешачьим: как весной земельку солнышком пригрело. Проснулось живое, заструилось вверх по руке весенними ручейками, груди достигло. Напитало той влагой, расправилось сжатое в душе, как лист молодой: вроде вот, сидел в почке скрюченный, чуть времени, глядишь, а он уж развернулся во всей резной красе – еще маленький, но уже настоящий.

Выдохнула Ноита. Затем воздух сладкий втянула, глаза открыла. Понятно стало сразу: курицу ловили, не ее. Вырвалась у дородной хозяйки и ну бежать меж прилавков, мешков и корзин. Вот так. Понимание как ливень летний обрушилось: вот, только две-три капли, и сразу мокрый насквозь. Ноита наконец прямо к теням-охранничкам обратилась:

– Так, с вами дома разберусь.

Потом собрала остатки товара и пошла искать, где переночевать: нашлось место на постоялом дворе. Утром, по случайности с тем же мельником, Ноита добралась до своих мест. Пройдя знакомой тропкой до родной избушки, она села за стол и задумалась. Перед ней лежали заработанные деньги – значительно больше, чем от ее походов в деревню, ни за кем не бегала, до города и обратно можно на будущее с мельником сговориться – муку регулярно возит, кого в городе искать при нужде товар сбыть, знает теперь. Не сожгли ее, не схватили – не попытались даже. Вопреки обещаниям некоторых… Да и путы эти на душе… Не чисто тут. Как раньше ниточки не протянула?

Вдохнула Ноита, выдохнула, нужное состояние за хвост ловя. В тишину, как в мантию оделась, время патокой делая. Сила рядом сгустилась – руку протяни. Ждет решения. Четче все стало, яснее. Не все речью обернешь, но и понимания достаточно.

– Сюда явились, – бросила перед собой тяжелым словом и глянула с темным железом в глазах на зависших перед ней духов. Тех самых.

– Сожгут значит? Хранителями вас мнила, не приглядывалась. А оно вон как: путами исповдоль, страх кормите, путь режете, – продолжила она размеренно. – Что делать с вами будем?

– Вс-с-сегда-а так бы-ы-ыло. Береже-е-ем мы-ы, – прошелестели духи.

– Бережете значит? Эх, пройтись бы по вам Словом подходящим, в прах развеять. Только ведь и моя вина. Не думала, не смотрела. А могла. Да по наследству все ж, родные, не на пустом месте завелись, – рассудила задумчиво Ноита. – Все. Так будет: бережете, дальше берегите – советом дельным, наитием. Слушать или нет – мое дело. Замечу, что страх возводить надумаете, путами окручивать – изведу.

– Не мож-ж-жем мы. Па-а-мять тя-я-янет. Де-е-ржит, – ответили духи.

Память? Подумала Ноита, присмотрелась. Послушала состоянием своим. Поняла. Память. О сожженных. О гонениях и смертях. Как табу: нельзя туда, опасно. Мерзкой жижей в душе, что к духам черными тяжами тянется. От кого первого протянулись? И впрямь – как по-другому со всем этим? Еще посидела, подумала. Много путей – какой выбрать? Огнем чистят, да не о костре страх огнем выжигать. Есть мудрость – клин клином, но кто знает, как обернется? На наручье посмотрела. Решила. Закрыла глаза.

– Стоит старое дерево, мох да лишайник боками носит, ветром скрипит, жук кору точит, гниль корни ест. Семя в землю бросило, само трухой пала, в землю ушло, частью большего стало. Поднялось семя стволом чистым, из большего пьет, корнями держится, к солнцу тянется веткой сильной, жизнь множит, – потекли слова вязью наговора, узор выплетая затейливый, под стать тому, что на наручье магией лесной полнился. – Так и я семенем упаду, телом памяти в лишае страха частью целого стану, поднимусь жизнью чистою прошлой жизнью вскормленною. Сказала я и по слову моему случись.

Заструились ручейки Силы вслед за речами, окутали Ноиту, к духам протянулись. Встал в сознании ясный образ: в труху она распадается телом древесным, в землю уходит, обронив прежде семя светящееся. Соками земными становится со всеми «лишаями» своими, «мхом», рубцами и шрамами – семя этим питает. И встает из земли стволом гибким да чистым, с корнями памятью сильными. К свету вольно тянется, ветки и плоды множит.

Окончательно спали путы внутри: ощутила наконец Ноита, как это, совсем без них. Легко, свободно, радостно: думать, идти в любую сторону. Открыла глаза – увидела: духи свой облик, на тени похожий, сменили. Светлыми стали, как огоньки путеводные.

– Ну что, теперь договор? – спросила уже без суровости.

– Договор, – легким шорохом прозвучал ответ. Замерцали духи, светом мягким потекли и в наручье втянулись: новое пристанище по душе выбрали.

Ноита еще немного посидела, послушала себя, поулыбалась. Потом встала и пошла ужин готовить. Почему-то верила, что Метса непременно заглянет – на такую-то радость!

***

Жизнь продолжала течь своим чередом. Ноита собирала и сушила травы, обновляла запасы зелий, пробовала новые рецепты. Она как раз возилась с одним из таких, вся перемазанная в пыли от перетертых в ступке сухих трав и взмыленная от постоянного метания от котла до расправленного на столе свитка. Состав был сложным и по первому разу не весь процесс в голове держался. В этот момент раздался стук в дверь: свои так не стучали.

– Да кто там?! Чтоб вас леший за… схватил в общем, – вовремя остановила она свой язык.

Дверь робко отворилась и в избу просунулось лицо незнакомой женщины.

– Доброго дня, хозяйка! Я тут вот по совету – люди подсказали. Вот я и пришла. Можно?

Ноита немного оторопело впустила нежданную гостью. Усадила за стол, кое как обмахнув его от следов своей готовки. Чаю налила, напротив села. Тут и выяснилось, что женщина эта в лавке городской – как раз того аптекаря, который у Ноиты травы брал – зелье молодильное себе присмотрела. Присмотрела да приохотилась к нему. Запас закончился у аптекаря, тот пообещал пополнить при случае, да когда он будет, этот случай? Вот она у людей разузнала да на болото и подалась.

Взяла женщина зелья того на пару месяцев вперед. На будущее сговорились, чтобы приходила только в определенный день. В остальные опасно: леший и все такое. И чтоб другим при случае довела об этом. В общем, ушла довольной покупательница.

А Ноита… Ноита поняла – сдвинулась жизнь. Открылись пути, тропки шире стали. Захочет – дорогой сделает. Вообще в городе жить станет. Или опять в тиши укроется. Как на душу ляжет. Сама решает.