Текст книги "Осколок империи"

Часть 4
Всадник бледный

1

– Смотри, какой здоровый! – Петя, осторожно держа двумя пальцами, разглядывал вяло копошащееся в его руке насекомое. – Ты представляешь, сколько он сожрать мог бы?

– Между прочим, – Алеша оторвал от листа цепкие лапки, приоткрыл крышку ведра и кинул своего пленника в шевелящуюся груду. – У них на брюшке щетинки такие есть микроскопические… Одним словом, если занозишься – нарыв тебе обеспечен.

– Да ты что? – молодой человек быстро сунул вредителя в ведро и брезгливо отряхнул руку в измазанной зеленым нитяной перчатке. – А я и не знал…

– Лекцию надо было слушать, – усмехнулся Еланцев, выглядывая новую жертву. – А не витать в эмпиреях. Письмо, небось, Верочке опять сочинял? И конечно в стихах.

– Точно! – Петр Спаковский, рассмеялся, продемонстрировав отличные зубы под щеточкой юношеских усов, тщательно лелеемых и «культивируемых». – Не всем же везет с подругой жизни, как некоторым.

– Подрастите немного, молодой человек, – улыбнулся Алексей. – И вам повезет. А Верочку, простите меня, вам не соблазнить. Сию мадемуазель интересуют мужчины постарше. Уж поверь мне, Петя, старому бывалому сердцееду.

Еланцеву-младшему весной исполнилось двадцать пять, но себе, особенно на фоне шестнадцатилетнего Петеньки Спаковского, он казался солидным, умудренным жизнью мужчиной. А как же иначе? Государственная служба – с недавних пор он заведовал центральным архивом Новой России, семейная жизнь… Что с того, что архив пока еще пустовал и занимал всего лишь на девять десятых одну, не самую обширную из комнат «Кремля», как окрестили новороссы главное здание «столицы»? Семья-то у них с Викой была самая что ни на есть настоящая – четырехлетний Ванечка уже пытался складывать буквы в слова, а годовалая Машенька – ходить. Куда там вчерашнему гимназисту, до сих пор сидящему на шее родителей и пока еще раздумывающему, какому жизненному поприщу себя посвятить.

– Подрастите! – фыркнул тот. – Легко сказать! Вам вот воинская служба не светит, господин мужчина постарше, а мне, возможно, вскоре предстоит взять в руки винтовку.

– Ну… – Алексей смутился. – Может быть, жребий тебя обойдет на этот раз? Юношей твоего возраста достаточно, а будущей осенью поступишь в университет…

– Зачем она вообще тут нужна, – нахмурился Алешин приятель. – Эта армия? Хватит и казаков, если на то пошло. С кем твой отец собирается воевать?

– Эко ты хватил! – Еланцев снял с куста сразу двух сцепившихся между собой жуков и кинул в шуршащую хитином груду. – Неужели господ большевиков внезапно поразил мор? Ты представляешь, что будет, если они обнаружат проход в Новую Россию?

– Допустим, представляю, – юноша совсем позабыл о работе и сменил позу на более удобную. – Но вряд ли им удастся прорваться сквозь «дефиле». Я слышал, что все подходы заминированы и даже мышь не проскользнет сюда…

– А если их будет много? Если мины их не задержат, а защитников Врат они выбьют оттуда? После неудачного похода господина Коренных у нас почти не осталось старых казаков, а молодых тоже не так уж и много. Кто, как не регулярная армия, защитит наши семьи, детей, стариков?

– Ну, если возникнет такая необходимость…

– Ты возьмешь в руки оружие? – перебил собеседника Еланцев. – И много вы такие навоюете, не имея опыта? Ты в цель хотя бы попадешь? Сможешь ударить штыком, как надо? Бомбу метнуть, чтобы самого осколками не посекло?

– Но…

– Вот для этого и нужен опыт военной службы. Да и не так уж и страшно это – помаршировать с винтовкой восемнадцать месяцев. В двух шагах от дома. Никто вас за тысячу верст от дома не пошлет, как на прежней родине.

– Да, не страшно… А мне вот, например, противно, что мной, дворянином, будут помыкать вчерашние крестьяне.

– Придется привыкнуть.

– Хорошо тебе рассуждать, – с хрустом оторвал насекомое от стебля Петр. – Тебе это не грозит.

– Ну, положим, не грозит по закону, – пожал плечами Алексей. – Во-первых, образование и чин – я все-таки уже губернский секретарь[18]18
  Губернский секретарь по «Табели о рангах» соответствовал чиновнику 12-го класса или армейскому подпоручику.


[Закрыть], во-вторых – семья…

– А в-третьих, – усмехнулся юноша. – Вы, Еланцев, ваше благородие. Еланцев, и этим все сказано.

– Что вы хотите этим сказать? – оскорбленно выпрямился архивариус. – Что мне посодействовал папа? Вы понимаете, сударь, что наносите мне тем самым оскорбление?

– Да ничего я не хочу сказать…

Петя пару минут сосредоточенно обирал кустики от вредителей, да и «губернский секретарь» не торопился нарушить молчание. Оба думали каждый о своем, но все равно выходило об одном и том же.

После позапрошлогоднего поражения атамана Коренных капризная Фортуна, казалось, отвернулась от крошечной Российской колонии в необъятном Новом Мире. Беда пришла оттуда, откуда ее не ждали.

Радуясь обильным урожаям, земледельцы, привыкшие к капризам природы там, за Вратами, как-то забыли про такие невзгоды, как засуха, недород или нашествие вредителей. Казалось, что здесь, на новом месте, всего этого не будет никогда, земля станет родить «сам сто», а нужда и голод больше никогда не заявятся незваными гостями к крестьянину-труженику. Но коварная природа могла не только давать, но и отнимать…

Проклятые жуки появились под осень «походного» года, осиротившего многие семьи Новой России. За скорбью по павшим и пропавшим без вести мало кто обратил внимание на тихое «нашествие». Да и пришельцы не особенно докучали поначалу. Их цель была пока скромной – закрепиться на новой для себя территории и дать потомство. Как оказалось впоследствии – весьма обильное…

Зато по весне шестиногие агрессоры развернулись вовсю. Поняв масштабы беды, крестьяне схватились за голову. И было с чего схватиться: прожорливые жуки начисто, почти не оставляя зелени, «выкашивали» все огородные посадки, не жалея ни капусты, ни картошки, ни репы с горохом. Не довольствуясь огородами, они обгрызали листву на плодовых деревьях, прореживали посевы конопли и льна, кишели на клеверных полях. Даже в ульях и то обнаруживали вездесущих вредителей, хотя тут на стороне новороссов выступали сами крылатые труженицы – не давали спуску пришельцам. Одним словом, аборигены словно задались целью уничтожить без следа все, что не было местным, что завезли в сей девственный доселе край люди.

То, что вредители являются именно аборигенами, а не завезены сюда с какими-либо припасами, выяснилось почти сразу: молодые питомцы «первого новоросского академика» Привалова в два счета доказали, что в Старом Мире данный вид насекомого неизвестен. А профессор Синельников авторитетно подтвердил, что сей вид и род относится к реликтовым, во внешнем мире вымершим в незапамятные времена. Нельзя сказать, что это открытие обрадовало селян, но, по крайней мере, грешить на новую для себя зерновую культуру кукурузу перестали. Ранее бродили слухи, что вместе с семенами «американки» и завезли прожорливую тварь из-за океана, потому что «царицу полей» вредители просто-таки обожали, не оставляя от пышных зарослей практически ничего. Кстати, кукуруза оказалась единственной из зерновых культур, что приглянулась «реликтам», – ни пшеницу, ни рожь, ни ячмень с овсом и просом они почему-то не трогали совсем, а гречихой брезговали, объедая вяло и неохотно, словно по обязанности.

Увы, подсказать, как именно бороться с напастью, ученые не смогли, а народные средства не помогали. Зола, которой раньше посыпали капустную рассаду от гусениц, приносила примерно столько же пользы, как если бы вместо нее использовали муку или сахарный песок. Медный купорос, которым, почесав в затылке, предложил воспользоваться каким-то ветром занесенный в Сибирь с предгорий Кавказа бывший «кулак», много ведавший о выращивании винограда, вредителей немного озадачил поначалу, но не остановил. Натравить на врага домашних гусей и кур, охотно клевавших всякую местную мелкую живность, тоже не удалось – насекомое было ядовито, а это птицы отлично понимали своим небольшим умишком. Раздавались голоса о применении против пришельцев серьезного «химического оружия» в виде крысиного яда и карболки, но по зрелом размышлении это было признано неприемлемым – возможно, вредителей таким образом удалось бы уничтожить, но как употреблять в пищу отравленные растения? Да и ученые Новой России стеной встали против столь варварских методов. Отчаявшись, крестьяне устроили крестный ход, возглавляемый отцом Иннокентием и другими священниками Новороссийской епархии, но результат был прежним: жуки и знать не хотели о Боге и его гневе.

Оставалось лишь одно. И теперь, второй год подряд, от зари до зари, сменяя друг друга, все население колонии не покладая рук обирало с растительности мерзких созданий, которым не было ни конца, ни краю…

К сожалению, жуки оказались лишь половиной свалившихся на новороссов напастей: этой весной грянула такая засуха, что под угрозой оказались и несъедобные для вредителей злаки – посевы жухли, зерно никак не желало наливаться и слово «недород» уже витало в воздухе… Правда, жара и сушь несколько умерили пыл шестиногих захватчиков, сделавшихся вялыми и сонными, но какая из напастей страшнее? Вот и пришлось временно остановить все работы, в том числе и добычу золота на прииске, а все силы бросить на борьбу с вредителями и сооружение оросительной системы, в которой раньше просто не было нужды.

Петр оторвался от работы и оглядел поле с копошащимся на нем десятком горожан – это было все, что могла сейчас выделить на защиту табака от прожорливых созданий Новая Россия. Сил не хватало даже на оборону более насущных культур.

«Не справимся мы, – подумал он, утирая струящийся по лбу пот рукавом – перчаткой, перемазанной ядовитым соком раздавленных насекомых, прикасаться к лицу было крайне нежелательно. – Где это видано – обобрать такое поле… Кто это там бежит?»

По дороге, ведущей в «город», отчаянно пылил какой-то человек, отсюда почти неразличимый.

– Еланцев! Где Еланцев? – раздалось от кромки поля от одного работника к другому. – Еланцева нет здесь?

– Тебя, Алеша! – толкнул Спаковский в бок увлекшегося работой друга.

– Я Еланцев, – поднялся на ноги заведующий архивом. – Кому это я понадобился?

Гонцом оказался Петин младший брат, двенадцатилетний Павлуша.

– Бегите в город, дядя Алеша! – мальчишка был чуть жив от усталости и едва говорил, размазывая по пунцовому лицу кашу из пыли и пота. – Беда…

Подросток вдруг покачнулся и упал без чувств на руки сбежавшимся «жуколовам». Алексей, поняв, что дело серьезно, со всех ног кинулся в «город»…

* * *

– Как они? – Владимир Леонидович улучил минутку, чтобы навестить внуков.

– Плохо дело, – Алеша осунулся, спал с лица, на молодом еще лице резко обозначились морщины, делающие его старше. Отец с болью в сердце отмечал эти перемены в единственном сыне. – Вика от них не отходит. Совсем не спит…

Беда пришла в Новую Россию. Да такая, что все предыдущие показались разом мелкими и не стоящими внимания. Что такое, в конце концов, военное поражение? Опыт, опираясь на который стараются не делать ошибок в будущем. Что такое нашествие вредителей и засуха? Неприятности, не более того. Продовольствие, даже если оно будет начисто уничтожено, можно купить во внешнем мире – не на такие ли случаи собирается и тщательно хранится золотой запас. Тут дело было гораздо серьезнее…

На осколок Российской Империи, маленькую губернию на пороге иного мира, обрушилась эпидемия новой, никому еще не известной болезни. Болезни, действующей крайне избирательно.

Страдали от нее исключительно дети.

Странная хворь, сочетающая в себе признаки множества других, вроде бы не слишком опасных болезней, поражала детей от младенчества до тринадцати-четырнадцати лет включительно. Если несмышленые крохи болели все до единого, то среди подростков попадались невосприимчивые к заразе. Из тех, кто подпадал уже под категорию юношей и девушек, болезнь, наоборот, была редка и протекала легко, будто обычная простуда. И совсем оказались неподвержены ей взрослые – даже ослабленные иными болезнями и дряхлые старики.

Вся новоросская медицина билась как рыба об лед, невеликая больница была давным-давно переполнена, а в «столицу» из отдаленных хуторов все прибывали и прибывали новые заболевшие. Дошло до того, что генерал-губернатор скрепя сердце приказал вернуть больных детишек в те семьи, где им могли оказать квалифицированную помощь – в семьи офицеров, чиновников, интеллигенции, мастеровых, наиболее передовой части крестьянства. Выручил отец Иннокентий, организовавший палату в одном из принадлежащих церкви зданий, добровольно взялись предоставить свои жилища многие сердобольные горожане… Но все достижения современной медицины, все усилия медиков были тщетны – несколько детишек, в основном из самых маленьких, уже скончалось, а множество было при смерти. И ни одного, абсолютно ни одного случая выздоровления.

– Неужели никакого выхода?

Сын понимал, что ничего утешительного отец ему сказать не может, но не спросить тоже не мог – любая надежда, пусть даже тень надежды все равно лучше полной безнадежности. Особенно когда рядом, всего лишь за стеной, два самых близких тебе существа, твоя плоть и кровь, колеблются на краю пропасти, возвращения из которой нет.

– Может быть, отрядить специалистов за лекарствами в Кедровогорск? Может быть, притащить сюда, хотя бы силой, какое-нибудь медицинское светило? Пусть они там все трижды красные, но они ведь давали клятву Гиппократа!

– Это бесполезно, Алеша, – Владимир Леонидович все разминал и разминал в пальцах извлеченную из портсигара папиросу и не мог заставить себя закурить – в двух шагах от больных внуков это казалось кощунством. – Наши люди в Кедровогорске и Кирсановке в самые первые дни эпидемии добыли все необходимые лекарства. Только они, увы, не панацея…

– А вдруг квалификация наших врачей…

– Недостаточна? Это полная ерунда, Алеша. Серафим Павлович, заведующий нашей больницей, как ты, наверное, знаешь, в прошлом – эпидемиолог. Боролся с холерой в Туркестане, с оспой в Поволжье… С «испанкой» в Петрограде в восемнадцатом.

– Спасал красных?

– Спасал русских. Болезнь, Алеша, она, знаешь ли, не делает различия между людьми по политическим взглядам. Она одинаково косит и убежденных большевиков, и патриотов, и людей, придерживающихся нейтралитета.

Алексей промолчал, признавая отцовскую правоту.

– Что до квалификации, то мы получаем последние медицинские новости из-за границы с опозданием всего лишь в два-три месяца. Журналы, монографии и тому подобное. Думаю, что одновременно, если не раньше, чем в большевистской столице. К тому же один из наших людей там, – он махнул в сторону окна рукой, – вполне компетентный медик. Ты не представляешь, скольких сил мне стоило уговорить его остаться у большевиков. Но он нам полезнее там.

– И все равно, я считаю…

– Дело даже не во врачах и лекарствах, – отец не слышал сына и говорил как будто сам с собой. – Дело в самой болезни. Она необычна.

Перед мысленным взором Еланцева всплыло его последнее посещение больничной лаборатории, где день и ночь лучшие умы Новой России бились над разгадкой «детской чумы», окрещенной так с легкой руки микробиолога Серебренникова. Хотя ни одного случая заболевания среди взрослых выявлено не было, а все дети уже заболели, по настоянию эскулапов посетители были облачены в «противочумные» костюмы – длинные халаты и высокие бахилы. Лица их закрывали марлевые повязки, делающие все голоса одинаково глухими.

– Для чего все это? – недовольно спросил Манской, с недавних пор вместо пропавшего без вести атамана Коренных ставший одним из ближайших помощников генерал-губернатора, с неудовольствием натягивая пахнущие карболкой перчатки с длинными раструбами. – Боитесь, что вынесем заразу за пределы ваших владений? Она там и без того свирепствует.

– Увы, Сергей Львович, – развел руками точно так же «упакованный» Серебренников. – Меня больше волнует, чтобы посетители не притащили в мои стерильные владения каких-нибудь посторонних бацилл.

– Делайте все, что вам говорят, – буркнул Владимир Леонидович, послушно исполняя все указания медиков – здесь, в царстве белых халатов и масок он чувствовал себя не в своей тарелке и непривычно робел. – Тут вам не плац…

Убедившись, что экипировка «гостей» безупречна, эпидемиолог провел их непосредственно в «святая святых».

– Видите, вот тут мы делаем посевы бактерий в питательной среде, – провел он экскурсантов вдоль стеллажей, уставленных плоскими стеклянными баночками, накрытыми стеклами – внутри содержалось что-то малоаппетитное. – Все культуры помечены номерами, и каждый из них соответствует больному, у которого взят… Вот тут – бациллы бордетелла пертуссис…

– Знаете ли, – генерал-губернатор брезгливо изучил одну из баночек, в которой на полупрозрачном буром желе расплывалась неопрятная серовато-розовая клякса, напоминающая обычную плесень. – Мы с Сергеем Львовичем люди военные, не слишком-то разбираемся в вашей премудрости. Нам было бы понятнее, если бы вы объяснили доступным языком.

– Ну что тут непонятного! – всплеснул руками Серебренников. – Обыкновенный коклюш! А вот тут – скарлатина. Здесь – дифтерия. Рядом – ветряная оспа. А вон там – кишечная палочка.

– И что все это значит?

– Значит это, что единой болезни, как таковой, нет. Вернее, ничего нового, неизвестного.

– Как же так?

– А вот так. Мы надеялись выделить какую-то новую, ранее неизвестную бактерию, имеющую эндемичное… местное, – поправился ученый, – происхождение. Ну, по аналогии с жуком, поедающим посевы. Ан нет. Болезни старые, давно хорошо изученные, излечимые…

– Так в чем же дело?

– А дело в том, что они вдруг перестали поддаваться лечению, – упавшим голосом сообщил профессор. – И вообще, они странные. Бактерии вялые, плохо размножаются в питательной среде. Если бы не очевидные результаты, я бы заключил, что вызывать болезни они не могут – слишком слабы.

– Откуда же это все взялось? – ткнул Еланцев толстым от перчатки пальцем в баночку с «пертуссисом».

– Это как раз неудивительно, – махнул рукой медик. – Все перечисленные бациллы отлично могут жить в совершенно здоровом организме, не вызывая болезни. Количество их не критично.

– Чем же вы объясняете эпидемию, если микробы не могут вызвать болезни?

– Я сказал, что не могут они ее вызвать в здоровом организме. А в организмах наших пациентов как будто кто-то разом выключил сопротивляемость. Он теперь не сопротивляется даже слабым возбудителям, зато отчаянно борется с действием лекарств, призванных этих возбудителей убивать. Детские организмы как бы взяли своих убийц под опеку.

– Разве такое возможно?

– Как видите – да. Науке давно и хорошо известны случаи, когда даже ослабленные штаммы микроорганизмов могут привести к смерти пациента ослабленного. Например – авитаминозом… Цингой, цингой! – перевел ученый свои слова на доступный язык.

– Ерунда какая-то! Откуда цинга у здоровых детишек?

– Вот и я про то же. К тому же даже у самых ослабленных организм не покровительствовал микробам так, как здесь. Это какая-то загадка. Возможно, это болезнь, возбудителя которой современными методами определить просто невозможно. Не доросла до этого наука.

– И что же делать?

– Можно было бы попробовать выделить ослабленную культуру из крови выздоровевших и ввести ее больным. Вполне вероятно, что это поможет, но…

Профессор поднес руку к маске, коснулся очков, словно хотел их протереть, и тихо закончил:

– Но выздоровевших нет. Только умершие…

– Папа, что с тобой?

Владимир Леонидович с недоумением посмотрел на встревоженного сына и понял, что все это время не слышал и не видел ничего вокруг.

– Я задумался, сынок, – убрал он наконец истрепанную папиросу обратно в портсигар. – Извини, я не слышал тебя.

– Я спрашивал тебя, в чем именно заключается необычность болезни?

Еланцев-старший вкратце пересказал сыну слова профессора Серебрякова, и тот сник окончательно.

– Что же делать? Что же делать? – монотонно повторял он, обхватив голову руками. – Что же делать?.. Бедные дети…

– Надеяться и бороться, – ответил Владимир Леонидович.

В комнату неслышно вошла и остановилась у двери Виктория. Выглядела она еще хуже сына, и генерал-губернатор испытал мгновенную жалость к этой хрупкой женщине, которую полюбил за прошедшие годы, как родную дочь.

– Что там? – подался к ней Алексей. – Как они?

– Уснули, – вяло пожала плечами его жена. – Жар не спадает… Алеша, смени меня на полчасика – я вздремну чуть-чуть…

– Конечно, милая! – поднялся тот на ноги.

– Знаете что! – решительно заявил Владимир Леонидович. – Идите и ложитесь оба. Я посижу с внуками. За несколько часов жизнь в Новой России без меня не остановится.

Глаза молодых людей смотрели на деда с немой благодарностью…

* * *

– Добрый вечер, отче.

– А, это вы, Владимир Леонидович! Проходите, проходите…

Отец Иннокентий за прошедшие годы заматерел, раздался вширь. Теперь это уже не был юный сельский попик, а вполне благообразный, внушающий уважение иерей. Настоящий отец своей паствы.

– Вот, еще двое чад отдали Богу души безгрешные, – пожаловался священник генерал-губернатору. – Только что отпел ангелочков. Тают детушки аки свечи восковые… Бьемся, бьемся, а все без толку…

– И в больнице тоже мрут, – понурился полковник. – И в семьях.

– Что же медицина?

Полковник и ему поведал горестное открытие Серебрякова.

– Тогда остается только молиться…

Выйдя из церкви, Еланцев лицом к лицу столкнулся с инженером Спаковским. Александр Георгиевич брел, не разбирая дороги, пошатываясь, чуть ли не падая, и производил впечатление мертвецки пьяного. Владимир Леонидович знал, что его младший сын Павлик тоже был болен, но чтобы так распускать себя…

– Господин Спаковский, – окликнул его генерал-губернатор, готовясь строго отчитать разгильдяя, позволяющего себе непотребство в такое тяжкое время, да еще на глазах у всех. – Подойдите-ка сюда!

Тот остановился, слепо оглянулся вокруг и, наконец, сконцентрировал взгляд на фигуре полковника, явно не узнавая его.

«Напился до чертиков! Правильно мне предлагали установить сухой закон на время эпидемии…»

– Что вы себе позволяете, господин инженер?

Но тот уже узнал Еланцева и пошел прямо на него, шаркая ногами, словно старик. По лицу его бежали слезы.

«Неужели…» – внезапно догадался генерал-губернатор.

– Сынок мой умер, Владимир Леонидович, – упредил его мысль Спаковский. – Пашенька мой… Не успели мы с Полиной возрадоваться чудесному обретению детушек наших, а Господь уже прибрал одного…

Коря себя за прошлые мысли, полковник шагнул к инженеру и обнял его за узкие, вздрагивающие от рыданий плечи.

– Мужайтесь, Александр Георгиевич. На все воля Божья…

Что он мог еще сказать старому соратнику? Как ободрить…