Текст книги "Веселые и грустные истории про Машу и Ваню"

«Где мой ангелочек?!»

Маше и Ване понравилась идея встретить Новый год в ресторане. Им был обещан Дед Мороз и Снегурочка, мне – ансамбль Boney-М. Своими глазами увидеть Вопеу-М – это, наверное, было мое единственное неутоленное новогоднее желание. Я не мог утолить его еще с тех пор, когда смотрел по телевизору, вернувшись со школьной дискотеки, программу «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». И вот случай наконец представился.

Со Снегурочкой будут проблемы. Я понял это в ту секунду, когда переступил порог ресторана. В Снегурочку вырядился какой-то бесшабашный и бессовестный транссексуал. Наряд Снегурочки нужен ему был только для того, чтобы подчеркнуть свою транссексуальность. Он не то чтобы хотел быть похожим на Снегурочку. Он хотел быть похожим на гомосексуалиста, сделавшего операцию по изменению пола и пришедшего на Новый год в ресторан в наряде Снегурочки. Для него-то это уж точно был праздник. И этот варвар встречал моих детей на пороге ресторана. Увы, ничего уже нельзя было изменить. Я не мог развернуться и уйти. Я мог, да. Вот, допустим, так: я развернулся и ушел, закрыв глаза детей руками, и мы встретили Новый год в кругу семьи. Но я остался.

Странно, что в глазах моих детей не отразилась боль при виде этой Снегурочки – оттого, что сказка стала такой мерзкой былью. Я-то думал, что такие Снегурочки имеют право выходить только к шесту в клубе «Красная шапочка».

– Папа, смотри, – обрадованно сказала Маша, – Снегурка!

Это чудовище довольно улыбнулось ей.

Эта красавица застенчиво улыбнулась в ответ.

Я вдруг понял, что Снегурка могла быть даже с усами и бородой. Главное для детей, чтобы на ней было голубое или белое пальтишко, отороченное мехом, белые сапожки с мехом и такая же шапочка с таким же мехом. Сказка для них в тысячу раз главнее, чем населенная разнообразными подонками жизнь, которой они, слава богу, пока и не знают. А сказки – наизусть.

Снегурка хотела отвести Машу за стол. Я поспешно сам схватил ее за руку.

Ваня тоже чрезвычайно благосклонно отнесся к из-вращенке.

– А где у них подарки? – спросил он, кивнув на Снегурочку и Деда Мороза.

– Прячут пока, – осторожно ответил я ему.

Насчет подарков у нас были, разумеется, собственные идеи. Дома под елкой уже лежали все предметы, перечисленные в, можно сказать, многочисленных письмах к Деду Морозу: ванночка для бэби-берна, шкафчик для бэби-берна, плечики для шкафчика, одежда для плечиков; бинокль с профессиональным разрешением, карета «Скорой помощи» – едва ли не в натуральную величину. Я могу даже сказать, что мои дети перед Новым годом состояли в переписке с Дедом Морозом. В ответ на их письма он им тоже один раз написал, частично забраковав их выбор. Дети были неприятно удивлены, что он не одобряет водяной пистолет и живую обезьянку.

Наши места были на втором этаже заведения. Не успев сесть за стол, Ваня, впрочем, все-таки получил подарок. Его дружок Саша подарил ему ангелочка, набитого ватой, с крылышками. Ваня обомлел. Он рассматривал ангелочка, и в глазах его я увидел настоящее потрясение. Я понял, что он полюбил ангелочка больше, чем мог бы полюбить даже водяной пистолет. Ваня о чем-то разговаривал с ангелочком, что-то спрашивал у него, о чем-то шептался. Это было поразительно. До сих пор с таким священным трепетом относился только к пожарным машинам.

Подарок получила и Маша. У нее в руках оказалась некая девушка на шаре. Подарок был воспринят спокойно. В мыслях Маша была, казалось, далеко. Еще утром она с легкой, казалось, горечью рассказывала о том, что Вадик, который накануне разбил из-за нее нос Феде, после Нового года не будет больше ходить в детский сад.

– Почему, Маша? – с рассеянностью, непростительной для человека, который жаждет духовной близости со своей дочерью, переспрашивал я.

– Вырос, – пожимала она плечами.

На самом деле горечь ее не была легкой. Моя девочка переживала по этому поводу. И мне уже казалось, что она и в новогоднюю ночь не может отвлечься от этих мыслей.

Потом у нее в руках как-то оказалась горсть конфет. Кто-то ей дал; я так и не понял кто. Кажется, это произошло в тот момент, когда она, спустившись на первый этаж, отошла от танцпола, где зажигала настоящая мадам Митчелл с подружками, очертила из гирлянд круг радиусом метра в полтора и сама начала себя развлекать, кружась в этом кругу в бальном платье и искоса посматривая в зеркало, достаточно ли хорошо платье развевается.

Я, стоя на лестнице и стараясь контролировать веселье, обратил внимание, конечно, сначала на одного взрослого мужчину неробкого десятка, который попытался войти в круг и предложить ей себя в качестве партнера, а потом второго, обмотанного такими же гирляндами. Обоим она категорически запретила это делать. Кажется, она и в самом деле хотела побыть в эту ночь одна.

Но потом кто-то, видимо, все-таки добрался до нее – и она вернулась за стол с горстью конфет. Она выбрала две самые вкусные и, не мешкая, съела их. Это заметил Ваня.

– Я тоже хочу, Маша, – сказал он.

Она долго выбирала и наконец дала ему одну. Было понятно, почему она выбирает так долго. Она не хотела делиться с ним конфетой, на которую могла иметь виды сама – когда снова проголодается. Но за кого она принимала Ваню?

– Маша, это невкусная конфета, – скривился он, даже не попробовав ее.

– Ваня, ты ошибаешься, – мягко возразила она ему и даже развернула ее.

Мальчик вздохнул и засунул конфету в рот.

Вернувшись с танцпола после проводов Boney-М, которые по-честному сделали свое дело, не обманув моих ожиданий двадцатилетней давности, я увидел, что Ваня с совершенно растерянным видом вылезает из-под стола.

– Папа, – закричал он, – где мой ангелочек?!

За всеми этими хлопотами он потерял ангелочка. А я ведь хорошо понял, что он стал для него значить. Это были в самом деле никакие не шутки. Ангелочка искал я, Алена, наши друзья, официанты. Мы облазили весь ресторан. Я слишком хорошо отдавал себе отчет в том, что будет, если мы его не найдем. Ваня не переживет его потерю. Просто не переживет. И встреча Нового года превратится для него в ад. А значит, и для нас. И так уже и получалось.

И вдруг Ваня сам нашел ангелочка. Он, оказывается, все это время стоял в самом центре стола. Это было какое-то чудо. То есть не какое-то, а самое настоящее, полноценное чудо. Откуда он там взялся? Его же там не было. Мы бы его увидели, не могли не увидеть. Значит, его там не было.

Ваня прижал ангелочка к груди и ходил с ним по ресторану с чувством законного превосходства над окружающими.

Второй раз ангелочек пропал уже под утро. Была где-то половина пятого. Наши дети держались хорошо, что можно было сказать уже далеко не про всех взрослых.

– Папа, – снова спросил меня Ваня, – а где мой ангелочек?

На этот раз мы не нашли его. И Ваня тоже не нашел. Пора было ехать домой. В машине Ваня начал всхлипывать. Он не орал, не капризничал, он только всхлипывал, стараясь, по-моему, подавить рыдания.

– Ваня, – сказал я ему, – я, по-моему, знаю, куда делся твой ангелочек.

Всхлипывания мгновенно прекратились.

– Он улетел, и знаешь куда? – еще раз спросил я. Звенящая тишина была мне ответом. Ее не нарушала даже Маша. Они боялись спугнуть мои разъяснения.

– К Деду Морозу, – сказал я.

– Зачем? – осторожно спросил Ваня.

– Думаю, хотел предупредить его, что мы едем домой, – чтобы Дед Мороз успел положить под елку подарки.

– Да! – крикнули Ваня и Маша одновременно. – Да! Давай быстрее!

Я еще говорил, что ангелочек, может, и не успеет раньше нас, а тем более Дед Мороз – пока на лыжи встанет, пока оленей запряжет, а руки-то у старика уже не слушаются… Но они перестали обращать на меня внимание. Они считали, сколько машин мы обогнали. Машин для этого времени суток было много.

Они ворвались в квартиру, бросились к елке и распотрошили ее. Они нашли все: и шкафчик для бэби-берна, и ванночку, и «Скорую помощь».

– Папа, – сказал мне Ваня, – а где же ангелочек?

В глазах его была тоска.

2006. Взрослые тоже говорят глупости

Я прочитал истории 2006 года и понял, что истории 2007 года я читать не буду. Просто чтобы не расстраиваться. Потому что лучше все равно уже не будет. Потому что я понимаю сейчас, как я счастлив был тогда. А тогда не понимал. Тогда меня злило, конечно, когда я слышал от кого-нибудь, что с детьми так тяжело, так тяжело… А кто-нибудь говорил о том, какое это счастье?.. Что, может, люди просто скрывают его не только от других, а и от себя, и орут на своих детей, чтобы и они не заподозрили, как взрослые счастливы с ними?

Да вряд ли. Орут, чтобы проораться и успокоиться. Счастья своего не понимают. А оно – в каждой минуте, когда ты с ними, и единственное, о чем я жалею теперь, – что не был с ними тогда, в 2006 году, в десять, в сто раз чаще. И сейчас, в 2009-м, я с ними редко, и ничего не могу поделать с этим, ничего, и это мучает меня. Тем более что я слишком хорошо понимаю, сколько всего я упустил в 2006-м (о том, что поймал, вы прочитаете в этой главе) и сколько всего упущу в 2009-м, 2010-м, 2011-м…

Слава богу, хоть все вот это, что ниже, осталось со мной. Но это слабое утешение.

«Понятно, сэр»

Мы поехали в Московский театр клоунады. У одной девочки, Саши, был день рождения, и, в общем, нас пригласили.

Я ехал в театр клоунады с большим предубеждением. Честно говоря, я себе представлял примерно, что это такое. Достаточно сказать, что добираться до него мне удобнее всего по третьему транспортному кольцу. Ну и что это за театр, в который надо ехать по третьему кольцу, а потом еще минут семь переулками?

В общем, это оказался хороший театр. Клоуны были от души раскрашены и довольно дорого одеты. Ваня и Маша не шарахались от них, как обычно шарахаются от клоунов, а это уж что-то да значило.

И спектакль оказался хороший. Когда я после антракта зашел в зал и посмотрел второе действие, то даже пожалел, что первое действие просидел в буфете с Сашиным папой (и тоже, по необъяснимому стечению обстоятельств, Сашей).

Мне-то сначала показалось, что это очень умно – под благовидным предлогом, впрочем, чуть надуманным (поискать волшебных светящихся палочек, которыми до зубов вооружились другие дети), за пару минут до начала представления выйти из зала, сразу пойти на второй этаж, в кафе, и с облегчением отдаться обсуждению абсолютно увлекательной темы – какого цвета будет салон в твоей новой машине. Вернее, в моей. Это можно обсуждать очень долго. А когда эта тема будет исчерпана, сама собой появится другая – заказывать ли предпусковой обогреватель.

Дело в том, что эти холода не прошли для меня даром. Машина один раз очень подвела меня. И, по идее, предпусковой обогреватель, который греет не только двигатель, но и салон задолго до того, как ты подойдешь к машине, лишним в ней не будет. И дети будут, кстати, согреты.

Нельзя сказать, что они в эти холода намерзлись. Они, например, не ходили в детский сад. Ваня был откровенно рад этому. Он был настолько рад, что, когда я наконец объявил ему, что сегодня он пусть собирается в детский сад, он страшно переполошился. Он уже, наверное, думал, что больше никогда не надо ходить в детский сад. Нельзя сказать, что это такое уж для него наказание. Там, в конце концов, Катя его встречает как родного.

Нет, конечно, он ничем не напоминает в этом смысле другого Ваню, которого папа возил на санках каждое утро специально каждый раз разной дорогой, чтобы мальчик не заподозрил, куда это они едут ранним утром по свежему снегу. И все равно, мил-человек, ребенка не обманешь, и Ваня начинал подозрительно оглядываться по сторонам, а потом тревожно говорил своему папе:

– Ой, чувствую я, ты меня в детский сад везешь…

Нет, Ваня относится к детскому саду гораздо лояльней. Но без фанатизма. Это Маша вообще не может жить без детского сада. То есть дело, конечно, не совсем в детском саде. Когда они не пошли из-за морозов в первый день, Маша даже как будто обрадовалась и чуть не весь этот день смотрела мультики по большому телевизору, который очень кстати к этим холодам починили. А на второй день она подошла ко мне и спросила:

– Папа, что, я снова не пойду в детский сад?

– Ты не рада? – переспросил я.

– Ну, еще один день я выдержу, – сказала она.

– А два дня?

– Не выдержу, – пожала она плечами.

– И что будет? – спросил я.

– Умру, – просто сказала она.

– Это из-за Вадика? – спросил я, и сердце мое оборвалось, ибо я знал ответ.

– Да, – подтвердила она.

– Погоди, – сказал я, – но ты же говорила, что он перестал приносить тебе по утрам из дома конфеты.

– Да. И я теперь его еще больше люблю, папа, – вздохнула Маша.

То есть он мучает мою дочь. Он истязает ее, этот маленький паршивец. То приносит конфеты, то не приносит. И когда не приносит, это еще хуже, чем когда приносит, потому что она страдает и, черт его знает, в самом деле любит его еще больше. Когда-нибудь у меня будет больше времени, я погружусь в эту проблему с головой и обязательно как-нибудь решу ее. Может, надо купить ей конфет на целый год вперед и выдавать по одной каждое утро. Правда, что-то подсказывает мне, что так я эту проблему могу и не решить.

У Вани с Катей в его группе отношения другие, просто дружеские. И с детским садом его не связывает ничего личного. Поэтому, когда я объявил ему, что пора в детский сад, Ваня очень занервничал.

– Папа, – лихорадочно объяснял он мне, – понимаешь, я очень хочу сыра. И кашу я съем. Пойдем поедим сыра и каши. Сядем все вместе – я, ты, Маша, мама. Поедим сыра. Потом посмотрим «Питера Пэна». Потом вы спрячетесь. Я буду вас искать. У нас же большая дружная семья. Мы должны быть вместе.

Я смотрел на него с огромным удивлением. Ваня произносил все это чудовищной скороговоркой, но он хотел, чтобы его поняли, и поэтому говорил очень отчетливо, и я понимал каждое слово, абсолютно каждое. То есть когда он говорит так, что нельзя разобрать ни слова (а так случается время от времени), то это значит только, что он предпочитает замкнуться в себе. Нет, Ваня в это утро не хотел идти в детский сад.

– Я хочу сыра, папа! – повторял он, когда я надевал на него куртку. – Понимаешь, сыра!

– А я хочу пить, – говорила Маша. – У меня питьевой завтрак.

Но она-то еще больше хотела в детский сад.

– Ваня, ты будешь завтракать в детском саду, – сказал я. – Это понятно?

– Понятно, сэр, – буркнул он.

От «Питера Пэна» была очевидная польза.

И вот, сидя в кафе на втором этаже Театра клоунады, я понял, что салон машины моей будет бежевый. Ну, маркий, конечно. Но надо. Есть такое слово – надо. Когда очень хочется, то надо.

А без предпускового обогревателя можно и обойтись, в конце концов. Потому что на него денег не осталось.

И вот все это мы с моим товарищем решили и пошли в зрительный зал, потому что совсем скоро должно было начаться второе действие. Я пришел с четырьмя волшебными светящимися палочками, потому что столько у нас в этот день было детей (у Саши есть старшая, почти четырехлетняя, сестра Оля). Клоуны перед началом действия позвали Сашу на сцену и передали ей облако из воздушных шариков.

А я никак не мог отделаться от мыслей про этот бежевый салон. Вообще-то очень глупо заказывать машину с таким салоном. Ведь я, в конце концов, не один в нем буду сидеть. Дети очень любят ездить со мной в машине и есть, давясь, осколки шоколадной скорлупы из раздавленных киндер-сюрпризов, и пинать друг друга грязными ботинками. Конечно, думал я, дети быстро сделают этот бежевый салон черным. Ну и что теперь, отказываться от бежевого салона?

Вот так я мучился, пока не увлекся другим сюжетом.

Девочка Лиза стала там обладательницей золотого колечка. Оно помогало ей жить. Оно исполняло любую ее мечту. И тогда я все решил насчет этого салона окончательно. Ну конечно, бежевый. Ну, может у меня, в конце концов, быть хоть одна своя мечта, которую я могу исполнить для самого себя?

«Она будет рисовать!»

Мы с Машей и Ваней пошли на спектакль «Белоснежка». Перед спектаклем в фойе театра был концерт. Детям предлагали спеть и сплясать. Доверчивые дети пели и читали стихи, уверенные в том, что им что-нибудь подарят. Маша тоже вышла на сцену. Но оказалось, что наградой им будет просмотр спектакля.

Маша была в страшной ярости. Она даже не хотела заходить в зрительный зал. Она едва дождалась, пока мы приедем домой. Она попросила Ваню встать на стул и рассказать стихотворение. Мальчик очень обрадовался и сгоряча прочитал не одно стихотворение, а два.

– Спасибо, Ваня, – сказала Маша. – А теперь мы идем смотреть мультик. Вот зрительный зал. А-а, у нас билетов нет.

Она купила у мамы два билета, проверила, на свое ли место села.

– А подарок? – спросил Ваня.

– Мультик! – торжествующе сказала она. – Будешь смотреть мультик.

Мальчик разрыдался.

– Не плачь, Ваня, – уже с дрожью в голосе говорила Маша, сама готовая заплакать.

– Почему? – плачущим голосом спрашивал Ваня.

– Потому что я же не плакала, когда рассказала стихотворение, а мне сказали, что я могу посмотреть спектакль.

– Маша, ты очень сильно обиделась? – спросил я.

– Да, – честно сказала она.

– Зря, – сказал я. – Ведь дальше будет только хуже. Она не поверила. Боже, если бы она только знала, как я окажусь прав. Я и сам этого не знал.

На следующий день они пошли на рисование. Я забирал их. Они радовались, как дети. До сих пор я ни разу этого не делал.

– Можно с вами поговорить? – спросила меня девушка, которая учит детей рисованию. – Все-таки вы отец.

С этим глупо было спорить. Хотя мне уже хотелось. Мне, разумеется, не понравилось такое начало разговора.

– Понимаете, – сказала она, – Маша и Ваня – совсем разные. Вот Ваня – очень усидчивый мальчик.

– Я понял, – сказал я. – Маша, значит, не очень усидчивая девочка.

Примерно так же говорила про Ваню одна наша няня. Ее, конечно, уже нет с нами.

– Ну да, – пояснила учительница. – Маша не может закончить задание. Ей становится, по-моему, скучно. Но ничего страшного. Может быть, рисование – это не ее призвание.

– Не ее? – поразился я.

Я вспомнил, как два дня назад мы ужинали в ресторане с нашими друзьями. Маша сначала бегала вместе с Ваней, Сашей и Леней по заведению, отчего очень бесился один клиент. Он сидел и, когда они пытались пробежать мимо него, сначала говорил, а потом начал кричать:

– Не здесь! Только не здесь!

Они, разумеется, поняли, что этот прекрасный дядя с ними играет, и начали бегать мимо него с удвоенным энтузиазмом. Тогда он начал расставлять руки, белея просто на глазах. Они догадались, что добрый дядя только делает вид, что он взбешен их поведением, и начали бегать мимо него не молча, как раньше, а с беспрецедентным визгом.

Им было очень жалко, что он в конце концов ушел, оставив на столе ужин. Он оставил его им, своим врагам. Но ему не удалось обидеть их этим. Они расстались с ним, наоборот, друзьями.

После этого Ваня, Леня и Саша встали к огромному окну и стали смотреть на Тверскую улицу. Там было много интересного. Там стукнулись две машины. Через секунду в них врезалась третья. Но Машу все эти события не взволновали. Она попросила у официанта раскраски и больше часа рисовала. Она полностью ушла в рисование. То, что у нее получилось, рвали друг у друга из рук официанты, чтобы повесить дома на стенку. Не знаю, они, может, хотели сделать Маше и мне приятное. Ну, тогда сделали.

И вот учитель рисования говорит мне, что рисование не является призванием моей дочери. Я хотел спросить, является ли рисование ее призванием, но потом раздумал. Обидеть художника может каждый. Вот она, например, Машу сильно обидела, хотя Маша, слава богу, об этом не узнала.

– Она будет рисовать, – сказал я.

– Ну ладно, – вздохнула учительница. – А вы можете поговорить с ней, чтобы она заканчивала задания?

– Не могу, – сказал я. – Но я хочу поговорить с вами.

– О чем? – удивилась она.

– Чтобы вы никогда не просили ее об этом. Она неожиданно пообещала.

На следующее утро некий волшебник (в интенсивном интерактивном общении с ним находится наша новая няня) подарил Ване три витаминки. Он положил их ему под подушку. Только потому, что на горизонте замаячили эти витаминки, Ваня накануне вечером согласился заснуть. Маша заснула по своей доброй воле. Утром Ваня, найдя витаминки, понятное дело, обрадовался.

– Ваня, ты что, со мной даже не поделишься? – спросила Маша.

– Не, ну завтра, ладно? – пробормотал Ваня так, чтобы было понятно, что ему еще только три года, говорит он пока еще слишком неразборчиво, очень страдает от этого и поэтому сейчас лучше дать побыть ему одному.

Маша ничего не сказала. Но она, конечно, близко к сердцу приняла и эту историю.

Узнав про нее, следующим вечером я запретил няне вступать в разговоры с волшебниками.

На следующее утро Ваня, разумеется, полез под подушку за витаминками и не нашел их. Отчаявшись, он предложил и Маше поискать их у себя под подушкой. Поиски снова не дали никаких результатов.

– Ваня, у тебя что, ничего нету? – спросила Маша подозрительно безразличным голосом.

– Нет! – развел мальчик руками.

– А, ну теперь у нас, значит, поровну, – сказала Маша.

А днем в детском саду воспитательница отчитала ее за то, что она клеем замазала свою подушку.

– Я же не могу за всеми за вами следить! – раздраженно говорила воспитательница.

– Почему? – спросила Маша.

– Потому что у меня не четыре ноги!

– Жалко, – сказала Маша и вызвала у воспитательницы, мягко говоря, бурю негодования.

А теперь скажите мне: и вот все это называется счастливым детством?