Текст книги "Веселые и грустные истории про Машу и Ваню"

«Мы видели убитого человека!»

Я слишком поздно узнал про Мавзолей. Слишком поздно. Ну, я же даже предположить не мог, что детей в детских садах все еще водят в Мавзолей. В страшном, как говорится, сне (каким, по моим представлениям, и является посещение Мавзолея) не мог представить.

Но это случилось. Причем случилось как-то очень буднично. Я должен был встретиться с детьми вечером и поехать с ними за город. Они бежали мне навстречу, задыхаясь на ходу. Я был счастлив, потому что понял, как скучают они по мне, и даже успел подумать, что надо бы, конечно, видеться с ними почаще.

Подбежав первой, Маша крикнула:

– Папа! Папа! Мы видели убитого человека!

Я сразу подумал, что наконец произошло то, чего надо было бы избегать как можно дольше. Они где-то увидели покойника. На улице кому-то стало плохо раз и навсегда. Или машина сбила, не дай бог, старушку. Это может произойти с кем угодно в любой момент, и это то, что им вообще-то необязательно видеть, чтобы безобидно повзрослеть.

Тут и Ваня подбежал и крикнул:

– Я Ленина видел!

Клянусь, он так и сказал. Придумать можно было бы и посмешнее.

– Папа, я Ленина видел, – поспокойнее повторил Ваня.

– Где? – задал я самый неудачный вопрос.

Я только теперь понял, почему они так неслись ко мне. Они хотели сообщить мне эту невероятную новость. Сообщили.

Маша наморщила лоб, вспоминая, а Ваня сразу крикнул:

– В Мавзолее!

– Как вы там оказались? – переспросил я.

– Мы всей группой ходили, – гордо сказала Маша. – Позавтракали и поехали.

– Как вы могли поехать?! На чем?!

– На метро, – с недоумением глядя на меня, сказала Маша. – Папа, мы уже выросли.

– Ну ладно, – вздохнул я. – Ты, допустим, выросла. А Ваня?

– А Ваня тоже записался.

Оказалось, в младшей группе спросили, кто хочет вместе со старшей поехать в Мавзолей. У них есть такая практика: они берут пару маленьких из младшей группы со старшей группой на спецмероприятия, чтобы, видимо, взрослели не по годам. И Ваня, конечно, был первым, кто крикнул, чтобы его записали.

– Ну и что? – спросил я.

– Что ты хочешь знать? – переспросила Маша.

– Чтобы вы рассказали всю правду. Всю, без утайки. Что вы видели, что чувствовали.

– Я буду первый рассказывать, – быстро сказал Ваня.

– Давай, – вздохнул я. – Как вы туда зашли?

– Ну, мы шли парами, потом нам сказали, чтобы мы построились по одному.

– И вы зашли?

– Нет.

– А что еще?

– Я шапку снимал, – сказал Ваня.

– Воспитательницы это сказали?

– Нет. Они молчали. Там были какие-то дядьки.

– Живые, – вставила Маша.

– Они сказали, что в шапках не пускают, – сказал Ваня.

– И ты снял?

– Конечно. Синюю, с помпоном, – разъяснил Ваня.

– Ну, зашли вы. И что увидели?

– Нет, еще не зашли, – Ваня горько покачал головой. – Они нам еще рассказали, почему его убили.

– Убили?

– Да, его какой-то знакомый убил. Очень злой.

– А не говорили фамилию?

– Говорили, но я не запомнил, – с сожалением сказал Ваня и с надеждой посмотрел на сестру.

Но она тоже развела руками.

– Ну, вы все-таки зашли потом?

– Конечно.

– И?

– Он мне понравился, – сказал Ваня.

– Понравился?! – с ужасом переспросил я.

– Да, – твердо повторил Ваня. – Очень.

– И чем?

– Он светился.

– То есть? Нимб у него, что ли, какой?

– Ну, папа, – начал терять терпение Ваня, – сходи и посмотри сам. Светился.

Тут я, кажется, вспомнил. Там же кругом такая полутьма, а потом – бах! – и он лежит под какими-то лампами, которые и снизу, и сверху, как в прозекторской.

– Тебе страшно было? – помедлив, спросил я.

– Нет! – удивился Ваня. – Я еще раз хочу сходить. С тобой. Пойдем?

– Нет, – сказал я.

– Почему? – Ваня посмотрел на меня так пристально, что я понял: готовится масштабно разреветься.

– Выбирай, – быстро сказал я, – на роликах или в Мавзолей?

– На роликах! – крикнул Ваня. – А потом в Мавзолей.

– А потом в Мавзолей или «Человека-паука-3» в кинотеатре смотреть?

– А там будет зеленый гоблин? – уточнил Ваня.

Я хотел ему сказать, где он уже видел зеленого гоблина, но сдержался.

– Будет, – кивнул я.

– Пойдем смотреть «Человека-паука», – согласился Ваня.

– А ты, Маша, что можешь рассказать? – повернулся я к дочери.

– Я подумала, что он живой и сейчас повернется. Он как будто просто спит и сейчас проснется. Я не верила, что он мертвый.

– А когда поверила?

– Когда все поверили, тогда и я поверила. Я не понимала, почему его на кладбище не похоронили. Но потом мне рассказали.

– И почему?

– Потому что он в бога не верил.

– И кто тебе рассказал? Мама?

– Нет, – сказала Маша.

– Воспитательница?

– Конечно, нет.

– Ну, кто тогда?

– Он просил не выдавать его.

– Маша, скажи, пожалуйста, – попросил я. – Дело очень серьезное. И потом, я все равно уже понял кто.

– Ты понял, что Федя? – недоверчиво переспросила Маша.

– Конечно, понял, – с облегчением сказал я.

Федя старше Маши почти на два года и, как выяснилось, все понимает правильно. А я еще думал, разрешить ли Маше дружить с мальчиком, который настолько старше ее. Такой ведь поматросит и бросит.

Теперь разрешу.

«Мы ходим в дельфинарию»

У Вани в детском саду есть мальчик, который старше его на год. В таком возрасте, когда Ване четыре года, это не разница, это – просто пропасть. Вася кажется ему, наверное, взрослым дядькой, а то и стариком. Ваня, скорее всего, может разглядеть морщины у Васи на лице.

И вот Вася Ваню терроризирует. Странно, но Ваня не очень переживает по этому поводу. Просто Вася часто возникает в Ваниных разговорах. То Вася у Вани игрушки опять отнял. То щеку расцарапал. То шапку спрятал.

Я уже сказал Ване, чтобы он передал Васе: если тот еще что-нибудь с Ваней или с его шапкой сделает, то будет иметь дело со мной.

Через пару дней Ваня сказал, что Вася опять свистел ему в ухо и не давал спать. Я спросил Ваню, передал ли он Васе мои слова.

– Передал, – сказал Ваня.

– И что? Он понял?

– Он сказал, что понял.

– И все равно продолжает?

– Конечно.

– Почему?

– Так это же Вася.

Пока я думал, что надо и в самом деле прийти утром в детский сад и не забыть поговорить с Васей, но все-таки так, чтобы этот разговор не стал для него психотравмой, Ваня сам вышел на меня с предложением.

– Папа, – сказал он, – я знаю, что надо сделать. Надо дать Васе почитать хорошую книжку. У меня есть. Он прочитает и все поймет. Мне кажется, он ни разу в жизни не прочитал ни одной книжки.

Я был растроган. Я понимал, что это предложение лишено, наверное, практического смысла, но отдавал себе отчет в том, что Ваня в четыре года считает хорошую книжку единственным средством воспитания безнадежных хулиганов.

Маша услышала наш разговор и вдруг сказала, что она с этим Васей сама разберется. Так Вася, сам того не подозревая, мгновенно оказался в ситуации, в какой только что был по отношению к нему Ваня. Ведь Маше уже шесть с половиной лет.

– Я знаешь как с мальчишками разбираюсь, – сказала Маша.

Я это и правда знаю. Воспитатели в детском саду говорят, что Маша не только дружит исключительно с ними, но и держит их в кулаке. И она мне показывала этот кулак.

И она что-то в итоге сделала с этим Васей. Она не говорит, что именно. Но его больше нет в Ваниной жизни и в его разговорах о ней.

Я думаю, что Маша его, конечно, просто избила. Я думаю об этом с уверенностью, потому что вижу, каким счастьем светятся ее глаза, когда она говорит, что очень быстро разобралась с ним.

А Ваня тем временем по-прежнему пребывает в каком-то рассеянном майском настроении. Маша, хотя и сама часто дерется с ним, на самом деле создала ему тепличные условия для жизни. Она бьет его, только когда чувствует, что на ее глазах Ваня совершает какую-нибудь глобальную несправедливость. Чаще всего по отношению к ней, конечно. Я, например, подарил им по радиотелефону с вмонтированным в него чупа-чупсом. Это игрушечные телефоны с настоящим радиоприемником. И вот Ваня у своего наушника случайно оторвал одно ухо, очень расстроился и переживал до тех пор, пока не оторвал такое ухо и у Машиного телефона. И она увидела, как он это делает. И избила его. Но и он дрался как лев – как раз ее радиотелефоном. В общем, нет у них больше ни одного радиотелефона.

Но тем не менее настроение у Вани и правда до странности светлое. Он ходит и целыми днями что-то шепчет, качает головой. Пока шел с няней из детского сада, нарвал букет куриной слепоты и ночью подарил мне. Не маме и не сестре. Это я получил этот букет. И это у меня стоял комок в горле.

А на следующий день Ваня сказал, что ему очень нужны две пачки жвачки «приколись по-кислому» с татуировкой.

– Зачем тебе столько? – спросил я.

– Потому что я хочу приклеить не только на лоб, но и на спину, – ответил он. – Я никогда не пробовал на спину. Боюсь, у меня не получится с первого раза. Поэтому мне нужны две пачки.

И я ему сказал, что две не гарантирую. Мне все это объяснение вообще показалось каким-то натянутым. Он помолчал и произнес:

– Значит, я тебе цветы дарю, а ты мне жвачку не покупаешь?!

Только тут я осознал всю глубину этого коварного плана. Ни его мама, ни тем более сестра не купили бы эту жвачку. И во мне он тоже не был до конца уверен. И тогда в его голове созрел этот холодный расчет. И он последовательно, в два дня реализовал свой план.

Купил ли я ему после этого жвачку Malabar? Об этом будем знать только мы двое.

После этой истории он продолжает строить далеко идущие планы. Так, он с Машей и со своей мамой сходил в зоопарк. Они делают это более или менее регулярно. Им очень нравится, тем более сейчас, когда уже тепло.

– Мы рассматриваем животных, – рассказывает Ваня, – ходим в дельфинарию (сколько я ни предлагаю ему говорить «дельфинарий», он не соглашается), катаемся на аттракционах «Али-баба» и «Звездочка»…

Я знаю эти аттракционы. Садишься и вращаешься то по часовой стрелке, то против, то качаешься вверх-вниз… В общем, малоприятная вещь. Ваня, как только покачается одну минуту, начинает истошно кричать две фразы. Первая:

– Я больше не выдержу! Вторая:

– Я хочу еще!

Ну, и вот они вернулись из зоопарка, где на всех животных посмотрели, себя показали, на всем, что каталось, покатались. Они не сделали только одного. Алена не купила Ване лук в виде Человека-паука. Она говорит, потому, что купила все остальное.

И Ваня за ужином говорит своей бабушке:

– Я тебе рассказываю историю. Мы скоро с папой поедем в зоопарк.

– Ты же только что из зоопарка! – удивляется бабушка.

– Опять поедем, – говорит Ваня.

– А что, папа уже вернулся из командировки? – удивляется бабушка.

– Да, еще вчера, – машет рукой Ваня. – Мы там покатаемся на каруселях, посмотрим на животных, сходим в дельфинарию… Маша, слушай, это тебя тоже касается!.. А потом папа нам купит лук из Человека-паука. Правда, мама?

И я смотрю на него и понимаю: все только начинается.

«Ты больше не напишешь никакую книжку»

Тут вышла книжка «Отцеводство» про Машу и Ваню (не та, что вы держите в руках, а другая), и надо было ее представить книжным критикам. Присутствие Маши и Вани было обязательным. Но они и не сопротивлялись. Им самим было интересно.

Сначала они долго в полном недоумении листали саму эту книжку. Потом пришли в какой-то дикий, неописуемый восторг. Потом затихли. Я не думал об этом. Мне было не до них. Я опаздывал с ними на эту презентацию, в «Атрилэнд» на Курской. В машине они опять стали разглядывать книжку. Ну, Маша и Ваня были, конечно, самые благодарные ее читатели. Они мучительно долго вглядывались в фотографии своих игрушек, разбросанные по всему «Отцеводству» в таком же количестве и в таком же беспорядке, как и в жизни (то есть иногда мне самому казалось, что на одной странице под одной фотографией должны быть, если присмотреться, еще восемь-десять карточек).

Это все было, конечно, потрясение для них. До сих пор герои книжек для них были примерно тем же, что и для меня, то есть всем.

Потом они о чем-то зашептались. Они не хотели, чтобы я слышал их разговор. Я ждал. Наконец, Маша сказала:

– Папа, мы что, теперь дети из книжки?

В этот момент я подумал, что пора прекращать писать о детях. (С тех пор я об этом и думаю.)

– Вам это не нравится? – спросил я.

– Мне очень нравится, – быстро сказал Ваня.

– И мне очень, – сказала Маша. – Я в детском саду расскажу, что мы дети из книжки.

– Не надо, Маша, – рассудительно сказал Ваня, – все равно никто не поверит.

– Не надо, – поддержал я. – Ваня правильно говорит.

Это меньше всего входило в мои планы. Я хочу, чтобы они спокойно доходили в этот детский сад. У Маши три дня назад был праздник выпускников детского сада. Так вот, это был действительно праздник. Маша будет учиться в школе, при которой есть детский сад, куда будет ходить и Ваня. Маша, правда, никак не может поверить, что в этой школе не будет Лизы Шаминой, но я не знаю, может, еще и будет.

– Нет, – сказала Маша, – я расскажу, что мы теперь дети из книжки.

– Я что теперь, как Питер Пэн? – осторожно спросил Ваня.

– Нет, – сказал я, – скорее ты как капитан Крюк.

– Нет, – ответил он, – я король. И я приказываю: мы едем за игрушками. Я хочу, чтобы у меня был песочный человек. Недавно они посмотрели «Человек-паук-3», и там песочный человек, если кто не знает, играет далеко не последнюю роль.

– Ну, вот сам подумай, – говорю я, – как в магазине может быть песочный человек, если он из песка? Тебе что, кулек песка продадут?

Ваня задумался.

– Песочный человек не всегда был из песка, – раздраженно сказал он наконец. – Он был нормальным человеком. Как ты. Поедем и купим его.

– Мы же едем на презентацию книжки, – напомнил я. – Вы же дети из книжки.

Ваня так же раздраженно согласился, но что-то затаил против меня.

Когда мы пришли, то увидели очень большой развлекательный детский центр. Я в таких никогда не был.

Их посадили рядом со мной, и они очень смущались. Я тоже. Но все, что нужно, мы сделали и сказали.

Когда я рассказывал, какие качества необходимы для того, чтобы стать хорошим отцом (я рассказывал наудачу, потому что я-то об этом не имею ни малейшего представления), Ваня наклонился ко мне и тихо спросил:

– Купишь песочного человека?

Я светло улыбнулся ему и подмигнул. Со стороны это должно было выглядеть хорошо: мальчик объясняется в любви своему отцу, а отец ценит это признание, но держит себя в руках.

– Купишь? – угрюмо, но пока еще тихо переспросил Ваня.

Момент он нашел беспроигрышный, надо признать. Совершенно беспроигрышный был момент.

Тут один из книжных критиков набрался смелости и, к счастью, спросил его, какие мультики он любит. Я выиграл немного времени.

– «Человек-паук-все-пять-серий» и «Черепашки-нинд-зя», – выпалил Ваня.

«Человека-паука» в анимационном виде он и в самом деле полюбил сильно и уже давно, а вот про «Черепашек-ниндзя» узнал на днях, и можно сказать, совершенно случайно. Мы куда-то ехали, и он меня в очередной раз о чем-то попросил. Я ему в очередной раз отказал. Вернее, пообещал. И он говорит:

– Папа, а почему ты мне никогда ничего не рассказывал про Макдоналдс?

– Потому что там плохая еда, – ответил я.

– А про мультик «Черепашки-ниндзя»?

В голосе его чувствовалось большое напряжение.

– Потому что это плохой мультик, – ответил я. – А ты, интересно, откуда про все это узнал?

– Мне Миша рассказал.

Конечно, воспитываешь-воспитываешь сына на положительных примерах, а потом найдется такой вот Миша, который возьмет и все испортит.

– Папа, – после некоторого молчания произнес Ваня, – я подумал…

– О чем? – с тревогой переспросил я, потому что он вдруг замолчал.

– Я подумал… – сказал он и снова замолчал, и я понял, что он с трудом сдерживает рыдания.

– Да о чем же, Ваня?!

– Что если бы мне Миша об этом не рассказал, то я бы об этом никогда не узнал! – крикнул Ваня и разрыдался.

Рыдания, можно сказать, сотрясали его. Он просто представил себе глубину этой трагедии.

На следующий день он уже запоем смотрел «Черепа-шек-ниндзя».

Книжные критики были, по-моему, расстроены Ваниными пристрастиями. Они, наверное, надеялись, как он скажет им, что его любимый мультфильм – «Ежик в тумане». Я-то знаю, что, если бы их кто-нибудь спросил, какой у них любимый мультфильм, они бы с достоинством ответили: «Ежик в тумане». Хотя они-то как никто знают насчет себя то, в чем не признаются никому и никогда: что с истинным наслаждением долгими зимними вечерами они пересматривают только «Черепашек-ниндзя».

Презентация закончилась приходом пиратов и аттракционами, в которых книжные критики тоже принимали участие с разной степенью увлеченности (и вовлеченности). Большинство их них, по-моему, при этом так и не смогли освободиться от земного притяжения. А ведь у них был шанс.

Я пришел с работы поздним вечером. Ваня ждал меня, я был в этом уверен.

– Папа, – подошел он ко мне, – ты купишь мне песочного человека?

– Ну а если я не куплю, то что? – спросил я. Мысленно я давно уже купил ему песочного человека или по крайней мере смирился с мыслью, что это событие в нашей жизни неотвратимо. Но меня, наверное, злила мысль, что Ваня опять добился своего.

– Если не купишь? – переспросил он. – Если ты не купишь, мы с Машей тебе больше ничего не скажем и ты больше не напишешь никакую книжку.

«Поздравляю!»

Мы собирались в кино. Мы собирались с трепетом, потому что это были «Пираты Карибского моря-3». Я в том числе собирался с трепетом, потому что «Пираты Карибского моря-2» взяли меня на абордаж. Я помню, на втором фильме, когда погас свет, дети, без меня смотревшие самый первый фильм, не верили своим глазам в самом высоком и точном смысле этого слова. Они не верили тому, что видят продолжение этой далекой, прекрасной, величественной и страшной истории. Последнее прилагательное имело прикладной смысл, так как дети до 12 лет на фильм не допускались.

Диски с первым и со вторым фильмом они пересматривали десятки и, я думаю, сотни раз. Уилл Тернер, Элизабет, капитан Барбосса и Джек Воробей вошли в наш дом – и остались здесь полноценными членами нашей непростой семьи, усложнив ее, можно сказать, до предела.

И вот мы собирались на третий фильм. Как же это объяснить? Впечатления, которые мы могли получить, имели шанс без остатка заполнить нашу жизнь еще на несколько месяцев. Я все время говорю «мы», потому что сказать «они» в этой ситуации было бы откровенной ложью, с которой мне пришлось бы жить. А я не хочу.

Да, я тоже ждал этого фильма, и даже больше, может быть, чем Маша с Ваней, потому что представлял себе, какими могут быть, так сказать, отдаленные последствия первого просмотра.

Перед самым выходом из дома, пока Маша в третий раз закалывала волосы так, чтобы ее это устроило, Ваня решил запустить свою любимую «Тачку», машину Молнии Маккуина, которую я подарил ему пару месяцев назад и которая, как ни странно, до сих пор жива и находится в рабочем состоянии, хотя и побывала в страшных авариях, не совместимых, казалось бы, с жизнью.

Ваня в совершенстве управляет этой машиной – уже практически, я думаю, так же, как сам Молния. (По крайней мере в начале фильма. До того, как Молния управлял ею к концу фильма, Ване еще надо дорасти.)

Но существует одна особенность. Она заключается в том, что там, где он занимается пусками, есть один смертельно опасный проем. Там лестница. За детей мы не боимся, они научились спускаться и подниматься по ней раньше, чем научились ходить, – но вот для радиоуправляемой машины это красная зона. Одна машинка вот так улетела вниз – и ее осколки Ваня, воя, долго потом собирал веником вместе со своей мамой.

– Ваня, – предупредил я его, пока Маша примеривала очередную заколку, решая экзистенциального значения проблему, что будет лучше, хохолок или хвостик, – опасность очень большая. Одно неверное движение – и Молния останется без машины. А ведь он прошел столько опасностей. И так нелепо разбиться у нас дома… Осторожность и еще раз осторожность!

– Папа! – сказал Ваня.

Он нечасто произносит это слово так, как в этот раз. В этом «папа!» с глубоким прочувствованным ударением на первом слоге содержатся прежде всего вызов и упрек. Здесь примерно вот что. «Я что, глупее тебя?!» – это раз. «Слушай внимательно, я сейчас скажу что-то, чего ты даже не думал услышать!» – это два. «Нет, все-таки вы меня очень недооцениваете!» – это три. И еще в этом «папа!» есть четыре, и пять, и шесть…

Ему не нужно было продолжать. Мы поняли друг друга. Он и не стал продолжать. Начались гонки. Я тоже увлекся, хотя и отметил, что Маша вроде закончила наконец свои приготовления и остановилась, кажется, на хохолке.

– Что вы тут играете?! – крикнула Маша. – Мы опаздываем на «Пиратов»!

От неожиданности Ванина рука предательски дрогнула – и случилось худшее из того, что могло случиться. Машина вильнула, на полном ходу ворвалась на лестницу – и взлетела над ней. Парение было недолгим. Раздался грохот. Она падала, переворачивалась, подскакивала и снова падала…

Ваня зачарованно смотрел вниз, в эту бездну, в эту черную дыру. В глазах его были две такие же черные дыры.

– Ну и что? – сказал он, пожав плечами, и я сразу вспомнил великий финал фильма «Отступники» с этим «Ну и ладно…».

Я ужасно расстроился. Мне не хотелось даже думать о том, чтобы спуститься вниз и увидеть то, что осталось от машины. Мне хотелось сказать:

– Ну я же предупреждал!

Но я, конечно, не стал этого говорить. Глупо было самоутверждаться за счет этого маленького мальчика. Что, в конце концов, больше никого нет, что ли, кроме него, для этого?

И я сказал только:

– Поздравляю!..

Ну, я, конечно, вложил в эти слова, так сказать, частичку своей души. Был там все же, видимо, и оттенок «Ну я же предупреждал!».

Ваня в этот момент все еще смотрел вниз. От этого слова он вздрогнул, как от выстрела в спину, и медленно повернулся ко мне. Он понял смысл этой фразы гораздо глубже, чем я бы хотел.

– Ну что, идем в кино уже? – бодро спросил я.

Он молча надел кроссовки и вышел на улицу, молча сел в машину. Я надеялся, что он расплачется. Но он не уронил ни слезинки. Ни одной. Вообще.

Мы приехали в «Октябрь» и перед сеансом успели еще перекусить. Маша без умолку болтала, чувствуя неладное. Ваня молчал. Такое было в первый раз. Раньше он в такой ситуации все-таки предпочитал патетически разрыдаться. Ну, и быстро успокаивался. Я в очередной раз подумал о том, что мальчик быстро взрослеет.

Когда начался фильм, Маша, сидевшая справа от меня, вцепилась мне в руку и не отпускала уже до конца сеанса. Я полфильма думал о том, что придется ведь еще раз идти, потому что я половины сюжета не понимаю ввиду его особой закрученности и только чувствую, что все становится интереснее и интереснее.

Ваня сидел слева и постоянно успокаивал свою маму:

– Мама, не переживай, не надо! Наши все равно выиграют!.. Сейчас будет битва… У него сейчас упадет шпага… Вот, видишь!

– Ты что, смотрел?! – недоуменным шепотом спрашивала Алена.

– Да нет, это же понятно, и Макар рассказывал… Мама, не переживай!..

Успокаивал он, конечно, и себя тоже. Но не прежде всего себя.

А у Маши в тяжелые моменты, а их было полно, просто ручьем текли слезы. В голос она разрыдалась на весь зал, когда Уилл Тернер погиб. Она не могла с этим смириться. Она не перестала рыдать, когда он ожил. Для нее этот человек умер навсегда. И это была страшная потеря.

Их, по-моему, шатало, когда мы вышли из кинотеатра. Я думал о том, что на этот фильм не только детям до 12 нельзя, но и вообще всем, у кого есть сердце (в отличие от Уилла Тернера), не надо бы ходить на этот фильм, потому что страданий, уверен, всем нормальным людям хватает и в реальной жизни.

Но с другой стороны, думал я, как хорошо, что мы все приняли так близко к сердцу, потому что Ваня, я был уверен, теперь забыл про мое поздравление. Он, правда, шел к машине, все еще как-то искоса поглядывая на меня.

И тут я грохнулся со ступенек кинотеатра. Я как-то совершенно про них забыл. И я позорно слетел с них не то что запнувшись, а просто кубарем. Их там всего-то четыре или пять, и я все их пересчитал.

Было больно. Я поднял глаза. Надо мной стоял Ваня.

– Поздравляю! – что было сил счастливо крикнул он.