Текст книги "Веселые и грустные истории про Машу и Ваню"

«Ложьте обратно!»

У Вани был день рождения. Он решил отметить его в развлекательном детском центре «Стар Гэлакси» в торговом доме «Крокус Сити Молл». Нет, это не продакт-плейс-мент, просто подробности имеют значение.

Месяц назад Ваню самого пригласили сюда на день рождения, и он был в восторге от безумия, в котором оказался. Вы не были в «Стар Гэлакси»? Вот ни в коем случае и не ходите. От грохота, полутьмы и катастрофического мельтешения перед вашими глазами детей и предметов вы слишком быстро придете к мысли, что жизнь бессмысленна. Зачем вам это?

Мы пригласили на день Ваниного рождения еще семерых его приятелей и приятельниц. Ваня зашел в магазин, уверенно провел нас всех направо и на второй этаж. То, что его действительно интересует, он запоминает безошибочно, один раз и навсегда. Уверен, и будучи дряхлым стариком, он с закрытыми глазами найдет вход в «Стар Гэлакси».

Я все время был рядом с Ваней, мне казалось, я ему нужен. Так мне казалось. Он все время держал свою руку в моей. В какой-то момент я упустил его из виду. Я пошел показать родителям еще одной девочки, пришедшей на день рождения, красный «Порше», который она тут же подарила бы Ване. Я выбирал эту машину очень просто: я нашел то, что хотел бы иметь сам.

Когда я вернулся и зашел в комнату, где уже начался праздник, все было кончено. Мальчик сидел на стуле, отвернувшись к стене. Возле него стоял клоун, ярко накрашенная девушка с синими волосами, и умоляла его начать веселиться. Я понял мальчика. Он бы не смог, даже если бы захотел. Проблема была в этих самых волосах. Человек с такими волосами, если у него есть хоть капля благоразумия, должен пойти и сам лечь в психбольницу. Если бы ко мне на день рождения пришла девушка с такими волосами, я бы сам сошел с ума. Один раз, кстати, нечто в этом роде произошло в моей жизни, и ничего хорошего в результате, конечно, не получилось. Два месяца в полном тумане…

Ну так вот, Ваня принял эти синие волосы слишком близко к сердцу. Дети тем временем наскоро перекусили за маленькими низкими столиками чем бог послал (бог послал им в этот день пирожные и яблочный сок) и пошли играть. Клоун вызвала Машу и ее подружку Алису, положила перед ними большой леденец и сказала, что кто первый схватит леденец после слова «Держите!», тот и выиграл. Девочки кивнули – глотая слюну.

– Хватайте! – крикнула синеволосая девушка. Алиса успела раньше.

– Да нет, – с досадой сказала синеволосая девушка. – Я же не сказала: «Держите!» Еще раз… Приготовились… «Ловите!»

На этот раз поймала Маша.

– Ложьте обратно! – приказала синеволосая девушка.

– Что? – переспросила Алиса. Она не знала этого слова.

– Она говорит, чтобы ты положила леденец на стул, – помогла ей Маша. – У нас в детском саду так воспитательница Елена Сергеевна говорит.

Алиса не ходит в детский сад. Она не знает жизни.

– Возьмите! – наслаждалась синеволосая девушка. Ей оставалось сказать только: «Фас!»

Только теперь я по достоинству оценил предусмотрительность Вани. Он сидел, все так же повернувшись к стене, и уже избежал нескольких крупных житейских разочарований.

Тем временем синеволосая девушка уже заставляла детей бегать под какой-то бельевой веревкой. С каждым разом веревка оказывалась все ближе и ближе к полу. Дети было увлеклись и даже начали смеяться, ибо природа детская такова, что они, дети, умеют радоваться вопреки всякому здравому смыслу.

Но тут синеволосая девушка решила, что пора водить праздничный хоровод вокруг Вани. Это было невозможно, поскольку Ваня так и сидел у стенки. Тогда она сказала, что ничего страшного, можно обойтись в крайнем случае и без именинника. Конечно, у нее была обязательная программа, и именинник в ней был достаточным, но не необходимым условием.

Я был не согласен. Я взял Ваню на руки и стал с ним в центр хоровода. Дети ходили вокруг меня, пели мне песню, поднимали руки, приседали, вставали, и мне уже через несколько секунд стало казаться, что это у меня день рождения. Мне стало очень хорошо. Но тут-то праздник и закончился. Но не у всех. Ваня, наоборот, очень обрадовался. Он, как и все остальные, получил подарок: карточку на два часа бесплатной игры на любом аттракционе в «Стар Гэлакси». Он знал, что с ней делать. Он буквально осатанел. Он с сосредоточенным видом, не медля ни одного мгновения, переходил от автогонок к лошадям, от монстров к «Когтю удачи», от тира к боулингу. Когда минут через сорок силы оставили его, я подобрал из его слабеющих рук карточку. Я тоже знал, что с ней делать. Алиса к этому времени также уже отдала свою карточку своему папе, и мы подошли к футбольному мячу на веревочке. За мячом были небольшие ворота, за которыми экран с настоящим футбольным полем, настоящими воротами и настоящим вратарем. Надо было забивать. Но это было непросто. Но мы старались. Время перестало существовать.

Нас оттащили от этого мяча какие-то дети. Они боялись за мяч. Помню, в первое мгновение очень удивился: откуда на футбольном газоне дети?

Гости, оказывается, давно разъехались. Мы выходили последними. У выхода из магазина нас задержали. У нас не было чека на красный «Порше». Охранник сделал свое дело. Он один взял организованную преступную группировку (ОПГ): мужа и жену, двух несовершеннолетних и неработающую женщину (Ванину и Машину бабушку).

– Нас убьют? – спросила Маша, когда мы возвращались в «Стар Гэлакси», чтобы удостоверить факт проведения дня рождения.

– Мы сами кого хочешь убьем, – обнадежил я ее. Охранник это, конечно, услышал. В результате в «Стар Гэлакси» к нему присоединился второй охранник, который нас в помещении не видел и удостоверить что бы то ни было отказался. В магазине, где я показал своим приятелям этот «Порше», их помнили, и «Порше» помнили, а меня нет.

Тогда я понял, что надо делать. Мы грабители? Маленькая сплоченная ОПГ? Ну и хорошо. Мы просто взяли и вышли из магазина.

И попробовали бы они нас остановить.

«Я ненормальная?»

Многие наши друзья посмотрели кино про цыпленка Цыпу. Мы тоже вынуждены были пойти. Все вокруг спрашивают, жалко ли мне цыпленка Цыпу. Я мог бы сказать, что мне не жалко. А вдруг это неправда? А где тогда правда? Мы пошли в кинотеатр, таким образом, искать правду. Сразу скажу, что поиски затянулись.

Половину фильма ничего не происходит. Цыпленок, у которого сложные отношения с отцом, великим в прошлом игроком в бейсбол, хочет быть похожим на него – но не может. А как он хочет! Над ним все смеются, а он страдает, ведь он еще в сущности цыпленок. Во второй половине фильма события начинают происходить с калейдоскопической быстротой. К концу фильма цыпленок Цыпа спасает мир от нашествия инопланетян, и делает это так, что не стыдно за кинокомпанию «Уолт Дисней», снявшую эту кинокартину.

Маша с Ваней, посмотрев ее, были откровенно рады, что она закончилась. Если бы она продолжалась еще десять минут, они бы, наверное, поседели.

Выйдя из кинотеатра, мы пошли ужинать. В кафе детям дали раскраски, и они увлеклись было. Но не раскрасками, а связыванием шнурков соседних ботинок у разных взрослых. Вдохновенно этим занимались Маша с Сашей, ее пятилетним товарищем, без вдохновения трудились Ваня с Леней, сверстником моего мальчика и братом по разуму.

Тут на них на всех обратил внимание Ленин и Сашин папа.

– Так! – рассерженно сказал он. – Перестаньте!

– Почему? – удивились дети.

– Почему? – недоуменно переспросил он, не ожидавший такого искреннего удивления, и вдруг просиял: – Потому что это уже было.

Я вздрогнул. И правда, было.

– Придумайте что-нибудь новенькое, – легкомысленно предложил он, увидев, что дети оторопели от этого аргумента. Они не совсем, похоже, поняли, о чем речь, но сказано было так убежденно, что они поверили: раз было, не стоит повторяться.

Они, кажется, поняли главное: им брошен вызов. И они приняли его. Они намылили друг другу головы в туалете. Мылом, разумеется, а чем же еще. Но застали мы их не за этим занятием. Мы застали их за выламыванием двери в туалет. Мы опоздали. А они успели. Выломали.

Вернувшись, они все-таки сели за раскраски. Там было много всяких раскрасок. Маша выбрала избу на курьих ногах с Бабой-ягой в окне. Саша, оценив обстановку, выбрал белочку. Вскоре к нам робко приблизился человек, представившийся художником, и предложил посильную помощь в художественном воспитании наших детей. На самом деле он был, скорее всего, увы, начинающим психологом, страдающим от дефицита практических навыков в работе с детьми. Но я понял это далеко не сразу. Человек этот деликатно спросил, часто ли девочка выбирает для раскраски Бабу-ягу. Алена ответить не успела.

– Очень! – воскликнула Маша. – Я ее очень люблю!

– Странно, – пробормотал этот человек. – Девочки боятся Бабу-ягу. Они скорее белочку выберут. Какой интересный случай.

И он внимательнейшим образом посмотрел на Машу. Он, наверное, чувствовал в этот момент, что уже дописывает кандидатскую диссертацию, в которой этот случай занимал далеко не последнее место.

Маша глядела на него испуганно. Она чувствовала себя жертвой – и правильно. А вот мы были не правы, поощряя все это. Я насилу избавился от его изощренного деликатного внимания. Когда странный человек покинул нас, предварительно попытавшись взять у Маши телефончик (был отшит в грубой форме – мною), Маша, закончив свой этюд в немыслимых багровых тонах, спросила меня:

– Папа, я что, не такая, как остальные девочки?

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, лихорадочно выигрывая время.

– Папа, я ненормальная? – уточнила она.

– Да нет! Нет! – Я ответил очень уж уверенно. Она кивнула. Я успокоился.

На следующий день Маша и Ваня с мамой пошли на показ модной детской одежды. Моих детей что-то часто стали приглашать в последнее время на подиум. А я отказываюсь категорически, потому что уверен, что Ване точно не следует больше этого делать, а Маше – наверняка. Слишком велик риск испортить им обоим жизнь.

Я могу сказать, о чем я думал, когда отказывался. Об одной своей жене, кандидате биологических наук, которая заинтересовала меня в тот момент, когда слишком много лет тому назад прошла по Тверской мирной демонстрацией с плакатом «Модели – не для постели!» вместе с несколькими десятками коллег. Я тогда познакомился с ней. Ну и что: все равно ведь оказалось, что для постели.

Я сломался после такого рода предложений, которые делали детям, еще только один раз – когда их пригласили люди, которым я не смог отказать по какой-то мне самому необъяснимой причине. Сам я видеть этого не хотел и не мог (по причине отъезда), так что дальнейшие события реконструированы с помощью Алены.

Все было очень неплохо. Им понравились костюм и платье, они сделали все, что от них требовалось, только Ваня слишком сильно кривлялся, что с головой выдавало его смущение. Ничего подобного на прошлом показе не было. Это значило, что мальчик быстро взрослеет.

Потом начались произвольная программа и показательные выступления детей, победивших в конкурсе маленьких моделей.

Модели пели и танцевали перед публикой. Вернее, одна модель. Шестилетний мальчик в бандане, свободной рубахе навыпуск, в коричневых прошитых ботинках на толстой подошве пел шансон. Что-то такое, с ужасом вспоминает Алена, про то, что «а на воле зима»…

Организаторы подталкивали детей в круг. Нужно было танцевать под эту музыку. Алена, сбитая с толку происходящим, тоже начала выталкивать Машу – и вытолкнула. Рядом с Машей оказался еще мальчик лет четырех. «Танцуйте, танцуйте…» – показывали им жестами организаторы и родители. Мальчик попробовал, но увлечься не смог. Маша стояла, окаменев.

Вдруг шестилетний певец, стоявший к ним спиной, повернулся и спросил в микрофон:

– Ну, дети, че не танцуем-то?

Четырехлетний мальчик впопыхах задвигался. Маша, рассеянно посмотрев на маму, взялась руками за края юбочки и несколько раз еле заметно приподняла их.

Потом она заплакала и убежала.

Я вернулся через два дня. Маша ничего не забыла. Вечером она пришла ко мне и сама рассказала эту историю.

Я все, конечно, уже знал, но совершенно не понимал, что я должен сказать или сделать.

– Папа, – спросила Маша, – почему я ничего не умею? И почему я ненормальная?

Я сразу вспомнил про этого художника. А она про него и не забывала.

– Маша, да это он ненормальный, – сказал я ей.

– А почему я не умею танцевать?

– Как это? Ты умеешь. Ты же на танцы ходишь, в «Ти-мэй».

– Да, – обрадовалась она, словно только что об этом вспомнила. – А почему я тогда не танцевала?

– Потому что песня плохая была.

– Очень плохая, папа. Очень! Спасибо!

И она побежала рассказывать об этом разговоре маме. Для нее было делом техники подтвердить все мои самые смелые предположения. Итак, во всем оказались виноваты обстоятельства и другие люди.

Мне очень легко дался этот разговор. И я знаю почему. Просто я сам всегда себе именно такие оправдания придумываю.

«За что?!»

Мне не дает покоя история с няней. Она случилась только что. И виноват во всем только я один.

Мы в этот раз долго искали няню. По объявлениям, через агентства. Она нужна была нам на вечер. Днем дети ходят в детский сад. Алена ездила в агентства на собеседования. Это продолжалось несколько недель. Одна няня ее, кажется, наконец устроила. Я сказал, что надо соглашаться. И все-таки я поторопился.

Ей было около пятидесяти. У нее были большие руки. Она и сама была, так сказать, довольно крупная. И она была в хорошей форме. Так бывает: видишь человека и понимаешь, что не сможешь находиться вместе с ним в одной квартире. Никак не получится. Пускай ты в этой квартире нечасто и сам-то бываешь (она будет бывать чаще), это не имеет никакого значения: ты все равно будешь знать, что она была здесь, трогала твои вещи, переставляла твою обувь… – и одна только эта мысль абсолютно невыносима.

И тогда я… Что я сделал? Ничего. Конечно, ничего. Мы взяли няню не для меня, а для детей.

Через два дня Маша подошла ко мне и шепотом сказала:

– Папа, она не дает Ване держать ложку в левой руке. Я быстро вошел к ним в детскую комнату с такими словами наперевес:

– Виолетта Аркадьевна, мальчик будет держать ложку в той руке, в которой захочет.

Ну, конечно, сейчас кто-то скажет, что я не должен был пускать ее на порог из-за одного этого адского словосочетания: Виолетта Аркадьевна. Но я пустил. Хотя я, конечно, думал об этом.

– А почему? – спокойно спросила она. – Через месяц он будет все делать только правой рукой. Почему вы так беспокоитесь об этом?

– Потому что я сам левша, – сказал я.

– Ну, пишете же вы правой, – произнесла она так уверенно, что я и сам-то на секунду усомнился, что я пишу левой.

– Да нет, левой, – взял я себя в руки (в обе).

– Да? – переспросила она с таким подозрением, что я понял: ни на секунду не верит, а если поверит, то будет переучивать, и через месяц я буду все делать правой рукой. Ею я намылю веревку, ею подвину стул поближе к люстре… Все только правой.

Я еще раз сказал ей, чтобы в это она не вмешивалась. Она пожала плечами. Или передернула.

На следующий день она принесла Ване учебник по игре в шахматы. Меня первый раз почему-то буквально пронзила острая жалость к ней. А не к Ване. Но на этот раз я ничего ей не сказал. Она начала читать ему вслух правила игры. Даже Ваня смотрел на нее, кажется, с состраданием.

Через два дня я выходил из квартиры, и Маша побежала прощаться со мной. Дверь была уже открыта.

– Маша, стой! – отчаянно крикнула Виолетта Аркадьевна. Маша в испуге замерла. – Сквозняк! – крикнула гувернантка.

Прозвучало как «ложись!».

Маша испуганно прижалась ко мне, потом повернулась к ней и вдруг спокойно и отчетливо произнесла:

– Да погодите вы.

И она аккуратно и, я бы сказал, демонстративно не торопясь, поцеловала меня в щеку.

Прошли еще два дня. Сцена прощания повторилась. Маша, стоя у порога, повторяла одно и то же:

– Папа, я знаешь чего хочу?.. Я хочу… Я знаю, чего я хочу…

И я знал, чего она хочет. Она хотела, чтобы я принес ей жвачки «Хубба-бубба». Это было очевидно. И она не решалась произнести контрольное слово «Хубба-бубба», потому что остерегалась наткнуться на отказ. Она понимала, что ее шансы – 50 на 50. Ну, 70 на 30. Ну хорошо, 80 на 20. Но эти 20 процентов она все-таки учитывала.

– Папа, я знаешь чего хочу… – начала она опять, и тут Виолетта Аркадьевна перебила ее:

– Ну скажи, скажи мне, чего ты хочешь!

Маша повернулась к ней и так же неторопливо, как два дня назад, произнесла (не сказала, а именно произнесла):

– Я хочу, чтобы вы больше к нам ни-ког-да не приходили!

Она с таким наслаждением произнесла это «ни-ког-да!», что я понял: моя девочка настрадалась.

– Почему? – оторопела Виолетта Аркадьевна.

– Маша, принести тебе жвачки? – как можно быстрее спросил я.

– Спасибо, папа! – уткнулась дочь в мой живот. По виду Виолетты Аркадьевны я видел, что она тоже с удовольствием бы это сделала. Только еще бы разрыдалась.

Глубокой ночью я отвозил эту бедную женщину домой. Дорогой она рассказывала, что лет 20 тому назад у нее уже был личный водитель. Но и этот рассказ не мог убить жалости, которую я испытывал к ней. Мою жалость к ней убила одна ее фраза.

– Вы знаете, – сказала она, – Ванечка – очень добрый мальчик!

Она демонстративно хвалила Ваню. То есть она до сих пор находилась под впечатлением этого Машиного «ни-ког-да!». Отомстить она решила мне. И я не был уверен, что она не попытается отомстить Маше.

Еще через день я услышал, как Ваня поет гувернантке песню. Это была следующая песня:

 
К нам пришла бабуля,
Розовая бабуля,
С детками играет,
Громко-громко лает: «Ав, ав!»
 

– Разве я так разговариваю, Ваня? – с болью в голосе переспрашивала Виолетта Аркадьевна.

– Да-да, – отвечал мальчик, и мне кажется, я слышал, как доверчиво он хлопает своими длинными ресницами.

Как-то няня встретила меня уже со слезами на глазах.

– Почему меня Ванечка все время грозит убить? – спросила Виолетта Аркадьевна.

– Он шутит, – пробормотал я.

– Нет, он, по-моему, серьезно. Губы ее дрожали.

Я пообещал поговорить с Ваней. Надо было, наверное, и правда поговорить. Тогда бы он, может, хотя бы реже пел ей эту песню. А так – я как-то услышал из детской комнаты отчаянное:

– Ваня, я не хочу больше слышать эту песню! Я так больше не могу! Ты что, других песен не знаешь?! – молила Виолетта Аркадьевна.

И он тут же спел ей другую. Это была песня следующего содержания:

 
Вот пришел я на базар
И бабульку вам продам.
Налетайте, покупайте,
Очень дешево отдам! Вам!
 

Я думал, она сама попросит ее рассчитать. Но она молчала и делала свое дело. Она пыталась готовить еду не только детям, но и нам, а я под благовидным предлогом отказывался. Я не мог заставить себя есть еду, приготовленную ее руками. Это было выше моих сил. Я не понимал, как мои дети-то питались этими сырниками.

– Папа, мне неприятно видеть ее и неприятно ее слышать, – сказала мне наконец Маша.

– И мне, и мне! – обрадованно закричал Ваня. Хорошо, что у них хватило ума сказать это не ей. Это сказал ей я. Другими словами, конечно.

– За что? – спросила она.

Я молчал.

– За что?! – переспросила она.

Так переспрашивают близкого друга, с которым вместе вырос, потом 20 лет не виделся, потом как-то встретил его, босого, на улице и через два дня поделился с ним своим бизнесом, а еще через год он лишил тебя опциона. Так переспрашивают предателя.

Я молчал. Я знал, что во всем виноват я.

А почему я-то во всем виноват?

Ну, не Маша же с Ваней.

«И два сиреневых пистолета!»

Дети готовы к встрече Нового года. Они во всеоружии. Составлен список подарков. Он получился большим. Можно даже сказать, что он чудовищно, неправдоподобно большой. Вот как это вышло.

Маше очень нужна ванночка для куклы, бэби-берна Кати. Катя – очень умная девочка. Она практически все понимает не хуже Маши с Ваней, а что-то – совсем как я. Имеет все, что есть у Маши, Вани и у меня: квартира, в которой есть кухня, туалет, стол, стулья… Все для бэби-берна, все во имя бэби-берна. У нее нет только ванночки. Маша давно хочет приобрести для Кати эту ванночку. Но вот странное дело: ванночки для бэби-бернов гораздо меньше, чем сами бэби-берны. Катя при всем желании не смогла бы лежать в такой ванночке. Она и сидеть-то могла бы, только скрючившись в три погибели.

Поэтому у Маши вся надежда на Деда Мороза. У него, по идее, должны быть ванночки любого размера. Но Алена не хочет, чтобы Маша просила у Деда Мороза эту ванночку. В нее же придется наливать воду, и дело обязательно закончится тем, что мы, разумеется, зальем соседей. Поэтому Алена убеждает Машу, что Катя может прожить и без ванночки. Разговор получается трудным. Аргументов у Алены все время не хватает. То есть Алена говорит:

– Зачем Кате ванночка?

– Как зачем? – удивляется Маша. – Катя же должна быть чистой. Ты же купаешься, мама.

– Да, – неуверенно говорит Алена. – Но давай лучше купим шкафчик для бэби-берна. У Кати же нет шкафчика.

– Да, точно, нет! – ликует Маша. – Но я и в магазине шкафчика не видела. Как ты думаешь, Дед Мороз может достать?

– Я думаю, да, – вспоминая, видела ли она сама хоть раз этот шкафчик, говорит Алена. – Это же все-таки Дед Мороз.

– Договорились, – говорит Маша. – А ванночку принесет Дед Мороз? Ванночка очень нужна.

– Маша, ты же знаешь, что это за ванночка. Кате будет холодно сидеть в ней. Это не ванночка. Это горшок какой-то.

– Ну ладно, – озабоченно говорит Маша, – я уточню в письме Деду Морозу, чтобы он прислал большую ванночку. Мама, не забудь напомнить.

– Так шкафчик-то берем? – теряет терпение Алена.

– Конечно, – говорит Маша. – А как же! Мама, если будет шкафчик, то нужны плечики. Ты это понимаешь?

– Хорошо.

Алена уже совершенно не рада тому, как складывается этот разговор, потому что догадывается о продолжении. Но она все еще думает, что ванночки в нашей квартире может и не быть, надо только очень постараться.

– Мама, мы купим одежду для плечиков? – спрашивает Маша.

– Купим, – говорит Алена убитым голосом. – Но больше ничего не купим.

– А замок? – вступает в разговор Ваня.

Он смотрит на меня. Предупреждая пронзительный взгляд Алены, я успеваю ответить, что купим. Тогда Алена решает, видимо, довести всю эту ситуацию до полного абсурда.

– Дети, а вам какой замок нужен: с принцем и принцессой или где живет среднестатистическая семья с папой, мамой и детьми? Или лучше оба?

Это уже похоже на истерику, но дети не успевают ответить. Стиральная машина вдруг начинает сигнализировать о том, что она сделала свое дело.

– Ваня, выключи, пожалуйста, машинку, – говорит Алена.

Она его приучает следить за домом. Он и в самом деле умеет выключать стиральную машинку. Это мне не нравится, потому что он в результате научился и включать ее. Но сейчас Алена просит Ваню выключить машинку еще и для того, конечно, чтобы отвлечь его от мыслей про замки, на которые сама, впрочем, и навела. Этот замок Маше подарила одна ее подружка. Замок произвел на моих детей сильное впечатление. Но оказалось, что и на подружку тоже. Как-то, приехав к нам в гости, она увидела свой замок на самом почетном месте (в центре двухместной палатки в детской комнате, рядом с постелью Кати) и недвусмысленно попросила вернуть ей замок. Мои дети безропотно согласились. Я удивился даже. Я не предполагал тогда, что в этих головах созрел адский план по замене одного замка на другой. А теперь у них появился шанс вообще удвоить этот результат.

Так вот, Алена просила Ваню выключить машинку.

Но и Ваня понимал, что это не тот случай, когда следует безоговорочно принимать условия игры. На кону были два выдающихся произведения архитектуры.

– Нет, – твердо сказал он. – Не пойду.

– Ваня, будь другом! – холодно сказала Алена.

– Мам! Ну нет! – Ваня не хотел ссориться из-за такого пустяка.

Но из-за двух пустяков он готов был поссориться.

– Ты же был моим помощником! – в сердцах сказала Алена.

– Нет, мама, я только твой сын, – твердо сказал Ваня. Я решил покончить со всем этим и произнес:

– Так, вам сколько, в конце концов, замков от Деда Мороза нужно: один или два?

– Два, – недоуменно посмотрела на меня Маша. Вопрос и правда был дурацкий.

– И холодильник для Кати, – невозмутимо продолжила Маша.

– Но без ванночки, – прошептала Алена.

– Почему? – удивилась Маша. – Папа! В холодильнике должен быть мороз и холодные бутылочки, из которых я не разрешу Кате пить, а буду пить сама.

Алена посмотрела на меня. Я пожал плечами. Ну и что с того, что я и в самом деле так делаю? Лучше, что ли, давать ей холодную коку-колу из холодильника?

– Вряд ли Дед Мороз найдет холодильник со льдом, – с сомнением сказала Алена.

– Дед Мороз не найдет лед?! – насмешливо переспросила Маша.

– А один замок зеленый будет? – уточнил Ваня.

– А на плечиках какая одежда будет висеть? – спросила Маша.

– И «Скорую помощь» надо просить, – озабоченно сказал Ваня. – И два сиреневых пистолета.

– Может, лучше желтых? – с издевкой спросил я.

– И один желтый, – кивнул Ваня.

– И ванночку! Ван-ноч-ку пусть не забудет Дед Мороз! – крикнула Маша.

Мне хотелось плакать. Да нет, от счастья.