Текст книги "Форс мажор"

– Надеюсь, успешно?

– Да вроде бы спаслась.

– Уже неплохо. Слушай, ты с Полиной Ольховской давно общался?

– Давненько, – слукавил Паша и тут же поинтересовался: – А что?

– Да просто Нечаев мне сейчас рассказал, что, оказывается, хахаля ее, Ладонина… Знаешь?

– Слышал что-то такое… – насторожился Козырев. – И чего с хахалем?

– Задержали его вчера, оказывается. Вроде как проверяют на причастность к эрмитажным делам. Прикинь расклад?!

– А чего мне тут прикидывать?

– Да я, в общем-то, так. Просто вспомнил, вроде нравилась тебе эта девка.

– Мне много кто нравился, – ощетинился Паша. – И что теперь?

– Да ничего. Чего ты сразу бычишь? Я к тому, что как-то странно все в этой жизни случается. Одно за одним. Сначала это, потом…

– А что – «потом»?

– Да я только что в дежурке был. Так, от нечего делать, по ИЦ почасовки полистал.

– И?..

– Ладонин этот, он же в «Российском слитке»?

– Вроде как. И чего?

– Два часа назад на Пулковском шоссе ДТП случилось. Хотя… Может, и подстава, кто ж знает?

– Так что случилось-то?

– Да там у «Ауди», которая за «Российским слитком» числится, на полном ходу правое переднее оторвалось. Ну и… Короче, с соответствующими выводами. Пассажир, вроде как ладонинский адвокат, насмерть. Водитель, он же начальник ладонинской СБ…

– Саныч? – невольно вырвалось у Козырева.

– Кто? Ах, ну да, инициалы «А. А.». Возможно, что и Александрович. Водила – в реанимации. За ними машина сопровождения следовала, так что успели вовремя подсуетиться, в больничку сами отвезли. Вот я тебе и толкую – странная история. То ли одно к одном у, типа, беда не приходит одна. То ли… А вообще, жалко девчонку. Небось уходила – думала: райские кущи. А оказалось: не жиже, а гуще… Козырь, ты чего с лица сбледнул?

– Не, бригадир, тебе показалось. Просто у меня от той солянки, что мы с тобой на Сенной упромыслили, кишки симфоническую музыку играют.

– Странно, а у меня пока вроде все нормально. Ну, тогда, брат, что я могу тебе посоветовать? Не взыщи – подрищи.

– Вот как раз этим, Эдик, я сейчас и займусь. Все, извини, побежал.

– Давай-давай, – хохотнул Каргин. – Свежо питание, да серется с трудом. Только ориентировки со стенда не срывай – свежие, буквально утром повесили.

Глава вторая

Потом он достал из книжного шкафа томик Монтеня, перевел цифры в слова и соотнес эти слова с кодом, скрытым среди истин великого мыслителя. «Кем они считают меня? – подумал он. – Гением или всемогущим? Это же немыслимо…»

Юлиан Семенов. Семнадцать мгновений весны

Даже после третьей выпитой кружки «Балтики» (вот оно, тлетворное стрепетовское влияние!) просветление наступать не торопилось. Меж тем Козырев возлагал на него большие надежды. Ему срочно требовалось найти решение или, на худой конец, обрести решимость. Но пока не наблюдалось ни того ни другого.

А ведь еще утром казалось, что тема с Ладониным благополучно прокатила мимо, задев лишь самым краешком. Но теперь, после несчастного случая с Санычем, Пашу пытались втянуть в самый ее эпицентр, особо не интересуясь, есть ли у него желание туда вписываться. А желания как раз и не было. Вернее, было, но совершенно противоположное – чтобы его оставили в покое. Особенно теперь, когда на горизонте замаячили вполне конкретные очертания «большой и чистой любви». Сейчас бы наступление на любовном фронте развивать, а не в чужие запутки вписываться… Понятно, что по всем приметам против Ладонина развязана серьезная войсковая операция. Но это была исключительно его личная война – в принципе, неотъемлемая часть его бизнеса. И с какого боку здесь Козырев – не очень-то понятно.

Паша долго не решался позвонить Полине, так что в конце концов она вышла на него сама и предсказуемо попросила приехать. Судя по голосу, она была близка к истерике. Так что Козырев уклонился от встречи, соврав, что заступает в вечернюю смену. Все равно в таком состоянии ничего путного не придумаешь, а ехать лишь затем, чтобы менять мокрые от слез носовые платки, не хотелось. Полина в общих чертах пересказала Паше уже озвученную Каргиным версию ДТП, дополнив ее информацией о том, что Саныч в данный момент находится на операционном столе, и там пока ничего не ясно. В ответ Паша принес дежурные соболезнования. А что здесь еще скажешь?

Однако истерика истерикой, но в промежутке между рыданиями Полина ухитрилась взять с Козырева обещание связаться с Катей и попросить ее найти в своей службе человека, способного решить проблему установления «дарителя». Согласно выработанной накануне схеме. Разумеется, установить не за спасибо, а за весьма щедрое «не за спасибо». Похоже, памятуя о своем боевом прошлом, в сложившейся критической ситуации она всерьез вознамерилась заняться личным сыском. Паша поначалу сопротивлялся, считая подобную затею малоперспективной и хлопотной, но в какой-то момент сдался, не смог отказать. Кому бы другому – запросто. А вот Полине – не смог. Хоть и ругал себя за такое малодушие. Ну да не зря говорят: шея есть – хомут найдется.

Пришлось звонить Катерине. Как и следовало ожидать, ее подобное предложение, мягко говоря, не вдохновило. Но Паша оказался настойчив, так что теперь настал ее черед сдаться и пообещать «пошукать». После разговора с Катей Козырев чувствовал себя большой свиньей. Мало того, что днем из-за них она и так, по сути, пошла на должностной подлог, так еще и сейчас «загрузилась» не шибко приятной темой.

Подходя к дому, Козырев вдруг осознал, что единственный момент, который по-настоящему задевает его во всей этой истории, – причастность к ней Некрасова. Год назад Паша был свидетелем того, как покойный бригадир сцепился с опером и, судя по прозвучавшим тогда словам, Сергеич обвинял Некрасова в пособничестве бегству Ребуса. На чем основывались его подозрения, Паша узнать не успел, однако осадок остался. Так что, вернувшись в свою каморку, Козырев, памятуя о ранее данном, но затем оправданно забытом («О, Катя! Das ist fantastisch!»), устроил масштабную перлюстрацию записных книжек, блокнотиков, тетрадок и клочков бумажек. И умудрился отыскать серпуховские телефоны – мобильный и домашний.

Лехин мобильник оказался «временно недоступен», а вот звонком на домашний Паша серьезно настроил против себя жену Серпухова, которая, сняв трубку лишь после десятка сигналов, костерила его долго и вычурно. Но после столь же долгих извинений с его стороны все-таки смягчилась и сообщила, что ее благоверный в данный момент дежурит в отделе, на сутках. «Если не наврал, конечно», – в сердцах добавила мадам Серпухова и бросила трубку.

Дозвониться до Лехи по служебному оказалось еще более непростым делом – телефон был постоянно занят, прямо как в справочной службе «Мегафона». А все потому, что ночь дежурства для Серпухова выдалась исключительной беспокойной. Раскалившийся добела телефонный аппарат звонил не переставая: Леха злился, скрипел зубами, но трубку еще снимал и на звонки пока отвечал по возможности без мата.

Вот и сейчас, едва закончив разговор со страдающими бессонницей москвичами, просившими о консультации относительно одного беглого «федерала», пришлось общаться с «областниками», которые интересовались, как найти опера, который задерживал Шилова по прозвищу Шило.

– Найти его мудрено, – уклончиво ответил Серпухов. Вообще-то, сажал Шило он, но по привычке решил сначала выспросить.

Выспросил.

– А-а! Так ты пытаешься убийство раскрыть? – наконец дошло до Лехи. – Брось время терять!

– А что так? – озадачился коллега.

– Во-первых, его заколол Левша, это весь город-герой Колпино знает. Во-вторых, заколол из-за их темных историй, в которых, чтобы разобраться, надо с ними лет по десять посидеть. В-третьих, Левшу уже таскали к вам… я не знаю, к кому… мы на психику давили. Он всем заявил: доказывайте, сажайте, я есть невиновный и в прошлом незаконно репрессированный… В общем, правильная позиция… а доказухи не предвидится. Они же один на один закадычно беседовали…

– Ну вы даете! А я тут сижу, бумаги мараю…

– Не ты один!

– И что, правда, как ты говоришь, все Колпино знает?

– Раз все знают, окромя вас, так это ты, дружище, даешь. Тебе не кажется?

– Слушай, можно я заеду к вам на днях?

– Заходи, – Серпухов положил трубку. – Орлы! Во!..

Не успел он метнуть в стакан с заваркой пару кубиков рафинада, как позвонил тоже дежурный. Но по городу. Ему Леха представился чинно, без выкрутасов. Дежурный призвал выехать в общежитие, где монголы с болгарином избили немцев с вьетнамцем. Серпухов пообещал метнуться, вот только метнуться было не на чем – на единственной сейчас рабочей «Волге» в данный момент халтурил водитель шефа. Этому водителю Серпухов был должен, так что не в его интересах было жать на государственную педаль.

Тогда не мудрствуя лукаво он просто позвонил в местное отделение.

– Чего-то я недопонял, – без предисловий начал Леха. – Может, вьетнамцы с монголом ухайдакали немцев с финнами?

– С болгарином, – уточнили на том конце провода.

– Болгарин – одна штука?

– Да.

– Финн тоже один?

– При чем здесь финн?!

– А кто при чем?

– Монгол.

– Один?

– Я не считал…

– Одного от стада не отличить?

– Приезжай – разруливай!..

– Руль накрылся. Так сколько кого? Ты можешь по-человечески сказать?!

– Ну тебя в жопу! – сорвался опер-«территориал». Затем он крикнул кому-то: «И тебя в жопу!.. Хули ты мне тут написал? Ты что, в джунглях?! Ты мне еще узелки повяжи вместо объяснения!» Затем снова наехал на Серпухова: – Десятый человек уже звонит, и все считают! Сколько – кого!.. Четыре кабинета забито – один другого краше. Болгарину так рыло начистили, что еле от вьетнамца отличил! Короче – приезжай сам и перекликивай, если надо!

– Трупы есть? – вяло поинтересовался Леха.

– Еще пару таких звонков и таких объяснений… – «Куда ты, мудак, лезешь! Ты не в чуме!» – Отделенческий опер кого-то стукнул. Послышалась иностранная речь. – …И будут трупы! Сука, руки об занавески вытер!..

Серпухов понял, что лучше не нервировать коллегу:

– А чего разодрались-то?

– А немец выкинул селедку, которую жарили вьетнамцы… Запах ему, видишь ли, не понравился! Порядок он любит! Ну и началось поманеньку… – вкратце обрисовал картину дежурный оперативник 37-го отделения милиции.

В телетайпной застрекотал сложный передающий прибор. Порывом ветра распахнуло форточку и шибануло о стену. Следом зазвонил городской, а потом и местный телефоны: «Да! Да! Нет! Это вам нет! А вам нет – нет, вашу мать! Не вашу… Выехали уже! Я один тут сиротствую с вашими родственниками…»

– А-а-а! – не выдержав, заорал Леха и накинул пиджак на телетайп.

В итоге Паша вышел на Серпухова лишь в половине первого ночи. Когда даже самые неугомонные в этом городе решили хоть немного, но угомониться.

– Слушаю, – рявкнул в трубку Леха как после двух пачек озверина.

– Ого! Командный голос вырабатываешь?

– Козырев, ты, что ли?

– Ага, я.

– Блин, еще один, которому нужна любовь. Тебе-то чего не спится?

– Леха, дело есть. На сто.

– Надеюсь, баксов?

– Нет, щелбанов. Ты важняка Некрасова из антикварного знаешь?

– Шапочно. Пару раз раскланивались. А один раз, на не помню по какому поводу вечеринке, за одним столом водку пили. Но я тогда от него через два стула сидел.

– И что ты можешь о нем сказать?

– Ни фига ты вопросики среди ночи задаешь! Ты бы еще спросил, что я думаю о нашем Президенте! Я его, кстати, вижу гораздо чаще. Правда, только по телевизору… А вообще, тебе с этим лучше к Максу Есаулову подкатиться. Некрасов у него в отделе какое-то время кантовался.

– Понимаешь, мне к нему обращаться малость неудобняк. Мы, во-первых, не знакомы, да и контакты с «гласниками», сам знаешь, у нас не шибко поощряются.

– Да я в курсе. Идиотские все-таки порядки в вашем лепрозории.

– А что поделаешь? Мы – не менты, менты – не мы… Лех, а вот если без посредников о Некрасове? Хотя бы в двух словах.

– В двух словах, Паша, это к Ильфу, который друг Петрова. Читал?

– Обоих читал, а поодиночке нет. И что там по Ильфу?

– А по Ильфу характеристика такова: «До революции он был генеральской задницей. Революция его раскрепостила, и он начал самостоятельное существование».

– А революция эта у Некрасова когда случилась?

– А после того, как его с «земли» с каких-то щей в РУВД перевели.

– Вот видишь, значит, что-то такое слышал?

– Да я много о ком чего слышал. Кстати, разреши полюбопытствовать: на хрен он тебе сдался?

– Ты Игоря Ладонина помнишь?

– Вашего другана-олигарха? Конечно, помню. И чего?

– Его на днях задержали. А задерживал как раз Некрасов. И вот Полина попросила меня узнать, что за репутация у этого орла.

– Полина? Это такая симпатичная блондиночка из вашего экипажа? А у той что за интерес?

– Она уже давно вне Системы. И она… Короче, она живет с Ладониным.

– Опа! Толково. Погоди-ка, помнится, ты сам к этой Полине неровно дышал?

– Леха, давай на эту тему не будем, а?

– Понял. Извини. Проехали… Так и чего Некрасов пытается вменить вашему олигарху? Контрабанду антиквариата? Но ведь это пошло.

– Хуже. Он хочет притянуть его к недавней краже из Эрмитажа.

– Некрасов что, совсем ебанько?!

– Я тебе о том и толкую, мутная какая-то история. Потому и спрашиваю.

– Согласен, блудень. Знаешь, дружище, боюсь, это не совсем телефонный разговор. Если хочешь погутарить, давай лучше где-нибудь пересечемся. Выпьем, закусим, о делах наших скорбных покалякаем.

– Идет. А когда?

– Завтра, вернее, уже сегодня, у меня в принципе отсыпной. Но моя мне всю плешь прогрызла, так что придется вечером везти ее с детьми на дачу. А вот завтра, то бишь в субботу, готов соответствовать.

– Спасибо, Леха. Извини, если напрягаю. Просто у нас тут… Короче, все плохо.

– Да ладно, старый, не извиняйся, – пробурчал Серпухов. – И помни мудрые слова доктора Айболита: это очень хорошо, что пока нам плохо…

Несмотря на глубоко за полночь, после разговора с Серпуховым Паша решил попробовать позвонить еще и Лямке. Сейчас он руководствовался теми соображениями, что, чем больше заброшенных удочек, тем гарантированнее улов. Правда, немного смущала вчерашняя крайне раздражительная реакция Полины на предложение высвистать Лямку. Но Козырев решил, что вникать в их персональные заморочки ему вовсе не обязательно.

Причина окрыситься на Ивана у Ольховской действительно была. Вот только сам Лямка имел к ней лишь опосредованное отношение. Просьбу Полины, хотя и без особого энтузиазма, он исполнил: залез в банк данных ОПУ и отыскал запись о задании на наружку как в отношении самой Ольховской, так и в отношении Ладонина. Однако инициатором заданий выступала вовсе не служба собственной безопасности, как думалось Полине, а антикварный отдел УУР. Весьма неприятным открытием для Лямки стал тот факт, что в день, когда Ольховская обнаружила за собой «хвост», наблюдение велось уже четвертые сутки кряду. Неудивительно, что после этого он особо тщательно изучил субботнюю сводку и облегченно выдохнул, не найдя себя в списке установленных связей. Похоже, команду на фиксацию и установление гостей, съезжавшихся к «Палкину» на день рождения Ладонина, «грузчикам» не давали. А внутри ресторана наблюдение, естественно, не велось – через такой фейсконтроль на шару не проскочишь и на плечах не войдешь.

Тем же вечером Иван опрометчиво рассказал о своих аналитических раскопках Ирочке. Выслушав мужа, та не на шутку встревожилась. Сама будучи сотрудником отдела установки, хоть бы и «декретным», она прекрасно понимала, что, засветись они в тот день на «квитанциях» «грузчиков», серьезных проблем не избежать.

А через день Ольховская позвонила снова. Лямка принимал ванну, так что трубку сняла Ирочка. Узнав, что Ладонин арестован, «молодая мать» взяла инициативу на себя и решительным тоном заявила: «Иван занят и подойти к телефону никак не может». А затем доверительно попросила «не втягивать Лямку в ладонинские авантюры». Тем паче что она, Ирочка, прекрасно помнит, чем они, эти авантюры, могут обернуться.

– И чем же? – сухо поинтересовалась Полина.

– За каких-то два года: одного убили, второй – скоропостижно скончался, третьего посадили, – напомнила Ирочка. – По-твоему, мало?

– Немало, – подтвердила Ольховская. И после некоторой паузы добавила: – А еще, ПО-МОЕМУ, редкостная ты, Ирочка, дрянь. Все, передавай привет мужу. Когда тот освободится от своих очень важных дел…

Понятно, что никаких приветов Ирина передавать мужу не стала. Равно как рассказывать ему об этом неприятном звонке.

Всего этого Паша, естественно, знать не мог, а потому безо всяких церемоний набрал домашний номер супругов Ляминых. По счастью, трубку снял сам глава семейства. Как результат – состоявшаяся между двумя старыми приятелями беседа оказалась не только задушевной, но и в высшей степени полезной. Возможно, по той причине, что оба абонента к тому времени были слегка пьяны. И долгожданное просветление, о котором мечтал Козырев, наконец на него снизошло.

А вот Лехе Серпухову, в отличие от Паши, эта ночь, напротив, нагнала дополнительной мути. Хотя ее, этой самой мути, и без того было уже предостаточно – город большой, злодеев свора, а ему – отплевывайся. В довершение ко всему в пятом часу пришлось-таки отзывать с халтуры служебную «Волгу» и тащиться на 131-ю УК РФ.

Девчонку изнасиловали около одиннадцати в парадной, недалеко от ее же дома. Пока домой, пока плакать, пока мама, пока решили сказать отцу, пока ждали в дежурке, пока прокурорский причапал… В общем, Леха только к раннему утру подумать сумел. А подумать было о чем, поскольку девка оказалась шустрая и, пока ее насиловали, умудрилась стянуть из кармана негодяя записную книжку. Серпухов доложил, и реакция начальства оказалась вполне предсказуемой: «Ну если при записной-то книжке не найдете!..» Дескать, давай, анализируй, и дело в шляпе. В кино оно, конечно, драматургически бы получилось: многоходовка там, сюжетик витиеватый. А здесь…

Серпухов вернулся к себе, раздраженно дернул ящик стола и этим нехитрым движением тут же сбил ноготь большого пальца правой руки. Больно, зараза! Интересно, что он вообще хотел там разыскать? Слипшаяся в варенье кроличья ушанка. Обрывки портупеи. Пухлые, как кленовые листья в сухую осень, явки с повинной, заполненные полуторасантиметровыми пьяными буквами. Кстати, собственноручные приписки в конце явок были удивительно зеркальны: «Никакого морального или физического воздействия на меня не оказывали. Претензий не имею». Вот, пожалуй, и все… Ах да, он же искал карандаш! Но этого чуда канцелярской мысли в ворохе движимого и недвижимого имущества отчего-то не нашлось.

Засим Леха опростал бутылку теплого пива, положил ноги на стол и закурил свою нехитрую мыслишку: «Ну смотрю я на сложенные листки. Упираюсь мозгом в теорию. И чего?.. Сволочь, мог бы фотографию с собой носить с какой-нибудь квитанцией об оплате на свое имя. Нарожает земля сыра уродов, а ты расхлебывай».

Ровно в девять утра, минута в минуту, на службу пришел молодой, которому их погремушки пока еще были в охотку. Ему-то Леха и вручил на камеральную обработку изъятую записную книжку: не то чтобы надеялся, что молодой узреет в ней суть, а, скорей, для воспитания усидчивости. Сам же поехал домой – отсыпаться.

* * *

Утром, собираясь на работу, Козырев не обнаружил на привычном месте на кухне персонального чайника. Поскольку по существующей договоренности правом на совместное пользование сей кухонной утварью обладала только Михалева, он постучался к соседке.

– Пашк, ты? Насчет кипяточка? Каюсь, мой грех, забыла вернуть, – раздалось из-за двери. – Погоди секундочку, я только что-нибудь на себя накину… Все, заходи. Еще раз прошу прощения, сударь. Увы, все мы не вечны. Вот и мой электрический «Мулинекс» скоропостижно скончался.

– Аналогичный случай был в Тамбове. В смысле: мой такой же сдох неделю назад.

– Н-да, похоже, это китайское пластмассовое дерьмо при растаможке декларируется как одноразовая посуда. Давай-ка сюда свою кружку, кофе и заварка на столе. Давай-давай, не стесняйся. Ты сейчас новости смотрел?

– Не-а. Вы же знаете, Людмила Васильевна, я не фанат информационного спама. Мне этого дерьма на службе хватает.

– И совершенно напрасно. Врага надо знать в лицо, – назидательно заметила Михалева.

– А чего было?

– А был очередной сюжет про Эрмитаж. Вчера задержали второго подозреваемого.

– Ладонина? – вырвалось у Паши.

– Какого Ладонина? Почему Ладонина? Я имею в виду Запольского-младшего.

– А что, был еще и старший?

– Блин, Паша, нельзя быть настолько оторванным от жизни! – возмутилась соседка. – Неужели тебе совсем, ну нисколечко, не интересна вся эта история?

«Отчего же, – подумал Козырев, – начиная со среды, безумно интересна. Будь она неладна!..»

– К началу проведения проверки в хранилищах отдела русского ювелирного искусства Эрмитажа скоропостижно скончалась его хранительница, некто Запольская. Собственно, по окончании этой проверки и стало известно о пропаже двухсот с хвостиком экспонатов. На днях задержали мужа Запольской, у которого нашли кучу ломбардных квитанций на предметы искусства. В их числе, похоже, и на вещи из Эрмитажа. А теперь вдобавок арестовали сына. Он вроде когда-то работал в Эрмитаже экспедитором. Говорят, что кражи совершались на протяжении чуть ли не десяти лет.

– Ого!..

– То-то и оно, что «ого». Вот я теперь и гадаю: то ли это наши доблестные органы в кои-то веки красиво и оперативно сработали, то ли они столь же красиво и оперативно назначили козлов отпущения.

– Да, веселая семейка, – прокомментировал михалевский ликбез Паша. – «Отец, слышь, рубит, а я отвожу». Получается, это мамашка экспонаты потихонечку тырила? А когда проверка началась, с перепугу окочурилась?

– Господин офицер! – строго посмотрела на него Михалева. – Будьте добры, смените свой глумливый тон! Речь все-таки идет о смерти человека и трагедии его семьи. К тому же еще абсолютно ничего не ясно. Равно как не предъявлено и не доказано. Или вас, в вашей «конторе», что, хотя бы основам юриспруденции не учили?

Под строгим взглядом соседки Козырев смутился и поспешил переменить тему:

– Людмила Васильевна, а вы сами как думаете? Могла эта хранительница столько времени безнаказанно выносить экспонаты? Причем так, чтобы при этом «никто-ничего-ни разу»?

– Ох, Пашка, не знаю… В принципе, вынос предметов из хранилищ может осуществляться только на выставку, на реставрацию либо на экспертизу. Пожалуй, и всё. Но, по большому счету, всё это исключительно на совести хранителя. А здесь, сам понимаешь, если захочется вынести, проблема только одна – сугубо технологическая. То бишь в принципе решаемая. Опять же – мы с тобой пока не знаем официальной причины смерти этой Запольской и сколько ей на тот момент было лет.

– А какая разница?

– В том-то и дело, что есть разница. Мне подруга моя, Илонка, я тебе о ней говорила, как-то жаловалась, что по линии кадров в Эрмитаже числится очень много старых хранителей, которые давно не ходят на работу, но при этом своего хранения не сдают и зарплату своевременно получают. Вот и прикинь: насколько возможен вариант, что после их смерти в хранилище вдруг окажется серьезная недостача, а спросить будет вроде как и не с кого? Ничего себе вопросик, а?

– Да уж…

– Ладно, Паш, это все из области досужих размышлений. Так что не будем гадать на кофейной гуще, посмотрим, как оно дальше пойдет. Кстати, о гуще: господин офицер, похоже, ваш кофе безнадежно остыл. Пойти, добавить горяченького?

– Спасибо, Людмила Васильевна, мне и так сойдет. Тем более бежать надо. Пригораю.

Весь путь до «конторы» Козырев прокручивал в голове рассказ Михалевой. Выходило так, что с учетом «открывшихся обстоятельств» в ближайшее время Ладонин может оказаться не при делах. Причем безо всякого стороннего вмешательства. Если господа Запольские начнут давать признательные показания, считай, дело в шляпе. В самом деле, трудно представить, чтобы Игорь ходил в подельниках этой семейной троицы – тихой безлунной ночью стоял на шухере или, скажем, исполнял функции барыги. Смешно ведь. Опять же, учитывая, что кражи начались лет десять тому назад. Да Ладонин максимум знает, где этот самый Эрмитаж расположен, не более. По крайней мере десять лет назад ему всяко было не до мирового культурного наследия.

А коли так, может, есть смысл дождаться его освобождения? И пусть тогда сам разбирается: кто конкретно и персонально удружил ему с этим чертовым подарком на день варенья. «Позвонить Катюше и временно дать отбой на работу по мобиле „дарителя“? – подумал Паша. – В самом деле, на фига ей лишний раз подставляться, если есть шанс, что тема разрулится сама собой».

Но тут, словно угадав его мысли, Востроилова позвонила сама:

– Привет! Паш, у меня небольшой аврал, так что буду коротко и по существу. Я нашла для Полины подходящего человека.

– Уже? О, черт! А я буквально только что собирался тебя набрать и попросить…

– О чем?

– Раз нашла, теперь неважно. И что за человек?

– Виктор Васильевич Смолов, мой старший товарищ. И, в придачу, непосредственный начальник.

– Кать, ты с ума сошла?! Ты вот так, запросто, взяла и слила всё своему шефу?!

– А вот за такую фразу я, между прочим, могу и обидеться.

– Извини, я ненарочно. Как-то само вырвалось.

– Вырвалось у него… Я вчера весь вечер и сегодня все утро, как дура, унижаюсь, очаровываю, чуть ли не соблазняю, а в благодарность… Кстати, а что тебя в данном случае не устраивает? Или ты сомневаешься в компетентности моего начальника?

– Конечно, нет. Просто я не думал, что с такими вещами можно напрямую к начальству.

– А, по-твоему, лучше бы я расхаживала по этажам и интересовалась у каждого встречного сотрудника Управления «Р»: «Мужчинка, подхалтурить не желаете?»

– Кать, вот только не надо передергивать. В конце концов, согласись, тема, которую мы предлагаем, немного… Да какое там, на фиг, «немного»?! Это вообще незаконно! Тем более за деньги.

– А ты хотел, чтобы в данной ситуации вам помогали бесплатно?

– Опять ты начинаешь… Кать, я сейчас не об этом. Скажи: ты уверена, что твой Смолов того… не настучит?

– Уверена. Еще раз поясняю для тугодумов: Васильич готов взяться за эту работу. Но готов не из альтруистических побуждений, как, к примеру, известный мне лыцарь, а за деньги. Но если ты мне сейчас начнешь вещать про продажность и коррумпированность, я тебя при первой же встрече самолично придушу. Или ты хочешь сказать, что за все время службы ни разу не халтурил на сторону?

– Нет, – твердо ответил Козырев, а затем добавил: – Но, если честно, мне никто не предлагал.

– Вот тогда и не выступай.

– А я и не выступаю. Ты сама, первая начала.

– А что мне еще остается? Стараешься для него, а вместо доброго слова…

– Катюш, я готов сказать тебе хоть сто добрых слов подряд.

– Хорошо, говори, – немного смягчилась Востроилова.

– Спасибо тебе.

– Это раз.

– Спасибо тебе, родная моя.

– Повторяешься, незачет.

– Так ведь «родная моя» еще не было?

– Ладно, выкрутился. Два.

– Что бы я только делал без тебя?

– Три… Что замолчал?

– Я думаю.

– Ладно, отставить. На самом деле мне действительно жутко некогда. Но помни: остальные девяносто семь останутся за тобой в качестве долга. И только попробуй увильнуть!

– Слушай, Кать, а у вас со Смоловым давно такие отношения?

– Не ТАКИЕ, а нормальные, человеческие, дружеские отношения. А если уж говорить про ТАКИЕ – так это, скорей, про вас с Полиной.

– Да ты что?! Да ничего подобного!

– А то я не видела, как вы с ней в офисе целовались-прижимались.

– Катюш, вот честное слово, это чисто по-дружески!

– Вот и у нас со Смоловым – чисто по-дружески. Короче, все. Передай своей Полине…

– Она не моя!

– Хорошо, передай «просто Полине», что в районе восьми мы с Васильичем подтянемся на Итальянскую. И пусть к этому времени распорядятся насчет слегка перекусить. А то у нас столовка на ремонт закрылась.

– А вы с шефом какую икру предпочитаете – красную или черную?

– И ту и другую. И можно без хлеба. Все, до вечера, лыцарь. И – учи слова…

О том, что Смолов периодически выполняет подобного рода заказы, до сегодняшнего дня Катя, если и не знала наверняка, то догадывалась. Более того, при разговоре с Пашей она немного слукавила – лично она знала в родном Управлении минимум троих так называемых «решальщиков», вполне готовых взяться за такую работу. Однако Катя в конечном итоге решила обратиться именно к Виктору Васильевичу: уж он-то бы точно не послал ее и не спалил. А если даже бы не взялся, то хотя бы помог советом.

Однако Смолов взялся. Причем взялся на удивление легко. Но не стоит думать, что сей поступок с головой выдавал в нем потенциального «оборотня в погонах». Оборотни, они ведь все больше в Аппаратах: там, где и труба диаметром поболее, и паркеты позеркальнее. А Виктор Васильевич был всего лишь опером-технарем. Плюс – нормальным мужиком с нормальными мозгами. И в поступках своих он всего лишь руководствовался той нехитрой житейской мудростью, что «деньги, конечно, большое зло, но их отсутствие – зло еще большее». Таких «леваков» в Управлении «Р» было немало. И все они, по мере сил и возможностей, пытались делать свой немудреный гешефт в сфере оказания информационных услуг населению. И если кто сам без греха, тот может смело начать швыряться в них за это камнями!

* * *

Предпосылки к возникновению «бизнеса на прослушках» возникли во второй половине девяностых годов прошлого столетия, когда Министерство внутренних дел заполучило в свои руки очень серьезные технические мощности и технологии. Такие, о которых раньше и мечтать не могло.

Это был действительно прорыв. Сначала в технологиях, а затем в приказах и указах. Причем прорыв системный. Ибо при тех же коммунистах сотрудники МВД не могли практически ничего: они могли «слушать» только через Комитет, а «просматривать» – только по разрешению Комитета. Да и то чекисты отдавали лишь те крохи, которые сами считали нужным отдать. Грубо говоря, «глаза и уши» долгое время являлись монополией КГБ. Но потом…

Потом вся эта система рухнула к чертовой матери. И менты наконец-то получили возможность включаться, подслушивать и подсматривать – слава Богу, дожили! А тут еще и мобильный телефон внезапно сделался в нашей жизни всем. Вот она, во всей красе, НТР на службе сыска! Когда, говорите, надо с преступностью сдюжить? К ноябрьским? Ну, к ноябрьским, может, и не успеем, а вот в первом квартале будущего года – почему бы в самом деле и не попробовать? Ага, щас!.. Если уж у нас прорыв, то прорыв по всем фронтам. В частности, примерно в это же самое время по всей стране стали повсеместно возникать так называемые «красные крыши». Посредством которых МВД очень быстро, а главное – качественно оттянуло от криминального мира его важнейшую функцию «неформальных решений» всевозможных запуток и споров.