Текст книги "Мальцов. Как один генерал «Америку в России» построил"

Приближение кризиса

Некоторые исследователи, писавшие в советское время о Мальцове, стремились представить его исключительно как деспота-крепостника, который держал своих рабочих в ежовых рукавицах. Какие аргументы приводят подобные авторы в свою пользу? Например, то, что в 1861—1865 гг. на людиновском заводе мастеровые организовали несколько выступлений. И все они были жестко подавлены властями – вплоть до ареста и ссылки наиболее активных зачинщиков на поселение…

Что здесь можно сказать? Мы ничуть не стремимся искусственно обелять личность Сергея Ивановича. В конце концов, он был не святым и не ангелом, а вполне себе живым человеком со своим характером, страстями и слабостями. Но самое главное – он оставался хозяином огромного округа, и в этой роли, естественно, ему приходилось порой проявлять строгость к проштрафившимся мастеровым и управляющим.

И. В. Бабкин в своей родословной вспоминает, что за серьёзные проступки и крамолу С. И. Мальцов мог отобрать у провинившегося дом со всем имуществом, отдать его сыновей в солдаты, а самого его и сослать на поселение. Иван Васильевич приводит также список «репрессированных» подобным образом – за двадцать лет набралось… аж семь фамилий.

Не терпя излишеств вообще, Мальцов мог строго спросить с управляющих, если они позволяли себе лишнего – например, слишком часто выезжали на охоту в ущерб основным обязанностям. «А ему о подобном услышать только раза два-три, и тогда он примет крутые меры, – писал Бабкин. – Немало он увольнял с таковых должностей и давал должность писца за подобные случаи. Особенно гнал он за картёжную игру, за сборы на именины, крестины, престольные праздники… если бы я часто на таковые отлучался…»

Впрочем, подавляющее же большинство свидетелей-современников генерала, никак не связанных друг с другом, сходятся в том, что он по складу своего ума был отнюдь не тираном, а гуманистом и филантропом, который по-своему заботился о тех людях, которые так или иначе от него зависели.

Вот один из наглядных примеров.

После русской-турецкой войны 1877—78 гг. в России разразился очередной экономический кризис. Одним из следствий стало то, что разорвались привычные цепочки, по которым промышленники и предприниматели сбывали свои товары. Заводские склады стояли полные, рабочие оказались без работы. В немалой степени это отразилось и на Мальцовском округе, который зависел от внешних заказов.

Тогда, как пишет С. С. Филиппов, Мальцов решил заняться земледельческими машинами и орудиями. Под руководством специалиста В. В. Алле-младшего на Людиновском и Радицком заводах стали производить паровые, конные и ручные молотилки, веялки, сеялки, крупо– и просорушки, конные приводы, локомобили, плуги, бороны и др. В Любохне, где ранее действовали сахарорафинадный и винокуренный заводы (они закрылись, не выдержав конкуренции), генерал запустил бумажную фабрику. Для неё он приобрел универсальную бумажную машину, с помощью которой можно было изготавливать все сорта бумаги, от папиросной, писчей, почтовой, плановой, оберточной и до картона включительно. Там же, в Любохне, Мальцов открыл фаянсовую фабрику. При Любохонском шлюзе на реке Болве появились большие мельницы и лесопильня. Их использовали для изготовления бумажной, древесинной и фаянсовой масс.

Вероятно, всё это делалось далеко не для того, чтобы увеличить прибыль Товарищества. На устройство новых производств Мальцов тратил сотни тысяч своих средств, не имея при этом вовсе никаких гарантий, что они когда-нибудь окупятся. Как писал современник Мальцова В. К. Струкалич, в 1881—1882 гг. из огромной суммы, затрачиваемой на постройку земледельческих орудий, вряд ли более 20 процентов поступило обратно в заводскую кассу…

В эти годы главной задачей генерала было – занять людей в сложное время, не допустить роста безработицы.

Забегая чуть вперёд, заметим, что этих усилий оказалось недостаточно. Мальцова будто бы преследовал злой рок. Один за другим на его предприятиях вспыхивали пожары. В Радицком заводе сгорела малярная с новыми товарными вагонами, в Людинове – средняя часть литейной. Сгорел и Ивано-Сергиевский завод, а Утриловский рельсопрокатный завод в разы сократил свою деятельность. Безработных становилось всё больше…

Тут ещё и недавняя война отозвалась эхом. В Дятькове все относительно свободные жилые и заводские дома Мальцова были заняты ранеными. За ними нужно было ухаживать – а это тоже расходы, и немалые…

Тогда генерал взял крупный заем в Тульском банке и начал ходатайствовать, чтобы ему разрешили наделить горнорабочих мастеровых землёй. Такое разрешение было дано, но только к 1889 году все рабочие, которые нуждались в наделах, их получили. У людей появилась, какая-никакая, но возможность прокормить себя независимо от заводов.

«Заботился, как отец родной…»

Несмотря на то, что мастеровые были достаточно прочно привязаны к заводам, социальные условия на Мальцовщине были в целом неплохие, если сравнивать с другими заводскими округами. Об этом писали и Немирович-Данченко, которого мы уже не раз цитировали здесь, и другие авторы – в частности К. Жерве, М. Межецкий и другие. Мальцов многое сделал для того, чтобы улучшить жизнь и быт своих рабочих и их семей, насколько это было возможно в реалиях того времени. Давайте же скажем об этом чуть подробнее.

Дома из красного кирпича

В отличие от демидовских времён, когда заводские рабочие жили в тёмных бараках, при С. И. Мальцове вокруг предприятий вырастали целые районы-кварталы из каменных домов и множества сопутствующих служб.

Немирович-Данченко о Дятькове: «Величавая аллея вековых берез ведет к главному подъезду… Отсюда видна часть села с большою белою церковью, стоящею на холме, и строениями гуты, из которых клубился дым, подымаясь прямо к безоблачному, ясному небу… Еще дальше виднелись каменные и деревянные дома местных крестьян, выстроенные на широкую ногу. Это скорее напоминает уездный городок, чем село, заброшенное в глуши и живущее только одним хрустальным производством. Большия двух этажные кирпичные здания больницы, конторы, магазина, две крестообразно пересекающияся, улицы обставленные хорошими постройками, кучи детей на улицах, обилие воздуха и простора – производят чрезвычайно светлое впечатление».

То же самое, в значительной мере, относилось и к другим центрам Мальцовщины – Людинову и Песочне. Генерал на свои средства возводил одно– и двухэтажные деревянные и каменные дома на несколько семей, где позже жили мастеровые. Если же рабочие строились самостоятельно, им выдавали лес и кирпичи – часто в рассрочку, причём остатки долга (доходившие до 300 рублей) порой просто списывались.

Жилье на Мальцовщине обходилось недорого – собственного леса было много, глины и песка, из которых в печах выжигали кирпичи, тоже хватало за глаза. И сегодня (позволим себе небольшое лирическое отступление) в бывших генеральских владениях можно увидеть дома XIX века, которые выделяются характерной краснокирпичной кладкой. Они пережили и революцию, и войны, и теперь напоминают о давно ушедшей эпохе…

О больницах и «сельтерской»

Мы много писали о тех технических новшествах, которые генерал внедрял на своих заводах и фабриках. Всё это так. Но, тем не менее, по большей части здешнее производство было основано на ручном труде. Часто – в очень тяжёлых и вредных условиях.

Публицист А. П. Субботин так писал о дятьковских рабочих:

«…обстановка… на дятьковском стеклянном заводе, как и на всех заводах такого рода, убийственная: во-первых, чрезвычайно резкие переходы температуры зимой – с +40 до -25°С. Рабочие выбегают из гуты по морозу в легкой одежде, подвергаясь вредным влияниям. Летом рабочие не могут долго работать и должны очень часто выбегать на воздух, от этого и заработок их меньше. В шлифовальном отделении шум сотен колес, которые режут и шлифуют стекла, способен подвергнуть человека слабонервного в обморок. Мелкая стеклянная пыль, которая выделяется во время шлифования, осаждается на легкие и режет их, поэтому те мастера, которые работают дольше других и делают более глубокие грани, имеют вид очень истощенный и удручающий».

Также нередки были производственные травмы и тяжёлые несчастные случаи, вплоть до смерти мастеров.

Всё это побудило С. И. Мальцова организовать в своём округе собственную систему здравоохранения. Практически при каждом более-менее крупном заводе действовали больницы и приемные покои: в Дятькове, Людинове, Песочне, Хотькове, Радице Паровозной, Радице Стеклянной, Ивоте и Знебери.

Наиболее хорошо оборудованные больницы были в Людинове и Дятькове. В их штате числились врач, несколько фельдшеров, повивальная бабка. Рабочие, трудившиеся при небольших заводах, могли обращаться за помощью к фельдшерам, которые обязаны были помогать и на дому.

Интересно отметить, что на мальцовских заводах шесть лет проработал врач П. А. Доброславин, известный впоследствии как основоположник гигиены труда и профессиональных заболеваний в России.

Ежегодно заводчик тратил на здравоохранение в своём округе 35 – 40 тысяч рублей. Но для самих рабочих и их семей лечение оставалось бесплатным.

О здоровье своих людей Мальцов заботился и другими способами. Так, для мастеровых, находившихся в особенно сложных условиях, генерал впервые в России ввёл 8-часовой рабочий день.

С. С. Филиппов вспоминает, как физически слабых и истощенных Мальцов за свой счёт отсылал на хутора – где рабочие могли отдохнуть, поправить здоровье на свежем воздухе и набраться сил на свежем молоке. Хуторов (своеобразных мальцовских «санаториев») было шесть: Манинский, Любохонский, Гололобовский, Крапивенский, Песоченский, Славенский.

Действовала налаженная система соцобеспечения – генерал выплачивал пособия и пенсии пострадавшим на производстве, а также старикам, вдовам и сиротам.

Одним из очередных нововведений стал построенный в Людинове завод «сельтерской» (газировано-минеральной) воды. Рабочие могли пить её в неограниченном количестве во время своих смен.

Кроме того, и сам Сергей Иванович не гнушался помогать простым людям. По свидетельству С. С. Филиппова, во время эпидемии холеры в 1853—54 гг. он собственноручно оттирал холерных в Людинове, в 1867 г. посещал тифозных в Ивоте и Стари.

Школы и «университеты»

Как уже было сказано выше, генерал получил хорошее образование – сначала дома, потом в Школе, да и после в течение жизни он постоянно продолжал учиться. Кругозор его знаний поражал воображение. Филиппов вспоминал:

«Он точно определял причины при расстройстве и нарушении правильных действий разнороднейших приборов и аппаратов с их детищами, применявшихся и работавшими на его заводах. Например: доменных печей, прибора траллес – определявшего крепость спирта, пресса, выжимающего растительное масло или свекловичный сок на сахароваренных заводах, центрифуги там же, пирометра, измеряющего в печах высокую температуру; затора сусла в винокуренном и пивоваренном деле; парового молота в кузнице, телеграфного аппарата, воздухонагревательного рекуперативного аппарата и тому подобное…»

Со всем этим Сергей Иванович, конечно же, прекрасно понимал, насколько важно дать хорошее образование рабочим, чтобы обеспечить дальнейшее развитие промышленного округа.

Ещё в 1842 году, по примеру своего отца, Мальцов открыл при Верхне-Песоченском заводе школу, где детей мастеровых учили чтению и письму по-русски, а преподавателями были священнослужители.

Позже в Песочне же появилось двухклассное образцовое училище Министерства народного просвещения, где обучалось более 300 учеников. С. И. Мальцову оно обходилось до 5000 руб. ежегодно.

В Людинове была открыта школа, вмещавшая 154 ученика – там учили читать, писать, Закону Божьему и четырем правилам арифметики. Также при Мальцове в Людинове появилось пятилетнее министерское техническое училище; его уважительно называли «университетом».

В Дятькове школа размещалась на двух этажах большого трехэтажного здания. В ней обучалось 260 мальчиков, а также 85 девочек (последние только из зажиточных семей). Обучение длилось три года, а программа приближалась к образцовому трехклассному училищу.

Была здесь и своя специализация. Например, в дятьковской школе, работавшей при хрустальном заводе, делали особый упор на развитие художественных навыков у воспитанников, а в Людиновском училище готовили больше мастеров-литейщиков и специалистов по металлообработке.

Аскет в генеральском звании

Нужно, наконец, немного отвлечься от дел и сказать о том, каким был С. И. Мальцов в быту. Точнее всего его описывает определение «аскетичный». Несмотря на то, что генерал располагал внушительным состоянием, которое теоретически мог бы тратить в своё удовольствие, он так никогда не делал. Возможно потому, что с самых ранних лет он расставил для себя другие приоритеты: сначала делать дело, а потом уже можно и о себе подумать.

Как вспоминали абсолютно все знавшие Сергея Ивановича, ему в принципе не было свойственно стремление к роскоши и склонность к вредным привычкам. Он не употреблял спиртного, не курил, не требовал каких-то изысков в еде. Традиционный костюм, в котором ходил Мальцов, мало чем отличался от униформы его же мастеровых – суконный казакин (пальто) и панталоны, заправленные в сапоги. Так, например, он позировал в знаменитом петербургском фотоателье Левицкого, и таким же его изобразил на своей картине людиновский художник В. О. Хованский.

На личные расходы, включая содержание дома, продукты и даже заграничные поездки, генерал тратил в год не более 6 тысяч рублей. По меркам столичной знати, привыкшей прожигать миллионы, – гроши. Аскетизм генерала из Петербурга казался какой-то блажью.

Немирович-Данченко так передает, что говорили о Мальцове «наверху»: «Люди, благородно проживающие свои доходы на интернациональных публичных женщин, на разгул столичнаго хамства, проигрывающие в карты кровь и пот народа, чуть не с ужасом говорят о Мальцовском крае и о самом Мальцеве: „Помилуйте, это – маниак; его место здесь, а он, как простой мужик, забился в деревню и живет там с крестьянами; это – самодур какой-то, социалист!“ И еще каких только эпитетов не прибирают эти господа. Зачем он сам работает, кому нужен его личный труд? Он мог бы тратить миллионы, играть роль при дворе, а довольствуется тем, что дает ему сельская жизнь. Он трудится так, как человек, которому есть нечего…»

Такой же сдержанности генерал требовал и от своих управляющих.

Заведовавший Хотьковским и Рессетинским заводами И. В. Бабкин вспоминал, как Сергей Иванович выговаривал ему за, как ему казалось, чрезмерную роскошь в доме:

«Стали чай кушать. К чаю было подано трёх сортов варенье и белый хлеб. Он пил с вареньем, и всякий раз брал разное. Потом вышел на балкон к собравшимся ребятишкам. Они кричали ему «Ура!»

…Недоволен был, что в комнате у меня не убрана была мебель, посуда фаянсовая и хрустальная стояла в двух этажерках. Недоволен, что к чаю подали три варенья, и тем недоволен, что квартира для меня просторна. Это всё было заметно по его лицу, и сказал он мне:

– Ты, братец, живёшь тут помещиком.

А я, не стесняясь всего этого, сказал:

– Мне так и должно, по тому, что у меня по делу конторскому бывают помещики и купечество. Я их принимаю за свой счёт, угощаю. Бывают священники, исправник и становой пристав проездом. Я должен же принять и предложить чай или обед, а иногда и ужин, и ночлег…»

А вот, кстати, чуть ранее Бабкин пишет о том, какая обстановка была у самого генерала в кабинете:

«…в углу одно распятие, к окну письменный стол, в углу кровать: матрас, подушка и только…»

Не особо-то похоже на обстановку, достойную миллионера, как вам кажется?

С раннего утра и до позднего вечера в гуще заводских дел. То в Дятькове, то в Людинове или Песочне, а там глядишь – в Любохне, Хотькове или Радице оказался. Застать генерала на одном месте было непросто.

О распорядке дня своего бывшего начальника Семён Филиппов писал:

«С. И. Мальцов, будучи в своих владениях, всё рабочее время дни всегда проводил в занятиях и даже более того, так как утренний час перерыва за стаканом чая, вел сам иностранную переписку, которой было много. Он был пунктуально точен относительно использования рабочего времени: утром до звонка, призывающего на работу, к дому его подавалась верховая лошадь, на которую он во время продолжавшегося еще звонка садился и отправлялся на занятия и заканчивал их последним звонком…»

Конечно же, обычные мастеровые всё это видели – что барин не просто штаны протирает где-то в конторе, а работает, засучив рукава, вместе с ними. Видели и проникались глубочайшим уважением. Да и он сам воспринимал их не как какую-то серую массу, но – как товарищей по труду. Это словосочетание он не раз и не два использует в своих письмах к близким помощникам и управляющим заводами.

Возможно, такое отношение объясняется и тем, что только на заводах Сергей Иванович находил понимание и уважение, которых не видел внутри собственной семьи?.. И здесь мы подходим к главной драме в жизни генерала, которая в итоге привела к крушению всех его надежд…

Семейная драма

Мы уже немного коснулись этой истории чуть раньше, упомянув, что в 1836 году Сергей Иванович женился на княжне Анастасии Урусовой, 18-летней дочери покойного генерал-майора князя Н. Ю. Урусова. Как и его отец когда-то, Мальцов взял первую красавицу Петербурга. И до какого-то момента всё было хорошо. Сергей Иванович ездил за границу, решал деловые вопросы, и в целом, можно сказать, вёл жизнь просвещённого промышленника-миллионера. Анастасия Николаевна блистала в свете – она выделялась не только красотой, но также и умом, и умением очаровать почти любого собеседника. «А. Н. Мальцева была остроумна, и ей ничего не стоило подчас прибегать к острому словцу, чтобы той или другой личности не давать делать лишнего шага к придворной интимности», – вспоминал о ней князь В. П. Мещерский. Её принимали при дворе, где она сошлась с великой княжной, а позже и императрицей, Марией Александровной, со временем став при ней не только фрейлиной, но и доверенным лицом, и даже близкой подругой. Фрейлина императрицы Анна Вырубова вспоминала в своих мемуарах: «Неужели Императрица Всероссийская не имеет права иметь друга! Ведь у Императрицы Матери был друг – княгиня А. А. Оболенская, и Императрица Мария Александровна дружила с госпожой Мальцевой…»

Как видно, «карьера» при дворе у Анастасии Николаевны шла лучше некуда. В семье тоже – одно пополнение за другим. В первые тринадцать лет брака у Мальцовых родилось пятеро детей: Иван (умер в младенчестве), Мария, Сергей, Иван, Николай.

Всё изменилось в 1849 году, когда Сергей Иванович, поняв, что не может совмещать заводские дела и службу, подал в отставку и уехал из светского Петербурга в Дятьково.

Для жены это стало глубоким шоком. Можно представить, каково было бы петербургской княжне перебраться куда-то в глушь… Ведь Дятьково в то время оставалось небольшим сельцом, где кроме стекольной фабрики и рабочих слобод не было, по сути, ничего.

Переезжать куда-либо она наотрез отказалась – предпочла остаться вместе с детьми (старшей Капитолине на тот момент было 10 лет, а младшим и того меньше) в столице.

Мальцов утверждал, что он звал жену к себе, но он повела себя «бесстыже, отказалась из личных видов исполнять обязанности жены», «нанесла семейству непоправимый нравственный вред». Со всем этим муж полностью прекратил выплаты на ее содержание.

Здесь напрашивался единственный выход – развод. Но для Анастасии Николаевны он был крайне невыгоден, поскольку после этого она бы осталась почти без средств к существованию. Привыкшая к роскошной жизни жена Мальцова на такое согласиться никак не могла.

Вместо этого она включила «административный ресурс», задействовав своих влиятельных покровителей в лице императрицы, а через неё – и императора Александра II. Также определённое участие в этом деле принял и её брат Сергей Урусов, занимавший пост министра юстиции.

В 1873 году сам император, вступившийся за любимую фрейлину своей жены, через министра путей сообщения А. А. Бобринского пригрозил Мальцову, что если тот не пойдёт на уступки жене, правительство расторгнет с ним контракт на поставку подвижного состава. И это при том, что все бумаги давно уже были согласованы и утверждены!..

Сопротивляться такому давлению (по сути – шантажу) было невозможно. Сергей Иванович был вынужден согласиться на предложенные условия – выплачивать жене и младшей дочери по 36 000 рублей ежегодно, а остальным детям по 2000 рублей.

В 1875 году генерал обратил всё своё имущество, в том числе и недвижимость в столицах, в паи Мальцовского промышленно-торгового товарищества. Распоряжался им он почти единолично. Это не понравилось уже его детям. Сын Иван, беря пример с матери, обратился к Александру II, чтобы тот надавил на Мальцова. Подействовало. Император потребовал от Сергея Ивановича, чтобы внёс в устав Товарищества пункт об обязательных выплатах в пользу жены и детей в размере 60 000 рублей в год…

Что тут скажешь? Судов, препирательств, скандалов, разборок и интриг здесь было столько, что они одни могли бы стать сюжетом для авантюрного романа. Дошло до того, что родственники (по инициативе Анастасии Николаевны) пытались представить С. И. Мальцова выжившим из ума самодуром, который не способен самостоятельно вести дела. Его надлежало под опеку…

В то время заводчик горько жаловался своему другу Игнатию Гедройцу, который служил в то время мировым судьей в Любохне: «Слышали? Под опеку меня… Знаете же Вы мою жизнь. Жил как все, при дворе бывал. А этот двор, в лице жены Александра II, забрал мою жену: она подружилась с больной императрицей и бросила меня. Бунтовал – коситься начали. Забрал ребят, приохочивал к работе. Ничего не вышло: волком глядели, выросли – бросили. Шаркают там по паркетам, но это не беда, и я когда-то шаркал, а ненависть ко мне затаили. Жил я по-своему, а деньги посылал им, много они заводских денег сожрали, и все мало. Выросли, поженились, и все им кажется, что с заводов золотые горы получать можно, не понимают, что если ты из дела берешь, то туда же и клади, всякое дело кормить надо… Поторопились объявить подопечным – я де самодур, выжил из ума, растрачиваю детское добро. Законным порядком этого бы им не провести, так через маменьку высочайшим повелением…»