Текст книги "Грани “русской” революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное"

Важнейший момент в этом и других выступлениях – об общей ответственности за войну, и общей выплате «кровавого налога». Лордкипанидзе в очередной раз напомнил Съезду, что требование армии от тыла – «чтобы всё возможное для усиления боеспособности армии было сделано в ближайшее время». Одна из скрытых причин дальнейших событий – фактическое предательство тылом своей армии. Весь тыл, можно сказать, в самом скором времени дезертировал, а затем его примеру последовала и армия. Только этим можно объяснить, что лжец Крыленко так скоро стал исполняющим обязанности Главнокомандующего – после того, как с его согласия и на его глазах был убит настоящий Главнокомандующий генерал Духонин (270).

Следующим выступил бундовец и представитель 60‐ты-сячного гарнизона Екатеринослава Арсон [85]85
  Арсон Соломон Иосифович (1883–1938) – имел незаконченное высшее образование. После гражданской войны вступил в ВКП(б). Работал в Наркомате финансов Украины. Занимался государственными займами. На момент ареста занимал должность начальник отдела финансирования внутренней торговли и заготовок в Наркомате финансов СССР. Расстрелян за участие в контрреволюционной террористической организации.


[Закрыть]. Он посмеялся над предложением Ленина: прежде чем что-либо делать, сначала установить у себя социализм. «Спорить с этим я не могу и не хочу. Я только попрошу отсрочки у наших товарищей слева ещё лет на пятьдесят для водворения социализма». Им также в смехотворном ключе представлены методы, предложенные Лениным для достижения социализма: устройство социализма от ленинцев предполагает разрыв «сепаратного мира» со своей буржуазией и самоопределение всех имеющихся в России «наций». Пародийно встав на точку зрения большевиков, он привел два примера: «Когда к нам явилась депутация от украинцев с просьбой разрешить им устроить в Екатеринославе 22 мая национальную украинскую демонстрацию с ружьями [86]86
  Вероятно, ошибка в стенограмме. Скорее всего, было применено слово «оружие», а не «ружья».


[Закрыть] в руках, то наш Совет Рабочих Депутатов, в который входят главным образом украинцы, заявил, что он решительно ничего не имеет против праздника, с чьей бы стороны он ни происходил, но устраивать национальный праздник с ружьями в руках они не позволят. Это ли не притеснение самоопределения народов? Мы имеем еще следующий факт. Когда Московский Совет Р. Д. в ответ на предложение Бунда постановил, что никакие национальные войсковые организации не должны существовать, то этим Московский Совет Р. Д., отняв шовинистическую мечту евреев, посягал на самоопределение еврейской нации».

От меньшевиков-интернационалистов напоследок высказался Бер [87]87
  Бер (Бэр, Гуревич) Борис Наумович (1889–1939) – в социал-демократическом движении с 1900‐х, публицист. С 1905 г. социал-демократ, меньшевик. До Февраля находился в эмиграции. Член ВЦИК 1‐го созыва, Позже – член Главного Комитета Украины. Арестован в Харькове в 1920 г., выслан в Грузию. В 1921–1922 гг. работал в Харькове и в Москве. В 1922 г. вместе с членами московской организации меньшевиков вновь арестован. Перед арестом – заведующий статистическим бюро Госплана. Затем – беспрерывные ссылки до 1934 г. В 1934–1937 гг. жил в Гусе-Хрустальном и в Воронеже. Арестован в 1937 г. Погиб во время следствия во Владимирской тюрьме.


[Закрыть], который посчитал важным зафиксировать позицию микрофракции: против восстания в данных обстоятельствах. При этом мы «не отказываемся в известных случаях применить этот метод там, где мы считали бы целесообразным восстание». Против призывов к неподчинению, но также и против политической агитации за наступление. Большевистское предложение о перекройке всей карты Европы на основе самоопределения Бер определил лишь как средство продлить войну. Он повторяет с некоторым элементом новизны то, что уже звучало не раз: «Борьба с войной за гражданский мир против империалистских правительств ослабляет военные силы данной коалиции и в известном смысле содействует империализму противной стороны. Что же, вы прикажете им отказаться от этой борьбы с империализмом?» Если нет, то каков же третий путь? Он прост: мобилизовать силы в борьбе за мир. Каким образом, Бер сказать не смог.

С заключительным словом по вопросам войны и мира выступил Дан (88), который вновь обратил внимание на тактику ультиматумов, которую большевики применяли всюду, в том числе и при обсуждении данного пункта повестки дня. В порядке этой тактики Ленин и Троцкий предложили вопрос о достижении мира и подменили его вопросом о сепаратной революционной войне, которая не будет империалистической. «Они вам не обещают мира, они вам не говорят, что их тактика приведет к миру, – они вам рекомендуют тактику, которая ведет к затягиванию, к бесконечному продолжению войны и к приданию ей только другого характера». «Большевики применяют в политике двойную бухгалтерию – одну для себя, другую для масс». Используются демагогические приемы для подчинения стихии масс: «стихийное тяготение к миру, к своему дому, к своей земле используется для тактики, которая ничего общего с этим стремлением к миру не имеет, для тактики, которая имеет [последствием] революционную войну, с которой ничего общего не имеют, которой не признают, которую, несомненно, отвергнут те десятки миллионов солдат, которые утомлены сейчас войной и ищут возможность возвратиться домой. Мы должны эту тактику безусловно отвергнуть». Мартов (46) также предлагал почти то же самое: ввиду отчаянного положения решиться на самоубийство.

После перерыва в заседаниях Дан зачитывает выработанную фракциями меньшевиков и эсеров (большинством съезда) резолюцию, которая оценивает войну как империалистическую, которая ставит на грань гибели русскую революцию: «Всероссийский Съезд признает: 1) что окончание войны путем разгрома одной из групп воюющих сторон послужило бы источником новых войн и ещё более усилило бы рознь между народами и довело бы их до полного истощения, голода и гибели: 2) что сепаратный мир усилит одну из борющихся сторон, даст ей возможность одержать решительную победу над другой, усилит захватные стремления господствующих классов, не освободит Россию от тисков мирового империализма и затруднит международное объединение трудящихся, а потому Съезд категорически отвергает всякую политику, на деле направленную к осуществлению сепаратного мира или его преддверия – сепаратного перемирия». Демократы всех стран призываются присоединиться к лозунгу «мир без аннексий и контрибуций, на основе самоопределения народов», к воссозданию революционного интернационала и проведению международного социалистического съезда. Правительство призывается к пересмотру союзных договоров с целью всеобщего отказа от захватнической политики. Провозглашается необходимость усиления армии, пока войне не положен конец, а вопрос о наступлении отнесен к чисто военно-стратегическим (неполитическим).

Проект резолюции меньшевиков-интернационалистов, зачитанный Бером (206), мало чем отличался от проекта большинства, лишь определив причины неуспеха продвижения к миру, который «объясняется лавированием между политическим расчетом за революционное пробуждение народных масс во всех воюющих странах и компромиссами, боящимися испугать империалистические правительства отчетливой постановкой вопроса о мире и оттолкнуть связанные с этими правительствами социал-националистические партии». Попытка наступлением поднять боеспособность армии и остановить её дезорганизацию «содействуют усилению контрреволюции, делающей из наступления очередной лозунг борьбы с демократией». Общий призыв – стать третьей силой, опирающейся на революционные элементы в воюющих странах.

Проект большевиков зачитал Преображенский (354). Констатированы: отказ союзных стран от мира без аннексий и контрибуций, провал Временного правительства в деле достижения мира, попытка надеждами на дипломатию отвлечь народные массы, «проповедь наступления со стороны России неразрывно и явно для всего народа связана с фактической поддержкой империалистических целей войны и её затягиванием в интересах русской и “союзной” буржуазии».

Фактически большевики противопоставили себя не только Временному правительству, но и Съезду, который отверг их позицию: «Политика эта становится тем более губительной, что, ставя на карту миллионы жизней русских граждан и всё будущее трудящихся классов России во имя чуждых им целей, она уже привела к возрождению политики насилия в армии (расформирование полков, аресты за речи, предание суду и т. д.), внесла в её среду раздор, усилила контрреволюционные элементы за счет революционных, создала почву для бонапартизма и фактически свелась к борьбе всеми мерами против наиболее революционных и интернационалистических элементов армии». При этом они требовали, чтобы Съезд взял власть в свои руки.

Вторую большевистскую резолюцию – о мире без аннексий – зачитал Шаумян[88]88
  Шаумян Степан Георгиевич (1878–1918) – армянин, из семьи приказчика. Окончил Тифлисское реальное училище (1898). В 1899 г. организовал первый в Армении марксистский кружок. В 1902 г. – один из организаторов Союза армянских социал-демократов, вошедшего в состав РСДРП. В 1900 г. поступил в Рижский политехнический институт, в 1902 г. исключён за участие в революционном движении, эмигрировал в Германию. В 1903 г. познакомился с Лениным. Окончил философский факультет Берлинского университета (1905), перевёл на армянский язык ряд произведений Маркса, Энгельса и Ленина. Один из руководителей Кавказского союзного комитета РСДРП, участвовал в создании и руководстве бакинской организации РСДРП(б) (с 1914). После Февраля – председатель Бакинского Совета. После Октября назначен Лениным чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа. С апреля 1918 года председатель Бакинского СНК. Расстрелян в числе 26 бакинских комиссаров англичанами и эсерами. На месте их захоронения при эксгумации в 2009 г. тело Шаумяна не было обнаружено.


[Закрыть]. В ней констатировались претензии воюющих сторон на Эльзас-Лотарингию, Познань. Галицию, Хорватию, Боснию, Ирландию и т. д. и объявлялось о том, что большевики являются противниками сепаратного мира, который даст преимущество одной из империалистических сторон. Констатировалось, что «нельзя выйти простым отказом солдат одной страны от войны», а также, что возвращение к довоенным границам не будет означать мира «без аннексий». Вместо этого требовался глобальный пересмотр границ: «право каждой нации самостоятельно и свободно определить своё присоединение к тому или другому государству или решить о своём независимом государстве, должно быть применено не только к русской Польше, Эльзас-Лотарингии, Армении, занятым войсками воюющих государств, но и к Богемии, к Хорватии, Познани, так же как и [ко] всем колониям, к Египту, Марокко, Алжиру, Триполитании и т. д.». Подобное требование, очевидным образом превращало войну в вечную – такие условия никакими мирными переговорами невозможно было бы достигнуть. Но большевики упорно следовали своему догмату – их интересовала не судьба Отечества, а мировая революция. И поэтому в дальнейшем они продемонстрировали пересмотр границ только России – с воей политикой позволили расчленить её, в одних случаях предоставив частям Империи суверенитет, в других случаях – конфедеративную автономию. А пока они не рисковали за пределами своих партийных сборищ декларировать превращение войны империалистической в войну гражданскую и требовать поражения собственного правительства в войне.

Баллотировкой была принята резолюция большинства. Данные голосования не оглашались.

18 июня 1917 наступление началось, и Церетели, видевший свою миссию в беспрерывных речах с трибуны, не смог удержаться от искушения и выступил на Съезде в очередной раз. Он зачитал сообщение о положении на фронте, снабдив их восторженными комментариями, хотя за один день никаких существенных событий не произошло. Ясно было лишь одно: противник не собирается сдаваться и уступать, а кровь полилась рекой. Будучи крайне далекими от фронтовой жизни, Церетели и выступившие за ним в том же духе Чернов (102) и Скобелев (100), не могли понять, как они дискредитирует Временное правительство и Советы, предполагая, что теперь солдат умирает не за «империалистические интересы», как раньше, а за «всеобщий мир». В действительности фронт очень быстро исчерпал материальные и человеческие ресурсы для наступления, а тыл не дал ему необходимого для победы, предполагая именно этот «всеобщий мир» – каждый для себя. Понесенное Россией поражение лета 1917 г. при большевиках обернулось военной катастрофой:

всё, ради чего действительно стоило проливать кровь, было отнято у России – и это была плата за измену Вере, Царю и Отечеству.

Разрушение армии

Целью февральских революционеров, последствий которой они не осознавали, было полное разрушение армии. Началось оно с Приказа № 1, который предполагался для Петроградского гарнизона и гарантировал невозможность использования солдат для подавления антигосударственного мятежа депутатов Думы и генералов Генштаба. Тем не менее усилиями большевиков этот приказ, разрушавший дисциплину и обеспечивший массовое дезертирство, распространился на всю армию и дезорганизовал её. Лишь некоторые части сохранили боеготовность.

Поскольку на фронтах наступило затишье (все планы весенне-летней кампании были сорваны февралистами), военный министр Гучков провел демобилизацию солдат старше 43 лет, а тех, кому было от 40 до 43 лет, частью отправил в длительный отпуск для проведения посевной. Отпущенные 10–15 % этого контингента должна была вернуться, чтобы в отпуск была отправлена следующая часть, и так далее. Но солдаты не хотели возвращаться до уборки урожая. После отставки Гучкова пост военного министра занял Керенский, который решил бороться с развалом армии задействованием её в масштабных наступательных операциях. В связи с этим все отпуска были отменены, отправленным в отпуск было предписано вернуться в свои части. Отпускники возвращаться не хотели, а те, кому отпуск был отменен, роптали, потому что тоже имели свои хозяйства, и некому было засеять поля и собрать урожай.

Пытаясь отчасти нивелировать последствия самовольного приказа Петросовета, Керенский выпустил Приказ № 8, названный «Декларация прав солдата». Несмотря на подтверждение безоговорочной власти начальников в условиях фронта, всякого рода «послабления» самовольно распространились от тыловых и прифронтовых частей на всю армию, чему вновь способствовали большевики, систематично занимаясь разложением армии, которая в своей массе их не поддерживала.

Свою лепту в разрушение армии внес и I Съезд Советов, который подготовил в рамках обсуждений военной секции резолюцию о правах солдата, а потом вынес её на пленарное заседание. Представил эту резолюцию Съезду Венгеров[89]89
  Венгеров Всеволод Семёнович (1887–1938) – и з профессорской семьи. В 1905 г. поступил в Петербургский университет. Учился сначала на естественном, а потом на юридическом факультете. В 1905 г. и 1907 г. подвергался арестам за принадлежность к РСДРП и антиправительственную пропаганду среди крестьян, отбывал тюремное заключение. В 1911 г. был арестован за участие в студенческом движении, выслан в Вологду до 1913 года. После чего возвратился в Петербург, закончил образование и поступил на службу помощником присяжного поверенного. Также был юрисконсультом в «Правде» и других изданиях. В 1914 г. призван на нестроевую службу. С 1917 г. – меньшевик. После Февраля – член исполкома Петросовета. После Октября занимал мелкие хозяйственные должности, в 1919 г. отошел от меньшевиков, в 1920 г. принимал участие в гражданской войне на стороне «красных». Затем снова на хозяйственной работе. С 1923 г. подвергался ссылкам в Нижний Новгород, Коканд, Каркаралинск. Расстрелян.


[Закрыть]. Задачей резолюции было «исправление» (усугубление вреда) Приказа № 8. Если Керенский предполагал для солдат политические свободы во внеслужебное время, то Советы потребовали отменить это ограничение: «право каждого военнослужащего участвовать во всякого рода собраниях и устраивать собрания. Ограничение свободы слова “внеслужебным временем”

должно быть уничтожено». «Исповедовать свои взгляды» (то есть вести пропаганду) солдату хотели предоставить также и в окопах.

Участники заседаний секции много спорили по поводу отмены положения, что начальник может в боевой обстановке принуждать к исполнению приказа силой. Но к окончательному решению не пришли. И поэтому в резолюцию была внесена нелепость, которая толковалась однозначно: «Право начальника применять вооруженную силу против подчиненных, не исполняющих приказаний (п. 14), должно быть исключено из декларации». Сам факт исключения этого пункта означал не «фигуру умолчания», а прямую отмену указанного здесь права начальника. Жизнь разрешила этот вопрос: силу в боевой обстановке стали применять солдаты в отношении своих начальников.

В резолюции оспорено исключительное право начальника при назначении на должности и при отстранении от должности. Предлагалось сменить порядок: «органам солдатского самоуправления предоставляется право отвода и аттестации начальствующих лиц, а также право участия в управлении армией на основаниях, точно указанных в организационном уставе».

Если Керенский отнял у офицеров денщиков, то Советы отняли даже вестовых, допуская их наличие только в боевой обстановке и при утверждении «соответствующим комитетом». Снималось последнее из оставшихся дисциплинарное взыскание – постановка под ружьё. Даже добровольное приветствие военнослужащих отменялось, ибо «это демократическая армия».

Самая масштабная реформа, которую предполагали Советы, – это подчинение только непосредственному начальнику, а также снятие всех различий между «старшими» и «младшими» – эти понятия подлежали устранению. Подчиняться полагалось только в рамках служебных обязанностей. Солдат вне службы объявлялся таким же гражданином, как и все прочие: «солдат перестал быть особой кастой, – он просто техник, специалист своего дела».

Упразднялось значение воинского чина (звания): «фактически сейчас назначение на должности часто не стоит ни в какой связи с чинами данного лица. Мы имеем помощниками главнокомандующего поручика и подпоручика, но это случайное явление, а нужно, чтобы это явление не было случайным, чтобы оно не вызывало никаких трений, а было основным общим принципом строительства армии».

Отменялись привилегии гвардейских частей, сверхсрочники приравнивались к новобранцам. Наконец, упразднялось само понятие «офицер». Все военнослужащие должны были именоваться «солдаты», а все права и обязанности должны были определяться исключительно занимаемой должностью. Отменялись военные суды, допускалось лишь их временное сохранение с введением в них «демократического элемента». «Всякие особые виды уголовных наказаний для военнослужащих и особые меры заключения должны быть отменены».

Бакинский делегат Саакьян (91) высказал сомнение на счет вопроса о законности приказов начальников: «Ну, вот, офицер, который находится под известным контролем, – теперь он уже не офицер, а общее название: солдат, исполняющий определенные обязанности, – приказывает другому на фронте выполнить какую-нибудь обязанность. И вот этот обсуждает вопрос: контрреволюционно ли идти в разведку или нет. Вы здесь имели честь слышать, что наше наступление контрреволюционно. Этот отдельный пункт, – часть [Съезда] его совершенно ясно толковала, – что приказ о наступлении, как контрреволюционный, совершенно их не обязывает к наступлению. Дальше, для того, чтобы обсуждать вопрос: контрреволюционный ли шаг или не контрреволюционный шаг, обсуждающий по своим умственным и нравственным качествам должен быть всегда выше, чем тот, который этот приказ дает. У нас есть ли эта гарантия, не будет ли тогда возможности устраивать итальянские стачки и всегда искать по инстанции? Вот апеллируют к ротному комитету: этот контрреволюционный шаг я не выполню. Там нашли, что это не контрреволюционный шаг. Его это не удовлетворит. Надо дальше идти и, в конце концов, дойдет до вас, чтобы вы разъяснили, а когда вы разъясните?»

Доводы были убедительные, и слово «контрреволюционный» из резолюции вычеркнули. Но не вычеркнули из жизни. Повод для неисполнения приказа остался.

Донецкий делегат Калинин (биографических данных нет) указал, что в декларации не сказано ни слова о казачестве. Он напомнил, что некоторые казачьи полки отказались принимать присягу Временному правительству, потому что в ней было написано «солдаты». Его предложение сохранить наименование «казаки» было отвергнуто как деталь, которая будет рассмотрена когда-то потом.

Единственное, казалось бы, разумное решение секции – это отказ от выборного начала при замещении командных должностей. Но всё убила мотивировка: «должен получать высшую санкцию права на свое существование не из рук армии, а из рук всего революционного народа». Из этого следовало, что вообще все командиры, пока они соответствующей санкции не получили, лишены каких-либо прав управлять подчиненными. «Для того чтобы армия была подвижным аппаратом, способным во всякое время проявить свою боевую силу, она должна быть централизована. Мало того, необходима ответственность младшего начальника перед старшим, (…) но при демократическом режиме высший командный состав ответствен перед всем народом в лице революционного правительства. И, таким образом, вся армейская дисциплина возвращает власть в руки самого народа и от него воспринимает свое начало».

При выборности командиров, начались бы «демагогические выступления офицеров – они разлились бы могучим потоком по всей России, как только было бы принято выборное начало. Каждый офицер, который искал бы карьеры, не считаясь ни с чем, стал бы подделываться под толпу». Зато революционная демократия предоставляла право отвода органам солдатского самоуправления. Кроме того, солдатским комитетам предоставлялось право определять послужной список командира – представлять отзывы, «которые бы всесторонне рисовали личность и деятельность лиц командного состава». Также солдатским комитетам предоставлялась возможность быть полностью в курсе деятельности штабов (после чего о военной тайне можно было забыть) и даже участвовать в оперативном разборе операций. Также солдатскому самоуправлению планировалось передать всё, что не касается непосредственно боевой деятельности (после чего следовало ожидать развала снабжения, медицинской службы и пр.).

На Съезде не было сил, которые выступили бы против этого абсурда. Но были силы, которые хотели усугубления абсурда. Глашатаем этих сил вновь выступил Крыленко (95). Он объявил, что революционные армии всегда строились как повстанческие, в которых дисциплина заменялась идейной спайкой. Из чего следовало, что прежнюю армию надо уничтожить до основания, а в новой армии – ввести тотальный идейный контроль с удалением всех инакомыслящих элементов. Далее: «демократизация армии на демократических принципах находится в коренном противоречии с существом постоянной армии вообще». Поэтому все меры должны считаться временными, а целью иметь – полное уничтожение постоянной армии и замену её «всенародной милицией». По мнению большевиков, нужно такое построение армии, которое выражало бы «определенную организованную революционную волю демократических низов против всяческих контрреволюционных попыток». Тем более что «в большинстве своём командный состав нашей армии является заведомо контрреволюционным». Поэтому «мы считаем, что выборность командного состава вплоть до батальонного командира, не является тем, что может внести дезорганизацию в армию. На высших ступенях в тылу право отвода, аттестации командного состава, право ареста и судебного преследования против раскрытых контрреволюционных попыток и злоупотреблений, право в известных случаях иметь в своём распоряжении материальную силу для демократических организаций солдат».

Вопрос «о 40‐летних» вызвал на Съезде бурные дебаты. Трудно было без ущерба компенсировать решение Гучкова. Тем более что никакой пользы оно не принесло – значительная часть отпускников поехали не туда, где была острая нужда в рабочих руках, а только в свои хозяйства. Кроме того, многие отпускники просто остались в городах – либо ехать домой было далеко, либо собственного хозяйства не было, либо просто не хотелось возвращаться к сельскому труду. Хотя численность отпускников не была значительной, общее расстройство железнодорожного сообщения привело к тому, что солдаты запрудили вокзалы и захватили места в поездах. Приказ Керенского об отмене отпусков не торопились выполнять. На съезде сообщалось: «в Боровичах остановилось 500 человек и дальше не едут. Говорят, что мы по указанию Совета запахали землю больше, чем следует, чем могли. Нас отпустили для запашки этой земли и теперь, когда нужно собирать хлеб, нас оторвали и от этой земли и от уборки». В Петрограде скопились тысячи 40‐летних, которые даже организовались во всероссийский союз и предъявили претензии Съезду.

Делегатам было предложено только одно средство – организовать команды-дружины, которые будут отпускаться в распоряжение Крестьянского комитета и убирать поля не у одних отпускников, а у всех нуждающихся. Да, на фронте нужны были люди, но и в тылу тоже. При этом фронт мало кого привлекал – тыловые части были переполнены, и там было большинство 40‐летних. С другой стороны, это был тот контингент, который воевал с 1914 года и, бывало, по два года не получал отпуска. Фронт перенапрягался, а тыл почти не изменил привычного образа жизни. Армия истекала кровью и испытывала перебои в поставках не только боеприпасов и пополнений, но и продовольствия. А тыл ни в чём себе не отказывал.

Крестьяне справедливо говорили: нас отпустили не гулять. На то, чтобы максимально засеять поля, был положен огромный труд, а зачастую и личные сбережения – лишь бы урожай был больше. При этом хлеб признан государственной собственностью, и подлежит сдаче в полном объеме. Следовательно, это было задание государства, а не отпуск на отдых. Крестьянство предчувствовало голод и следующую за ней анархию, которая сметет и Советы, и правительство. Так оно и вышло совсем скоро.

На Съезде дошло до немыслимого – добрым словом вспомнили Николая Второго, который в 1916 г. приостановил дополнительную мобилизацию, чтобы дать крестьянам убрать хлеб. Это решение упоминалось в выступлениях делегатов трижды.

Виленкин (169) остроумно подметил: чем же определяется союз 40‐летних? Возрастом или нежеланием служить? Возраст, разумеется, в ответе на вопрос отпадал. Другие делегаты напомнили, что в отпускных документах срок отпуска был обозначен: до первого распоряжения начальства. В ответ крестьяне шумели: дайте убрать хлеб! без хлеба не может быть победы! Дружины, которые будут убирать урожай, не сделают того, что может сделать хозяин. Взамен вполне можно призвать в армию тех, кто прячется от призыва, уклоняясь от фронта под разными предлогами.

Ошибку надо было исправлять, признав вину правительства за необдуманное решение. Отпуска были прекращены для всех без исключения. И обделенными остались не те, кто должен был вернуться из отпуска, а те, кто отпуска не получил. Промедление с исполнением решения, а не недоговоренность в этом вопросе, действовали во вред армии. Но что же Керенский? Он объявил всем, кто задержится с возвращением дольше положенного срока, что их будут считать дезертирами (а это означало не только совершение преступления, но и лишение пайка семьи солдата). Съезд также решил вопрос резолюцией: приказ военного министра должен быть выполнен немедленно. Без всяких объяснений и извинений. И это значило: заметная часть армии утратила доверие к власти. Кому не дали собрать хлеб, те вряд ли готовы были идти в наступление и совершать подвиги.

Между тем, наступление велось в условиях, когда состояние армии было близким к катастрофическому. В ротах, где при старом режиме служило 200–250 человек, порой оставалось лишь 50–60 штыков. Пополнения не поступали. Народ явно был не с армией. Армия еще могла воевать, но народ, захваченный революционным брожением, воевать явно не хотел и предавал армию до тех пор, пока она сама не прекратила вооруженное сопротивление врагу. К концу июля полный провал наступления был обусловлен тем, что целые дивизии отказывались подчиняться и не исполняли приказа о наступлении.