Текст книги "Амнистия"

Глава двенадцатая

Местом явочных встреч Локтева и Руденко по воле следователя стала шашлычная «Вид на Эльбрус».

Явившись туда, Локтев окинул взглядом темноватый зал. Мутные витрины, пластиковые столы с потертыми столешницами и отбитыми углами, осыпающийся потолок и облезлые стены. И пахнет чем-то несъедобным. Кажется, половой тряпкой и мокрой собачьей шерстью.

Локтев почему-то затосковал.

Ну и мрак. Такое впечатление, что в этом заведении уже десять лет назад должен начаться капитальный ремонт, но по какому-то недоразумению это мероприятие все откладывается. Посетителей почти нет. Худая, как палка, женщина гложет куриную ногу. Какой-то старик со всклокоченной седой головой копается в тарелке пальцами, выбирая съедобные куски шашлыка. Пара мужиков за ближним столиком расфасовывают бутылку водки по пластиковым стаканчикам.

Конечно, более приятного места Руденко выбрать не мог, только эту забегаловку с тараканами. Локтев прошел за металлический турникет, отделявший кассу и стол раздачи от зала, пробил чек, составил на поднос порцию шашлыка, компот и овощной салат.

Он устроился за дальним угловым столиком и обнаружил, что через витрину шашлычной открывается вовсе не вид на Эльбрус. Хорошо просматривались не сияющие горные вершины, а узкий переулок, домик с облупившимся фасадом и обширная помойка за узкой дорогой. Локтев взял в руку вилку, развернул на столе свежий номер газеты.

Но так и не успел прочитать новости и попробовать здешнюю стряпню, в дверях появился Руденко.

Быстро прошагав зал, он отодвинул стул и упал на него.

– Ну, вы даете, Кактус…

Руденко с удивлением разглядывал лысую голову Локтева.

– Что это вы вдруг оголились?

– Жарко.

– А синяк под глазом откуда? Впотьмах на грабли наступили?

– Точно, на грабли, – подтвердил Локтев. – Скажите, вы не занимаетесь взрывом в ресторане «Домино»?

– Нет, не занимаюсь, – покачал головой Руденко. – Давайте к делу.

– Так я уже говорю о деле. Взрыв в ресторане…

– Что вам об этом известно?

– Проходил мимо, когда там рвануло. Кое-что видел.

– Туфта все это, не берите в голову, – Руденко резко взмахнул рукой и поймал в кулак муху. – Что вы могли видеть? Взрывом занимается ФСБ. Кажется, одна радикальная организация националистов хочет взять на себя ответственность за этот петрушку. Хозяин забегаловки – лаврушник. То ли армянин, то ли азербот. Ну, его немного поучили. Показали, откуда хрен растет. А этот кабак давно следовало взорвать. Говорят, там кормили, как на гарнизонной гаубтвахте. Короче, это меня не касается. Это политика.

– Хорошо, – вздохнул Локтев. – Не касается, так не касается. А теперь можно задать ещё один вопрос? Кого все-таки я сбил машиной? Сперва это был некий Игнатов, отец благородного семейства. Затем жертвой ДТП стал Мизяев, вор, московский «авторитет». Я навел справки в Лефортовском морге. Мизяева дейстрительно сбили машиной, но в другой день. Так кого я все-таки сбил?

– Не знаю кого, – Руденко пожал плечами. – Честно. Мы даже имя его не смогли установить. Какой-то бродяжка, какой-то сраный бомж. Его жизнь ничего не стоит. Так что, не переживай понапрасну.

– Не переживай?

Локтев прищурился.

– Хорошо сказано. Вы обманули меня, вклеили в альбом фотографию мертвеца. И обманом, угрозами заставили написать агентурную подписку. Ваши угрозы – пшик…

Руденко не дал договорить.

– А, вот ты о чем… Слушай Кактус, не выливай на меня все свое дерьмо. Вставь затычку в одно место. Ты думал, что сбил «авторитета», ты наложил в штаны. И от тебя плохо пахло. А это не авторитет, а ханыга без фамилии, без имени. Запомни: такие парни, как Мизер, пешком за бутылкой не ходят.

– Отныне я отказываюсь выполнять обязанности милицейского осведомителя. Пусть меня судят, пусть дадут срок.

– Значит, вот зачем ты меня сорвал с места, вытащил сюда. Я это уже слышал, задница моя, уже слышал. И про суд и про срок. И не гони мне в жопу дым. Ты хочешь засесть в тюрьму? Нет, этого подарка ты от меня не дождешься. Я сделаю по-другому. Сделаю так, что все твои московские друзья, знакомые в театре узнают, что ты милицейский осведомитель. Стукачок, птичка певчая. Первым, естественно, узнает главный режиссер твоего поганого театра. Так его там, этого засранца? А, Старостин Герман Семенович. Видишь, я уже знаю твоих знакомых по именам.

– Вы этого не сделаете.

Руденко придвинул к себе стакан с компотом и плюнул в него. Локтев заскрипел зубами.

– А теперь можете в мою тарелку насрать, – сказал он. – Для большего воспитательного эффекта.

– Насру, если ты мне задницу языком вытрешь.

Локтев сжал под столом кулаки. Он был готов броситься на Руденко, перевернуть стол и придушить сволочь руками, разорвать горлу. Возможно, если бы у Локтева был с собой пистолет, он разрядил бы всю обойму в эту ненавистную морду. Но пистолет Журавлев обещал показать завтрашним вечером.

– Вы этого не сделаете, – повторил Локтев.

– Еще как сделаю. С большим удовольствием. И все женщины, с которыми ты общаешься, тоже узнают. Узнают о твоем хобби. О том, чем ты занимаешься в свободное время. И все бабы от тебя отвернуться, станут плевать тебе в спину. Тебе никакая женщина не даст. Самая старая, самая страшная, которая без мужика вся высохла, тебе не даст. Потому что распоследняя сучка побрезгует трахаться со стукачом. Это для них хуже, чем спать с больным пидрилой. Тебе останется только на ферме, где-нибудь в сарае овец трахать. Грязных овец. Это для тебя в самый раз будет. Возможно, со временем ты привыкнешь, даже войдешь во вкус. С овцами.

Руденко говори довольно громко. Мужики у двери, приступившие к дележу второй бутылки, стали поочередно оборачиваться на их столик и о чем-то шептаться.

– Хватит.

Локтев провел рукой по голому черепу.

– Что я должен сделать, чтобы наше соглашение было аннулировано? Слетать на Южный полюс и убить белого медведя?

– Ну, зачем такие крайности? – покачал головой Руденко. – Достаточно будет убить человечка. Я имею в виду Тарасова. Отрежь ему голову столовым ножом. Или сделать так, чтобы я его арестовал. Мне почему-то кажется, что эта задача тебе по силам. Хотя и я могу ошибаться.

– И что тогда случится?

– Ты получишь от меня амнистию. Если ты прихлопнешь Тарасова, тогда я своими руками разорву твою агентурную подписку или сожгу её, на выбор. Не знаю, как ты будешь искать Тарасова, но ты его найдешь. Потому что у тебя есть веские причины его найти. А сейчас я назначу тебе срок поимки. А то ты целый год будешь тянуть резину. Так и быть, даю тебе на это дело две, нет, даже три недели. Я сегодня добрый. Все, время пошло.

– А если я не уложусь в три недели?

– Твое будущее уже нарисовано. Оно ужасно. Если к тому времени у вас останутся друзья, они будут называть вас Кактусом. Но друзей не останется. Могу добавить ещё парочку темных штрихов.

– Не надо ничего добавлять.

– Действуйте, Кактус. Действуйте, не спите.

С этими словами Руденко поднялся, пошел до двери, оглянувшись, помахал Локтеву рукой.

Несколько минут Локтев неподвижно сидел за столом и разглядывал белый плевок Руденко в стакане с компотом. «Все, я уже на грани, – сказал себе Локтев. Я уже пересек грань. Пересек».

Не зная, куда девать накопившуюся ярость, он развернул газету, подбросил её вверх и пробил ударом кулака.

* * *

Из шашлычной «Вид на Эльбрус» Локтев возвращался не на своей машине, а общественным транспортом. В этот день он побоялся сесть за руль. После того злосчастного вечера в ресторане все ещё кружилась голова, сушило в горле и временами начинались кратковременные приступы тошноты и слабости.

Выйдя из метро, он не стал дожидаться троллейбуса, отправился до дома пешком. Небо потемнело, к ночи неизвестно откуда ветер пригнал грозовые тучи. Прохожие разбежались. Локтев тащился по узкому безлюдному переулку, вспоминал разговор с Руденко, злился, снова вспоминал разговор и снова злился. Подождав, когда проедет машина, он перешел на противоположный тротуар, достал из кармана пачку сигарет, прикрыл ладонью от ветра вспыхнувший огонек за зажигалки.

Навстречу попалась пожилая женщина с большой сумкой. Уступая ей дорогу, Локтев посторонился. Без всякой причины оглянулся назад.

Едва он повернул голову, шедший сзади неприметный мужчина в темной куртке сбавил шаг, словно спохватившись, неожиданно посмотрел куда-то наверх, словно искал на фасаде номер дома, и быстро свернул в арку. Локтев прошел ещё полторы сотни метров и снова обернулся.

Все тот же мужчина шагал вслед за ним.

Только теперь пешеход оказался на противоположной стороне улицы. Локтев замедлил шаг и выругался про себя последними словами. Ясно, Руденко приставил к нему своего соглядатая. Локтева пасут, за ним установили скрытое наблюдение. Но тут же Локтев поправил себя: не велика он фигура, не того масштаба человек, чтобы за ним устанавливать слежку. Чего ради? Глупо, тысячу раз глупо. Наверняка этот мужчина за его спиной ищет какой-то дом или уже его нашел. Возможно, он приезжий, пришел к московским родственникам или к знакомой.

Локтев выплюнул окурок и ускорил шаг.

Прошагав ещё метров двести, он резко обернулся. Никого, переулок пуст. Ни пешеходов, ни машин. Ну вот, стоило ли на себя страху нагонять из-за такого пустяка. Все это игра расстроенных нервов. А может, дело обстоит хуже. Сумасшествие, как всегда, начинается неожиданно, ни с чего. И вот они, первые симптомы паранойи. Локтев свернул к своему дому. Внимательно глядя под ноги, миновал загаженный собаками скверик и даже не испачкал ботинки.

– У вас спичек не найдется?

Из тени липы к Локтеву шагнул средних лет мужчина в простеньком сером костюме. Он держал в руке не зажженную сигарету.

– Найдется.

Локтев постучал ладонями по карманам. Кажется, совсем недавно Локтев уже видел этого мужчину, физиономия уж очень знакомая. Локтев наморщил лоб, вспоминая, где именно они могли прежде встречаться. Он залез в брючный карман, вытащил зажигалку.

И тут Локтев вспомнил… Фойе ресторана «Домино», человек с портфелем из толстой свиной кожи, разложил на коленях газету. То ли читает, то ли ждет кого-то.

Локтев понял: что-то не так. По теории вероятности две случайные встречи с одним и тем же человеком в течение трех дней…

Нет, это уже не из разряда совпадений. Зажигалка выпала из открытой ладони. Он отступил на шаг, услышал сзади какой-то шорох, но даже не успел обернуться. Локтев получил увесистый удар по затылку.

Свет в глазах потух. Он тихо вскрикнул, раскинул руки и повалился грудью на газон, при падении порезав бутылочным осколком правое запястье. Локтев не слышал, как подъехала «Волга».

Тарасов повесил на брючный ремень короткую резиновую дубинку со свинцовым наполнителем, напоминающую вытянутую грушу.

– Взяли, – сказал Тарасов.

Бузуев подхватил Локтева под мышки. Тарасов, сжал ладонями щиколотки, поднял ноги. Локтева запихнули на заднее сидение, он сполз вниз, запачкал кровью, сочившийся из раны на запястье, матерчатый чехол. Тарасов сел сзади. Бузуев устроился рядом с громилой водителем по фамилии Кислюк, отъевшимся спортсменом, бывшим штангистом.

В своей блестящей кожаной куртке Кислюк напоминал трехстворчатый шкаф, но без зеркала.

– Поехали, – сказал Тарасов.

– Поехали, – отозвался, как эхо, Кислюк.

* * *

Через час с четвертью, «Волга» домчалась до пансионата «Березовая роща».

Заехав на территорию пансионата через настежь открытые ворота, машина проехала по аллее, обсаженной по обочинам не березами, а голубыми елями. «Волга» свернула в сторону от главного восьмиэтажного корпуса к спрятанным в лесу домикам с мансардами.

В прежние времена эти коттеджи на период дачного сезона закреплялись за семьями правительственных чиновников среднего звена. К лету все они были отремонтированы, фасады окрасили в приятные глазу пастельные цвета. Но ожидаемого наплыва отдыхающих не последовало. Стояла прекрасная погода, разгар дачного сезона. Но к неудовольствию администрации, вложившей в ремонт большие деньги, большая часть коттеджей пустовала.

То ли государственные чиновники сделались слишком бедными, то ли наоборот, разбогатели и понастроили себе дачи по своему вкусу, – не известно. Директор пансионата схватился за голову, попытался сдать коттеджи не государственным мужам, а всем желающим, людям с улицы. Но и эта отчаянная затея, можно сказать, лопнула. Прежнего ажиотажного спроса на летние домики не наблюдалось.

Тарасов, весной отдохнувший в «Березовой роще», ещё тогда положил глаз на крайний коттедж, стоящий особняком от других построек, прямо в лесу. Он заплатил вперед и снял коттедж на все лето и сентябрь включительно по подложному паспорту на имя случайно встреченного пьянчужки по фамилии Куприянов. Однако обстоятельства требовали постоянного присутствия Тарасова в Москве, и лесной коттедж снова пустовал неделями.

Накануне Тарасов побывал в своей загородной резиденции и даже провел в здесь бессонную ночь наедине со стаей голодных комаров. Это непримечательное событие оказалось роковым для только что отремонтированного дома. Тарасов решил, что больше его ноги здесь не будет, а коттедж ему больше не потребуется. И вообще, от дома, в котором из человека пью кровь, надо срочно избавляться.

Это окончательное решение. Дом был обречен.

…Локтев очнулся, когда машина уже подъехала к коттеджу и становилась с его задней стороны, притирку с глухим двухметровым забором, ограждавшим владения «Березовой рощи». Все пассажиры вышли из машины, сделалось так тихо, как бывает и безветрие в глухом лесу.

Локтев сидел на полу «Волги». Тупая боль не отпускала затылок, шея онемела, перед глазами двоились фиолетовые круги. Он поморгал глазами, покрутил головой из стороны в сторону, проверяя, сохранила ли шея способность к движению. Боль отдала в спину. Локтев силился понять, где он находится, и как сюда попал. Он поднял голову, лизнул ранку на запястье. Кожа под кровавой корочкой чесалась, но ранка уже подсохла.

Он выпрямился и сел на заднее сидение. Сумерки быстро сгущались. И с этой позиции немногое можно разглядеть: ровно крашенный зеленый забор, а через переднее стекло просматривается заднее крыльцо незнакомого бревенчатого дома. Локтев, после того чувствительного удара по затылку потерял способность к быстрой логической мысли.

Добрую минуту, даже полторы, он размышлял, выйти из автомобиля прямо сейчас, перемахнуть через забор и постараться исчезнуть в темноте леса или продолжать сидеть, сложа руки и ждать приглашения радушных хозяев. Он уже остановился на первом варианте, даже потянул ручку.

Но тут с крыльца спустился Кислюк, распахнул дверь.

Он молча сграбастал Локтева за шиворот, вытащил из машины, показал пальцем на крыльцо. Локтев поднялся по ступенькам, через тесную приходую прошел в большую проходную комнату с камином, обставленную светлой плетеной мебелью. Внутри дом оказался довольно просторным.

– Топай туда.

Кислюк, идущий сзади, подтолкнул Локтева к крутой лестнице в два пролета, поднимающейся в мансарду. Вдоль всей мансарды проходил узкий коридор. По правую сторону три двери, одна в санузел и две в спальни. По левую сторону помещалась большая гостевая комната. Подталкиваемый Кислюком, Локтев переступил порог, огляделся по сторонам и застыл на месте от удивления.

* * *

Под потолком горела яркая трех рожковая люстра. У двери на высоком табурете сидел человек, попросивший у Локтева огонька. Поперек комнаты стоял светлый диван. Параллельно дивану помещался то ли узкий высокий стол, то ли стойка комнатного бара. На стойке десяток бутылок с вином и газировкой.

У стены пара стульев, пара кресел, большой телевизор у окна, перед ним журнальный столик. А в дальнем кресле в углу комнаты, закинув ногу на ногу, сидел Тарасов и обмахивался газетой.

– Ну, здравствуй, Алексей.

Тарасов бросил на пол газету, поднялся с кресла подошел к Локтеву и одной рукой обнял его за плечи. Локтев, не зная, как реагировать на это приветствие, стоял, опустив руки по швам. Про себя он решил, что сейчас самое глупое разыгрывать возмущение или требовать объяснений у своих похитителей.

Тарасов отступил на шаг, заглянул Локтеву в глаза.

– Тебе не сильно зашибли?

– Ничего.

Локтев помассировал пальцами затылок.

– Терпимо.

– Ты хочешь выпить? Подходи, наливай.

– Водички можно глотнуть.

Локтев подошел к расставленным на стойке бутылкам, налил полный стакан теплой минералки и опрокинул его в горло. Кислюк остался стоять у двери.

– Я последнее время тоже совершенно не пью, – сказал Тарасов. – Научился получать кайф от других вещей. Ты ведь был в той сраной забегаловке, когда рвануло? А я должен был уходить. Очень хотелось полюбоваться на все это, но не довелось. Было не слишком шумно?

– Я сам ничего не разглядел и не услышал. Меня контузило. Ты притащил меня сюда, чтобы расспросить о моих впечатлениях?

Тарасов подошел в стойке, наполнил свой стакан фруктовой водой.

– Мы давно не виделись. Вот я и подумал: почему бы нам, старым друзьям, не встретиться? Ведь немного нас осталось, старых приятелей. Почему бы не посидеть, не вспомнить былое? Областной театр, общих знакомых, общих женщин… Как мы их имели и как они имели нас. Словом, хорошо бы вспомнить все это дерьмо. Все наше прошлое. Ведь тебя мучает ностальгия?

– Меня другое мучает, – честно ответил Локтев.

Он вспомнил физиономию Руденко, плевок в компоте, потер ладонью занемевший от боли затылок и подумал, что вечер приятных воспоминаний сегодня вряд ли состоится. Будет нечто другое. Все будет гораздо хуже. И гораздо больнее. Нужно приготовиться.

Это вот– вот начнется. Впрочем, он, возможно, ошибается, сгущает краски. Когда человека слишком часто бьют по голове, он начинает видеть мир в темном свете. Кислюк тоже подошел к стойке, нацедил стакан минеральной воды.

– А содовой у нас нет? – спросил он Тарасова.

– Нет, Марат, содовой, – отмахнулся тот.

Кислюк вернулся на прежнее место, к двери. Тарасов окинул Локтева оценивающим взглядом.

– Ты по-прежнему сочиняешь пьесы?

– В последнее время мне как-то не до этого.

– Понимаю, – усмехнулся Тарасов. – Очень хочу увидеть в театре твою пьесу. Даже мечтаю тряхнуть стариной, сыграть одну из ролей. Ты бы не возражал?

– Конечно, не возражал.

– Впрочем, теперь у тебя появились новые друзья. Кто они? Менты или бандиты?

– У меня не появлялось новых друзей. Я и старых друзей растерял.

– Может, ты спросишь: почему я так делаю? – сказал Тарасов. – Зачем этот взрыв, эта кровь? И вот тебе ответ. Я делаю это, потому что мне так нравится. Что, я сильно изменился? Теперь из двух понятий, «я должен» и «я хочу» я выбираю последнее. И мне совершенно наплевать, что по этому поводу думают другие посторонние мне люди. Или не посторонние. И что ты думаешь, мне плевать. Да, я вошел во вкус. Но у меня есть и другие причины этим заниматься. Причины, о которых тебе не обязательно знать. Я сегодня много говорю. Все, теперь я устал говорить.

Тарасов поднял высокий стакан с водой, сделал большой глоток и заговорил снова.

– Мне показалось, что ты хочешь встать у меня на дороге, – сказал он. – Или уже встал. Случайная встреча в ресторане именно в тот момент, когда эта забегаловка собирается взлетать на воздух. Это, как говаривал режиссер областного драмтеатра, неубедительно. Я не очень верю в такие случайности. Что из этого следует? Возможно, что ты работаешь на ментов. Это плохо. Возможно, ты снюхался с моими врагами. Это ещё хуже. Тут ничего личного, просто этот вопрос надо прояснить. Ну, так кто твои новые друзья?

Начинается. Локтев молча отступил к стене.

Но Тарасов не стал нападать, он как-то печально улыбнулся, отошел в сторону и сел на стул у стены. Вперед пошел Кислюк. Он двигался разлаписто, широко расставляя ноги, будто мужду этих ног у него висела не мошонка, а двухпудовая гиря. На ходу он расстегнул «молнию» куртки и вторую пуговицу рубашки. Поднял кулак до уровня плеча.

Локтев снова попятился. Вот жизнь, под рукой никогда нет кирпича, когда этот кирпич особенно нужен. Нужен, чтобы трахнуть мордоворота по его безмозглой репе. Но размышлять было уже некогда.

Локтев схватил со стойки полупустую бутылку нарзана и запустил ей в круглую морду Кислюка. Слишком медлительный штангист не успел увернуться. Днище бутылки ударило точно в лоб.

Кислюк остановился, обхватил ладонями голову.

Локтев бросился к двери. Но на пути уже стоял Бузуев. Не останавливаясь, Локтев правой навернул Бузуева в грудь. Звук от удара вышел смачный, будто об пол грохнули качан капусты. Бузуев устоял на ногах, но отлетел в сторону. До двери оставалось всего пара шагов.

Но так и не вставший со стула Тарасов выбросил вперед ногу. Локтев, налетев на нее, споткнулся, потерял равновесие, полетел на пол.

Оттолкнувшись ладонями, тут же вскочил на ноги и налетел на кулак Бузуева, угодивший в левое ухо. Локтев, не обращая внимание на боль, лягнул взрывотехника ногой, дернул ручку двери. Дернул ещё раз. Кто-то сзади пнул Локтева ногой в бедро. Дверь заперта.

Локтев развернулся бросился в дальний угол комнаты, к окну.

Кислюк, как ослепший бык, ринулся вперед. На пути он налетел на диван, опрокинул его. На секунду остановился, перескочил через поваленный диван, животом выломал барную стойку.

Локтев поднял нижний шпингалет, рванул ручку двойной рамы на себя. Окно не поддавалось. Кислюк наступил на бутылку, рухнул на пол, ударился головой о деревянный подлокотник дивана. На потолке задрожала, закачалась люстра, казалось, готовая упасть.

Тарасов, скрестив руки на груди, сидел на стуле и наслаждался зрелищем.

Локтев потянулся к верхнему шпингалету. Но подскочивший сзади Бузуев навернул его кулаком по шее, по ребрам. Локтев, так и не достал шпингалет. Он развернулся, стараясь ребром ладони попасть Бузуеву по носу, но промахнулся, и сам получил слева в печень.

Кислюк, ругаясь семиэтажным матом, медленно поднялся с пола, скинул с плеч стеснявшую движения кожаную куртку и пошел вперед. Локтев, стоя спиной к окну, раздавил первое стекло плечом. На пол посыпались острые осколки. Локтев наклонился вперед и достал-таки Бузуева крюком в челюсть.

– Уйдет, – крикнул Тарасов и привстал со стула.

Но той единственной секунды, чтобы раздавить второе стекло и вывалиться в окно, в ночь, в лес, этой секунды уже не осталось.

Кислюк уже развернулся корпусом, оттянул правую руку назад, готовясь к решающему удару. Локтев отпрыгнул в угол, ногой толкнул на Кислюка журнальный столик, опрокинул телевизор. Он снова бросился к двери, надеясь там ещё раз попытать счастья.

На пути, повернувшись к Локтеву левым плечом, вырос Тарасов. Локтев даже не понял, какой именно удар он пропустил первым. Он продолжал стоять, медленно отступая назад. Подняв кверху предплечья, старался защитить ими лицо от ударов. Но то была слабая защита.

– Мы друзья? – спросил Тарасов и съездил Локтеву в левый глаз.

Локтев вжал в плечи шею, выставил вперед лоб, стараясь, чтобы костяшки пальцев противника попали в основание черепа. Но Тарасов был опытным бойцом, чтобы попасться на такую уловку.

– Ведь мы же друзья? – спросил Тарасов.

Локтев не мог ответить. Его дыхание уже сбилось, кровь из рассеченной левой брови залила глаз.

И тут сзади, наконец, прицелившийся Кислюк кончил все дело одним ударом в шею. Это был удар парового молота.

Локтев отлетел в угол, как мешок с тряпками. Комната перевернулась, очертания предметов расплылись, сдвинулись. Кислюк стоял над ним огромный, как живая скала. Он отвел назад ногу и несколько раз пнул Локтева, уже переставшего чувствовать боль.

– Дай-ка я его поздравлю, – орал напиравший сзади Бузуев.

– Я сам, – хрипел, обливаясь потом, Кислюк.

– Дай-ка я его, суку, дай я поздравлю, – толкал в спину Бузуев.

Но путь к Локтеву загораживали широкая спина бывшего штангиста. Кислюк ещё не успел свести свои счеты. Он не собирался отходить в сторону, пока не отведет душу.