Текст книги "Амнистия"

Глава двадцать седьмая

Это была неспокойная ночь.

Часовая стрелка уже проползла цифру два, а Субботин все лежал на спине с открытыми глазами и смотрел в темный невидимый потолок. Он дважды вставал, выходил на кухню и принимал успокоительное, запивая лекарство водой из крана. К пяти утра он понял, что все равно не заснет, нечего себя мучить бездействием.

Надо придумать себе какое-нибудь занятие, путь никчемное, бесполезное. Он встал, заперся в своем кабинете, открыл большой чемоданчик с деньгами. Сто долларовые купюры сложены в пачки, крест на крест перехваченные резинками. Субботин снял резинки, стал неторопливо считать деньги. Он досчитал до трехсот восьмидесяти тысяч, на этом терпение кончилось.

Нет никакого удовольствия мусолить бабки. Чужие бабки. Мука смертная, сердце кровью истекает.

Он побросал деньги в «дипломат», даже не собрав их в пачки, опустил крышку и набрал шифр кодового замка. Этот массивный, с прочными широкими стенками чемодан Суботину вручил Журавлев. И заявил: деньги сложите именно в мою тару.

Субботин удивился. «Не ищи в этом чемодане второго дна, – сказал Журавлев. – Тут нет вмонтированного микрофона или других примочек. Все дело в замках. Их невозможно открыть за одну секунду. Надо покопаться, пять раз набрать шифр. А потом утопить в панели сперва левую, а затем правую кнопку. Иначе он не откроется».

«Но это выглядит очень подозрительно, – возразил Субботин. – Представьте. Я приезжаю на место и долго не могу открыть чемодан, копаюсь в замке, и не могу его открыть. Эта сука бешенная меня пристрелит». «Если у вас есть какой-то другой способ, чтобы выгадать время, предлагайте», – ответил сыщик.

Субботин задумался, поскреб пальцами затылок. Другого способа он предложить не мог. «Запомните свою задачу, – сказал сыщик напоследок. – Вы должны передать Тарасову деньги. И все. И точка. Ничего сверх этого плана. Передаете деньги, садитесь в машину и уезжаете».

Субботин взвесил в руке чемодан. Тяжелый. Даже очень тяжелый. Два лимона как-никак. Он успокоил себя той мыслью, что, новый хозяин у денег ещё не появился. Может так сложиться, что и не появится. Вчера Журавлев установил в багажнике «Опеля» какое-то оборудование. Предупредил Субботина, что в решающую минуту, он, Журавлев, будет рядом. И ушел.

Сыщик уверяет, что все закончится благополучно. Тело Тарасова упокоится в безымянной могиле. Хорошо бы так. Но слишком уж рассчитывать на Журавлева, разумеется, не следует. Сыщик пусть и опытен, но далеко не молод. Значит, не та реакция. Возможно, сегодня вздремнет в земле именно он, а не Тарасов. В таком случае деньги плакали.

И хорошо бы самому Субботину ноги унести.

* * *

Вчера поздним вечером позвонил Тарасов. Голос доносится издалека, словно с того света: «Завтра в девять утра будь на двадцать восьмом километре МКАД, возле той самой коммерческой забегаловки. Усек?» «Какой забегаловки?» – на всякий случай переспросил Субботин. Он боялся что-то перепутать, ошибиться в какой-то мелочи. «Той самой забегаловки, на том самом километре, откуда ты начал движение в прошлый раз, – ответил Тарасов. – Стой и жди. Позвоню».

Субботин посмотрел на часы. Время пролетело почти незаметно. Пора собираться. Он умылся, выпил чашку кофе. Хорошо бы пожевать чего-нибудь. Но еда не полезла в горло. Через полчаса Субботин с чемоданом в руках вышел из квартиры, сел за руль «Опеля». В центре он попал в пробку и проторчал в ней почти полчаса.

К условленному месту он подъехал ровно в девять. Субботин не стал выходить из машины. Он сидел в водительском кресле, сложив руки на груди. Он чувствовал внутреннюю дрожь. Четверть десятого телефон зазвонил. Оказалось, Журавлев.

– Нет известий?

– Я жду, он ещё не звонил, – сказал Субботин. – А если он не позвонит?

– Наберитесь терпения, – ответил Журавлев.

Еще четверть часа Субботин провел в напряденном ожидании. Он пытался слушать радио, читать вчерашнюю газету, но не мог ни на чем сосредоточиться. Телефон молчал ещё сорок пять минут. Звонок раздался только в десять.

– Ты уже на месте? – Тарасов громко зевнул в трубку.

– Я уже больше часа, как на месте.

– А почему ты, засранец, приехал раньше?

– Ты сказал приехать в девять. Я приехал ко времени.

– Вот как, мы договорились на девять? – Тарасов снова зевнул. – Тем лучше. Езжай.

Короткие гудки. Субботин тронул машину. Он занял средний ряд, выбрал скорость восемьдесят. «Ничего, сегодня все кончится, – сказал себе Субботин. – Все будет хорошо». В собственное утверждение почему-то не очень верилось.

Он погладил ладонью крышку чемоданчика с деньгами, лежавшего на соседнем сидении. Черт, ещё не хватало расплакаться, пустить слезу…

* * *

Тарасов облюбовал место на втором этаже административного здания кирпичного завода. Эту стройку затеяли здесь ещё лет десять назад. Для начала удаленную от всех населенных пунктов территорию огородили железобетонным забором. Резво взялись, завершили земляные работы, почти полностью смонтировали из бетонных блоков коробку административного здания, сделали деревянную двухскатную крышу. И стены формовочного цеха тоже поставили.

На том дело заглохло. То ли финансирование остановили, то ли что. С тех давних пор строители эпизодически появлялись на территории будущего предприятия и снова пропадали неизвестно куда. Секции железобетонного забора местами повалились, завезенный кирпич и плиты перекрытий побили, а уцелевшие разворовали. Недостроенный корпус формовочного цеха зарос сорным лесом и лебедой.

Вокруг картина запустения, все та же, что была здесь и пять, и семь лет назад. На чердаке административного корпуса запахи мышиного помета, голубиного дерьма и пыли. Дождь сочится сквозь худую кровлю. Короче, место для встречи почти идеальное. У ворот железобетонная будка для сторожа. Сейчас в ней сидят два молодых головореза, Храмов и Дундик. Ребята нужны на тот случай, если Субботин придумает какой-нибудь новый фокус. Маловероятно, что придумает. Но чего не бывает.

Тарасов закатал рукав пиджака, стянул с предплечья бинт, пошевелил пальцами. Ничего, рука в рабочем состоянии, хотя и побаливает. Он скомкал бинт и отбросил его в сторону. Тарасов разложил на свету перед окном карту Московской области, достал из кармана черный фломастер и обвел в кружок едва приметный на карте населенный пункт, он находится примерно здесь. Субботину добираться сюда ещё минут тридцать. Только что его «Опель Астра» миновал Мытищи, подъезжает к Пушкино. Отлично. Тарасов вытащил из кармана пиджака трубку мобильного телефона, набрал номер Субботина.

– Ты сейчас где?

– Пять минут назад проехал Пушкино.

По голосу заметно, как волнуется Субботин. Наверняка штаны мокрые, хоть выжимай. И дух соответственный. Тарасов улыбнулся своей мысли и прикурил сигарету. – Свернешь направо у поселка Зеленоградский. Смотри, не прозевай поворот, тупая башка.

– Хорошо.

Тарасов подробно объяснил, как добраться до места и нажал кнопку отбоя. Он взял в руки карабин, протер сухой фланелевой тряпочкой ложе из твердого полированного дерева. Чтобы руки не скользили. Кожаными перчатками он не пользовался. Резиновые – другое дело. Сквозь тонкие резиновые перчатки руки хорошо чувствуют оружие. Но в резине задыхаются и потеют ладони.

Тарасов прочертил на карте длинную ломаную линию. Этой дорогой он будет уходить, когда здесь все кончится. Сразу соваться в Москву не следует. Береженого Бог бережет. «Жигули» он оставил на глухой лесной дороге. Получив деньги, он дотопает пешком до машины. Затем поедет мимо Яхромы в Дмитров. А оттуда в Клин. Там можно переночевать и оставить «Жигули». Этот тарантас больше не понадобится.

Утром он сядет на электричку, доедет до Зеленограда. Там он найдет продавца подержанной «Волги», предложение которого купить машину нашел в газете рекламных объявлений. Затем рассчитается, оформит генеральную доверенность и вернется в Москву на машине.

Он посмотрел часы. Бежит время. Субботина надо ждать с минуты на минуту. Тарасов прихлопнул комара, впившегося в щеку, и склонился над картой. Начал подробно, сантиметр за сантиметром, изучать маршрут своего передвижения. Он безнадежно плохо знал Москву и Московскую область. В самой столицы он свободно ориентировался лишь в районе Ленинского проспекта, где за пять последних месяцев сменил три квартиры. Но найти в Московской области такое вот теплое местечко вроде этого, незавершенное строительство или заброшенный завод, – это совсем просто, это раз плюнуть. Тарасов сложил карту, сунул её в карман. Еще только не хватало оставить карту с вычерченном на ней маршрутом своего передвижения здесь мышам на съедение.

* * *

Он высунулся в окно, огляделся вокруг. Ржавый остов экскаватора, кучи битого кирпича, какие-то сараи, отвалы земли. И ни одной живой души. По небу бродят тучи, капает дождь, воздух пропитал влагой.

Но вот глаза уловили едва заметное изменение картины. На дороге показался темно синий «Опель». Из высокого окна хорошо видно, как машина выползла на горку, спустилась вниз, снова начала подъем. Тарасов набрал телефонный номер.

– Подъезжай к большому серому зданию и останавливайся перед входом. Понял?

– Понял, – ответил Субботин, голос сорвался от волнения, дал петуха.

Тарасов придвинулся ближе к окну, взял в руки карабин. Он видел, как машина подъехала к зданию остановилась внизу. Он оттянул рукоятку взведения затвора в крайнее заднее положение, вставил обойму на десять патронов. Опустив вниз ствол карабина, указательным пальцем нащупал позади спускового крючка с правой стороны предохранитель, опустил его. Оружие готово к стрельбе.

– Выходи из машины, – крикнул Тарасов.

Тарасов, держа карабин за заднюю часть ложи, палец на спусковом крючке, накинул ремень на правое плечо. Прежде чем выбраться наружу, Субботин открыл багажник. Хотел, чтобы Тарасов видел, там никого нет. Крышка распахнулась, сверху видна запаска и поцарапанная канистра. Субботин вылез из машины, держась рукой за раскрытую дверцу, встал, поднял голову.

– Чемодан на капот, – скомандовал сверху Тарасов. – И еще. Возьми ключи и брось их подальше.

– Только не стреляй в машину, – попросил Субботин.

Субботин нагнулся, снова залез в салон, вытащил чемодан. Он показал Тарасову связку ключей, размахнулся и забросил их куда-то за сарай. Захлопнув дверцу ногой, обошел машину, поставил чемодан на капот.

– Открывай, – крикнул Тарасов.

Склонясь над чемоданам, Субботин стал беспорядочно тыкать пальцами в замки, дергать наверх крышку. Чемодан почему-то не открывался.

– Чего копаешься?

Субботин виновато развел руками.

– Замки барахлят. Сейчас, сейчас…

Он снова начал возню с чемоданом. Тарасов заскрипел зубами. От этой вонючки чего хочешь жди, любого фокуса. Жадная сволочь. Для двух миллионов долларов выбрал грошовый обшарпанный чемодан со сломанными замками. Субботин, озираясь по сторонам, судорожно дергал за крышку чемодана, которая все никак не хотела подниматься. Сверху было видно, как трясутся его руки.

– Тридцать секунд – и я стреляю, – крикнул Тарасов.

– Все в порядке.

Субботин, наконец, поднял крышку, повернул открытый чемодан к Тарасову и отступил на шаг. Тарасов вытащил из кармана наручники, кинул их вниз. Наручники упали у самых ног Субботина.

– Надень браслет на правую руку и пристегни себя к рулю.

Субботин поднял с земли наручники, сел на водительское место, пристегнул себя к рулю. В эту секунду он понял, что обманут всеми. Старика сыщика нет и в помине. А Тарасов, он не оставит своего врага живым. Помимо воли на глаза навернулись слезы, Субботин вдруг неожиданно для самого себя заплакал.

Тарасов сбежал на первый этаж, встал на пороге барака, осмотрелся по сторонам. Все тихо. Субботин с бледным, как молодая луна лицом, сидит в машине и не шевелится. Понимает, тварь, что жизнь повисла на волоске. И волосок этот вот-вот…

Странный шум долетел до Тарасова. Похоже, будто кто-то автоматный затвор передернул. Тарасов прислушался. Не может этого быть. Наверное, ветка треснула в лесу или обвалилась что-то на крыше. Карабин оттягивал плечо, левая рука оставалась свободной.

Тарасов подошел к машине, заглянул в чемодан. Вытащил снизу толстую пачку, пошевелил купюры одним пальцем. Порядок, деньги настоящие. Он закрыл крышку чемодана, щелкнули замки. Подошел к открытой дверце, держа в одной руке карабин в другой чемодан с деньгами.

Субботин сидел не шелохнувшись. Только глаза от страха расширились, и мокрые от слез веки моргают слишком часто. Тарасов скинул с плеча ремень, поднял ствол карабина на уровень груди Субботина. Ветер стих. Кажется, и дождь перестал капать. Субботин закрыл глаза. Он ждал смерти.

– Пу, пу, пу, – выдохнул Тарасов и расхохотался.

Субботин вздрогнул.

Все, нужно уходить. Тарасов, выбрав ориентиром высокую березу на опушке леса за забором, зашагал в её сторону. Рядом с этим деревом стоят «Жигули». Он повернул за угол административного здания…

* * *

И тут грохнул первый выстрел.

Пуля с тонким писком прошла над головой. Тарасов, как подкошенный, упал на землю. Через пару секунд пулям стало тесно в воздухе. Стреляли и справа и слева. Пули врезались в железобетонную стену, разлеталась в стороны цементная пыль.

– Это не я, – заорал из машины Субботин. – Не я привел ментов.

«Откуда ты знаешь, тварь, что это менты?» – хотел крикнуть Тарасов, но не стал зря расходовать силы. Он забросил карабин за спину, накинул ремень на плечо. Вжавшись в мокрую глину, пополз обратно к зданию. За собой он тащил чемодан. На дороге попались две неглубокие лужи, Тарасов перепачкался в грязи по самые уши.

Стрелять стали реже. И не автоматными очередями, а одиночными выстрелами. Где-то рядом послышались мужские голоса. Субботин, пристегнутый наручниками к рулю, барахтался на переднем сидении.

Тарасов дополз до крыльца здания, с силой развернул плечо, кинул чемодан в дверной проем. Стало тихо. Ни голосов, ни выстрелов. Тарасов вскочил с земли, бросился в дверь. Он схватил чемодан, лежавший возле порога. Вслед полетели пули. Они изрешетили старую дверь. Она не удержалась на петлях, упала.

Сгибаясь в пояснице, Тарасов взбежал по ступенькам наверх. Положил чемодан на пол. Он подполз к чердачному окну, выглянул наружу. Пять человек в камуфляжной форме один за другим, побежали от ближнего оврага за сарай. Точно, менты. Их прикид.

Тарасов подтянул к себе карабин и успел выстрелить в последнего бегущего человека. Тот упал в высокую траву. Тарасов ещё четырежды выстрелил в то место, где свалился мент. Затем прижал голову к полу. Автоматная очередь раскрошила переплет окна и раму.

– Выходи, – крикнули со двора.

– Плевал я на вас, – отозвался Тарасов.

Он высунул ствол карабина и выстрелил в никуда, не целясь. Горячие гильзы полетели в пыльный угол. Стрельба снова стихла. В тишине металлический голос, доносившийся из милицейского мегафона, казался голосом дьявола из преисподней.

– Дом окружен. Вы блокированы. Сопротивление бесполезно. Предлагаем сдаться и выйти с поднятыми руками.

Тарасов отполз вправо от окна. С этой новой позиции был виден мент, сидящий на корточках за торцевой стенкой сарая. Тарасов сменил обойму в карабине. Он взял человека на мушку и нажал на спуск. Пуля вошла в незащищенную бронежилетом шею. Человек боком повалился на землю.

– Вот вам, уроды, ублюдки тупые, – заорал Тарасов.

Снова автоматный треск, сверху на голову Тарасова сыплется деревянная труха, летит сухой голубиный помет. Фу, сколько голубиного дерьма. Он прикрыл голову руками.

Тарасов снова высунул ствол наружу и, не целясь, выпустил по сараю девять пуль. Кто-то вскрикнул, послышалась внятная матерщина, и снова все стихло. Голос из репродуктора пролаял:

– Внимание. Предлагаем добровольно сдаться. Иначе вы будете уничтожены.

«Сейчас, сдамся, – проворчал себе под нос Тарасов. – Уже из портянки флаг сделал. И парламентеров высылаю». Он поменял обойму, отполз на прежнее место. Надо кончать эту музыку. Не подыхать же здесь в обнимку с этими деньгами, с этими чертовыми миллионами. Сейчас менты пустят «черемуху», ворвутся сюда и искрошат все вокруг из автоматов. Спасения нет.

– Я сдаюсь, – крикнул Тарасов. – Не стреляйте. Сдаюсь.

– Выходи с поднятыми руками, – ответили в мегафон.

– Сдаюсь, – снова крикнул Тарасов.

Ногой он отпихнул чемодан к лестнице. Приподнялся на одно колено, вскинул карабин, и пуля за пулей выпустил всю обойму в бензобак «Опеля». Субботин завыл нечеловеческим голосом.

– Вот тебе, урод, мать твою, – заорал Тарасов.

Он упал на пол. Тарасов не видел, как загорелась и тут же взорвалась машина. «Опель» подбросило вверх. Отлетела крышка багажника и, описав в воздухе замысловатую дугу, упала на сарай. К небу поднялся стол черного дыма. Кто-то кричал истошным голосом. Тарасов бросил карабин в угол.

Он встал на ноги, подхватил чемодан, сбежал вниз. Очутившись на первом этаже, в длинном через все здание коридоре, он низко пригнулся и пошел в противоположную от двери сторону. Свернул направо, в маленькую комнатенку с узким окном.

Тарасов наклонился, ухватился за крышку люка, дернул её на себя. Он сбросил вниз чемодан. Удерживая крышку над головой, спустился на три ступени вниз. Нога соскользнула со ступеньки. Он полетел вниз, отпустил руку. Крышка, обитая листовым железом, захлопнулась тяжело, словно могильная плита.

Полный мрак, никаких звуков.

Он поднял чемодан, вытащил из кармана плоский фонарик, нажал кнопку. Луч света выхватил из темноты штольню с низким земляным сводом. Сложившись пополам, как перочинный ножик, Тарасов медленно пошел вперед.

* * *

Локтев следовал за «Опелем» от той самой придорожной закусочной, возле которой Субботин битый час ждал указаний Тарасова. Припарковавшись сзади, в десяти метрах от «Опеля», он пять минут ерзал на сидении и старался слушать радио. Журавлев сидел рядом и хранил суровое молчание.

Ранним утром перед тем, как отправиться в это путешествие, сыщик установил на приборной доске какое-то устройство, напоминающее крошечный телевизор. Локтев не стал задавать вопросов, и без них понятно, что телевизор – это пеленгатор, выполненный кустарным способом. Примерно за два километра до закусочной, в самом углу темного экрана вспыхнула светло зеленая точка, а прибор издал тонкое комариное попикивание.

Журавлев убавил звук и пояснил:

– Радиомаяк в зоне досягаемости.

Сыщик уставился на экран неотрывным гипнотическим взглядом. С приближением «Опеля» зеленая точка выросла в размерах и сместилась с периферии в центр экрана. Сыщик волновался и не хотел выдать своего волнения. Раскрыв большой пакет с сухим печеньем, он ссыпал себе в рот неаппетитные на вид светлые кусочки, посыпанные маком. Журавлев вылез из машины, подошел к телефонной будке и вернулся назад через минуту.

– Надо ждать, – сказал он.

Локтев не мог долго усидеть на месте. Он дошагал до закусочной, взял чашку черного кофе. Заняв место под многоцветным брезентовым тентом, натянутым над столиками, выпил первую чашку. Затем повторил удовольствие. Третья чашка не полезла. Встав из-за стола, он подошел к «Жигулям», поднял крышку капота. Локтев сделал вид, будто копается в моторе.

Когда «Опель» тронулся с места, Локтев неторопливо вытер руки тряпкой, опустил капот и поехал следом. Журавлев расправился с печеньем, опустил стекло и выбросил пустой пакет на дорогу.

– Жаль, у нас нет радиотелефона, – вздохнул сыщик. – Могли бы держать с ним связь.

Когда проехали Пушкино, с машиной Локтева поравнялся светлый микроавтобус. Сиденье рядом с водителем занимал Максим Руденко. Через стекло Руденко продемонстрировал Локтеву здоровый кулак, скорчил страшную рожу и пальцем показал на обочину. Пришлось остановиться.

– Кажется, у нас неприятности, – сказал Локтев.

Микроавтобус тормознул чуть поодаль. Локтев выбрался из машины и пошел вперед. Ему навстречу уже спешил бледный от злости Руденко.

– Мать твою, Кактус… Что ты тут делаешь?

– Я хотел как лучше…

– Ты хотел, мать твою. Тебя прямо сейчас урыть или позже? Это милицейская операция.

– Я тоже в этом принимаю участие.

Руденко не дал договорить. Он затряс в воздухе кулаками, казалось, уже готовый съездить Локтеву в ухо.

– Ты хочешь все завалить? Ты этого хочешь?

– Я хочу помочь. Пусть это милицейская операция. Но это и моя операция.

– Заткнись. Твоя операция… Что ты о себе возомнил, мать твою? Твоя операция…

Руденко показал пальцем на Журавлева.

– А это что за хрен с тобой в машине?

– Это бывший милиционер. Он мне помогает.

Руденко сжал кулаки и застонал. Но в этот момент мужчина в камуфляжной форме высунулся из микроавтобуса и окликнул Руденко по имени. Тот повернул голову.

– Иду… Кактус, да ты совсем тупой. Ты просто идиот. Уматывай отсюда к такой матери. И чтобы близко… Чтобы на пушечный выстрел… Чтобы ноги твоей…

Локтев не дослушал. Он быстро зашагал к «Жигулям», упал на сидение и с силой захлопнул дверцу. Руденко добежал до своей машины. Микроавтобус газанул, сорвался с места и исчез за поворотом дороги. Журавлев, ставший невольным свидетелем унижения Локтева, похлопал его по плечу.

– Давай, сынок, поехали.

Зеленая точка стала совсем бледной, сместилась в самый верх экрана и уже готова была исчезнуть. Локтев рванул машину и погнал её за микроавтобусом.

К недостроенному кирпичному заводу оно подъехали с опозданием.

Проселочную дорогу, ведущую к долгострою, перекрывал наряд из двух милиционеров с автоматами на груди. Пришлось развернуться, объехать это место стороной. Но дорога петляла, извивалась и, в конце концов, так далеко отклонилась в сторону, что зеленый огонек исчез с экрана.

Локтев погнал «Жигули» через голое незасеянное поле, подъехал заводу с другой стороны. Отсюда, с обрыва, все было видно, как на ладони. У серого железобетонного здания копошились люди в камуфляже, слышались одиночные выстрелы. Ветер доносил металлический голос из мегафона: «Внимание. Предлагаем добровольно сдаться. Иначе вы будете уничтожены».

Посередине двора горела машина, извергая в небо темный столб вулканического дыма. Локтев сидел в машине и смотрел на экран. Зеленая точка не исчезла, а продолжала светиться. Журавлев смолил сигарету за сигаретой.

– Кажется, Тарасов без объявления начал третью мировую войну, – сказал он.

– Все, теперь ему крышка, – ответил Локтев. – Фу, даже не верится.

– И мне не верится.

– Только одного не пойму, – Локтев показал пальцем на экран. – Если «Опель» Субботина сгорел, почему радиомаяк до сих пор действует?

Журавлев, кажется, не хотел вести долгие научные разъяснения. Но все-таки ответил:

– На экране сигнал от второго радиомаяка. Он установлен в том чемодане, под верхней панелью. А чемодан, по всей видимости, уже у Тарасова.

– Смотрите. Точка на экране погасла. Что это значит?

– Не знаю, – Журавлев покачал головой.

Стрельба усилилась. Было видно, как люди в камуфляже по одному вскакивают с земли, короткими перебежками приближаются к серому зданию. И исчезают в темном дверном проеме.

* * *

Сгибаясь в три погибели, Тарасов шел по темному штреку. Правой рукой он вцепился в ручку чемодана с деньгами и волочил его за собой. В левой руке держал фонарик. Бледный направленный свет выхватывал из темноты узкие, местами обвалившиеся своды штрека.

Гнилой застоявшийся воздух, казалось, совсем не содержал кислорода. Под землей было холодно, но Тарасов обливался потом. Пот стекал вниз по лбу, по векам, глаза слезились. То и дело приходилось останавливаться и вытирать лицо грязным рукавом пиджака. Кроме того, прыгнув в люк, Тарасов упал на дренажную трубу, поскользнулся, и в кровь разбил правое колено.

Боль распространилась на все бедро.

Двадцатикилограммовый чемодан оказался неподъемной ношей. Если передвигаться на полусогнутых ногах, чемодан волочился по земле, застревал в колдобинах и рытвинах.

Тарасов попробовал передвигаться другим способом. Встал на карачки, стал толкать чемодан впереди себя и ползти за ним. Но получалось слишком медленно. Пришлось вернуться к прежнему варианту. Взять чемодан за ручку, тащить за собой.

…Кто и с какой целью проводил здесь подземные земляные работы, теперь не скажет уже никто. Прошлый раз, обходя здание барак, изучая его закоулки, Тарасов вошел в небольшую, как школьный пенал, комнату, наткнулся на люк в полу. Он потянул вверх металлическую скобу.

Скрипнули ржавые петли, пахнуло могильной сыростью. Внизу темнота. В тот день Тарасов не поленился спуститься вниз. Он вполне здраво и логично рассудил: если есть туннель, значит, должен быть и свет в его конце. Должен быть и выход из него. Вдруг пригодится…

В тот раз Тарасов от начала до конца преодолел двести метров подземного штрека. Прямой и узкий тоннель имел всего лишь один выход. Обрывался на откосе выработанного карьера. Посмотришь вниз – там гигантская вытянутая в длину воронка, заполненная водой.

По берегам искусственного водоема буйно разрослась болотная трава, такая густая и высокая, что напоминала даже не траву, а речные камыши. Вверх поднимается склон, не слишком крутой, чтобы сорваться с него и всем чертям на радость свернуть шею. Но и не достаточно пологий, чтобы забраться наверх, удерживая равновесие на двух ногах.

* * *

Тарасов почувствовал, что задохнется, если не остановится хоть на минуту. Он сел на землю, про себя сосчитал до тридцати. Дыхание сделалось ровнее. Он продолжил путь, но не прошел и пяти метров, пластмассовая ручка чемодана раскололась надвое и отвалилась. Теперь он стал передвигаться на карачках, толкая дефектный чемодан впереди себя.

В одном месте свод штрека обвалился, лаз сделался слишком узким не то, что для человека, слишком узким даже для большой собаки. Тарасов поставил фонарик, минут десять ладонями разгребал землю, порезал левое предплечье об острый камень. Кровь из глубокой раны текла по руке, щекотала пальцы, но он не остановил работу. Наконец, лаз стал широким настолько, что Тарасов смог протолкнуть в него чемодан. Затем пролез сам.

Уже миновав узкое место, он вспомнил, что оставил фонарик с другой стороны земляного завала. Он не стал возвращаться, впереди уже маячил дневной свет. До выхода из штрека оставалось ещё метров пятьдесят, не больше.

Тарасов в очередной раз приподнял чемодан, кинул его вперед. Неожиданно крышка приоткрылась, деньги, лежавшие сверху, почему-то не сложенные в пачки, рассыпались по земле. Пришлось возвращаться обратно, пролезать через завал. Фонарик, слава Богу, работал. Тарасов вернулся к чемодану, укрепил фонарик на пологой бугристой стенке и стал собирать деньги.

Когда последняя купюра оказалась внутри чемодана, выяснилось, что крышка почему-то не закрывается. Еще несколько минут Тарасов потратил на то, чтобы уложить деньги так ровно, чтобы они залезали под крышку. Но вот крышка опустилась, замки щелкнули.

Тарасов бросил вперед чемодан, взял фонарик и пополз следом.