Текст книги "100 знаменитых чудес света"

Кижи – русское чудо

Кижи – один из 1369 островов Онежского озера. Его название происходит от вепско-карельского слова «кижат», что означает «место для игр». В древности тут было языческое капище, где приносили ритуальные жертвы. С XII века на заселенный финно-угорскими племенами Север начали проникать предприимчивые новгородцы, и в 1496 году здешний Спасский погост был впервые упомянут в Писцовой книге, а в 1616-м там же появилось и первое описание его церквей: «Спасова Преображения деревянной с папертьми, верх шатровый, и Покрова Пресвятой Богородицы, теплой, тож деревянной». Упоминается и колокольня, стоявшая рядом с церквями.

Земли, примыкавшие к Онежскому озеру, входили в состав Обонежской пятины Великого Новгорода. Через озеро шел путь к новгородским владениям на Беломорье. Несколько десятков поселений обычно объединялись административным центром – погостом. Здесь располагались местные органы самоуправления, устраивались ярмарки и народные празднества. Тут же был и основной церковный приход с кладбищем. Нередко погосты служили и крепостями, особенно когда они стояли недалеко от рубежей Русского государства.

Главной постройкой погоста всегда являлся высокий храм, поставленный, как правило, на возвышенности. Подобно маяку, он служил ориентиром для всех подъезжающих к погосту. Церковь была не только местом богослужений, она играла большую роль в жизни жителей окрестных деревень, поэтому в строительстве и украшении ее принимали участие все жители окрестных сел и деревень. Народные мастера вкладывали в постройку все свое умение, весь свой талант. В храмах и на площадях перед ними проходили народные собрания; отсюда шли в бой за русские земли воины-ополченцы; здесь же ликовал народ в честь победы над врагом. В церквах хранились важные правительственные грамоты и ценные бумаги, а иногда и казна прихода.

Именно таким административно-территориальным объединением, включавшим в себя в XV веке более ста деревень, был Спасский Кижский погост – на Кижском острове, в северной части Онежского озера. В том, что погост располагался на острове, не было ничего удивительного, так как деревни, входящие в его состав, также находились на многочисленных мелких островах и лодка была наиболее удобным, а часто и единственным средством сообщения. На лодке-кижанке ловили рыбу и охотились, на лодке ездили на покос и на ярмарку, на лодке везли крестить новорожденного и к венцу невесту.

Каким именно был Кижский погост в те далекие времена, сказать трудно. С присоединением в конце XV века Новгорода к Москве значение торговых путей, проложенных к Беломорскому побережью через Онежское озеро, потеряло свое былое значение, и в XVI–XVII веках Заонежье стало глухой окраиной русского государства.

Частые вооруженные вторжения в пределы Карелии немцев, шведов и польско-литовских войск заставили наиболее крупные заонежские погосты серьезно укрепиться. К середине XVII века вокруг погоста в Кижах была возведена бревенчатая стена с невысокими сторожевыми башнями. Она просуществовала, по всей вероятности, до XIX века.

Древние шатровые церкви до наших дней не сохранились – в конце XVII века они погибли от пожара, вызванного ударом молнии. И практически сразу, в 1699 году, погост начал отстраиваться заново. Но и новые постройки не прожили долго, и с XVIII века ансамбль вновь стал перестраиваться, постепенно приобретая современный вид.

В 1714 году был торжественно освящен грандиозный Преображенский храм, он представляет собой апофеоз развития деревянной древнерусской архитектуры. Храм был построен в самый разгар Северной войны, когда Россия прочно утверждалась на берегах Балтики и становилась мощной морской державой, когда пали крепости Гельсингфорс, Або и Ваза и по всей России гремели салюты в честь победы русского флота при Гангуте, когда уже предопределился благоприятный исход Северной войны. Вот в этой атмосфере возник величественный образ двадцатидвухглавой Преображенской церкви, звучащий как торжественный гимн героическому русскому народу в честь его исторической победы.

На 37 метров вознесся центральный крест «церкви о двадцати стенах». Как крылья раскинулись стрельчатые бочки со стройными барабанами на острых их гребнях с двадцатью двумя элегантными луковичными главками. Покрывает их чешуя из 60 000 серебристых осиновых лемехов – северной деревянной черепицы. В облике этого удивительного храма слышатся и отголоски язычества, и праздничность православия, и даже явный намек на барокко. Легенда рассказывает о мастере Несторе, который, закончив дело, выбросил свой любимый топор в Онежское озеро со словами: «Не было, нет и не будет такой!»

Неслучайно старинное предание прямо связывает строительство Преображенской церкви с личностью Петра I. Будто бы Петр, путешествуя из Повенца Онежским озером, остановился у Рижского острова, заметил множество срубленного леса и, узнав о постройке, собственноручно начертил план. Так ли это было – трудно сказать. Но в каждом предании есть доля исторической правды. В представлении народа сам факт сооружения Преображенской церкви связывался, почти ассоциировался с личностью Великого Петра, с новой эпохой в истории русского государства.

Несмотря на кажущуюся сложность композиции церкви, ее план прост и лаконичен. В ее основе лежит традиционная схема восьмерика с четырьмя прирубами. Она имеет такие же глубокие корни в русском деревянном зодчестве, как и многоглавие.

Икон, относящихся ко времени постройки храма, осталось немного – не более десяти. Это в основном доски нижнего, так называемого «местного» ряда иконостаса, где помещались наиболее почитаемые местные святые. Они создавались заонежскими иконописцами. Среди лучших – «Георгий в житии», «Зосима и Савватий в житии», «Успение», «Троица ветхозаветная с хождением».

Все эти иконы отличаются повествовательностью, простотой изображения, четкостью силуэта, неяркими красками. Народные мастера Заонежья творили вдали от крупных городов России, и редко кому из них удавалось поучиться у маститых художников того времени. Главным их учителем была жизнь и суровая, но величественная северная природа. В этих местах преобладали иконы с изображениями святых, которые считались покровителями ремесел, животных, птиц и т. п. Особенно почитались охранители пасек Зосима и Савватий и покровители коневодства – Фрол и Лавр. Иконы помещались не только в часовнях, церквах или избах, но и в конюшне, хлеве и амбаре. Такое «обиходное» отношение к иконе определило многие особенности иконописной северной школы. Народные художники вводили в нее мотивы, тесно связанные с крестьянской росписью предметов быта: прялок, туесов, одежды – можно сказать, что иконы стали живописной летописью жизни Севера.

Икона «Зосима и Савватий в житии» – одна из тех, которые восходят ко времени основания храма. В клеймах ее идет подробное повествование о жизни на острове отшельников, основавших Соловецкий монастырь. Все жанровые сцены – пахота, рубка леса, плавание по морю – неизменно сопровождаются трогательным и наивным в своей передаче северным пейзажем, с его холмами, елочками, бушующими волнами Белого моря.

К тому же времени относят и житийную икону «Троица ветхозаветная с хождением». В ее двенадцати клеймах, рассказывающих историю Авраама и Сары, немало бытовых черт, взятых непосредственно из повседневной жизни. Икона написана охрами, киноварью, золотом. Яркость этих красок подчеркнута контрастами синего и зеленого, хотя местные художники обычно предпочитали спокойную приглушенную красную краску местного происхождения.

Рядом с Преображенской церковью, как обычно на северных погостах, стоит зимняя теплая Покровская церковь. Она менее величава в сравнении с летней. Построенная на полвека позже Преображенской церкви, она несет в своей архитектуре первые черты изменения стиля народного деревянного зодчества. Все ее помещения – сени, трапезная, четверик и алтарь – имеют одинаковую ширину и в плане образуют вытянутый прямоугольник с двумя срезанными углами.

В храме традиционного типа, к которому относится Покровская церковь, помещение трапезной было самым большим и превышало по площади саму церковь в два-три раза, а иногда и больше. Если в XV–XVI веках трапезные встречались в церквах как исключение, то с начала XVII века, когда по всей России оживилась земская деятельность и окрепло местное самоуправление, они становятся почти обязательной составной частью зимних церквей. А сами трапезные превращаются в своеобразные центры мирской жизни многих погостов.

По своему назначению трапезная при северных церквах была гражданским помещением и служила главным образом для нужд населения погоста. Она была местом мирской сходки-суёма, на котором жители погоста и входящих в его состав сел и деревень решали свои насущные житейские дела. Здесь происходили судебные разбирательства, оглашались царские и воеводские указы, принимали подати, заключали торговые сделки, выбирали должностных лиц и т. п. Здесь же, у крыльца церкви, публично наказывали провинившихся. Не было дня, чтобы тут не толпился любопытствующий народ.

Против мирского использования трапезных боролась официальная церковь. Но вековые традиции народного зодчества продолжали жить. Так произошло и с трапезной Покровской церкви: она сохранилась, но размеры ее уже невелики, потому что ко времени постройки церкви изменилась основная функция, в которой уже не осталось места для трапезной как общественного центра всего погоста. И все же Покровская церковь – один из лучших памятников народного деревянного зодчества русского Севера.

Были нужны безупречный вкус и творческая дерзость, чтобы заменить традиционный шатер «букетом» из девяти глав, чтобы так удачно найти верное решение трудной задачи. Что же поставить рядом с фантастическим многоглавием Преображения? Соперничать ли с ним или стремиться его превзойти? Подражать ему? Эта задача с честью была решена строителями. Купола этого памятника отличаются особой выразительностью, утонченными пропорциями, тонкими, изысканными профилями всех контуров, в то же время они достаточно скромны, чтобы не затенять величие церкви Преображения.

Архитектурный ансамбль Кижского погоста был бы неполным без шатровой колокольни, стоящей отдельно между Преображенской и Покровской церквами.

Это самое позднее сооружение ансамбля, возведенное в 1874 году, когда пора расцвета народного деревянного зодчества уже миновала. Новая колокольня была поставлена на месте старой шатровой колокольни и в какой-то мере создавалась по ее подобию. Архитектура нынешней колокольни далека от традиций народного зодчества. Но постройка ценна тем, что хотя бы приближенно воспроизводит формы старой шатровой колокольни и восполняет традиционную часть ансамбля, типичную для архитектуры северных погостов.

Формирование музейной экспозиции острова Кижи началось в 50-х годах прошлого столетия, когда был привезен первый «экспонат» – деревянный дом зажиточного крестьянина Ошевнева. Сегодня в экспозиции Государственного историко-архитектурного и этнографического музея-заповедника «Кижи», официальной датой основания которого считается 1966 год, более 70 памятников деревянной архитектуры. Этнографическая коллекция музея насчитывает более 10 тысяч предметов народного искусства и быта карел, вепсов и русских, населявших Карелию.

В церквях и часовнях восстановлены иконостасы, в церкви Покрова Богородицы возобновлены регулярные церковные службы. В самой высокой точке острова, на Марьиной горе, видная отовсюду, стоит часовня Спаса Нерукотворного (XVII–XVIII века), привезенная из деревни Вигово. Она поставлена на месте часовни Святого Духа, сгоревшей в послевоенные годы и принадлежавшей жителям соседней старинной кижской деревни Ямка.

Почти с любого места острова и окрестностей виден стройный силуэт Кижского погоста. Царящий над округой, повторенный в безмятежных водах Онежских шхер, он кажется сошедшим с полотен Васнецова.

 
Так в округе твой образ точен,
так ты здесь для всего нужна,
будто создана ты не зодчим,
а самой землей рождена.
 

Наум Коржавин

Кижский погост с его двумя церквами – Преображенской и Покровской – является высшим достижением русского деревянного зодчества в Заонежье. Недаром погост на далеком холодном «Онего» все историки искусств мира признали русским чудом.

Тадж-Махал – память о любви

Отряды мусульманских завоевателей вторгались на земли Индии с X века, но свою власть смогли укрепить лишь спустя два столетия. За семь веков на престолах в центральных городах Индии сменилось несколько мусульманских династий, которые оставили огромное архитектурное наследие. В нем особую роль играли мавзолеи, где хоронили правителей и знать. Тадж-Махал – апофеоз мавзолейного искусства.

Начиная с IX века мавзолеи правителей и духовных лидеров возводили на территории современных Турции и Ирана, в государствах Средней Азии. Первые завоеватели Индии, тюрки по крови, поначалу строили здесь такие же скромные мавзолеи, как у себя на родине – в Средней Азии. Они, конечно, были состоятельны, но не так, как пришедшие им на смену Великие Моголы, основавшие сильную и богатую империю. Только они располагали средствами на поистине грандиозные строения.

Мавзолеи были для индусов абсолютно новым явлением, потому что они сжигали своих покойников, а пепел сбрасывали в воду. А тут появились мусульманские культовые сооружения – мечети, минареты, мавзолеи. Их декорировали врезанными в камень текстами из Корана, использовались при оформлении и полудрагоценные камни. Кроме каллиграфических надписей широко применялся геометрический и растительный орнаменты.

В дальнейшем архитекторы все больше «поддавались» местному колориту. Глубокое слияние индийской и мусульманской культур проявилось в эпоху Великих Моголов. Так называют династию правителей Индии, бывших у власти с 1526-го по 1858 год. Ее основатель Бабур Захиреддин Мухаммед (1483–1530) из рода Тимуридов происходил из Моголистана, как в то время называли территорию Средней и Центральной Азии, – отсюда название династии – Моголы (индийское Мугхал; эпитет «великие» подарили этой династии европейские путешественники XVII века).

Все могольские строения отличает утонченный аристократизм, их империя была богатой и мощной, за ней стояло несколько столетий строительного опыта, и не только на индийской земле (стиль и язык двора были персидскими). Несметные богатства, которые давала казне покоренная Индия, позволяли приглашать лучших архитекторов, ювелиров, резчиков по камню и кости, художников и платить за один лист миниатюры целый мохур (золотой). Именно в эту эпоху создавались великолепные дворцы, мечети, мавзолеи.

Первый из Моголов, нашедший упокоение на земле Индии, это сын Бабура Хумаюн (1508–1556). Он не успел начать строительство собственной усыпальницы в Дели, это сделала его жена Хаджи Бегам в 1564 году. Известно, что выписанный из Ирана зодчий Ага Мирза Гияс строил мавзолей Хумаюна около девяти лет и затратил на него более полумиллиона рупий.

Архитектура мавзолея необычна. От предыдущих проектов его отличают обширная платформа, которая закрывает цокольный этаж, сложная структура здания (четыре квадратных помещения по углам центрального зала) и двухслойный купол, который справедливо считают прообразом купола Тадж-Махала. Здание построено из красного песчаника, а вертикальные детали, края арок и фасадов искусно подчеркнуты отделкой из белого мрамора. Особое внимание уделялось обустройству территории вокруг мавзолея: она спланирована так, чтобы здание оказалось в центре прямоугольного сада, разделенного на квадраты каналами с водой (такой тип сада называется чар-баг) и окруженного декоративными стенами с высокими сводчатыми воротами. Композиция сада вокруг мавзолея Хумаюна сохранилась в первозданном виде до наших дней. Впервые мавзолей создали не как отдельно стоящее здание, а как часть комплекса, в котором архитектура составляла единое целое с окружающей природой.

При Моголах строительство усыпальниц оказалось нацеленным уже не столько на утверждение власти мусульманской династии на индийской земле, сколько на воплощение эстетической и философской концепции, связанной с пониманием загробной жизни. Не случайно для создания мавзолея Хумаюна выбрали живописное место на берегу реки Джамны, в некотором отдалении от военной крепости. Возможно, что еще до начала строительства в этом месте разбили сады, где отдыхали знать и сам император.

Террасный сад изначально придумали в Иране: классический чар-баг состоит из четырех квадратов, отделенных друг от друга водными протоками. В Индию идею чар-бага принес Бабур. Прекрасный, геометрически правильный сад с источником и символической горой посредине – прообраз рая на земле, место, достойное царей. Кроме того, он воплощает идею окультуренной земли, противопоставленной «дикой» пустынной местности. Естественно, что сад, который при жизни правителя приносил ему радость, после его смерти приобретал особенное значение: украшая территорию вокруг усыпальницы – он обещал покойному вечное наслаждение в райских чертогах. Начиная с XVI века усыпальницы могольских правителей всегда окружали сады. С этим связан и практический аспект: цветы и фрукты из сада вокруг гробницы принадлежали служителям как вознаграждение за уход и совершение поминальных обрядов.

В следующем столетии архитектура индийских мавзолеев достигла своего апогея – на усыпальницы правителей, их приближенных, святых, духовных лидеров из казны выделяли колоссальные средства. За несколько десятилетий в разных частях Индии появилось множество совершенно оригинальных зданий.

Строительство Тадж-Махала в Агре на берегу Джамны было последним крупным архитектурным проектом Великих Моголов. На строительство здания ушло более 30 миллионов рупий, казна стремительно пустела, что, возможно, и приблизило упадок империи. К середине XVIII века строительство светских мавзолеев сошло на нет. Правителей хоронили в усыпальницах их предков. Так, местом упокоения многих представителей рода Великих Моголов стал мавзолей Хумаюна.

Тадж-Махал построен в память о любимой жене императора Шах-Джахана (1592–1666) Арджуманд Бану Бегум по прозвищу Мумтаз-и-Махал («избранница дворца»). Она была не только любимой женой императора, но и мудрым советником в его делах, часто даже сопровождала мужа в военных походах. В 1630 году она не смогла быть с ним рядом – из-за беременности осталась дома и во время неблагополучных родов умерла. Шах-Джахан немедленно прервал поход и сразу занялся проектами мавзолея. Были привлечены лучшие архитекторы Средней Азии, Ирана, Сирии, Афганистана и Индии, да и сам правитель был серьезным авторитетом в строительстве. Именно он убрал в белый мрамор многие здания Агрского и Делийского форта; при выборе проектов последнее слово оставалось за ним. Считается, что деревянную модель мавзолея создал турок Эфенди, вдохновившийся примером мавзолея Хумаюна в Дели, и проект был утвержден. В разработке принимал участие и главный архитектор империи Устад Ахмад Лахори.

Началось строительство, в котором были задействованы 20 тысяч рабочих. Стройка длилась чуть более двадцати лет, и наконец Тадж предстал во всем своем великолепии. Этот роскошный царский чертог меньше всего походит на погребальный комплекс. Красота его прежде всего в блестяще выверенных пропорциях и в восхитительном луковичной формы куполе. Высота от грунта до шпиля равна ширине его стены и составляет 74 метра. Купол составляет половину высоты мавзолея. Чтобы он обрел легкость, с четырех сторон луковицу поддерживают киоски-чхатри со шлемовидными навершиями. Все четыре стены квадратного в плане мавзолея одинаковы, но чтобы облегчить это массивное здание, его углы скошены. Поставленные на некотором расстоянии от мавзолея на той же платформе трехпролетные минареты рассчитаны по высоте так, что они максимально облегчают, буквально дематериализуют купол.

По правую и левую стороны от мавзолея расположены два павильона – гостевой (где в поминальные дни собирались близкие) и мечеть. Сложенные из красного песчаника со вставками белого мрамора и беломраморными неглубокими куполами, они подчеркивают нарядную белизну Таджа.

Тадж-Махал драгоценен в буквальном смысле слова. Плиты покрыты мягкими рельефами тонкого растительного орнамента: цветами, ветвями, листьями, а в вырезанные углубления вставлены цветные полудрагоценные камни – яшма, хризолит, сердолик, агат, ляпис-лазурь. Камни доставлялись из многих стран, а малахит – из России.

Мавзолей окружен парком, разделенным водяными каналами на квадратные участки – розарии. От главных ворот и до подножия мавзолея идет широкий канал с фонтанами. Когда фонтаны молчат, в зеркале воды появляется волшебное отражение Таджа.

Что побудило Шах-Джахана создать именно такой мавзолей? Предание гласит, что Мумтаз просила построить ей мавзолей, который бы свидетельствовал о силе их любви, а сам император хотел передать неповторимость любимой жены и тем самым подчеркнуть боль утраты. Эта боль не стала последней: сын Шах-Джахана Аурангзеб (1618–1707) уничтожил брата, законного наследника престола, а отца заточил в Агрский форт, где император и умер спустя восемь лет. С высокого балкона дворца он ежедневно наблюдал издалека Тадж-Махал.

Во время строительства Таджа у Шах-Джахана родилась идея создать на противоположном берегу реки Джамны, протекающей позади мавзолея, точь-в-точь такой же для себя, только из черного мрамора, и оба мавзолея соединить мостом. Величественному замыслу не довелось сбыться. Но чтобы ничто не заслоняло красоту самого прекрасного мавзолея в мире, в радиусе трех километров от него никогда не строились дома выше четырех этажей.

Возвести что-либо подобное Тадж-Махалу больше не удалось никому. Последний из Моголов – Аурангзеб – больше разрушал, чем создавал. Мавзолей, посторенный в память о его жене Раби’а-уд-Даурани в Аурангабаде, – грубая аллея тяжелых минаретов, идущих вдоль канала, слабая потуга сотворить нечто похожее на Тадж-Махал.