Текст книги "Рассказы в алфавитном порядке (сборник)"

Зинаида Зевсовна

Дорога с материка на небольшой греческий остров заняла около трех часов. Все происходило нудно, муторно и несуразно. Сначала экскурсанты собрались в холле отеля – хмурые от недосыпа (время-то – пять утра!) и ежащиеся от утренней прохлады. Это позже они будут изнывать от жары и обливаться потом под немилосердным солнцем, а пока – зябко. Когда, наконец, подошел туристический автобус, все вздохнули с облегчением и рванули занимать лучшие места, как будто предстояло прожить в этом самом автобусе несколько лет и очень важно было сесть поудобнее. Потом отправились собирать группу по отелям. Пока ждали бестолковых опаздывающих туристов, досыпали в автобусе. Проснулись уже в порту.

Зиночка не сомкнула глаз. Предстоящая поездка на сказочный вулканический остров с бело-голубыми домиками вызывала у нее священный трепет. Давно лелеемая мечта – увидеть своими глазами остатки прекрасной древней цивилизации – начинала сбываться. Впрочем, в Греции древность везде. Шаг ступишь – помолодеешь на тысячу лет. Еще шаг – на две тысячи. К старинным развалинам притронешься – как будто на Олимпе окажешься. Среди богов. Сразу хочется в белую тряпочку завернуться (тогу, как греки ее назвали), волосы в высокую прическу закрутить и взять в руки арфу. Или гроздь винограда. Чтобы, как беспечные олимпийские девушки, бегать под солнцем легкой серной и вдохновлять поэтов и художников.

На пароме всех тошнило. Неожиданно поднялись волны, и огромное судно мотало вверх-вниз как игрушечный пластмассовый кораблик. После обильного завтрака, съеденного в порту, со многими случались неприятности прямо на палубе. Обессилевшие от морской болезни курортники тащились на корму, где в изнеможении валились прямо на доски и вяло проклинали море, греков и весь морской транспорт Евросоюза.

Фотографировать замаячившую на горизонте красоту сил ни у кого не было.

А красота того стоила! Остров, показавшийся из морской пучины, завораживал и околдовывал. Вначале показалось невозможное – он весь покрыт снегом. Потом Зина пригляделась – нет, не снег: маленькие ослепительно белые здания с голубыми крышами. От сверкающей под солнцем белизны слезились глаза. Когда паром подошел ближе, оказалось, что есть и персиковый цвет, и розовый. Видимо, некоторые оригиналы решили выделиться на общем фоне. А земля совершенно черная – вулканический песок. Вот такой слоеный пирог: сверху светлый, в середине темный, снизу – глубокий синий цвет воды. Ледяной, между прочим, воды – под ней многокилометровая впадина кратера. Берег приближался, и Зиночкино сердце подпрыгнуло и забилось где-то в горле. Там же застряли слова восхищения – от восторга Зинаида лишилась дара речи. Невозможная, нереальная, неземная красота. Чудо.

Повеселевшие пассажиры высадились на пристани. Со всего парома собралась большая и слабоуправляемая толпа. Опять стали шумно и бестолково грузиться в автобусы, отталкивая друг друга в стремлении занять кресло у окна и поближе к водителю. Единственное, что соблюдалось неукоснительно – четкое разграничение по языковой принадлежности. Упаси бог попасть в итальянский автобус! Эти вороны так каркают – оглохнешь от их гама. Или оказаться среди англоговорящих – вдвойне обидно. Вроде всю жизнь учил язык, а сидишь как пень, ничего не понимаешь, а то, что знаешь – «Ландон из зе кэпитал ов Грейт Британ» – никто не говорит. Как будто они собственной столицей вообще не интересуются.

Наконец, туристы расселись. Набитые битком, пышущие жаром и выхлопными газами автобусы отправлялись в город. Экскурсоводов мало кто слушал. В основном вертели головами, пихали друг друга локтями и восклицали: «Ух ты! А это чего? А куда мы едем? А обедать когда? Погоди, она чего-то говорит, я не слышу! Миша, вылези из-под кресла! Не облизывай окно, оно грязное! Женщина, голову уберите, мне не видно!» Дети требовали мороженого, мужчины – пива, а дамы мечтали заглянуть в местные магазины.

Автобусы останавливались у границы старого города – дальше, круто в гору, по неровной узкой дороге, двигаться можно было только пешком или на осликах. Туристов разделили на группы по двадцать человек, и они, как стада овец, каждый со своим пастухом-гидом, отчалили в разных направлениях, чтобы по окончании экскурсии снова встретиться в ресторане у автобусной остановки.

Зиночка попала в компанию нескольких приятельствующих семей – как на подбор громких, толстых и мало интересующихся историей острова. Рассказы хрупкой девушки-экскурсовода не вызвали большого энтузиазма; краткий экскурс в древнегреческие легенды вообще навел уныние. Прогулка по узеньким улочкам несколько развлекла публику, но солнце жарило безбожно, и народ скоро запросился в тень и прохладу – в какое-нибудь кафе или в магазин под кондиционер. Ну их, эти развалины, что мы, камней не видели? По-настоящему всех заинтересовала только старинная плита, которая, по преданию, приносит счастье в любви каждому, кто на ней посидит. Естественно, уверовав в легенду, все члены группы, включая детей, принялись по очереди плюхаться на раскаленный камень, не жалея своих седалищ. Ради счастья можно и потерпеть. Присела и Зинаида – из уважения к традициям. Любовь ее давно не интересовала, а вот сознание того, что она приобщается к месту, много веков обтираемому задницами древних греков, приятно будоражило. Она бы с удовольствием еще послушала рассказы гида, но после посещения любовного камня вся компания, просветленная и удовлетворенная, изъявила желание направить стопы в сувенирные магазины.

«Хорошо, – легко согласилась экскурсовод, – а Посейдона не будем смотреть?» «Это еще кто такой? – заволновалась толпа. – Где находится?» Девушка объяснила: «Это покровитель острова, стоит на самой вершине горы. Вон итальянская группа спускается оттуда». Итальянцы, уже успевшие познакомиться с Посейдоном, шли шумной веселой толпой и радостно каркали. Ах, раз итальянцы смотрели, мы тоже хотим. Показывайте своего – как его там?

Путь был недолгим, но трудным – подъем крутой, тропинка каменистая, и все на открытом пространстве – ни тени, ни ветерка. Колючий песок забивался в обувь и мгновенно впивался в ноги. Женская часть группы синхронно принялась жаловаться на волдыри и ссадины на ступнях, а мужчины все как один пыхтели и задыхались. Наконец – с трудом и стонами – достигли пункта назначения.

Про Посейдона и компанию Зиночка знала много – в детстве у нее была замечательная книжка с картинками «Герои Эллады». Она зачитывалась приключениями Язона и восхищалась подвигами Геракла. Представляла себя Афиной, дочерью Зевса – эта богиня привлекала ее больше всего. Мудрая, рассудительная, решительная. Глупостями и интригами, в отличие от многих собратьев по Олимпу, не занимается. Еще нравилась Артемида – властительница лесов и обитающей в ней живности, вечная девственница. Повезло ей – не знала разочарований в любви. Папа Зевс уважения не вызывал – изменщик, предатель и трус, даром что громовержец. Мачеха Гера тоже не блистала добродетелью, хотя как женщине Зина ей сочувствовала: с таким мужем кто хочешь впадет в отчаяние и пустится во все тяжкие. А вот дядя Посейдон, брат Зевса, представлялся персонажем деловым и отнюдь не легкомысленным: занимался своей морской стихией добросовестно, исправно топил или, наоборот, спасал корабли и за глупыми нимфами не гонялся – времени на подобные пустяки не было. Уважаемый мужчина, прямо скажем.

Она только не подозревала, что он так невероятно хорош. Когда Зиночка увидела этого ослепительного мраморного гиганта, сердце снова переместилось – из горла куда-то в желудок. Наверное, у нее была особая физиология, потому что она всем телом почувствовала мощный поток энергии, исходящей от владыки морей. Такой мощный, что Зина содрогнулась.

Он был прекрасен. Мрачное носатое-бородатое лицо, мускулистый обнаженный торс, огромные слоновьи ноги. Облик в целом обезьяноподобный – напоминает мощного орангутанга. Одна рука согнута, ладонь козырьком прикрывает от солнца обращенные к горизонту орлиные глаза: что там, вдали? Порядок ли на море? В другой руке зажат трезубец – так крепко стиснут, что надулись каменные вены на гигантском запястье. Вся поза выражает уверенность и достоинство. Живи спокойно, бело-голубой остров, я, грозный Посейдон, всегда на страже твоих берегов. Я вечно стою на вершине скалы, смотрю вниз, на залитый морем кратер вулкана, и наблюдаю за кораблями, входящими в гавань. Я командую штормами, приливами и отливами, управляю погодой и охраняю тебя от бед. А если вздумают напасть враги – горе им! Вот он, мой трезубец, смертоносный и беспощадный для тех, кто задумает недоброе…

– Да, классный мужик, – решили туристы. – Только морда больно злая. И чего голый? Эти греки совсем бесстыжие. Хоть бы срам прикрыли. Ну все, пошли по магазинам.

Компания во главе с гидом отправилась в обратный путь, предвкушая шоппинг и сытный обед. А Зиночка осталась. Она села рядом с мраморным гигантом, положила руку на его огромную ступню и успокоенно вздохнула. Ее отсутствия никто не заметил.

Так она просидела до заката. Туристы давно накупили бесполезных сувениров, насытились местными морепродуктами и укатили обратно на тошнотворном пароме. То, что одного человека не досчитались, никого не волновало – у гидов были четкие инструкции отправляться точно по расписанию и не ждать опаздывающих. Их проблемы, пусть сами добираются, как хотят. То, что одна из русских туристок так и не вернулась в отель, тоже осталось без внимания. Зиночка путешествовала в одиночестве и проживала в одноместном номере.

А они в это время разговаривали. Зина рассказала Посейдону всю свою жизнь – без утайки и стеснения. Он ее не осудил, а даже пожалел. И предложил вместо глупых и суетных мирских занятий более достойное и захватывающее – наблюдать со скалы за морем. Оно, море, все время разное. На рассвете – постепенно набирающее цвет, искрящееся светлыми бликами. Днем – нестерпимо яркое, будто раскаленный добела металл. Вечером – золотое, пылающее. Темное тревожное море перед грозой. Серое и загадочное зимнее море. Восхитительно злобное во время шторма. Зеркально спокойное в штиль. Отсюда, с самой высокой скалы, видно, как вода испещрена белыми точками яхт. Как легкими бабочками порхают разноцветные паруса серфингистов. Как отходят паромы, постепенно исчезая за горизонтом. А ночью звезды опускаются низко-низко. Посейдон не раз трогал их рукой и наблюдал, как они падают в море. Здесь покой. Здесь можно увидеть вечность.

Предложение остаться Зина приняла с радостью и благодарностью. О своей прежней жизни и оставшихся где-то за горизонтом родных и обязанностях даже не вспомнила. Впрочем, не так уж много их было. В отеле ее хватились только через три дня, когда положено было освободить номер. Вещи вынесли и некоторое время хранили – вдруг взбалмошная русская соизволит вернуться. В полицию заявлять не стали – сошлись во мнении, что дамочка увлеклась каким-нибудь знойным греческим парнем и отправилась к нему на плантацию, чтобы в любви и согласии вместе выращивать оливки. Обычное дело.

На острове дело обстояло несколько сложнее. Местным властям поступали жалобы, что одна экзальтированная дамочка мешает проводить экскурсии и не дает публике фотографироваться с Посейдоном – не желает уходить из кадра, цепляется за статую и смущает туристов своим безумным поведением. Ленивая полиция неспешно приехала на место, осмотрела и статую, и дамочку – все, вроде, в порядке, ущерба скульптуре не нанесено, а тетка тихая, не буйная. То, что за каменного мужика цепляется – ее личное дело. По-гречески не понимает, как прикажете с ней общаться? Трогать иностранную гражданку права не имеем, тем более что очевидных нарушений нет. Вот если она нашему Посейдону чего-нибудь отломает – тогда будем разговаривать. А трогать статуи никому не запрещается. Наши мужчины – и каменные, и живые – вообще не против, когда их дамы трогают.

И Зинаиду оставили в покое. Туристы поначалу ворчали, конечно. А потом гиды нашли выход – начали рекламировать экскурсию «Посейдон и сумасшедшая тетка, которая тронулась от любви к нему». Звучало заманчиво, народ интересовался. За поход на вершину скалы стали брать отдельную плату. Фотографировали Зиночку, прильнувшую к Посейдону, уже с удовольствием – как местную достопримечательность. Экскурсоводы не стесняясь сочиняли истории о том, что женщина бросила мужа-олигарха и пятерых детей, а также дом в Майами ради любви к каменному гиганту. Теперь она окончательно свихнулась, ничего не ест и, наверное, скоро умрет от безнадежной страсти. Туристы слушали, открыв рты, и непрерывно щелкали камерами. Бизнес процветал.

А потом закончился сезон, и про Посейдона и Зину забыли. Начались дожди. Туристы разъехались по домам, увозя фотографии, сувениры и воспоминания. Местное население к Посейдону не ходило – стоит и стоит себе, чего его проверять?

Зина и ее избранник были счастливы. Оказалось, что они очень подходят друг другу – одни и те же вкусы, привычки, взгляды на жизнь. Общая любовь к тишине и покою. Они питались нектаром, как и положено олимпийским богам. Зина ведь и в самом деле была дочерью Зевса, так что нектара ей вполне хватало. Ночью Посейдон сходил с постамента, и они гуляли под луной, взявшись за руки. Иногда он уходил в морскую пучину – проверить, как идут дела, а она ждала на скале и волновалась. Хотя что могло случиться с повелителем моря в его родной стихии! Утром он возвращался и приносил ей подарки-жемчужины, раковины или обломок корабельной мачты с пиратского судна, затонувшего триста лет назад. И не было женщины счастливее ее.

На следующий год туристический сезон начался поздно – из-за затянувшихся дождей. Первая же туристическая группа, отправившаяся на вершину горы, обнаружила интересную скульптурную композицию: рядом с гигантским владыкой морских просторов сидела мраморная женщина с длинными распущенными волосами. Она держала в руке морскую раковину и, казалось, вслушивалась в шум внутри нее. Взгляд женщины был обращен к морю, а на каменном лице застыло спокойное и безмятежное выражение, как и у всех древнегреческих скульптур. Как статуя появилась на горе, было непонятно, но находчивый экскурсовод рассказал группе волнующую легенду о прекрасной нимфе, которая повсюду следовала за Посейдоном и была его тайной возлюбленной. Раковина в ее руке – символ взаимной любви, и, по преданию, та девушка, которая дотронется до раковины, выйдет замуж уже в этом году.

Девушки всех возрастов бросились к статуе.

Ироничная Изольда Ивановна

Больница была странная, какая-то неправильная. Все здесь казалось издевательским фарсом – от униформы персонала до аляповатых картин, беспорядочно развешенных в длинных коридорах. Да и отношение к больным было, мягко говоря, нестандартным. Режим дня, лечение, процедуры – все не такое, как должно быть. А впрочем, может быть, как раз такое? Ведь кто знает наверняка, что ожидает его в психбольнице, куда попадают после попытки самоубийства. Вероятно, психов так и лечат – методом шоковой терапии.

Этим объяснением и пыталась утешиться Изольда Ивановна. Первое время гипотеза работала, но потом возмущение взяло верх: что это за порядки такие? Надо обязательно пожаловаться. Мы хоть и психи, но тоже люди, со своими правами. Почему мы обязаны терпеть насилие? Изольда Ивановна пылала праведным гневом. Но только внутри. А внешне старалась вести себя спокойно, держаться с достоинством и быть начеку – как бы еще хуже не стало.

Строго говоря, никакого физического насилия не было. Пациентов не били, не связывали, пыткам не подвергали. Кормили вкусно. Убирали в палатах регулярно. Выпускали гулять в просторный больничный сад и разрешали пользоваться библиотекой. Но, по мнению свободолюбивой Изольды, моральное давление все же оказывалось. И права психов попирались, что шло вразрез с Женевской конвенцией.

Например, каждое утро всех обитателей второго этажа, где находилась и Изольдина палата, сгоняли в актовый зал на групповые занятия. Это врачи так называли – «занятия», а на самом деле это была просто пародия на психотерапию. Во время сеансов доктора предлагали пациентам рассказывать о своей жизни и открыто потешались над их историями, получая от этого процесса явное удовольствие. Насильно больных говорить не принуждали, но почему-то мало кто смел отклонить настойчивое предложение поделиться сокровенным. Какой смысл заключался в том, чтобы выставить на посмешище человека, пережившего нервный срыв, было абсолютно непонятно. Пациентов в клинике было много, а за одно занятие выслушивали пару-тройку человек, поэтому сама Изольда еще ни разу не подвергалась этой экзекуции. Но она с ужасом ждала, что ее очередь подойдет со дня на день.

Далее занятия продолжались и вовсе абсурдными упражнениями: больным задавали вопросы из разряда «дурацких», предлагали граничащие с идиотизмом задания, словом, глумились над ними по полной программе.

После издевательств следовал обед, а за ним – свободное время до самого отбоя. Ни уколов, ни лечебных ванн, ни сеансов массажа предусмотрено не было. Обход врачами проводился вяло и без особого энтузиазма. Обычно дежурный доктор на ходу забегал в одноместную Изольдину палату и скороговоркой спрашивал: «Как дела? Как самочувствие? Просьбы-жалобы есть?» Мельком взглянув на пациентку и не всегда дождавшись ответа, отправлялся дальше. Изольда морщилась: ей претило, что в этой больнице доктора ходят не в белых халатах, а в обычных джинсах и свитерах. Не нравилось такое поверхностное отношение: а вдруг у нее глубокая депрессия, которая требует серьезного лечения? Ведь не случайно же она решила на себя руки наложить! А ей вместо медицинской помощи каждый день бесплатный цирк показывают – с психами в роли дрессированных зверей! И потом, если у нее все в порядке, почему ее не выписывают?

Об этом она решилась спросить у главврача. Зашла в кабинет и выдала заранее подготовленную речь: дескать, все у меня в норме, суицидальное настроение прошло, чувствую себя нормально. Когда отпустите? Главврач посмотрел на нее внимательно, вздохнул и сказал строго:

– Пока – никогда.

Изольда даже фыркнула от возмущения:

– А что же тогда не лечите? Зачем человека в психушке просто так держать?

– У нас не какая-нибудь заштатная психушка, – обиделся главврач, – а очень даже уважаемая клиника.

– Ну да, с этой вашей американской системой. Психоанализ, да? – язвительно подколола Изольда.

– А чем вам Фрейд не угодил? – развел руками главврач. – Он, между прочим, в вашу компанию очень хорошо бы вписался. А лечить вас, голубушка, не от чего. Разве от того, что вы захотели ручки на себя наложить? Так это ваш выбор и ваше полное право. А наше дело – наблюдать за вами. Пока что. А там видно будет.

– Что видно? Кому видно? – взорвалась не удовлетворенная разговором Изольда.

– Все видно. Всем видно. И вам, и нам, – успокоительно произнес главврач. – Идите по своим делам. Книжку какую-нибудь почитайте. Времени у вас много.

«Конечно, держат меня за дуру, – кипятилась Изольда Ивановна, стремительно направляясь в библиотеку. – Диагноз не говорят, прогнозов никаких. Издеваются! Книжку почитайте! Ненавижу читать!»

Библиотекарша – пожилая, толстая и очкастая, как и положено библиотекаршам – равнодушно взглянула на ворвавшуюся Изольду.

– Что вам?

– Книжку! – выпалила Изольда Ивановна. – Нет, лучше журнал! «Космополитен».

– Журналов не держим, – строго произнесла дама. – Только книги. Вам какую?

Изольда пожала плечами. Она давно не читала книг и не знала, что выбрать.

– Не знаю. Ну, Пушкина дайте.

– Нет Пушкина, – бесцветным тоном произнесла библиотекарша.

– Тогда Лермонтова.

– Нет Лермонтова.

– Да что у вас за библиотека такая? Что вообще есть?

– Из поэтов – Есенин, Маяковский, Цветаева, Друнина… Гомер есть.

– Нет, Гомера не надо, – Изольду передернуло. – Дайте лучше что-нибудь женское, про любовь. Франсуаза Саган есть у вас?

– Саган нет. Вирджинию Вульф возьмете?

– А это про любовь?

– Ну… – замялась толстуха, – это как посмотреть.

– Тогда не надо, – решительно отвергла Изольда. – Что еще есть?

– Японцев много. Мисима, Кавабата, Кобаяси, Кусака…

– Не хочу кусаку, – испугалась Изольда. – А что-то менее экзотическое?

– Хэмингуэй… Джек Лондон… Цвейг…

– Цвейга возьму, – решилась Изольда Ивановна. – Там про любовь, я помню.

Наутро в дверь палаты деликатно постучали.

– Изольда, занятия через пятнадцать минут, не опаздывайте, – напомнил голос дежурной медсестры.

Изольда Ивановна рывком села в постели. Вот черт, так зачиталась накануне, что даже завтрак проспала. И ведь не разбудили. Теперь придется голодной на эту экзекуцию идти!

Но идти было надо. Других вариантов просто не было. Прогулять ненавистные сеансы никому и в голову не приходило. Изольда быстро умылась и поспешила в конец коридора, туда, где уже собирались товарищи по несчастью.

Занятия сегодня вел доктор Леви, плешивый и довольно противный, а ассистировала ему молоденькая медсестра. Когда пациенты расселись, доктор, по своему обыкновению, взгромоздился на кафедру и обвел зал пристальным взглядом. Присутствующих было около двух десятков – это означало, что вероятность быть вызванным и осмеянным у каждого больше, чем шанс нерадивого школьника получить двойку за невыученный урок. И, как когда-то в школе перед опросом, многие втянули головы в плечи и постарались стать незаметными.

– Итак, начнем, – возвестил Леви, предвкушая любимое развлечение. – В прошлый раз мы слушали рассказ Арнольда про то, как он вены резал… Просто глупость – вены резать, да еще кухонным ножом! Арнольд, вы нас совсем не порадовали. Нет бы – пакет на голову, всего и делов-то. А тут – кровь, грязь, эстетики никакой… Верно, Арнольд?

Арнольд с перебинтованными запястьями мрачно кивнул.

– Надеюсь сегодня услышать что-нибудь более вдохновляющее, – продолжал глумиться доктор. – Вот, скажем, Макс, – и он ткнул пальцем в сторону большого неопрятного мужчины в халате и стоптанных тапочках. – Чем порадуете нас? Прошу вас, не стесняйтесь.

Мужчина нехотя встал. Видно было, что говорить ему тяжело, но перечить он не смел.

– Ну-ну, мы ждем, – доброжелательно подбодрил Леви.

– У меня депрессия, – выдавил из себя здоровяк. – Алкоголизм. Работу потерял. А я, между прочим, неплохой журналист был. Сейчас все, ничего не осталось. Ни творчества, ни вдохновения. Жить не хочется. Да и не на что. Сплошной мрак.

Доктор и медсестра переглянулись.

– Так, дальше, – с явно наигранным сочувствием спросил Леви.

– Дальше – ничего. Черная дыра. Выхода нет, – угрюмо отозвался Макс и рухнул на место.

Врач недобро усмехнулся:

– Черная дыра, говорите? А поднять свою жопу и поработать? Вагоны грузить? Шпалы укладывать? Не пробовали? Эх, Макс, вот уже который раз мы с вами общаемся, а вы все об одном и том же! Депрессия у него! Нет такого слова – депрессия!

– Депрессия есть, а слова нет? – зло огрызнулся мужчина.

Леви прищурился:

– Знаете что? Давайте сейчас отправим вас в зону военных действий. Куда-нибудь в самое зверское место, скажем, к исламским радикалам. Они вашу депрессию мгновенно вылечат. По законам шариата. Хотите?

Макс испуганно замотал головой.

– Так и молчите лучше, – махнул на него доктор. – Или лучше стишок какой-нибудь в следующий раз прочтите. А вашу ерунду я больше слышать не могу. Давайте кого-нибудь другого послушаем. Вот, например, Ядвига. У вас что интересного?

Встала молодая женщина. Объяснила, торопясь:

– Он мне является. Зовет с собой. И музыка… я все время ее слышу. Я должна уйти. Он дает мне знак.

Леви ухмыльнулся:

– Вот, это уже интереснее. Романтика, музыка… Не попса, часом?

Женщина оскорбленно вздернула голову:

– Нет, рок.

– Ну слава богу. А то было бы как-то пошло. Сопли с сахаром. А рок – это, конечно, благородно. А ему-то что на месте не сидится? Что он к вам шастает?

Поскольку ответа не последовало, доктор продолжал веселиться.

– Наверное, там кормят плохо? Или бьют? Если бьют, то за дело. Это только на пользу. Вы у него в следующий раз спросите – как там в смысле условий. Ну, климат, удобства… Это, знаете ли, очень важно! А то понесет вас сдуру черт знает куда!

Доктор и медсестра дружно захихикали. Пациенты по-прежнему хранили гробовое молчание. Леви, как будто не замечая этого, радостно, на манер массовика-затейника, обратился к публике:

– Ну-с, еще одно выступление и пойдем дальше! А повеселит нас сейчас…, – он сделал многозначительную паузу, – повеселит нас … Изольда!

Изольда Ивановна вздрогнула и помимо своей воли встала.

– Пожалуйста, вам слово! – не мог угомониться доктор.

– Я не знаю ничего веселого, – промямлила Изольда. – Моя жизнь – сплошная трагедия. Начиная с рождения. Начиная с имени.

– При чем здесь имя? – вмешалась медсестра. – Вам не нравится имя Изольда? По-моему, очень красиво. Вот меня зовут Джасинта, я же не переживаю из-за этого.

– А ваша фамилия не Чемоданова? – резко отозвалась Изольда.

– Нет, – растерянно покачала головой девушка.

– А моя девичья фамилия Чемоданова, – горько призналась Изольда. – Изольда Ивановна Чемоданова. Ну как можно жить с таким именем?

Пациенты сочувственно закивали: нет, никак невозможно.

– Я, когда замуж вышла, фамилию поменяла. А у мужа фамилия – Мебель. Он Эдуард Мебель, а я Изольда Мебель… Это же ужас какой-то! – Изольда Ивановна чуть не плакала, а зал затих. – Могла ведь выйти замуж за Вадика Шереметьева. Вадик, конечно, алкаш подзаборный и дебошир, зато какая фамилия! Так нет, черт меня дернул за эту мебель…

По аудитории прошел легкий шорох – видимо, все приняли историю близко к сердцу. А Изольда продолжала.

– Меня муж бросил, – гордая в своем горе, объявила она общественности. – Двадцать лет прожили. Ушел к молодой.

– Ай-ай-ай, – участливо закивал Леви. – А вы, естественно, лучшие годы жизни ему отдали… Молодость и красоту…

– Угу, – подтвердила брошенная коварной мебелью Изольда.

– Негодяй, мерзавец! – чем больше доктор сочувствовал, тем больше фальши слышалось в его голосе. – Старый козел. Вот именно, старый! И уже здорово амортизированный. Вам-то он зачем, Изольдочка? Вы знаете что? Заведите себе молодого любовника. А лучше двух. И радуйтесь свободе и заслуженному счастью!

Изольда передернулась от фамильярности и наглости врача и уже хотела что-то возразить, но Леви сделал ей знак замолчать.

– Так, ладно, хватит на сегодня откровений. Оставим что-нибудь на завтра. А сейчас – проверка домашнего задания. Вам было задано придумать синонимы к слову «умереть». Начинаем по очереди с правого края.

Пациенты стали послушно называть слова и словосочетания: скончаться, упокоиться, отойти в мир иной, уйти из жизни, отдать богу душу, преставиться, погибнуть…

Доктор хмурился и нетерпеливо требовал: дальше, еще!

Последовали: сдохнуть, окочуриться, кирдыкнуться, загнуться, дать дуба, склеить ласты, отбросить коньки…

Здесь уже и Леви, и его симпатичная ассистентка оживились и одобрительно закивали головами.

Околеть, почить в бозе, отбросить копыта, скопытиться, протянуть ноги… Список был исчерпан.

– И это все? – Доктор явно был разочарован. – А как же кормить червей? Курить траву с чертями? Кони двинуть? И это еще не все! Ай-ай-ай! Вы опять плохо подготовились. Несерьезно, дорогие мои. Прошу впредь выполнять домашние задания должным образом. К завтрашнему дню… Что у нас на завтра, Джасинта?

– Человек и животное, – услужливо подсказала медсестра.

– Да, да. Что отличает человека от животного? Будьте любезны подумать!

Вечером Изольда Ивановна прогуливалась в больничном саду. Сад был старый, заросший, но очень уютный, со множеством укромных уголков. Общаться ей ни с кем из обитателей клиники не хотелось – настроения не было, да и опасалась немного: психи все-таки. Кто знает, что у них на уме? Но симпатичный юноша на скамейке под раскидистым дубом ей сразу понравился. Наверное, потому, что был одного возраста с единственным сыном Изольды Ивановны. И даже был на него немного похож внешне.

Изольда присела на край скамейки и покосилась на молодого человека, который не замечал ее, о чем-то глубоко задумавшись. Совсем некстати ей вспомнился сегодняшний совет доктора – завести молодого любовника, и она усмехнулась: вот прекрасный шанс выполнить врачебные рекомендации. Двое душевнобольных составят замечательную пару. Хотя она-то, Изольда, совсем не чокнутая. Просто у нее был стресс, и нервы ни к черту. А этого юнца, интересно, как сюда занесло? Наверное, переучился. У студентов это бывает.

– Привет, – доброжелательно обратилась она к молодому человеку. – Отдыхаешь?

Он медленно повернулся к ней и взглянул рассеянно, без улыбки, без интереса. Глаза у парня были тоскливые и застывшие. Она вспомнила, что видела его на занятиях, он всегда был таким же мрачным и погруженным в себя. Вспомнила даже его имя – Равиль. Он нес какую-то чушь про ножи и про две розы на кладбище. Изольда тут же пожалела, что завела разговор, и постаралась исправить ошибку:

– Приятного вечера. Я, пожалуй, пойду. Всего хорошего, – заторопилась она.

Юноша, глядя сквозь нее, очень четко проговорил:

– Чем человек отличается от животного? Вот вопрос.

Изольда, совсем забывшая про дурацкое домашнее задание, пожала плечами:

– Понятия не имею. А ты… а вы знаете?

– Я знаю. – Молодой человек со значением кивнул. – Только я никому не скажу.

Изольда сделала еще одну попытку уйти, но неожиданно юноша рванулся к ней, схватил за руку и с жаром зашептал:

– Вам скажу. Вы не будете смеяться. Знаете, в чем главное отличие? В том, что человек может покончить жизнь самоубийством, а животное – нет! Это акт свободной воли, понимаете? Только интеллектуально развитое существо способно на то, чтобы сознательно сделать выбор: воспользоваться ему правом на жизнь или нет.

– Хорошо, хорошо, – Изольда Ивановна поспешно и испуганно освободилась от крепкой хватки парня, но он вдруг снова впал в апатию.

– Это не я придумал, это Сартр. Теперь уходите, – невежливо буркнул он и закрыл лицо руками. – Я хочу быть один… Я должен быть один… Человек рождается и умирает в одиночестве…

Последние слова разобрать было трудно.

«Вот настоящий псих, – думала Изольда, спешно направляясь ко входу в клинику. – Этого, пожалуй, не вылечишь. С чего бы его так перекорежило – молодой, здоровый, симпатичный! Жил бы да радовался!»

Вернувшись в свою палату, она долго не могла успокоиться. Настроение было безнадежно испорчено, вдобавок нахлынули тревожные мысли о сыне. Хоть и взрослый уже, а как он там без материнского внимания? Неспокойно было Изольде Ивановне, ох как неспокойно. Да еще картина эта дурацкая прямо над ее кроватью – кому пришло в голову такую дрянь повесить? Желтое поле, сине-черное небо, стая ворон. Мазня, а не картина.