Текст книги "Беги-беги, я догоню"

Мы встали оба из-за стола и пошли в бар. Как специально, за стойкой был мой бармен.

– Колу мне и Джин Тоник для дамы, брат, – сказал Адем, а Эрхан повернулся в мою сторону и как-то очень скептически переспросил, посмотрев на меня:

– Джин Тоник для дамы? – было такое ощущение, что, хоть я и далеко сидела, он спросил это у меня. Да, раньше я любила кофе, теперь пью напитки покрепче.

Когда стаканы были уже на столе, я рефлекторно закурила. Когда куришь, молчание не кажется таким неловким. Потому что ты ну хоть чем-то занят.

– Можно у тебя сигарету взять? Хочу твои попробовать, – спросил Адем, и я с радостью распахнула перед ним свою коробочку с сигаретами – мне всегда очень нравилось наблюдать за реакцией людей при виде моего Коктейльного Собрания.

– Ваай! Они разноцветные!! – воскликнул он. Мдааа… и потом все еще на три минуты все зависают, выбирая, какую бы взять. Адем тоже долго думал, потом взял мою любимую желтую.

После пары джин-тоников разговор как-то пошел сам. Я заметила, что алкоголь развязывает мне язык. Значит, дело не в незнании – я все знаю и все помню, я просто очень боюсь и стесняюсь говорить.

– А знаешь, бармен на меня так смотрит все время… Это потому что мы с ним встречались, а потом я его бросила. И теперь каждый раз, когда он меня видит в компании мужчины, он готов растерзать обоих на месте… – сказала я, смеясь.

– Да ладно? Так вот почему он так смотрел на меня, когда я брал стаканы. Теперь все ясно. Надо было сразу меня предупредить, – засмеялся мой собеседник.

Мы какое-то время говорили о музыке, футболе, рисовании и прочих хобби, а потом внезапно перешли на более личные темы и заговорили о любви. Он рассказал о своих бывших любимых, а я… я была уже на той стадии опьянения, когда вроде еще можешь связно говорить, ровно идти, и ничто внешне не выдает твое состояние, но у тебя напрочь пропадает барьер в общении, барьер «это говорить можно, а это – нельзя». И я заговорила о Риччи.

– А я тоже любила.

– Сколько раз в своей жизни ты по-настоящему любила? – типичный вопрос от турка-романтика.

– Один. Всего один. Все было здорово, и мне было очень хорошо, мы даже были вместе некоторое время, но если я была влюблена, то для него я была лишь одной из миллиона, а не одной на миллион. И я до сих пор иногда чувствую себя крайне уязвленной, и мне кажется, – я запнулась, – точнее мне все говорили, что мне просто не стоило сюда приезжать.

– А он здесь? – Адем всем своим видом выдавал крайнюю заинтересованность в разговоре. Он вообще был очень хорошим слушателем. Он никогда не сидел развалившись на стуле, в отличие от Риччи, всегда был развернут во время разговора в мою сторону, немного наклонившись вперед, чтобы сократить расстояние между нами. Слушал, не отводил глаз, но в то же время не буравил меня взглядом. Задавал все время уточняющие вопросы и переспрашивал, если чего-то недопонимал.

От обилия алкоголя, я начала говорить чуть громче, чем обычно и бармен, который в этот раз стоял поблизости, очень хорошо меня слышал. Я постаралась собрать всю волю в кулак и заговорить на турецком как можно более свободно, быстро и с нужным акцентом.

– Да, он здесь, – но так как знаний у меня было все же недостаточно, чтобы наверняка не оплошать, я решила лишь повторить предыдущую фразу: – а ведь мне все говорили, не стоит тебе ездить, – тактика повторения «уже придуманного» или «уже сказанного» давала мне возможность говорить максимально быстро, почти как турки, и я с гордой улыбкой продолжила, чуть сбавив громкость и удостоверившись, что бармен меня все еще слышит. – Но я совершенно сумасшедшая, поэтому я не послушала никого, кто мне говорил «не надо», и все равно сюда поехала. Мне было все равно, я не стала никого слушать… – законченная мысль, повторенная пять раз иссякла, и мне пришлось придумать что-то еще: – проблема в том, что мне больших усилий стоит снова здесь находиться, после всего, что случилось… – я видела, что Адем хочет уточнить, но я решила продолжить говорить, пока мысль шла, чтобы похвастаться своим «совершенным» владением языка перед барменом. – Я думала, что пережила это раньше, но приехала сюда и поняла, что мне по-прежнему, черт возьми, тяжело. Все, что я помню, так мучило меня до этого… но здесь все воспоминания оживают…

– Кто он? – Адем решил воспользоваться возникшей паузой, пока я набирала воздуха в грудь. Но я тут же выдохнула и, закурив, задумалась. Алкоголь все же не дал мне долго думать, раскрывать секрет или не стоит.

– Это Орхан… – удрученно сказала я. Орхан – настоящее имя Риччи… Адем медленно закивал, но по лицу было видно, что он шокирован. Я затянулась, сделала глоток из стакана и ухмыльнулась.

– Это еще одна причина, почему бармен на меня злится, – я попросила Адема наклониться поближе, чтобы сказать то, что Эрхану знать совершенно необязательно, и почти шепотом протянула: – все то время, что он пытался за мной ухаживать, я была с Орханом, и он его просто терпеть не может! – я расхохоталась, Адем же с широкой улыбкой повернулся к бару и сочувственно оглядел несчастного паренька.

Все оставшееся время до шоу мы болтали. Потом на представлении, Адем галантно взял нам обоим попкорн и еще напитков, все время отгонял туристов, что вставали перед нашим столом и вообще… вел себя как настоящий джентльмен. Было очень приятно. Риччи, когда проходил мимо нас, так мило улыбнулся, когда увидел нас сидящими рядом и треплющимися. Я как раз о чем-то пошутила, и мы оба расхохотались… наверное, со стороны мы выглядели симпатично. После шоу мы сели в большую компанию. Я выпила уже четыре Джин Тоника, и мне было абсолютно все равно – я начинала спокойно говорить, спокойно делать ошибки, радостно смеяться со всеми над глупостью, которую я сморозила.

На следующий день я с жуткого похмелья еле добрела до бара, пытаясь прийти в себя. Это было уже в районе полудня, я села за столик, взяла кофе и закурила. Было совсем не по себе. После чашечки кофе я медленно поплелась к пляжу. Однако, искупавшись всего раз и послушав немного плеер на лежаке, я была вынуждена надеть кофту – было холодно. Еще чуть-чуть полежав на лежаке с музыкой в ушах и оглядев проклятое небо, затянутое сегодня облаками, я все же решила вернуться к своему привычному месту обитания. Взяв еще одну чашку кофе, я осмотрелась. Сегодня было необычайно тихо. Через некоторое время я умирала со скуки, как вдруг увидела Адема. Он медленно шел по бару, внимательно смотря по сторонам. Было очень забавно наблюдать эту картину. Я окликнула его, и он тут же расцвел и сразу подсел ко мне. Приятно. Значит, меня искал. Мы сыграли еще пару партий в нарды, потом долго болтали, шутили. Я как обычно была не слишком разговорчива, но сегодня было уже чуть получше – в разговоре с ним я почувствовала большую раскованность.

После мы пошли обедать, и к нам присоединился Риччи. Точнее как, Адем ему позвонил. Это был еще один плюс общения с ним. Я бы никогда просто так не позвонила Риччи и не попросила бы его присоединиться к обеду. Хоть раньше он меня об этом просил. А для Адема это обычное дело… мы пообедали, затем, вопреки моему желанию пойти в номер, Адем спросил меня, «чем мы займемся дальше», и мы пошли вместе на пляж. Посылать его мне не хотелось, но и перспектива дальше весь день провести с ним весь день не очень радовала – я по-прежнему много молчала, и мне было перед ним немного стыдно… да и Риччи все время норовит нас с ним наедине оставить и не подходит, если видит нас вдвоем. Кто-то явно занялся сводничеством, это точно.

Мы пришли на пляж, он быстро пододвинул лежак и начал раздеваться. Мне было поначалу как-то не по себе снимать одежку. Я всегда считала себя толстой. Мне всегда казалось, что я выгляжу недостаточно хорошо в любом весе и любом размере. Пляж и купальники я воспринимала спокойно, но только не в компании молодого человека, да еще и малознакомого, наверное поэтому я снимала все как-то очень методично и при этом не смотрела на Адема. Я так перенервничала, что сначала забыла снять бандану и часы. А Адем уже побежал в море и с разбега плюхнулся в воду. Я подходила к воде очень и очень медленно.

Мы купались, брызгались, но почти все без общения. Потом вернулись на лежаки. Я хотела лечь, но не стала – все свои вещи я швырнула кучей на лежак и лечь было практически невозможно. Адем это заметил, тут же встал и методично развесил все мои вещи на спинку лежака, освободив мне место. Это было так, черт возьми, мило, что я бы, наверное, расплакалась от умиления, если бы не моя циничная натура. Он был очень галантен. Даже слишком галантен, для меня, привыкшей к тому, что рыцарство сегодня сродни сказкам про Санта Клауса. Он принес нам попить, и мы еще полчаса или час лежали-нежились на солнышке. Иногда обменивались парой фраз, но в общем и целом лежали тихо. Рядом.

К вечеру меня не покидало стойкое ощущение, что мы как пара. Честно признаться, было странное, но почему-то приятное чувство.

Он галантно приносил мне выпить, спрашивал, как я себя чувствую, все ли нормально, в общем делал все то же, что делал в прошлый раз Риччи, только в его действиях не чувствовалось никаких задних мыслей. Я даже не уверена была, что вообще нравлюсь ему как девушка. Он просто был вежливым и очень дружелюбным. И мне было уютно в его компании. Я уже и забыла, что такие люди существуют. Надо бы занести его в красную книгу.

После шоу мы в очередной раз сидели в большой компании. Когда часы пробили полночь, а я отлучилась в дамскую комнату, Риччи подговорил диджея и дал команду барменам. Когда я вернулась, на всю площадь заиграла песенка «Happy Birthday», на столе уже стоял какой-то коктейль (не уверена была, что я выдержу еще одну порцию алкоголя, я была уже изрядно пьяна), все радостно хлопали в такт песне и подпевали. Было приятно – так начался мой день рождения.

Но через какое-то время я поняла, что дико устала от турецкой компании. У меня уже трещала голова от разговоров, участие в которых мне стоило диких усилий. Я планировала сесть на самое дальнее от сцены место. Настроение у меня было крайне неважным, и я чувствовала очень странное раздражение, агрессию и злобу. Причем, на весь мир.

За ужином я едва поела. Сегодня все было очень красиво украшено – в красно-белых тонах, специально для «турецкой ночи». К сцене приволокли самый настоящий базар – с верблюдами, по всем канонам. Я села аж за баром, дальше всех, надеясь остаться незамеченной. Я очень хотела посидеть сегодня на шоу одна – наедине со своими мыслями. Удивительным было то, что турецкая ночь в мой день рождения в любой другой ситуации было бы идеальным развитием событий. Я же так люблю Турцию, турецкую культуру, аутентичную атмосферу. Но именно сегодня меня все вокруг бесило. Я смотрела на этот базар, на этот весь цирк, и меня передергивало. Почти хотелось выть.

Мой бармен, выйдя из-за барной стойки, медленно поплелся в сторону базара – прогуляться. Я закурила и в очередной раз задумалась о чем-то своем. Как мне хотелось просидеть весь вечер в одиночестве! Я понимала, что большого веселья все равно не предвидится, ввиду резкой потери ко мне всякого интереса со стороны Риччи, поэтому мне было бы намного комфортнее, если бы я посидела немного в раздумьях.

Бармен появился за барной стойкой крайне неожиданно. Я не видела, как он вернулся. Он стоял и долго с чем-то возился, потом вдруг вышел из-за стойки и пошел ко мне. В руках он нес удивительного вида коктейль, украшенный розами и бенгальским огнем. Вместе с ним, он положил мне на стол маленький сверток:

– Я днем рождения, Элен, – сказал он и нежно улыбнулся. От неожиданности я разинула рот. Откуда он знает о дне рождении? Я ничего не говорила ему, разве что три года назад! Я сложила руки и глубоко вздохнула, чтобы не дай бог не дать волю эмоциям. Сегодня я была крайне чувствительна.

– Спасибо, – едва слышно прошептала я и впервые за эту неделю пристально посмотрела ему в глаза. С благодарностью. Дело было не в подарке и не в коктейле, а в том, что он позаботился обо мне, вспомнил то, чего и не должен был помнить. Ну и конечно, после всего произошедшего – я его сильно обидела – его внимание было приятно.

Он кивнул и вернулся к работе, а я развернула его подарок. Это была подвеска: черное каменное сердечко с выцарапанным на нем символом ин-янь, на черной веревочке. Все как я люблю, абсолютно в моем стиле. Я не стала ее надевать, положила обратно в мешочек и сжала в руке, расплывшись в улыбке. Я была очень близка к тому, чтобы расплакаться, и срочно опустила голову, чтобы это не дай Бог не увидели. Уж тем более Эрхан. Закурив еще одну сигарету, я посмотрела на него и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ и поспешил вернуться к своим обязанностям, чтобы не нарываться на неприятности. Слезы, то ли печали, то ли радости потекли по щекам. Внезапно мне стало так грустно, как не было никогда.

Пока мы переглядывались и улыбались друг другу, я заметила, как площадь перед сценой заполнилась и началась дискотека для маленьких детей. Я молила Бога, чтобы Риччи и шумная турецкая компания меня не увидели и хоть какое-то время я могла бы посидеть одна. От нечего делать я даже написала на немецком заметку, но так как дневник в мою сумочку не поместился, я написала на салфетке, да так мелко, чтобы еще больше занять себя, что и сама потом написанного не разобрала.

Но стоило мне ее закончить, как я увидела их – всю турецкую компанию, выходящую из ресторана—во главе с шефом в его фирменных лакированных ботинках, накрахмаленной рубашке, отглаженных брюках и с очевидно отполированной лысиной. Я вжалась в кресло, всеми фибрами души мечтая стать невидимой. Но мне не повезло. Я не оборачивалась, когда он подошел ко мне и на немецком сказал:

– Где ты была? Мы тебя везде искали! – и пихнул мне почти в лицо мороженое. Раздосадованная тем, что невидимкой стать мне так и не удалось, неожиданный жест с мороженым я не восприняла.

Я резко оттолкнула его руку, раздраженно воскликнув:

– С ума что ли сошел? – Риччи деликатно пропустил мой выпад мимо ушей и попытался еще нежнее спросить:

– Ты чего тут сидишь? Пошли, вставай, – когда реакции от меня он не увидел, он отодвинул мой стул прямо вместе со мной и настойчиво кивнул головой в сторону сцены. Смотрел он на меня с улыбкой, но во взгляде читалось, что он злился почти так же, как и я, потому что не понимал, что со мной произошло и почему я так себя веду сейчас. Как и все турки, он очень не любил, когда что-то выходило из-под его контроля. Особенно женщина. Я резко встала и, даже не пытаясь скрыть свою дикую злость, пошла за ним, напоследок бросив немного извиняющийся, а может быть даже отчаявшийся и срочно требующий спасения взгляд в сторону бармена. Мы сели на привычное место возле диджеевской. Весь вечер я дулась, не отвечала ни на чьи вопросы и сидела хмурая. Меня раздражал весь этот праздник. Все танцевали турецкие танцы, веселились, а я, лишь изредка бросая взгляд на свой подарок от Эрхана, сидела мрачная. После шоу к нам присоединились еще несколько турков и девушка Ольга из Казахстана, я ее уже видела раньше, она здесь встречалась с аниматором Эмре и отдыхала уже довольно давно, наверное, с месяц. Пока все общались, она упорно выспрашивала у меня перевод того, о чем живо и весело общались окружавшие нас турки. А Риччи? Он даже безделушки не смог придумать, чтобы мне вручить в мой день рождения.

Когда утром я проснулась, я вспомнила, что где-то с час назад я слышала будильник и, разумеется, его выключила. А мы накануне ночью договорились то ли в восемь, то ли в девять, уже и не помню, позавтракать вместе, так как турчанки и Адем сегодня уезжают утром. Я тут же вскочила, как ошпаренная, понимая, что возможно у меня уже не будет шанса с ними попрощаться.

Поправив одежду, в которой я так и уснула вчера, я, лишь бросив быстрый взгляд в зеркало, вылетела пулей из номера и понеслась на завтрак. По-моему, это вообще был первый раз, когда я проснулась так рано. Но я боялась, что недостаточно рано для того, чтобы проводить моих друзей. И, самое главное, Адема.

Пока я ехала в лифте, я думала о том, что мне показалось, будто между нами промелькнула искра. Или просто он был невероятно добр, галантен и весел со всеми вокруг. В любом случае, он был замечательным.

– Никогда себе не прощу, если опоздала! – я с силой хлопнула себя по лбу. «Дура! Дура! Дура!» – без умолку крутилось в голове.

Я влетела в столовую и навострила уши. Даже если я их не увижу, я могу отличить голоса каждого в любой, даже самой шумной толпе. Слегка заторможенную и растянутая речь Адема, очень странный «женский» акцент у девушек, ну и естественно, самый знакомый голос, его я точно не пропущу. Но я их не слышала и не видела. За столами их не было, у стоек с едой я их также не обнаружила. Время было упущено. Раздосадованная, я решила, раз уж я все равно здесь, поесть впервые за всю неделю. Я поставила на стол сок и, положив сумку, пошла набирать еду.

Однако в этот день боги были ко мне благосклонны: меня окликнул Адем.

– Энни, доброе утро, наконец-то я тебя нашел! – я улыбнулась, а сердце перестало бешено колотиться. Или наоборот, только начало. Точно не помню.

– Вы только пришли? – спросила я, пряча за спину слегка подрагивающие руки.

– Да, а ты? – я кивнула. – Ну отлично, пошли тогда вместе.

– Хорошо, дай мне секунду, – я побежала к столику и забрала свою сумку, потом вернулась к Адему. Мы вместе набрали еды, затем вышли на террасу: – Куда сядем? – Адем пожал плечами, и в результате мы сели в самом уголке – возле аккуратно остриженных кустов живой изгороди. – Орхан тоже тут? – как бы невзначай спросила я.

– Да, я его видел, сейчас пойду поймаю… сиди тут, – он встал и рысью побежал к столам с едой.

Через пару минут к столику подошла Мехтаб:

– Доброе утро, дорогая, как ты? – лучезарно улыбнулась она. Я с благодарностью кивнула:

– Доброе. Все хорошо, спасибо. Приятного аппетита.

– И тебе! – через какое-то время к нам подошли все остальные. Я про себя отметила, что чувствую себя уже получше. Пропали нервозность и голодная дрожь в руках. Я перестала дергаться и почти спокойно пила свой чай. Много есть я не стала, скушала половину оладушки, что себе взяла, для меня это уже прогресс, но и это тут же стало главной темой для разговора за нашим столиком:

– Это все? – удивленно спросил Адем, кивнув на мою тарелку, в которой едва ли убавилось еды. – Да это же смешно!

– Вот и я о том же всегда говорю… – покачал головой Орхан.

– Энни, почему ты не ешь? – обеспокоенно спросила Мехтаб.

– Да я ем! – отмахнулась я, тихо фыркнув в сторону Риччи, который с упреком глядел в мою полную тарелку.

– Ну конечно… – так же тихо буркнул он, затем чуть громче и серьезнее добавил: – я все время за ней наблюдаю, она практически ничего не ест. Я с ней говорил об этом, но все без толку, она меня не слушает, – я быстро попыталась свести эту дурацкую беседу на нет. Когда же все закончили есть, я набралась храбрости и спросила:

– Можно мне с вами поехать? – Риччи нехотя перевел взгляд на меня и, усмехнувшись, спросил:

– Куда? – я пропустила мимо ушей его странную интонацию и продолжила.

– В аэропорт. Вы же аэропорт едете, разве нет?

– Да. В аэропорт, – он замолчал. Я уже начинала злиться.

– Ну, так мне можно с вами? – пауза. Позорное молчание, он, видимо, вообще не желает удостаивать меня ответом. Я добавила: – Я хочу проводить друзей, – я не спускала с него глаз. Впрочем, по-моему, я все равно уже покраснела от стыда.

– Когда я куплю себе машину побольше, ты сможешь с нами поехать… а пока… – Я тут же заткнулась. Хватит уже унижаться. Идиотский разговор. Дура. Какая же ты дура.

Когда Адем решил попрощаться со всеми аниматорами и барменами, он потащил меня с собой. Поэтому меня периодически все спрашивали: «Как, ты тоже что ли уезжаешь?»

Когда мы в лобби попрощались и обнялись, я медленно поплелась в номер. Честно, очень не хотелось мозолить Риччи глаза. До слез было обидно. Больше всего мне запомнилась его интонация. С какой усмешкой он спросил меня «Куда?»

Это было даже несколько нечестно. Он всегда раньше предлагал мне ездить везде с ним. А тут вдруг так обломали. Да еще и с такой насмешкой. Когда я вошла, пардон, не вошла, а влетела в номер, я громко хлопнула дверью. Думаю, это слышал весь этаж, а также два нижних. Я вышла на балкон, чтобы закурить. Убогий белый поло все еще стоял у дверей. Ни за что не поверю, что в поло не помещается пятый человек. Это же не фольксваген жук! Это обычная машина, хоть и страшно некрасивая. Больше, чем оказаться сейчас на заднем сиденье этой машины, мне хотелось провалиться сквозь землю и больше никогда не попадаться Риччи на глаза.

Так нелепо я себя еще никогда не чувствовала. А еще я понимала, что уехал мой спасательный жилет Адем, и отныне здесь будет поистине скучно. Зря я не ценила окружавшую меня турецкую компанию с первого дня ее появления. Они классные. И только сейчас, провожая единственную известную мне по-настоящему убогую немецкую машину, я начала это понимать. Зато у меня были два часа покоя. Я взяла нетбук, спустилась в лобби посидеть в интернете и пожаловаться в жежешечку на злобного лысого дядьку, который в очередной раз меня обидел.

Я постоянно отвлекалась, ибо моего внимания вечно кто-то требовал. Так как благодаря вышеупомянутому шефу меня знал весь отель, со мной непременно общались все и вся. Ко мне обращались на всех языках, спрашивали от «как дела», до «где тут купить надувной матрас», как если бы возле меня стояла табличка «Заведую всем на свете». Когда мне это надоело, я решила пойти на море. Но до в кои-то веки столь желанного лежака мне не довелось дойти. Возле снек-бара меня окликнул Риччи. Я удивилась, что он уже тут. Так быстро?

– Садись, – он указал рукой на стул, но лицо не дрогнуло даже в попытке улыбнуться. Он сказал это почти приказным тоном. Я благодарно кивнула головой и присела, слегка надвинув ковбойскую шляпу на глаза. Риччи сидел и доедал какую-то ягоду, потом не поднимая на меня глаз спросил: – Не хочешь фруктов?

– Нет, спасибо, – ответила я.

Он снова кивнул на столы с фруктами.

– Может арбуз?

– Нет, спасибо, я не хочу.

– Может дыню?

– Нет, я не буду фрукты, спасибо.

– А яблоко? – на полном серьезе спросил он.

– Это тоже вроде как фрукт, так что нет, спасибо…

– Очень зря, – сказал он, цыкнув и покачав головой, – фрукты очень полезны.

– Я не ем.

– Плохо. Очень плохо, – констатировал он, дожевав какую-то фрукто-ягодообразную хренотень.

– Я знаю, – я устало вздохнула и отвернулась.

– Что сегодня делала? – без интереса спросил Риччи.

– Как обычно. Пляж-бар, бар-пляж. Тут один маршрут. А еще немного поспала.

– Это хорошо, – как-то отсутствующе протянул он.

– Может в нарды? – от безысходности спросила я. Он кивнул, и мы впервые за эту неделю сели вдвоем играть в нарды.

Я с ходу старалась вспомнить, как именно обещала себе его обыграть: показав, что я не только усвоила то, чему меня обучил он, но и придала игре совершенно другую тактику – нападение. Это было важно чисто психологически, дело было не в чертовой настольной игре. Игра отражала суть реальности: он всегда был сильнее меня в нардах, он был мастером, а я…я всего лишь новичок. Раньше я только «оборонялась», настала моя очередь нападать. Теперь он бежит, а я догоняю. Чур так. Но играл он без особого энтузиазма. Пропал блеск в глазах, пропал азарт. После такой игры раньше он бы непременно мной восхитился. А сейчас… я казалась ему в тягость, казалось, что он устал от меня. Или просто устал. От всего.

После того, как мы сыграли до счета 4:4, он начал собираться – ему надо было идти играть в волейбол. Я по привычке собралась и пошла, разумеется, вместе с ним. В меня снова вперся глазами мой бармен, но меня это не волновало. С Риччи мы дошли до волейбольной площадки, он снял с себя футболку:

– Так ты будешь играть? – спросила я, удивленно вскинув брови. – Или просто считать?

– Конечно я должен играть, дорогая, это моя работа, – он пожал плечами и пошел готовить площадку.

– Тогда я, наверное, пойду… – я не совсем до сих пор понимала, в чем тут связь, но тот факт, что он не будет просто стоять в сторонке и говорить общий счет, заставил меня потерять всякий интерес к этому действу. Видимо, таков был мой заведенный порядок в Турции – я всегда общалась с аниматорами во время волейбола – но только когда они стоят в сторонке вместе со мной.

А может я просто заставила себя слинять от Риччи, потому, что не хотела в своих глазах быть человеком, который ходит за шефом по пятам уже в наглую, – безо всякого приглашения. Вдобавок я всё время вспоминала, как неудачно навязалась в аэропорт – и это воспоминание было как фанерой по башке с криком: «Дура, остановись!!». —

Да и его усталый, безучастный и какой-то безразличный взгляд тоже, казалось, говорил, сам за себя.