Текст книги "Медицина Древней Руси (сборник)"

Древнерусские историки сообщали об использовании метода прижиганий (с помощью горящего трута). По свидетельству Никоновской летописи, в «лето 6970» (в 1462 г. – М.М.) великий князь Василий Васильевич «чаял себе, сухотные болести, повеле жещи ся, якоже есть обычай болящим сухотною, и повеле ставити, зажигаа труд той на многих местех помногу, ид еже и не бе ему никоеа болезни, тогда бо и не чюеше того». Таким образом, был применен общепринятый тогда метод лечения сухотной болезни («яко же есть обычай болящим сухотною»), причем говорится и об использованной методике («зажигая труд той на многих местах помногу»). К сожалению, примененный метод не помог: «Егда же разгнишася раны оны, и бысть ецу болезнь тяжка… Ив той болезни преставися…»[144]144
  ПСРЛ. Т. 12. С. 115.


[Закрыть].

Стоит добавить, что, как отметил еще в начале XIX в. историк медицины В. М. Рихтер, «сие наружное средство (прижигания. – М.М.)… очень сходствуют с введенною после в хирургию моксою и искусственно вызываемыми фонтанелями»[145]145
  Рихтер В. М. Указ. соч. Ч. 1. С. 95.


[Закрыть].

Известный свод древнерусских памятников (оригинальных и переводных) «Великие Минеи Четьи», представлявший собой 12-томный свод ежедневного чтения (по месяцам), ставил своей целью собрать «все чтомые книги, которые в Русской земле обретаются», и действительно включал очень многие древнерусские оригинальные и переводные памятники, главным образом житийные, но также исторического, риторического и иных жанров. Свод называют иногда «первой русской энциклопедией». Его составление относится к XVI в. – оно было начато в Новгороде в 1529–1530 гг. и закончено в Москве в первой половине 50-х годов под руководством митрополита Макария, крупного церковного и культурного деятеля.

В этом своде древнерусских памятников содержится «Житие святаго Андрея, Христа ради юродивого», отрывок из которого («О Феодоре мученице») представляет определенный интерес с историко-медицинской точки зрения. Рассказывается, как екарх отрока Феодора «повеле на древе повесити его, и строгати и мучити его». Отрок «много же зла претерпев, на древе вися; к вечеру снемсше, всадиша его в темницю». В конце концов Феодор возвратился домой, где «вопрашаху его дружина и близоци и родителя, лобызаюше язвы его, глаголюще: что еси слышал, Феодоре, егда на древе висяше и святую сию плоть ногты драху?» И отрок рассказал, что «егда мя повесиша на древе и начаша мя, исперва одва претерпех», к нему приблизились «4 скопци красни велми во одежи беле», причем один держал «медяницю», другой «голек мира», а остальные двое – «полотенца бела яко снег». И вот «рече держащему златой голек: влей семо».

Обратим внимание на дальнейшее: «Яко нача лиати, течаше миро яко видение молниино, и прихожаше ко очима моима и к ноздрема, а ноздрьми по всему телу моему расходящися, яко от воня мира того не чюях страшных болезней, бывающих ми от муки. Един же, намакая платно в медяницю, прикладаше ми к лицю и держаше ми на многы часы, тако сластию воня тоя забыл бых болезни своея.

Паки взимающю тому платно от лица моего, другый стояше готов наложити хотя; и тако пребыста творяща, донележе мучащей мя престаша и со древа сняша». Интересно и такое замечание Феодора: «И лишився воня тоя сладкиа, велми начах тужити: хотел бо бех, да быша мя мучили еще. Бог бо весть, яко тако есть дело то, такоже ум человечьск разумети не может»[146]146
  Великие Минеи Четьи. Октябрь, дни 1–3. СПб., 1870. С. 223–224.


[Закрыть].

Нет сомнений – перед нами документальное и очень точное описание общего обезболивания, того его вида, который впоследствии получил название «ингаляционного наркоза». Поскольку святой Андрей жил в X в. (его «Житие» было написано в конце X в.), то весьма логичным будет считать, что общее обезболивание применялось тогда в медицинской практике, скорее всего – при хирургических операциях. Н. А. Богоявленский, комментируя этот факт, прямо пишет, что «“Житие Андрея Юродивого” иносказательно приводит рассказ больного, подвергшегося “резанию” под наркозом»[147]147
  Богоявленский Н. А. // Вестник хирургии. 1958. № 7. С. 135.


[Закрыть]: правда, на это в рукописи никаких указаний нет.

О том, что в средневековой России лечение у хирурга было обычным делом, можно говорить вполне определенно. Это подтверждают и документальные свидетельства.

В 1556 г. царь Иван Грозный написал в Новгород грамоту дьякам Федору и Казарину Дубровскому. «Бил нам челом, из Великого Новегорода, Вотцкие пятины, Гриша Федоров сын Нащокина, – говорилось в грамоте, – о том, что он был на нашей службе с воеводою со князем Андреем Ивановичем Ноктевым в Неметцкой земли, и было деи им дело с Неметцкими людми, и на том деи его деле ранили из пищали по ноге, и ядро деи… в ноге. – И как к вам ся наша грамота придет, и вы б ему дали мастера, лекаря, кому бы у него мочно ядро из ноги вывести, и рана бы мочно излечити»[148]148
  Дополнения к актам историческим. Т. 1. СПб., 1846. С. 156.


[Закрыть].

Медицинская, в том числе хирургическая, помощь простому народу, в частности лечение ран, в какой-то мере обеспечивалась законодательно – об этом свидетельствует Судебник 1589 г., предназначенный, по словам Б. Д. Грекова, «специально для суда среди крестьянства северных черносошных волостей»[149]149
  Судебники XV–XVI вв. М.—Л., 1952. С. 9.


[Закрыть]. В статье 53 «А о изъедистой лихой собаке» говорилось: «А у кого во дворе или под окном на улице и в ызбе собака изъест стороннего человека, ино чем тот раненой пожалует, или кормить и поить и рана личить покаместа изживет, тому на дому своем, чья собака»[150]150
  Там же. С. 365.


[Закрыть]. Иными словами, пострадавший мог по приговору есть, пить и, самое главное, лечить рану за счет хозяина покусавшей его собаки, в его доме.

Разумеется, принятые тогда хирургические способы лечения (как, впрочем, и терапевтические) не всегда приводили к исцелению: это подтверждают приведенные в летописях «истории болезни» Василия III и других князей. Не смогли помочь лечцы, как свидетельствует летопись, и владетелю Казанского ханства. Как сообщается, «царь казанский Магмет-Аминь занемог жестокою болезнию: от головы до ног, по словам летописца, он кипел гноем и червями; призывал целителей, волхвов и не имел облегчения; заражал воздух смрадом гниющего своего тела»[151]151
  Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 7. СПб., 1889. С. 66.


[Закрыть]: и здесь медицина оказалась, к сожалению, бессильной.

Можно, однако, утверждать, что методы, использовавшиеся древнерусскими врачами, соответствовали в основном тем, что применялись тогда в Западной Европе. Это подтверждает известный факт об одном из первых зарубежных врачей в Московском государстве.

Как свидетельствует Никоновская летопись, «в лето 6998» (1490 г. – М.М.) прибывший в Москву из Рима князь Андрей, брат жены Ивана III, великой княгини Софьи (Софьи Палеолог), привез с собой к его двору, в числе других, «лекаря мистр Леона Жидовина из Венеции»: врач должен был исцелить сына великого князя Ивана, Ивана Молодого, который «болел камчюгом в ногах (скорее всего, артритом, может быть, подагрой или другим заболеванием суставов. – М.М.). И видев лекарь Жидовин, мистр Леон, похвалоуся, рече великому князю Ивану Васильевичи), отцю его: «Яз излечю сына твоего великого (князя) от тоя болезни, а не излечю яз, и ты вели меня смертию казнити». И князь великий Иван Васильевич (Иван III. – M.M.), поняв веру речем его, повеле ему лечити сына своего великого князя. И нача его лечити: зелье пити дасть ему и жещи стъкляницами по телу, вливая горячюю воду».

Однако этот метод лечения (вантузы) не помог сыну великого князя: «И от того ему тягчаа бысть и оумре». Трагически окончилась и жизнь врача: «И того лекаря мистро Леона велел князь великый поимати и после сорочин сына своего великого князя велел его казнити, главы ссечи. И ссекожа ему головы на Болвановьи, априля во 24»[152]152
  ПСРЛ. Т. 21. П., 1921. С. 207.


[Закрыть].

Небезынтересно, что в исторической литературе по поводу смерти сына Ивана III высказываются догадки, якобы наследник престола пал жертвой династической борьбы. Что-нибудь определенное на этот счет сказать трудно. Известно лишь, что позднее князь Курбский писал, что наследник был погублен Иваном III и Софьей[153]153
  Зимин А. А. Россия на рубеже XV–XVI столетий. М., 1982. С. 67.


[Закрыть].

Еще раньше такой же трагической, как свидетельствует летопись, оказалось судьба другого иноземного лекаря – немца Антона. «Того же лета (в 1483 г. – М.М.) врач некий Немчин Онтон приехал к велик, князю, – писал древнерусский историк, – его же в велицей чести держа князь велики его, врачева же князя Каракучу царевича Даньяра, да умори его смертным зелием за посмех; князь же велики выда его сыну Каракучеву, он же мучив хоте дати на окуп, князь же велики не повеле, но веле его убити; они же ведше его на реку на Москву под мост, зиме, да зарезаша его ножем, яко овцу»[154]154
  Софийская летопись. П., С. 235.


[Закрыть]. Это произошло за семь лет до истории с Леоном.

Вряд ли все это свидетельствовало о какой-то особой жестокости и кровожадности Ивана III по отношению к врачам. Трагические события, разыгравшиеся тогда при дворе русского царя, были отголоском таких же точно трагедий, происходивших в мрачные времена Средневековья в Западной Европе. Например, вестготские законы, обнародованные королем Теодориком и действовавшие еще в XI в., предусматривали, что «за вред от кровопускания, причиненный дворянину, полагалась пеня (штраф) в 100 solidi, в случае же смерти его, врач выдавался головой его родным, которые, следовательно, имели право делать с ним что угодно»[155]155
  Ковнер С. История средневековой медицины. Вып. 2. Киев, 1897. С. 356.


[Закрыть]. Таким образом, у случившегося в Москве были, оказывается, исторические прецеденты.

Что ж, как говорится, каковы времена, таковы и нравы. Времена были по-средневековому жестокими, да и нравы – совсем не милосердными, под стать тем временам. Вряд ли кто-нибудь возьмется сейчас «оправдывать» те нравы, а тем более те времена.

Важно, однако, отметить небезынтересную деталь. Царь Иван III без раздумья предал смерти врача-иноземца, который не смог сохранить жизнь его сыну Ивану Молодому. Но уже через каких-то четыре десятилетия, когда такие же врачи – иноземцы Николай Булев и Феофил вновь не смогли спасти жизнь другого сына Ивана III, царя Василия III, их и не подумали казнить или подвергнуть какому-то наказанию: в российском обществе созрело, очевидно, понимание ограниченных возможностей тогдашней медицины, несовершенства используемых ею методов лечения. Жаль, конечно, что такого понимания не было, когда решалась судьба врачей Антона, Леона, а также их коллег Ивана и Матвея Лукомских: эти польские врачи были в 1493 г. сожжены в железных клетках по подозрению в привозе ядов для отравы великого князя[156]156
  Змеев Л. Ф. Чтения по врачебной истории России. С. 147–148.


[Закрыть].

Судя по всему, примененный Леоном метод не был, очевидно, неизвестным для русских лекарей. Историк российской медицины В. М. Рихтер считал, что при «стинутых килах» (ущемленных грыжах), а также при некоторых местных болезнях матки, «с великою пользою и притом особым образом употреблялись в нашем отечестве некоторые механические средства». Это и были вантузы – накидывание на живот больших безвоздушных горшков. Позднее, в начале XIX в., российский врач И. Д. Гильтебрандт «в особом сочинении описал весьма обстоятельно, что в упорном стеснении килы они (вантузы. – М.М.) и тогда доставляли совершенную помощь, когда килорассечение (herniotomia) казалось необходимым», а также при неполном выпадении матки[157]157
  Рихтер В. М. Указ. соч. Ч. 1. С. 133.


[Закрыть].

Русские лекари использовали рациональные методы лечения «хирургических» заболеваний. Так, при лечении ногтоеда (панариция) держали больной палец в теплой воде; после нагноения прикладывали печеный лук или соль с черным хлебом. Использовали (при вывихах) пластырь из уксуса, золы и отрубей, а также мальхан (мазь) из медвежьего сала, масла, квасцов и яичного желтка; применяли мальхан и при лечении ружейных ран, причем свежую рану сначала промывали разогретым квасом, а потом уже накладывали мальхан[158]158
  Там же. С. 117, 130.


[Закрыть].

Старинные медицинские рукописи

Становление единой русской национальной культуры, происходившее в XIV–XVI вв., сопровождалось ростом научных знаний, просвещения, проникновением к нам самых различных произведений. Судя по высокому уровню грамотности на Руси (берестяные грамоты, граффити в церквах), «почитание книжное», в том числе книг естественно-научного и медицинского содержания, было распространено достаточно широко. Среди таких книг, небезынтересных для истории анатомо-физиологических знаний, следует отметить сочинение Федора Грамматика, посвященное описанию строения некоторых животных, «Аристотелевы Врата» и «Проблемы Аристотелевы», содержавшие определенные анатомо-физиологические сведения, «Поучение о душе» Эразма Ермолая.

Важно упомянуть «Люцидарий» («Просветитель»), сборник естественно-научных познаний средневекового европейского Запада, переведенный на русский язык псковским наместником Георгием Токмаковым, другом доктора Николая Булева, «Азбуковник», составленный с целью толкования непонятных слов и выражений и превратившийся в целую энциклопедию, главным образом по естествознанию, различные апокрифы (произведения на библейские темы, признанные недостоверными и отвергавшиеся церковью) и др.

Христианская книжность этого периода оказывала все большее влияние на жизнь. Сведения, содержавшиеся в рукописях естественно-научного и медицинского содержания, становились определяющими в практике пользовавшихся ими лекарей. Что очень важно, через все эти сочинения приходили в средневековую Россию отзвуки передовых гуманистических идей западноевропейского Возрождения.

Об уровне медицины и хирургии в России в XIV–XVI вв. свидетельствуют дошедшие до нас старинные рукописи медицинского содержания. Вот, например, рукописи, происшедшие из крупнейшей православной обители Северной Руси – Кирилло-Белозерского монастыря. Изучив эти рукописи, монах Ефросин в конце XV в. отобрал наиболее интересные, по его мнению, и составил из них сборники, своего рода «библиотеку в миниатюре», отражавшую неканонические воззрения образованного человека российского Средневековья. Четыре сборника Ефросина (из шести сохранившихся) находятся в собрании Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге.

При знакомстве с ефросиновскими сборниками поражает не только широта взглядов их составителя, но и бесконечное разнообразие привлеченных и переработанных материалов. В сборниках Ефросина отобразились все популярные «научные энциклопедии» Древней Руси. В них находятся и такие медицинские сочинения, которых не было ни в Палее, ни в одном из «Шестодневов», ни в «Физиологе». Говоря об этих сочинениях, Т. Райнов отмечал, что они «отличаются совершенно трезвым натуралистическим характером. В них нет никаких богословско-символических, мистических элементов». Из сочинений античных авторов византийские компиляторы и русские переводчики выбирали высказывания, согласные с буквой христианского учения. Для Ефросина же библейская и апокрифическая, античная и современная литература была прежде всего источником знаний[159]159
  Поддубный М. В., 1985.


[Закрыть].

В самом раннем сборнике Ефросина, датируемым 1450–1470 гг., содержится сочинение медицинского характера – «Галиново на Ипократа». Это же сочинение – рукопись «Галиново на Ипократа» (комментарии Галена к сочинениям Гиппократа), написанную в XIV–XV вв. – известный русский историк Н. М. Карамзин обнаружил в православном Кирилло-Белозерском монастыре. Такая же рукопись, но уже XVI в., была найдена в Троице-Сергиевой Лавре.

Существуют разные мнения о происхождении «Галиново на Ипократа». Так, историк биологии Т. Райнов (1940) в качестве источника называл сочинение «О природе человека» – комментарий Галена к одноименному произведению Гиппократа или его ученика и последователя Полиба (IV в. до н. э.). Российский историк Г. М. Прохоров (1981) указывает на другой возможный источник – Диоптру Филиппа Монотропа, сочинение византийского автора XI в., которое появилось у нас в переводе не позднее конца XIV в.

Карамзин сделал выписки из этой рукописи, представлявшей собой перевод с латинского рассуждений Галена о стихиях большого и малого мира и о теле и душе человека: эти рассуждения соответствовали сочинениям Гиппократа, которые, в сущности, и пересказывал Гален.

Считается, что автором «Галиново на Ипократа» был игумен Кирилло-Белозерского монастыря св. Кирилл: труд этот был предназначен для нужд монастырской больницы. Следует отметить, что перевод св. Кирилла включал далеко не весь достаточно большой античный труд – ведь оригинал комментариев Галена к сочинениям Гиппократа составлял около 30 книг[160]160
  Клавдий Гален. О назначении частей человеческого тела / под ред. Терновского В. Н. М., 1971. С. 28.


[Закрыть]. Не исключено, что св. Кирилл сам отбирал из этого труда для своего перевода то, что считал наиболее полезным для монастырских лекарей; впрочем, могло быть и так, что сокращение античного труда было произведено еще до св. Кирилла.

Кирилл, известный в миру как Кузьма, родился в Москве в 1337 г. Здесь же, в Симоновском монастыре, он принял монашеский постриг, а впоследствии стал архимандритом. Культурный и образованный человек, ученик св. Сергия Радонежского, Кирилл был автором ряда сочинений – «Нравоучительных посланий» к великому князю Василию Дмитриевичу, к князю Юрию Дмитриевичу Звенигородскому и князю Андрею Дмитриевичу Можайскому, а также «Устава монастыря», «Посланий» и др.

Кирилл, однако, не любил шумной жизни и искал уединения: поэтому, оставив Симонов монастырь, Кирилл поселился в пещере и ушел в обитель «для безмолвия» на Белоозеро к озеру Сиверскому. Именно здесь он основал монастырь и долгие годы был его игуменом. В этом монастыре (он получил затем имя Кирилло-Белозерского и стал одним из центров духовности на Руси) Кирилл основал и собрал большую библиотеку, которая постоянно пополнялась, в том числе и за счет переписки книг и рукописей монахами и самим игуменом монастыря (это ценнейшее собрание находится сейчас в Санкт-Петербурге, в Российской национальной библиотеке). Умер Кирилл в 1427 г. в возрасте 90 лет[161]161
  Клавдий Гален. Указ. соч. С. 26.


[Закрыть].

«Между славянскими или русскими переводами древних авторов, тогда известными и сохраненными в наших библиотеках, – писал Н. М. Карамзин, – наименуем Галеново рассуждение о стихиях большого и малого мира, о теле и душе, переведенное с языка латинского, коим, вопреки сказанию одного иноземца-современника, не гнушались россияне: еще скудные средствами науки, они пользовались всяким случаем удовлетворять своему любопытству; часто искали смысла, где его не было от неразумия писцов или толковников, и с удивительным терпением списывали книги, исполненные ошибок. Сей темный перевод Галена находился в числе рукописей св. Кирилла Белозерского: следственно, уже существовал в XV веке»[162]162
  Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. X. СПб., 1824. С. 263.


[Закрыть]. Впрочем, Карамзин считал, что это древний перевод, относящийся к XIV или XV в., так как св. Кирилл Белозерский скончался в 1428 г. Не исключено, однако, что относящаяся к XV в. рукопись «Галиново на Ипократа» на самом деле переведена гораздо раньше, до историков дошел не первоначальный и, во всяком случае, не самый старый список этой рукописи.

«Мир от четырех вещей составися: от огня, от воздуха, от земли и от воды, – цитировал Карамзин найденную им рукопись, – составлен же бысть и малый мир, сиречь человек, от четырех стихий, сиречь от крови, от мокроты, от чермныя желчи и от черной. И убо кровь видением червлена, вкушением же сладка, подобной убо есть воздуху, мокра и тепла. Флегма же, яже есть мокрота, видением бела, вкушением же слана, подобна убо есть воде, яко мокра и студена. Черная желчь видением желта, вкушением же горька, подобна убо есть огню, яко суха и тепла. Черная желчь видением черна, вкушением же кисела, подобна убо есть земли, яко суха и студена. Сим убо стихиям, умаляющимся или умножающимся, или одебеливающимся выше естества своего, или переменыиимся и отступившим от своих им мест, проходящим в необычныя места, многообразно и многоразлично отворяют человека болезни»[163]163
  Карамзин Н. М. Указ. соч. Т. X. Примечания к X тому. С. 138.


[Закрыть].

Нетрудно убедиться, что все это в полной мере соответствовало тому, что писал в своей книге «О природе человека» Гиппократ: «Тело человека содержит в себе кровь, слизь и желчь, желтую и черную; из них состоит природа тела, и через них оно и болеет, и бывает здоровым… Болеет же тело тогда, когда какой-либо из этих частей будет или меньше, или больше, или она отделится в теле и не будет смешана со всеми остальными…»[164]164
  Гиппократ. Избранные книги. М., 1936. С. 198–199.


[Закрыть].

Далее, отмечал Карамзин, в рукописи не так ясно, и много описок. Следуют вопросы и ответы. Например: «Что есть здравие? благорастворении стихий, от них же составлено есть тело… Что есть врач? естеству служитель и в болезнях сподвижник; и совершен убо врач, иже видением и деянием искусен: изряднейший же, иже вся творяй по правому слову»[165]165
  Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 137–138.


[Закрыть].

Все это тоже повторяло Гиппократа, который, в частности в книге «О враче», писал: «Врачу сообщает авторитет, если он хорошего цвета и хорошо упитан, соответственно своей природе… Затем, ему прилично и держать себя чисто, иметь хорошую одежду… Должно также ему быть благоразумным… по своему нраву человеком прекрасным и добрым и как таковой значительным и человеколюбивым… Вот этими-то доблестями души и тела он (врач. – М.М.) должен отличаться»[166]166
  Гиппократ. Указ. соч. С. 96–97.


[Закрыть].

Список рукописи «Галиново на Ипократа», который обнаружил Н. М. Карамзин, был, очевидно, не вполне качественным, хотя целиком отражал первооснову – сочинения Гиппократа в переложении Галена.

Другой, по-видимому, список этой древней рукописи, гораздо более подробный, анализировал историк медицины Л. Ф. Змеев. «Мир из четырех вещей, огня, воздуха, земли и воды, – цитировал Змеев, – и малый мир – человек из четырех стихий: крови, мокроты, черной и желтой желчи». Это была опять-таки известная гиппократовская формула о четырех кардинальных соках (стихиях). Далее, по Змееву, в рукописи дана характеристика каждой «стихии», целиком совпадавшая с тем, что писал Карамзин.

В полном соответствии с учением Гиппократа утверждалась роль этих «стихий» в возникновении болезней: «Сим убо стихиям умаляется или умножается или одебеливается выше естества своего или переменяется, или отступившим от своих мест и проходящим в необычайныя места многообразна и много и различна створяют человека болети, речем убо где и в коех местах пребывает».

После перечисления патологии, возникающей у юношей, мужей зрелого возраста и стариков, рассматривалось влияние на ее возникновение времен года: «Аще убо пролетное время – кровь повинна; лето – чермная желчь повинна. Аще ли зима – мокрота повинна есть».

И здесь рукопись практически повторяла то, о чем говорил в книге «О природе человека» сам Гиппократ[167]167
  Гиппократ. Указ. соч. С. 201–203.


[Закрыть]. Соответствовали учению Гиппократа и некоторые лечебные рекомендации.

Впрочем, в рукописи содержались не только лечебные, но и, так сказать, гигиенические рекомендации. Хотя и они в основном сочетались с рекомендациями Гиппократа, высказанными в книге «О здоровом образе жизни»[168]168
  Гиппократ. Указ. соч. С. 215–220.


[Закрыть], но содержали ряд особенностей, связанных прежде всего с условиями жизни в России – более суровым климатом, иным рационом питания и пр. Например, весной «пища же зелие тепло, бежати же сырости рыбная и вина тепла и вечерния поздна». Напротив, летом «подобает себя успокоити и не ясти огребатижся еслика суть люта, и пити подобает воду студену и вечерния поздна отлучитися, ясти же рыбы студены мало»: при этом целесообразно «очищения же утробы и пущения крови бежати». Осенью следовало «не вкушать: овощей и студеных вод и множества вина и утренних и студеных»; давался также совет «хранити себя от гнева и ярости и всяких снедей множества». Зимой предлагалось «ясти елика иметь теплоту» – перечислялись горчица, редис, лук, чеснок, мускатные орешки, питье укропа с медом и пр.

Некоторые важные теоретические положения преподносились как ответы на вопросы. Так, на вопрос: «Когда здравствут человек и когда изнемогает?» – следовал ясный и четкий ответ: «Здраствут же убо когда состательно по силе и равностоятельнее стоят четыре стихии во всем равенстве же и утишье». А на вопрос: «Что есть здравие?» – следовало тоже вполне логичное гиппократовское объяснение: «Здравие есть благорастворение первым от них же составлено тело, от благосухого, студеного, мокрого».

Не подлежит сомнению, что рукопись «Галиново на Ипократа» была предназначена тем русским лекарям, которые занимались медицинской практикой, были ли они учеными монахами или профессиональными лекарями: скорее всего, все-таки рукопись была рассчитана на профессионалов. Об этом свидетельствует, в частности, важный для понимания ее адресности вопрос «Что есть врач?». Ответ – целиком в духе высказываний Гиппократа о предназначении врача: «Врач есть естеству служитель и в болезнях подвижник и свершен быть врач иже видением и деянием искусен, изряднейших иже все творяй врачевание по правому слову». И далее – тонкое и точное определение медицины: «Врачество есть хитрость (ум, знание. – М.М.), мера здравствующим и исцелительство болящим»[169]169
  Змеев Л. Ф. Русские врачебники. СПб., 1895. С. 242–245.


[Закрыть].

Выдержки из еще одного, по-видимому, древнейшего списка «Галиново на Ипократа» (из сборника Ефросина), приводит М. В. Поддубный: здесь содержится примерно то же самое определение медицины: «Врачество есть художьство: мера здравствующим, исцелитель болящим»[170]170
  Поддубный М. В. Советское здравоохранение. 1985. № 7. С. 68.


[Закрыть].

Кстати сказать, в соответствии с учением Гиппократа действовали и древнерусские хирурги – резалники. Это касается, в частности, рекомендаций, содержавшихся в «хирургических» сочинениях Гиппократа, – эти рекомендации, очевидно, хорошо знали резалники.

Как установил известный историк медицины Н. А. Богоявленский, условием, без которого, по мнению резалников, невозможно было заживление, считалась перевязка – «обязание», «обяза», «прибой», «привуза», «обитие». Материалом служили полотно, холст, «убрусы» (полотенца), «понявицы», «волна овчая» (шерсть), «баволна» или «вамбак» (вата). «Обязание» делалось «крепкое» с обильным орошением раны «олеем» (маслом) растительным или животным. На повязку рыхло накладывались «покроми» (кромки) сукон домотканных, покупных, часто разноцветных. Для иммобилизации «утомленных» конечностей употреблялись лубок («лубяница», «лубина», «лычина», «лыко»), «корста березовая» (береста), «скепа» (щепа, дранка). При пупочных грыжах пользовались «поясом кожаным широким»[171]171
  Богоявленский Н. А. // Вестник хирургии. 1958. № 7. С. 135.


[Закрыть].

Об использовании лечцами-резалниками различных повязок свидетельствуют древнерусские летописи. Так, о постоянной повязке на темя по поводу врожденной мозговой грыжи, сделанной князю Всеславу (1044), говорится в «Повести временных лет»: «Бысть ему язвено на главе его, рекоша боволсви матери его: «Сеязвено навяжи на нь, до носить е до живота своего, еже носить Всеслав и до сего дня на собе»[172]172
  Повесть временных лет. М.—Л., 1950. С. 104.


[Закрыть].

Прямые упоминания Гиппократа (его именовали Ипократом, Панкратом и пр.), ссылки на его врачебный опыт содержались и в ефросиновских сборниках, и в целом ряде других старинных медицинских рукописей – их число было немалым. Таковы многочисленные «Вертограды» (цветники), «Зельники» (травники), «Лечебники» (врачебники, целебники): первоосновой всех этих медицинских сочинений были сочинения древних и многовековой опыт народной медицины.

Дошедшие до нас российские медицинские рукописи – первоначально они назывались зельники (от зелье-снадобье), потом травники, цветники, вертограды, врачебники, лечебники, целебники – были своеобразными медицинскими справочниками, сводом знаний, сборниками сведений по различным вопросам медицины: такими же были и большинство тогдашних европейских врачебников. Все российские медицинские рукописи являлись переводами, считал Л. Ф. Змеев (1895), и с этим, вероятно, можно согласиться.

Так, в «Благопрохладном Цветнике» или «Травнике», большой рукописи с рисунками (ее считают одним из древнейших травников), описывались многие лечебные травы, в том числе и те, что начал применять еще Гиппократ, а далее шли советы по лечению тех или иных болезней и теоретические обобщения, например, «о четырех составах круга летнего по Ипократу». Рукопись была переведена в 1534 г. с немецкого издания, вышедшего в Любеке в 1492 г. Это сочинение «в 1661 г. было представлено в Аптекарский приказ подьячим Матвеем Львовым, причем доктора, лекари и аптекари приказа признавали, что перевод соответствует латинскому подлиннику и весьма полезен для научения»[173]173
  Змеев Л. Ф. Русские врачебники. СПб., 1895. С. 22.


[Закрыть].

Более древним, очевидно, является сборник медицинского содержания (он хранится в Российском государственном архиве древних актов), в тексте которого указывается, что перевод был частично сделан «з латинских книг с польскаго языка» и частично «от римского языка» в 1487 и 1490 гг. Этот сборник содержит главным образом предписания гигиенического и лечебно-предупредительного характера[174]174
  Поддубный М. В. // Советское здравоохранение. 1987. № 7. С. 66–67.


[Закрыть].

Старинный переводной лечебник, который назывался «Сказание о пропущении вод из трав на врачевание людем испытано мудрыми дохтуры изложено по азбуце», прокомментировал Н. А. Богоявленский (1947). Основой послужил народный немецкий лечебник Spiegel-Arztnei 1530 г., переведенный на чешский язык в 1550 г. и на русский в 1530–1540 гг., возможно, в Новгороде. В этом лечебнике, как и в других русских рукописных лечебниках, относящихся к XVI–XVIII вв., многое и весьма существенное к описываемым методам лечения прибавляли безвестные, но, видимо, компетентные в вопросах врачевания переводчики.

Характерно, что во всех лечебниках уделялось большое внимание хирургии, прежде всего лечению различных ран, в том числе огнестрельных: «Многочисленные указания лечебников на выведение из ран «стрел и пулек», названных «ядрами пищалными», или упоминания о ранах «стреляных, где лежить ядро или железца», – говорят только или преимущественно за военно-полевое происхождение подобных повреждений»[175]175
  Богоявленский Н. А. // Вестник хирургии. 1947. № 6. С. 47.


[Закрыть].

В этом, как и в некоторых других рукописных лечебниках, которыми пользовались тогда различные лечцы, в том числе резалники, раны различались «стреляные», «сеченые» и «колотые», причем особое внимание обращалось не на «свежие» раны, а на часто встречавшиеся осложнения – «старые», долго не заживавшие раны. Для перевязки использовались или высушенные мицелии гриба, «губы дождевки», или «древесный мох», собранный преимущественно «с дерев благовонных»: этот мох считался, кроме того, хорошим гемостатиком, так как «мох древесной заключает всякое течение крововое аще его прикладываем или внутрь приемлем». Раны и язвы орошали разными целебными жидкостями. Использовали примочки и промывания посредством увлажненного «плата», «тафты» или «ветоши платяной чистой», сложенных обязательно «вдвое-», «три-» или «четверосугубно». Применяли присыпки, например, «порохом коры березовой толченой», окуривание ран дымом при сжигании, например, «смолы галбановой». Глубокие раны («фистилы») подвергали спринцеванию посредством «кристиюма» или «крестера». В большом ходу были «леваши» – пластыри, а также непосредственное прикладывание к ранам различных частей свежих целебных растений. Вообще растительные лекарства, вместе с веществами химической природы (минералами, солями тяжелых металлов, некоторыми сложными органическими веществами), составляли тогда (да и потом тоже) основной арсенал использовавшихся средств лечения.

Что касается общей оценки хирургических знаний в России XVI–XVII вв., то интересным, хотя и, по нашему мнению, не вполне обоснованным, представляется мнение известного историка медицины Н. А. Богоявленского.