Текст книги "12 лучших рассказов о Шерлоке Холмсе (по версии автора)"

Второе Пятно

Историей о красном шнурке я намеревался закончить ряд рассказов о подвигах моего друга Шерлока Холмса. Таково было мое намерение. Объяснялось оно не недостатком материала, – о недостатке не может быть и речи: у меня есть целая груда ненапечатанных еще дел, которые расследовал мой друг. Равным образом и читатели продолжают по-прежнему интересоваться подвигами знаменитого сыщика.

Если я и собирался прекратить эпопею о Холмсе, то меня побуждала к этому совершенно другая причина. Дело в том, что сам Холмс не желает, чтобы я теперь знакомил публику с его деятельностью. Пока он занимался расследованием преступлений, ему было приятно видеть мои рассказы в печати. Теперь же он покинул Лондон и свое любимое дело, живет на собственной ферме в Сассексе. Он увлекся пчеловодством, и слава стала ему ненавистна. Он не раз предъявлял ко мне настоятельные требования, чтобы я прекратил публикации о его подвигах. И мне насилу удалось добиться у него разрешения напечатать предлагаемый теперь вниманию читателей рассказ.

Холмс долго со мной не соглашался, но я напомнил его собственные слова. Он сказал, что позволит мне опубликовать эту историю только тогда, когда действующие лица, сойдут со сцены. Время настало. Кроме того, нужно закончить этой историей серию рассказов потому, что это выдающаяся история, имеющая международный характер. Хотя со времени описанного мною события и прошло уже много дней, но я все-таки должен быть тактичным. О многих подробностях я умалчиваю, по весьма понятным для читателя причинам.

Случилось это – не скажу, в каком году, но осенью, во вторник. В нашей скромной квартире на Бейкер-стрит появились два господина, пользующихся европейской известностью. Один из этих господ имел суровую внешность. Нос у него был крючковатый, глаза орлиные, выражение глаз повелительное. Это был знаменитый лорд Беллингер, бывший дважды премьер-министром. Его спутник, брюнет с бритым лицом, изящный, красивый и еще довольно молодой, был тоже не последним человеком в Англии. Это был Трелони Хопп, министр иностранных дел. Хоппа считали восходящей звездой британской политики.

Наши гости сели рядом на маленьком диванчике. По их измученным и беспокойным лицам было видно, что они пришли к нам по важному делу. Премьер-министр тонкими, нервными руками сжимал ручку зонтика из слоновой кости. Его худое, аскетическое лицо угрюмо глядело то на Холмса, то на меня. Министр иностранных дел одной рукой дергал себя за ус, а другой перебирал брелоки на часовой цепочке. Первым заговорил он.

– Я обнаружил пропажу, мистер Холмс, сегодня в восемь часов и сейчас же уведомил об этом премьер-министра. И по его совету мы отправились к вам.

– А в полицию вы сообщили?

– О нет, сэр! – быстро и решительно воскликнул премьер-министр. – Полиции мы ничего не сообщали и, конечно, ничего не сообщим. Уведомить полицию, это значить предать дело огласке, а этого-то мы и хотим избежать.

– Но почему же, сэр?..

– Потому, что пропавший документ имеет громадное значение. Опубликование этого документа может легко привести – я так предполагаю, по крайней мере, – к серьезнейшим осложнениям международного характера. Я не преувеличу, если скажу, что от опубликования этого документа зависит дело европейского мира. Розыски должны вестись в величайшей тайне. А если тайна не может быть соблюдена, то лучше совсем не проводить расследования. Люди, похитившие это письмо, и похитили-то его за тем, чтобы объявить во всеуслышание его содержание.

– Понимаю, – кивнул мой друг. – А теперь, мистер Хопп, вы меня чрезвычайно обяжете, если, по возможности, подробнее расскажете, при каких обстоятельствах исчез столь важный документ?

– Сделать это нетрудно, мистер Холмс. Письмо – да, это было письмо от одного иностранного государя – было получено несколько дней тому назад. Это письмо настолько важно, что я не оставлял его на ночь в несгораемом сейфе в здании министерства, а увозил к себе домой в Уайтхолл-Террас. Ночью я хранил письмо в запертой шкатулке в своей спальне. Прошлой ночью письмо было еще там, в этом я уверен. Одеваясь к обеду, я нарочно отпер шкатулку и видел, что документ лежит там. Но на следующее утро письмо исчезло. Шкатулка стояла всю ночь на туалетном столе возле зеркала. Сплю я чутко, жена моя также спит чутко. Оба мы готовы принести присягнуть, что никто к нам в спальню не входил. И, однако, сэр, письмо пропало!

– В котором часу вы обедали?

– В половине восьмого.

– А когда легли спать?

– Жена моя уезжала в театр, я дожидался ее. Спать мы легли в половине одиннадцатого.

– Таким образом, в течение четырех часов шкатулку никто не охранял?

– Да, но только в спальню никому не позволяется входить, кроме горничной и моего камердинера. Оба надежные люди, служат у нас давно, и мы им доверяем. К тому же, они не могли знать, что в шкатулке хранится важный документ.

– А кто вообще знал о существовании этого письма?

– Решительно никто.

– Но ваша жена-то, конечно, знала?

– О нет, сэр! Я сказал жене про письмо только сегодня утром, после того как оно исчезло.

Премьер-министр одобрительно кивнул головой.

– Я давно знал, сэр, – сказал он, – что вы серьезно относитесь к вашим обязанностям. Вы совершенно правы: важные государственные тайны нельзя сообщать даже самым близким родственникам.

Министр иностранных дел поклонился и сказал:

– Я считаю, что заслужил эту похвалу. Жене я не говорил ни полслова.

– Ну, а догадываться она могла о существовании письма?

– Ни под каким видом, да и никто не мог догадываться, мистер Холмс.

– Но кто же в Англии знал о существовании этого письма?

– Вчера о письме было сообщено всем членам кабинета. Но ведь вы знаете, какой тайной окружены заседания кабинета министров. А вчера премьер-министр специально предупредил министров, что они должны сохранить эту тайну.

Трелони Хопп старался говорить спокойно, но не выдержал, на лице его отразилось отчаяние, он схватился за голову и воскликнул:

– Боже мой, Боже мой! И только подумать, что это письмо пропало!

На один только момент обнаружился его характер: страстный, порывистый, чувствительный. Но он быстро овладел собой, на лице снова появилась прежняя аристократическая маска, и он мягким голосом продолжал:

– Кроме членов кабинета, о существовании письма знают только двое или трое чиновников из департамента. Кроме этих лиц, никто в Англии не слышал о нем.

– Ну, а за границей?

– За границей, разумеется, никто о нем не знает, кроме того, кто его написал. Я уверен даже, что его министры… Я хотел сказать, что это письмо было отправлено неофициальным порядком.

Холмс подумал немного и сказал:

– Теперь, сэр, я желал бы знать, что это за документ, и почему его исчезновение может повести к таким важным последствиям?

Министры быстро переглянулись; густые брови президента нахмурились.

– Мистер Холмс, – сказал он, – конверт письма был длинный, узкий, светло-голубого цвета. На конверте печати из красного сургуча, на которых изображен лежащий лев. Адрес написан крупным, решительным почерком.

– Эти подробности, – прервал Холмс, – несомненно, очень важны и существенны. Но я не о них спрашивал. Я желал бы знать содержание письма.

– Это государственная тайна величайшей важности, и я, к сожалению, не могу ею поделиться с вами. Да это и не нужно. Мне сказали, что вы обладаете необычайными талантами в сыскном деле. Если это правда, то вы разыщете описываемый мною конверт с содержащимся внутри письмом. Правительство сумеет вас отблагодарить. Вы получите такое вознаграждение, какое вам будет угодно назначить.

Шерлок Холмс, улыбаясь, встал.

– Вы, господа, – сказал он, – принадлежите к числу самых занятых людей в стране. Но и я тоже не располагаю свободным временем. У меня очень много дел. Крайне сожалею, что не могу быть полезным в этом деле, продолжать разговор, по-моему, бесполезно.

Премьер-министр вскочил с дивана. В его голубых глазах загорелся гневный огонек.

– Я не привык, сэр… – начал было он, но сразу же овладел собою и снова сел на диван.

С минуту, или более мы все сидели и молчали, а затем лорд Беллингер пожал плечами и произнес:

– Что ж, мы должны подчиниться вашим условиям, мистер Холмс. Неблагоразумно, если мы будем требовать от вас помощи, а сами не станем доверяться вам.

– Я согласен с вами, сэр, – сказал молодой министр.

Лорд Беллингер продолжал:

– Я надеюсь на вашу скромность, мистер Холмс, а также на вашу, доктор Ватсон. Я взываю, кроме того, к чувству вашего патриотизма. Знайте, что наше отечество подвергнется величайшим бедам, если вы разгласите эту тайну.

– Можете нам вполне довериться, – сказал Шерлок Холмс.

– Повторюсь: письмо это получено от одного иностранного государя, – сказал премьер-министр, – этому государю не понравились территориальные претензии, которые мы имеем в одной колонии. Он написал это письмо лично, под влиянием порыва, не посоветовавшись со своими министрами. Мы наводили справки, – министры ничего не знают. И написано письмо очень неудачно. Некоторые фразы имеют характер вызова. Если это письмо будет опубликовано, общественное мнение Англии взволнуется, страшно взволнуется, сэр… Едва ли я преувеличиваю, утверждая, что обнародование этого письма, может втянуть нас в очень неприятную войну.

Холмс написал одно слово на листке бумаги и показал его лорду Беллингеру.

– Да, письмо написал он. Письмо это, сэр, может аукнуться тратой миллионов фунтов и гибелью сотен тысяч людей. И вот это-то письмо и пропало столь загадочным образом.

– Уведомили ли вы о пропаже автора письма?

– Да, сэр, я послал шифрованную телеграмму.

– Но, может быть, он сам хочет, чтобы это письмо было опубликовано.

– О, нет! Мы имеем серьезные основания предполагать, что он раскаивается в своем поступке! Он видит сам, что поступил необдуманно. Как для него, так и для нас открытие тайны равно неприятно.

– Но кому же в таком случае может понадобиться опубликование этого письма?

– Здесь, мистер Холмс, мы переходим в область тонкостей международной политики. Взгляните на взаимные отношения держав, и вы без труда поймете мотив преступления. Европа похожа на вооруженный лагерь. Два союза равной силы стоят друг против друга. Великобритания поддерживает нейтралитет. Представьте себе, что Великобританию втянут в войну с одной из этих политических коалиций. Тем самым другая коалиция получит преимущество. Вы меня понимаете?

– Понимаю очень хорошо. Противники автора письма похитили этот документ для того, чтобы поссорить его с Англией?

– Совершенно верно.

– И кому могло быть доставлено это письмо?

– Конечно, правительству, в интересах которого действовал вор, в то время, как мы с вами тут разговариваем, письмо, наверное, несется на океанском пароходе по назначению.

Трелони Хопп опустил голову и громко застонал. Премьер-министр положил руку ему на плечо.

– Что делать, дорогой мой, с вами случилось несчастье! Осуждать вас никто не будет. Вы приняли все меры предосторожности… Итак, мистер Холмс, я сообщил вам все факты. Что вы нам посоветуете?

Холмс печально покачал головой.

– Вы сказали, сэр, что война неизбежна, если это письмо будет опубликовано?

– Да, я так думаю.

– В таком случае, готовьтесь к войне, сэр.

– О, ваши слова очень жестоки, мистер Холмс!

– Это говорю не я, это говорят факты, сэр. Немыслимо предполагать, чтобы письмо было похищено после половины одиннадцатого вечера, в то время как мистер Трелони Хопп уже находился в спальне. Стало быть, письмо было похищено вчера между половиной седьмого и половиной одиннадцатого, ближе к половине седьмого. Похититель отлично знал, где лежит письмо, и постарался захватить его как можно скорее. Где этот документ может находиться теперь? У похитителя? Конечно, нет! Похититель немедленно передал письмо тем, кому оно потребовалось. Как же мы можем овладеть этим письмом? Никак. Оно вне нашего влияния.

Премьер-министр встал с дивана.

– Ваша логика неумолима, мистер Холмс. Теперь я и сам вижу, что дело потеряно, – сказал он.

– Предположим, – продолжал Холмс, – что письмо было похищено лакеем или горничной.

– Но они оба старые и испытанные слуги.

– Из вашего рассказа я понял, что спальня ваша находится во втором этаже. Пробраться с улицы в нее невозможно. Стало быть, вор проник в нее изнутри. Письмо взял кто-нибудь из домашних. Теперь спрашивается, кому отдал вор похищенное письмо? Разумеется, какому-нибудь международному шпиону. Эту компанию я знаю. Главных шпионов в Лондоне трое. С них я начну свои розыски. Если кто-нибудь из этих господ отсутствует в городе, то мы будем знать, куда отправилось письмо.

– Но, позвольте, с какой стати шпион исчезнет? – воскликнул Трелони Хопп, – он просто снесет письмо в посольство, здесь же в Лондоне, а затем вернется домой.

– Не думаю. Шпионы работают самостоятельно, и с посольствами у них всегда натянутые отношения.

Премьер-министр кивнул головой в знак согласия.

– Вы правы, мистер Холмс. Конечно, вор должен собственноручно отвезти драгоценный документ по назначению. Вы придумали прекраснейший план действий. Нам, Хопп, пора ехать. Положим, несчастие очень велико, но из-за него нельзя забывать о других обязанностях. Надеюсь, мистер Холмс, вы уведомите нас немедленно, если вам удастся узнать что-нибудь важное.

И государственные деятели, важно раскланявшись, удалились.

Холмс закурил трубку и погрузился в глубокую задумчивость. Я развернул утреннюю газету и погрузился в чтение. Все газеты только и говорили, что о сенсационном преступлении, совершенном накануне ночью.

Холмс вдруг издал громкое восклицание и, вскочив с кресла, положил трубку на камин.

– Положение отчаянное, но не безнадежное! – сказал он. – Только бы выяснить личность похитителя, а что касается самого письма, то есть все основания предполагать, что его еще не успели передать, кому следует. В конце концов, когда имеешь дело с этим народом, все упирается в деньги, а у меня в распоряжении британское казначейство. Если письмо можно купить, я его куплю… Даже в том случае, если бы для этого придется увеличить на пенс подоходный налог. Может быть, шпион и держит письмо при себе потому, что ожидает покупателей. Но у кого может находиться это письмо? В Лондоне имеются только три человека, способные на такое смелое предприятие. Это – Оберштейн, Ларотье и Эдуард Лукас. Я повидаю их всех.

Я заглянул в газету и спросил:

– Эдуард Лукас, который живет на Годольфинской улице?

– Да.

– Ну, так вы его не увидите.

– Почему не увижу?

– Вчера ночью он был убит в собственной квартире.

Мой приятель так часто меня изумлял за время нашего с ним знакомства, что я искренне порадовался, увидев, как сильно изумило его мое сообщение. Он застыл в полном недоумении, а затем вырвал у меня из рук газету.

Холмс быстро пробежал отчет, который я перед этим читал.

«Убийство в Вестминстере.

Вчера ночью, на Годольфинской улице, в доме № 16, совершено таинственное убийство. Преступление совершено в старинном, выстроенном более ста лет тому назад доме, на тихой улице между рекой и аббатством, совсем рядом со зданием парламента. Небольшое аристократическое здание это было нанято несколько лет тому назад мистером Эдуардом Лукасом, имя, которого хорошо известно в обществе Лондона. Мистер Лукас был очаровательным в обхождении человеком; кроме того, он был известен как любитель пения и обладал чудным тенором. Мистеру Лукасу было 34 года, он не был женат. Прислуга его состояла из немолодой домоправительницы, миссис Прингл и лакея Миттора. Первая уходила из квартиры рано и ночевала в верхнем этаже дома. Лакей же был в роковую ночь в Хаммерсмите, в гостях у приятеля. С десяти часов вечера мистер Лукас оставался в доме один. Что именно произошло в это время – пока не выяснено, но в четверть двенадцатого полицейский констебль Херст, проходя по Годольфинской улице, увидел, что входная дверь дома № 16 отворена настежь. Он позвонил, но ответа не получил. Констебль, видя, что передняя освещена, вошел в коридорчик и снова позвонил. Ответа опять не последовало. Тогда он отворил дверь и вошел. В комнате господствовал полный беспорядок, мебель оказалась сдвинутой в кучу, а один из стульев был опрокинут посредине помещения. Около стула, сжимая в руке его ножку, лежал несчастный хозяин квартиры. Мистер Эдуард Лукас был поражен ножом или кинжалом прямо в сердце и умер, надо полагать, мгновенно. Позднее выяснилось, что Лукаса ударили изогнутым индийским кинжалом, украшавшим вместе с другим старинным оружием стены комнаты. Кинжал найден лежащим на полу и в крови. Насколько можно полагать, убийство совершено не с целью грабежа, в комнате было много ценных вещей, и все они остались нетронутыми. Мистера Эдуарда Лукаса знали и любили многие, и известие о его несчастной смерти будет встречено людьми с искренним сожалением».

– Что вы скажете по этому поводу, Ватсон? – спросил Холмс после долгой паузы.

– Удивительное совпадение.

– Совпадение! Да ведь это – один из трех людей во всем Лондоне, которые могли похитить письмо. И этот человек умирает насильственной смертью как раз в тот вечер, когда произошла драма. О, нет, все данные говорят о том, что это – не совпадение. Вы меня не убедите в противном. Дорогой Ватсон, эти два события находятся в тесной связи, и мы должны обнаружить эту связь.

– Но полиция наверняка все уже выяснила.

– Вовсе нет. Полиция знает только то, что произошло на Годольфинской улице. Того же, что случилось в Уайтхолл-Террас, полиция не знает и знать не может. Только мы знаем об обоих событиях, и только мы, стало быть, можем проследить ту связь, которая между ними существует. Мистера Лукаса я, конечно, должен подозревать сильнее, чем двух других. Он жил в Вестминстере, на Годольфинской улице, а оттуда всего два шага до Уайтхолл-Террас. Другие два – Оберштейн и Ларотье – живут на другом конце Вест-Энда. Лукасу было легче завязать сношения с прислугой министра иностранных дел и добыть нужные сведения. Имейте в виду, Ватсон, что совпадение обоих событий по времени означает очень многое. Слышите? Звонят в дверь. Кто бы это мог быть?

Вошла миссис Хадсон и подала визитную карточку. Холмс взглянул на клочок бумаги, поднял брови, передал карточку мне и сказал:

– Попросите леди Тильду Трелони Хопп пожаловать сюда.

Через мгновение наше скромное жилище, уже осчастливленное прежде высокими посетителями, было осчастливлено во второй раз. На пороге комнаты появилась самая красивая женщина во всем Лондоне. Мне и прежде приходилось слышать о необычайной красоте младшей дочери герцога Бельминстера, но ни одно описание не могло сравниться с действительностью. Мне приходилось видеть портреты этой женщины, но они не давали надлежащего представления об этой грации, об этом неподражаемом очаровании. Но в это осеннее утро нас поразила не красота нашей посетительницы. Лицо леди Тильды было бледно и взволнованно, глаза блистали, но это был лихорадочный блеск. Чувственные губы были крепко сжаты. Очевидно, красавица сдерживала себя из последних сил.

Во взоре ее метался ужас.

– Мой муж был здесь, мистер Холмс?

– Да, сударыня, был.

– Мистер Холмс, умоляю вас, не говорите ему о том, что я была здесь.

Холмс холодно поклонился и знаком руки попросил гостью сесть.

– Вы ставите меня, миледи, в очень щекотливое положение. Прошу вас, сядьте и объясните, чем могу служить. Но, к сожалению, никаких обещаний наперед я не могу вам дать.

Леди Тильда прошла через комнату и села спиной к окну. Это была женщина царственной внешности – высокая, грациозная, женственная.

– Мистер Холмс, – заговорила леди Тильда, – я буду с вами откровенна. Я надеюсь, что и вы мне отплатите тем же. Между мной и мужем господствует полное взаимное доверие. Единственно, что он скрывает от меня, это политика. Тут он вечно молчит и скрывает. Но вчера я узнала, что у нас в доме случилось печальное событие. Пропала какая-то бумага, но какая? Дело касается политики, и поэтому муж отказался объяснить мне это. А мне это необходимо, понимаете ли, необходимо знать. Кроме политиков только вы один знаете, в чем тут дело. Я вас умоляю, мистер Холмс, объяснить мне, что случилось, и к каким последствиям может привести пропажа этого проклятого письма. Скажите мне все, мистер Холмс, я действую в интересах моего мужа. Если бы он только мог это понять, он сказал бы мне все сам. Что это за бумага?

– Сударыня, вы требуете от меня невозможного.

Женщина глубоко вздохнула и закрыла лицо руками.

– Уверяю вас, сударыня, что вы требуете невозможного. Ваш муж не находит нужным посвящать вас в эту тайну, как же могу это сделать я, его поверенный? Вы даже и требовать от меня такой откровенности не имеете права. Спрашивайте у вашего мужа.

– Я его спрашивала и пришла к вам сделать последнюю попытку. Я, к сожалению, не могу говорить определенно, мистер Холмс, но вы мне сделали бы большое одолжение, если бы ответили на один вопрос.

– На какой вопрос, сударыня?

– Скажите, может ли от пропажи этого письма пострадать политическая карьера моего мужа?

– Да, сударыня, если эта история не будет улажена, то могут произойти весьма прискорбные последствия.

– Ах! – воскликнула леди Тильда и с трудом перевела дух. У нее был такой вид, точно она разрешила, наконец, долго мучившее ее сомнение. – Еще один вопрос, мистер Холмс. Узнав о пропаже, мой муж позволил себе одно неосторожное восклицание. Я поняла, что потеря этого письма может привести к неприятным последствиям для всей страны.

– Что же, если он вам это сказал, то и я могу подтвердить, что это правда.

– В чем же могут заключаться эти неприятные последствия?

– На этот вопрос, сударыня, я опять-таки не могу ответить.

– Ну, в таком случае я более не буду вас беспокоить. Я на вас не сержусь, мистер Холмс, я понимаю, что вы не могли быть со мною откровенным. Но будьте справедливы и ко мне, не осуждайте меня за то, что я неравнодушна к неприятностям мужа. Еще раз прошу вас не говорить ему о том, что я у вас была.

Она остановилась на пороге и еще раз оглянулась на нас. Опять я увидел красивое, взволнованное лицо, испуганные глаза и крепко сжатые губы.

Затем она исчезла.

Холмс слушал, как по лестнице шуршали, удаляясь, шелковые юбки, а затем, когда наружная дверь захлопнулась, он улыбнулся и, обращаясь ко мне, сказал:

– Ну, Ватсон, прекрасный пол – это по вашему ведомству. Зачем объявилась эта прекрасная леди? Что ей было нужно?

– Ведь она же вам сказала о цели своего визита. То, что она беспокоится о делах мужа, это вполне естественно.

– Хм… А что вы скажете, Ватсон, о ее внешнем виде? Вы заметили, как она себя держала? Она с величайшим трудом сдерживала волнение. А как она вопросы-то задавала! Какая настойчивость! А ведь эта дама принадлежит к касте, которая умеет скрывать свои чувства.

– Да, она была очень взволнована.

– Заметьте, леди Тильда сразу заявила, что действует в интересах своего мужа. Заявление это было сделано замечательно серьезным тоном. Что она хотела сказать этим? А вы заметили ее маневр? Она нарочно села спиной к окну. Она не хотела, чтобы я следил за выражением ее лица.

– Да ведь она же села на единственное свободное кресло, стоявшее в комнате, – попробовал возразить я.

– И, однако, – продолжал Холмс, – мотивы, которыми руководствуются женщины, остаются по большей части необъяснимы. Вспомните-ка ту женщину в Марготе. Я заподозрил ее потому, что она волновалась. Что же потом оказалось? Все волнение проистекало от того, что она забыла напудрить себе нос. И вот извольте строить теории на такой зыбкой почве, как женская душа. Иногда, какой-нибудь пустяковый поступок женщины указывает на серьезнейшие вещи, в то время как их горе и плач ровно ничего не означают. Женщина способна плакать о том, что потеряла какую-нибудь шпильку или булавку. До свидания, Ватсон.

– Как? Вы уже уходите?

– Да, я хочу провести утро на Годольфинской улице с нашими друзьями из Скотланд-Ярда. Очевидно, решение задачи надо искать в квартире Эдуарда Лукаса, хотя я теперь и не понимаю, что это все может означать. Ошибочно строить теории, не имея в руках фактов. А вы побудьте здесь на страже, дорогой Ватсон. Может быть, появятся посетители. Завтракать, вероятно, будем вместе.

* * *

Весь этот день и два последующих Холмс был очень молчалив. Его недоброжелатели сказали бы, что он находится в кислом настроении. Он все время только и делал, что приходил и уходил. Сидя дома, он беспрестанно курил, играл на скрипке и погружался в задумчивость. Питался сандвичами и на мои вопросы не отвечал. Мне было совершенно очевидно, что дела идут неладно. О расследовании он ничего не говорил, и я только из газет узнал, что полиция арестовала лакея Лукаса, Джона Миттона, но затем его освободили. Коронер признал факт преступления, но убийца так и оставался неизвестным. Мотивы преступления также не были установлены. Комната, в которой имело место убийство, была переполнена ценными вещами, но ни одна из них не была украдена. Бумаги покойного также остались нетронутыми. Полиция тщательно исследовала эти бумаги и выяснила, что покойный очень усердно занимался международной политикой и собирал всевозможные политические сплетни и слухи. Он оказался также замечательным лингвистом и вел огромную переписку с политическими деятелями разных стран. Но в ящиках его письменного стола не было найдено ничего сенсационного.

Покойный Эдуард Лукас был знаком со многими женщинами. У него были и интриги, но все – крайне беспорядочные и поверхностные. Друзей среди женщин у него не было, не было и прочной привязанности. Полиция установила, что поведение покойного в целом было безупречно. За что же его убили?

Эту тайну разгадать пока не удалось.

Полиция арестовала лакея Джона Миттона, скорее, от отчаяния. Надо же было что-нибудь предпринять. Но обвинить этого человека было невозможно. В ночь преступления он был у своего приятеля в Хаммерсмите. Алиби крепкое. Правда, Миттон уехал из Хаммерсмита рано, настолько рано, что мог добраться в Вестминстер прежде, чем совершилось убийство, но арестованный слуга объяснил эту сторону дела. Во-первых, он прошел часть пути пешком Вечер был прекрасный, захотелось прогуляться. В Вестминстер лакей прибыл в полночь и был поражен неожиданной трагедией. Миттон любил своего хозяина. У него в чемодане нашли несколько бритв, принадлежавших Лукасу, но оказалось, что эти бритвы он получил от хозяина в подарок. Это показание подтвердила экономка.

Миттон служил у Лукаса три года, но Лукас, уезжая в Европу, никогда не брал его с собой. Иногда Лукас жил во Франции по три месяца, а лакей всегда оставался в Лондоне и охранял квартиру на Годольфинской улице.

Что касается экономки, то она в ночь убийства никакого шума не слышала. Если у хозяина был кто-нибудь, то, значит, его впустил сам хозяин. Вообще, насколько можно было судить по газетным отчетам, преступление в течение первых трех дней оставалось неоткрытым. Холмс, может быть, знал больше полиции, но хранил свои знания при себе.

На четвертый день в газетах появилась длинная телеграмма из Парижа, объяснявшая тайну.

«Парижская полиция сделала важное открытие, – писала «Дэйли телеграф». – Это открытие поднимает покрывало, окутывавшее доселе трагическую судьбу мистера Эдуарда Лукаса, погибшего насильственной смертью в понедельник на Годольфинской улице в Вестминстере. Наши читатели помнят, что покойный джентльмен был найден заколотым в своем кабинете и что подозрение пало на слугу, которому, однако, удалось доказать свое алиби. Вчера в парижскую полицию явилась прислуга дамы, живущей на небольшой вилле, на улице Аустерлиц и заявила, что эта дама, известная под именем г-жи Анри Фурнэ, сошла с ума. Медицинское исследование показало, что г-жа Анри Фурнэ больна опасной формой мании. Эта особа во вторник вернулась из поездки в Лондон, и существуют подозрения, что она замешана в дело в Вестминстере. Из сличения фотографических карточек выяснилось, что господин Анри Фурнэ и мистер Эдуард Лукас – одно и то же лицо, и что покойный вел две жизни в Париже и Лондоне. Г-жа Фурнэ, по происхождению креолка, имеет крайне раздражительный характер и легко возбуждается. В прошлом она страдала припадками ревности, доводившей ее до неистовства. Предполагают, что в припадке ревности и совершено преступление, взволновавшее весь Лондон. До сих пор не выяснено, что делала г-жа Фурнэ в понедельник, но уже известно, что женщина, очень похожая на нее, обращала на себя всеобщее внимание в этот день на вокзале Чаринг-Кросс. Было это во вторник утром, и публика с любопытством следила за эксцентричным поведением незнакомки. Можно предполагать, что, совершив преступление в припадке внезапного безумия, женщина устрашилась того, что сделала, и сошла с ума. Теперь она совершенно не помнит того, что было, и даже забыла свое прошлое. Врачи не надеются на ее выздоровление. Есть также данные, что женщина, похожая на госпожу Фурнэ, стояла в понедельник вечером на Годольфинской улице, около квартиры мистера Эдуарда Лукаса».

Холмс завтракал, а я читал ему вслух газетную статью. Окончив чтение, я спросил:

– Что скажете по этому поводу, Холмс?

Холмс встал из-за стола и стал шагать взад и вперед по комнате.

– Дорогой Ватсон, – сказал он, – вы терпеливый человек. В течение трех дней я вам ничего не говорил, и знаете почему? Нечего было говорить. Сообщения из Парижа тоже ничего не проясняют.

– Но дело об убийстве Лукаса выяснено окончательно

– Убийство – только эпизод, пустячный эпизод в сравнении с нашей главной задачей. Ведь мы должны, Ватсон, найти письмо и спасти Европу от войны. За эти три дня случилось только одно важное событие, и это важное событие заключается в том, что за эти три дня ровно ничего не случилось. Я получаю от правительства извещения почти ежечасно, и из этих извещений видно, что повсюду в Европе, тишь и гладь, – этого спокойствия не было бы, если бы письмо дошло по назначению. Спрашивается, где же письмо? У кого оно? Почему его прячут? Эти вопросы стучат в моей голове, точно молотки. Неужели же, смерть Лукаса и исчезновение письма, – лишь совпадение? Получил ли он это письмо? Если получил, то почему оно не нашлось в его бумагах? Неужели его унесла сумасшедшая жена? Но если так, то письмо находится в Париже. Как я стану искать там это письмо? Ведь это же сразу возбудит подозрительность парижской полиции!! Это такое дело, Ватсон, в котором все – против нас, и, однако, надо продолжать. Тут ведь приходится спасать целую страну, даже больше – всю Европу! Если я доведу это дело до благополучного конца, то смогу считать свою карьеру блестяще законченной. Да, это будет мое последнее дело.