Текст книги "Удержать мечту. Книга 2"

Глава 42

Жарким днем в конце августа Эмма сидела за столом своего кабинета в универмаге Лидса и проверяла для Полы список проданных товаров. Совершенно неожиданно у нее возникло чувство, что она не одна в комнате. Эмма быстро вскинула голову и посмотрела на открытую дверь, ведущую в кабинет Полы, ожидая увидеть в проеме фигуру внучки. Полы там не было.

– Так. У меня начинаются галлюцинации, – вслух сказала Эмма и усмехнулась. «А теперь я еще говорю сама с собой, – подумала она. – Надеюсь, я не становлюсь слабоумной. Вот это я уже не перенесу».

Она отложила ручку и с отвращением уставилась на листок цифрами. Ей совершенно не хотелось работать. Эмма взглянула на часы. Почти пять. Примерно в это время Пола отправлялась в инспекционный обход какого-нибудь этажа универмага. Возможно, сейчас она встречается с Эмили в обувном салоне «Райн-Дельман». Когда Эмили в первой половине дня позвонила ей в офис, она сказала что-то о покупке обуви.

Довольная улыбка тронула уголки губ Эммы, за секунду до этого сжатых самым решительным образом. Сегодня вечером, как обычно по пятницам, они устраивают девичник в Пеннистоун-ройял. Бабушка, две ее внучки и Мерри О'Нил.

Эмма откинулась на спинку кресла, предвкушая предстоящий вечер, но вдруг зажмурилась от невыносимо яркого света, который неожиданно хлынул в окна.

– Какое яркое солнце, просто ослепительное, – пробормотала она себе под нос, поднялась из-за стола и пересела на диван.

Эмма зажмурилась, пытаясь спастись от заполнившего комнату резкого, неестественного света. Но он, казалось, проникал сквозь тонкую кожу ее старых век, и тогда она открыла глаза. «Просто ослепляет, – снова пронеслось у нее в голове. – Надо попросить Полу зашторить здесь окна. В такой солнечный день тут прямо-таки невыносимо».

Эмма вернулась, чтобы укрыться от нестерпимого свечения. Ее взгляд упал на фотографии в рамках, стоявшие на столике около дивана. Серебро, медь и стекло словно полыхали огнем, отражая заполнившее кабинет сияние, И любимые лица смотрели на нее с карточки с нетерпением, словно звали ее. Да, в последнее время они действительно часто звали ее… Лаура и Блэки, братья Уинстон и Фрэнк. И Пол. Ее дорогой Пол. Вот уже несколько дней их образы так ярко ожили в ее воображении, их голоса так звонко и отчетливо звучали в ее голове, что они казались Эмме реальными, живущими до сих пор на этом свете.

Когда Эмма думала о прошлом, оно было для нее более важным, чем настоящее. Ее постоянно навещали воспоминания об ушедших днях, и сила и отчетливость воспоминаний удивляли ее саму. Они поглощали ее, уносили в иное временное измерение, и порой ей казалось, что и время само застыло на каком-то давнишнем повороте, где сама она была молодой женщиной. Да, те, кого она любила, те, кто умер, оживали в часы ее бодрствования и окружали ее в долгие бессонные ночи. За последнюю неделю ей приснилось очень много странных снов, и они присутствовали в них во всех.

Улыбаясь про себя, Эмма потянулась за фотографией Пола. Она крепко взяла ее в руки и вгляделась в черты дорогого лица. Как часто за последние двое суток она брала этот портрет. Он словно притягивал ее своей улыбкой, своими смеющимися глазами.

Свечение в комнате стало таким невыносимо ярким, что старая женщина опять зажмурилась. Словно тысяча нацеленных на середину комнаты прожекторов вспыхнули одновременно. Эмма крепко прижала к груди фотографию Пола и широко открытыми глазами уставилась на сверхъестественное сияние, которое почему-то больше ее не тревожило. В нем чувствовалось нечто величественное и прекрасное.

Но через несколько секунд она опустила голову на высокую спинку дивана и сомкнула ресницы. С губ Эммы сорвался тихий вздох наслаждения. Ее переполняло ощущение счастья, такое безграничное, какого она никогда раньше не испытывала и даже не подозревала о существовании столь сильного чувства. Приятное тепло разлилось по ее телу. «Как хорошо», – подумала Эмма. И она, которая всю жизнь не могла толком согреться, наконец почувствовала себя уютно и преисполнилась умиротворенности. Ее клонило в сон, силы полностью оставили ее. И в то же время Эмма чувствовала себя полной неведомой ей прежде энергии. И постепенно ей стало ясно еще кое-что. Он находился здесь. В одной комнате с ней. Вот чье присутствие она почувствовала несколько минут назад.

Он вышел из-за пелены света и начал приближаться к ней все ближе и ближе. Но как он молод… Он выглядит точно так же, как в тот вечер, когда Эмма впервые увидела его в отеле «Ритц» в годы первой мировой войны. И на нем военная форма. Майор Пол Макгилл из Австралийского корпуса. Вот уже возвышается над ней, улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой. Огромные голубые глаза чисты и полны любви. «Я так и знал, что найду тебя в конторе, – произнес Пол. – Но тебе пришла пора отдохнуть. Твоя работа на Земле окончена. Ты совершила все, что тебе полагалось совершить, сделала все, за чем явилась на свет. А теперь ты должна пойти со мной. Я ждал тебя больше тридцати лет. Пойдем, моя Эмма».

Он улыбнулся и протянул руку. Эмма улыбнулась в ответ, но тут с ее губ сорвался вздох: «Подожди, Пол. Не забирай меня еще несколько минут. Позволь мне еще раз увидеть их… Полу и Эмили. Они вот-вот придут сюда. Дай мне попрощаться с моими девочками. А потом я последую за тобой и последую с радостью. Теперь я хочу быть с тобой. Я тоже знаю, что мое время пришло». Пол с улыбкой шагнул назад, отступив за пелену волшебного свечения. «Обожди меня, дорогой», – вскричала Эмма. «Да, я здесь, – отозвался он. – Я больше никогда тебя не покину. Теперь ты в безопасности». Эмма простерла руки ему вослед.

Фотография выпала у нее из рук на пол. Стекло со звоном разбилось. Эмму охватила такая слабость, что она не могла подобрать ее. У нее не хватало сил даже открыть глаза.

Войдя в смежный с этой комнатой кабинет, Пола и Эмили услышали внезапный шум. В панике они переглянулись и бросились к бабушке.

Эмма без движения лежала на подушках дивана. Такое спокойствие и умиротворенность были написаны на ее лице, что они сразу почувствовали неладное. Пола успокаивающим жестом дотронулась до руки кузины, и они вдвоем приблизились к дивану.

– Она просто вздремнула, – с облегчением прошептала Эмили. Она заметила на полу фотографию, подобрала ее и поставила на место.

Но Пола более внимательно смотрела на тихое и спокойное лицо бабушки. От ее взгляда не ускользнули ни заострившийся нос с побелевшими ноздрями, ни бледные губы, ни помертвевшие щеки.

– Нет, она не спит. – У Полы задрожали губы. – Она умирает. Наша бабушка умирает.

Краска отхлынула от лица Эмили. Она окаменела от страха. Ее зеленые глаза, точно такие же, как у Эммы наполнились слезами.

– Нет. Нет, не может быть. Надо немедленно позвонить доктору Хэдли.

У Полы пересохло в горле, слезы застилали ей глаза. Она смахнула их дрожащей рукой.

– Слишком поздно, Эмили. Думаю, это ее последние минуты. – Пола подавила рыдание и, опустившись на колени у ног Эммы, взяла в руки ее старую морщинистую ладонь. – Бабушка, – ласково прошептала она. – Это я, Пола.

Веки Эммы дрогнули. Ее лицо посветлело от радости.

– Я ждала тебя, дорогая. Тебя и Эмили. Где она? Я ее не вижу, – произнесла она слабым угасающим голосом.

– Я здесь, бабушка, – выдохнула Эмили омертвевшими губами. Она тоже опустилась на колени и взяла другую руку Эммы.

Та увидела ее и слегка наклонила голову. Ее глаза на миг закрылись, но тут же она вновь подняла веки. Из последних сил распрямившись, старая миссис Харт в упор посмотрела в залитое слезами лицо Полы.

– Я просила тебя удержать мою мечту, – проговорила она слабым, но отчетливым и даже молодым голосом. – Но ты должна иметь еще и свою собственную мечту, Пола. И ты тоже, Эмили. И вы обе должны бороться за свою мечту… всегда. – Она снова откинулась на спинку дивана, словно без сил, и закрыла глаза.

Обе внучки, не в силах вымолвить ни слова, смотрели на свою бабушку, крепко сжимая ее руки. Обе они онемели от горя. Мертвую тишину в комнате нарушали только их приглушенные рыдания.

Внезапно Эмма вновь открыла глаза. Она улыбнулась Поле, затем Эмили и отвела от них взор. Ее взгляд устремился в далекую-далекую даль, словно она увидела там нечто, невидимое ни для кого, кроме нее одной.

– Да, – промолвила Эмма. – Теперь пора.

Ее зеленые глаза загорелись невиданным блеском, словно освещенные изнутри чистейшим пламенем. И она улыбнулась своей неповторимой улыбкой, от которой засветилось все ее лицо, а затем с выражением глубокой задумчивости и глубочайшей нежности Эмма в последний раз посмотрела на внучек. Ее глаза закрылись.

– Бабуля, бабуля, мы так тебя любим, – Эмили зарыдала так, словно ее сердце разрывалось на части.

– Она ушла с миром, – прошептала Пола. Слезы ручьями текли по ее щекам. Затем она встала и поцеловала бабушку в губы. Капельки слез упали на лицо умершей.

– Ты навсегда останешься в моем сердце. До самой моей могилы. Ты – самая лучшая часть меня.

Эмили покрывала поцелуями маленькую кисть Эммы. Теперь она тоже поднялась на ноги. Пола отошла в сторону, чтобы ее кузина могла попрощаться с Эммой.

Эмили погладила Эмму по щеке и поцеловала ее в губы.

– Ты будешь жить, пока жива я, бабушка. Моя любовь к тебе не умрет. И я никогда тебя не забуду.

Машинально Пола и Эмили прижались друг к другу и обнялись, ища поддержки. Несколько минут обе молодые женщины стояли бок о бок, рыдали и одновременно каждая пыталась утешить другую. Но постепенно они немного успокоились.

Эмили устремила взор на Полу. Дрожащим голосом она произнесла:

– Я всегда боялась смерти. Но во мне больше нет страха Я никогда не забуду бабушкино лицо в ее последний момент. Оно все светилось, а глаза ее были полны счастья. Что бы она ни увидела, она видела нечто прекрасное.

– Да, – сказала Пола севшим и дрожащим голосом. – Она действительно видела что-то прекрасное. Она видела Пола… и Уинстона, и Фрэнка… и Лауру, и Блэки. И она радовалась, ибо наконец-то они снова будут все вместе.

Глава 43

Даже после смерти Эмма Харт не утратила власти над окружающими. Вызвав в контору доктора Хэдли, обзвонив всех членов семьи и затем сопроводив тело умершей в ритуальную контору, Пола и Эмили наконец поехали в Пеннистоун-ройял.

Хильда, вся в слезах, встретила их на пороге Каменного зала.

Экономка сжимала в руке письмо.

– Миссис Харт передала его мне несколько недель назад, – пояснила она, вручая конверт Поле. – Она попросила передать его вам, мисс Пола, после ее смерти. – И Хильда, проработавшая у Эммы более тридцати лет, вновь разрыдалась. – Невозможно поверить, что ее нет, – воскликнула она, вытирая слезы. – Утром, перед уходом в универмаг, она так хорошо выглядела.

– Да, – тихо прошептала Пола. – И мы должны радоваться, что до самого последнего часа бабушка сохранила ясный ум и умерла такой спокойной и даже прекрасной смертью.

Еще несколько минут Пола и Эмили успокаивали безутешную экономку и описали ей последние мгновения жизни Эммы, что, похоже, несколько смягчило ее боль. Наконец Хильда немного пришла в себя и сказала:

– Я понимаю, что у вас обеих теперь много забот. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.

Пола медленным шагом пересекла Каменный зал и, прижимая письмо к груди, поднялась по широкой лестнице. Эмили последовала за ней.

Кузины вошли в верхнюю гостиную Эммы, где гудел огонь и сияли лампы. Они уселись на диван, и у Полы дрожали руки, когда она распечатала конверт и прочитала четыре страницы, покрытые мелким, красивым почерком Эммы. Письмо оказалось не сентиментальным или грустным, а напротив – деловым и бесстрастным и представляло собой пожелания Эммы относительно организации ее похорон. Она хотела короткую и простую церемонию, на которой прозвучала бы одна молитва и два гимна, один из которых надлежало спеть Шейну О'Нилу. Эмма не желала надгробный речей, но оставляла этот вопрос на усмотрение Полы. Произносить прощальное слово мог только ее племянник Рэндольф, и никто другой.

Именно бодрый дух последнего послания Эммы вызвал новый поток слез Полы. Всхлипнув, она передала письмо Эмили:

– Здесь бабушкины посмертные пожелания. Она просит, чтобы похоронная служба не затягивалась долго и не хочет излишней помпезности. Мы должны выполнить ее волю.

Эмили тоже расплакалась, прочитав письмо. Промакнув платком слезы и высморкавшись, она спросила дрожащим голосом:

– Что нам теперь делать без бабушки?

Пола обняла кузину и принялась ее успокаивать. Через несколько минут она сказала нежно, но твердо:

– Мы сделаем все так, как она пожелала. И отныне и навсегда мы станем сильными и очень-очень храбрыми. Иного она от нас и не ожидала бы. В конце концов, именно такими она нас воспитала. Бабушка учила нас не сгибаться, как никогда в жизни не сгибалась сама, и мы должны выполнять ее заветы. Мы не можем ее подвести. Ни сейчас. Ни в будущем.

– Да, ты права, – Эмили глубоко вздохнула. – Извини, я не хотела становиться для тебя лишней обузой. Я понимаю, что тебе так же тяжело, как и мне. – Она наморщила лоб и добавила: – Ты заметила дату на письме?

– Да. Она написала его через несколько дней после свадьбы Александра, то есть всего лишь месяц назад.

– Как ты думаешь, бабушка знала, что скоро умрет?

– Возможно, но кто это может сказать наверняка? Однако говорят, будто старики действительно чувствуют приближение смерти. Внезапная кончина Блэки потрясла ее, сама знаешь, и заставила ощутить себя беззащитной, сильнее осознать собственную смертность. – Пола выдавила из себя улыбку. – С другой стороны, мне хотелось бы верить, что наша бабуля просто проявила свою обычную деловитость, заранее предусмотрев все варианты. Ты же знаешь, Эмма Харт никогда ничего не оставляла на волю случая.

Слова Полы несколько приободрили ее кузину.

– Верно. И по крайней мере, бабушка умерла так, как хотела – на работе, в своем кабинете.

Молодые женщины одновременно обернулись на звук открываемой двери.

Уинстон, с искаженным болью лицом и покрасневшими глазами, почти вбежал в гостиную.

– Простите за опоздание. Никак не мог оторваться от телефона, – пояснил он, поцеловал жену и одобряюще пожал ей плечо, затем наклонился и чмокнул Полу в щеку.

Пола протянула ему письмо Эммы:

– Здесь последние указания бабушки, ее посмертные желания.

Уинстон прочитал письмо и сказал:

– Эмма сформулировала все абсолютно четко и недвусмысленно. Слава Богу. Иначе внутри семьи возникло бы множество споров и разногласий относительно процедуры ее похорон, особенно со стороны Робина. Вы же знаете, какой он упрямый и как любит устраивать из всего проблемы.

Пола с любопытством взглянула на него.

– Сомневаюсь, чтобы, учитывая все обстоятельства, он стал навязывать свои взгляды на то, как следует организовать похороны его матери. Нет, он не осмелится.

Уинстон поморщился:

– Такой, как он, может все. Но ее письмо ставит все точки над «i». И можешь не сомневаться, похороны бабушки пройдут именно так, как она завещала, – воскликнула Пола.

Уинстон удовлетворенно кивнул:

– А что сказал доктор Хэдли, осмотрев Эмму?

– Сердечная недостаточность, – вступила в разговор Эмили. – Бедное старое сердце бабушки просто не выдержало и перестало биться, – всхлипнула она.

Уинстон затянулся сигаретой и отвернулся. Его глаза вмиг наполнились слезами. С дрожью в голосе он заметил:

– Дедушка Уинстон часто повторял, что у его сестры сердце большое, как мельничный жернов. И так оно и было. – Он тихо вздохнул. – По крайней мере, она умерла спокойно и легко. Нам следует быть за это благодарными. – Он вновь посмотрел на Полу. – Когда состоятся похороны? Ты уже решила?

– Боюсь, никак не раньше вторника. В основном потому, что иначе Филип не успеет приехать из Австралии. К счастью, когда я позвонила ему, он оказался в Сиднее, а не на овечьем ранчо в Кунэмбле. Фил сказал, что вылетает завтра рано утром. Он арендует частный самолет. На его взгляд, так быстрее, чем обычным рейсом. Я также говорила с моей мамой. Естественно, она в таком же горе, как и все мы, и хочет вернуться домой как можно быстрее. Поэтому она, мой отец и Джим вылетают из Ниццы в Манчестер завтра утром. Александр и Мэгги прибудут тогда же.

– Я звонила маме в Париж, – вставила Эмили. – Сказала, что ей не стоит приезжать раньше воскресенья или даже понедельника. Еще я разговаривала с Робином и Китом. Они здесь, в Йоркшире, поэтому с ними проблем не возникнет. Нам удалось связаться со всеми, включая и Джонатана. А как у тебя, Уинстон?

– Я застал отца в отеле в Лондоне. Утром он отправляется сюда на поезде. Вивьен в Миддлхэме, разумеется Салли и Энтони оба в Клонлуглине. Но тетя Эдвина в Дублине. Энтони пообещал мне связаться с ней попозже сегодня вечером. Они все прилетят в воскресенье. У тебя наберется полный дом народа, Пола.

– Знаю.

– Я полагаю, нам с Эмили надо на несколько дней перебраться сюда, – задумчиво произнес Уинстон. – Как ты…

– Отличная мысль, – перебила его Пола.

Уинстон откашлялся и внезапно севшим голосом спросил:

– Когда ее тело… я хотел сказать, когда тетю Эмму привезут в Пеннистоун-ройял?

Пола заморгала, отгоняя слезы.

– Завтра днем. Завтра утром первым делом я отвезу в ритуальную контору то платье, которое она выбрала для своих похорон. – Пола отвернулась и кончиками пальцев вытерла слезинки. После секундной паузы она продолжила: – Мы с Эмили не захотели оставлять ее там одну на несколько дней. Пусть это глупо, но мы не хотим… чтобы она скучала в одиночестве, без нас. Так что ее гроб привезут сюда, в ее дом, в то место на Земле, которое она любила больше всего на свете. Мы решили установить гроб в Каменном зале. Она так его любила. – Ее голос сорвался.

– Ты не представляешь, какой дурак этот похоронных дел мастер, – сердито подхватила Эмили. – Вот бюрократ! Он даже пытался спорить с нами, когда мы настаивали на том, чтобы сопровождать бабушку в… ну, к нему.

– Знаю, знаю, дорогая, – сочувственно отозвался Уинстон. – В таких делах всегда полно глупой волокиты и идиотских правил. Но главное – вы все-таки добились своего.

– Ну, еще бы, – подтвердила Пола. – Кстати, Эмили поймала Мерри, когда та уже выходила из конторы, направляясь сюда на обед, и она поехала сообщить дяде Брайану об Эмме. Судя по всему, он так огорчился, что ей пришлось отвезти его к нему домой в Уэзерби.

– Не сомневаюсь в глубине его скорби, – ответил Уинстон. – В детстве тетя Эмма заменила ему мать.

– Мерри потом перезвонила нам в контору, – сказала Эмили. – О'Нилы выезжают сюда около девяти часов.

– Кстати, я пытался связаться с Шейном. Он сегодня должен вернуться из Испании. – Уинстон пристально посмотрел на Полу. – Но когда я позвонил в его лондонский офис без четверти семь, никто не снял трубку. Наверное, я его не застал…

– А я застала, – перебила его Пола. – В шесть. Он как раз приехал из аэропорта. Сейчас он едет на машине в Йоркшир. Он прибудет прямо сюда около одиннадцати.

Раздался стук в дверь, и в гостиную вошла Хильда.

– Простите, мисс Пола, но я уже приготовила на сегодняшний вечер обычные холодные закуски, как всегда, по пятницам. Ну, еще пока вы мне не позвонили… – Экономка запнулась и прикрыла рот рукой. Затем она восстановила дыхание и срывающимся голосом закончила: —…и не сказали о смерти миссис Харт. – Она беспомощно уставилась на Полу, не в силах вымолвить больше ни слова.

– Прости, Хильда, но мне не хочется есть. – Пола взглянула на Эмили с Уинстоном. – А вы? – Оба отрицательно покачали головами. – Пожалуй, сегодня мы обойдемся без обеда. Но все равно спасибо, Хильда.

– О, я все прекрасно понимаю, мисс Пола. – Хильда обвела всех грустным взглядом. – Честно говоря, кусок в горло не лезет, – прошептала она и удалилась.

– Наша Хильда, как всегда, сама искренность, – заметил Уинстон. Он встал, подошел к буфету и налил себе еще порцию виски с содовой. Затем резко обернулся, поглядел сначала на жену, затем на Полу и задумчиво протянул: – Мои слова могут показаться странными, даже противоестественными, но теперь, после смерти тети Эммы, я ощущаю ее присутствие даже острее, чем раньше. И только потому, что я сейчас нахожусь здесь, в ее любимой комнате. Она… ну, она просто рядом со мной.

Эмили усердно закивала головой:

– В твоих словах нет ничего противоестественного. Только сегодня вечером, по пути сюда, мы с Полой говорили о том же.

Некоторое время Пола молча сидела в задумчивости, затем тихо произнесла:

– Мы все чувствуем ее присутствие потому, что она действительно с нами, Уинстон. Она здесь – всюду. И внутри нас тоже Она вылепила нас и дала нам столько своего, что все мы полны ею. – Милая и теплая улыбка вдруг озарила ее усталое лицо. – До конца наших дней бабушка останется с каждым из нас. Поэтому в каком-то смысле она никогда не умрет окончательно. Благодаря нам Эмма Харт останется жить вечно.

Похороны Эммы Харт, в соответствии с ее последней волей, состоялись в Рипонском соборе. Они начались в час дня в первый вторник после ее смерти.

На похоронах присутствовали все члены ее семьи, друзья, коллеги, сотрудники и большая часть жителей деревни Пеннистоун-ройял, где она провела более тридцати лет своей жизни. Собор оказался забит до отказа, и если среди собравшихся и нашлось несколько человек, не проливших ни слезинки, то они затерялись среди множества искренне горевавших и плакавших.

Шесть человек, назначенных ею самой, пронесли гроб к алтарю. Трое из них – ее внуки, Филип Макгилл-Эмори, Александр Баркстоун и Энтони Стэндиш, герцог Дунвейл, а другие трое – внучатый племянник Уинстон Харт, а также Шейн О'Нил и Майкл Каллински, внуки двух лучших друзей ее юности.

Хотя гроб весил немного, шесть молодых людей шли медленным, скорбным шагом в такт звукам органа, заполонившим помещение древнего собора. Наконец они остановились перед величественным алтарем, где и поставили гроб Эммы посреди множества букетов и венков. Центральная же часть алтаря, где стоял гроб, была залита светом, исходившим от бесчисленных мерцающих свечей и солнечных лучей, пробивавшихся сквозь разноцветные витражи собора.

Члены семьи заняли все передние скамьи. Пола сидела между Джимом и своей матерью. Ее отец расположился по другую руку от Дэзи. Справа от него сидела Эмили и утешала Аманду и Франческу, беспрерывно рыдавших в свои насквозь промокшие носовые платки. Хотя Эмили переживала не меньше, чем ее сестры, ей все же удавалось держать себя в руках, да еще и находить слова поддержки для безутешных девочек.

Когда шестеро молодых людей заняли свои места на скамьях, преподобный Эдвин Легрис начал короткую службу. Он нашел красноречивые и задушевные слова об Эмме, а когда через десять минут сошел с кафедры, его место занял племянник Эммы Рэндольф Харт.

Рэндольф произнес надгробную речь. Иногда его громкий голос срывался под грузом эмоций, и он не мог закончить несколько предложений, когда его горе и чувство потери прорывались наружу. Его слова о покойной тетке, очень простые и любящие, шли от самого сердца, и в них звучало искреннее чувство. Он говорил об Эмме только как о человеке, ни словом не обмолвившись о ее деловой карьере, выведшей ее в число самых богатых людей мира. Вместо этого он воспел щедрость ее духа, доброту ее натуры, все понимающее сердце, ее верность друзьям и родственникам, добрые дела, замечательный характер и сильную, непоколебимую волю.

После надгробного слова, прозвучавшего под аккомпанемент рыданий, встали на ноги участники хора Рипонского собора и великолепно исполнили гимн «Вперед, воины Христа» – один из тех двух гимнов, которые Эмма выучила еще в детстве и попросила спеть сегодня.

Когда хористы снова уселись, в соборе наступила абсолютная тишина.

Пола склонила голову и крепко зажмурилась, но слезы все равно просочились из-под ресниц и упали на ее крепко сжатые руки. Тишина и покой, воцарившиеся в соборе, умиротворяюще действовали на всех. Но иногда молчание прерывалось приглушенным рыданием, всхлипыванием или сдерживаемым кашлем.

А затем, внезапно, ввысь взлетел его голос, такой сильный, чистый и ясный, что Поле на миг показалось, будто ее сердце вот-вот разорвется. Она знала, что Шейн должен спеть «Иерусалим», – таково было одно из последних пожеланий Эммы, – но тем не менее она вздрогнула. Девушка поднесла платок к лицу, не представляя, как ей пережить эту часть службы.

Шейн О'Нил в одиночестве стоял в дальнем углу собора и без аккомпанемента пел старинный гимн Уильяма Блейка. Его богатый баритон эхом отдавался по всей церкви.

Когда он закончил первый куплет и начал второй, на Полу внезапно нашло ощущение умиротворенности и облегчения. Слова гимна переворачивали всю ее душу.

 
Дайте мне Лук из горящего злата,
Стрелы желанья, летите, звеня,
Дайте Копье, о тучи Расплаты!
Ко мне, Колесница Огня!
Мой Разум в боях будет неутомим,
Мой Меч не заснет в руках,
Пока не построим мы Иерусалим
На английских зеленых лугах.[4]4
  Перевод В. Титова.


[Закрыть]
 

Голос Шейна затих, и Пола неожиданно осознала значение и важность ритуала и церемонии похорон. Ведь они помогали ей справиться с горем. Молитвы, пусть и короткие, хористы, а затем мелодичное пение Шейна, море цветов и необычайная красота древнего собора в какой-то степени облегчили испытываемую невыразимую боль. Вдруг она подумала: когда горе можно вот так разделить с другими, груз потери становится немного легче. Она знала, что служба получилась все-таки не такой скромной, как хотела ее бабушка, но она чувствовала, как отлегло от сердца у тех, кто искренне любил Эмму и оплакивал ее от всей души. «Мы отдаем ей должное, устраиваем ей великолепные проводы в день, когда она расстается с земной жизнью, – подумала Пола – Таким вот образом мы продемонстрировали при прощании нашу любовь». Пола вскинула голову, почувствовав, как новая сила переполняет ее.

В тот же момент она обратила внимание, как сильно переживает ее мать. Дэзи неудержимо рыдала на плече Дэвида. Пола положила ладонь на руку матери и прошептала:

– Ничего, мама. Попытайся найти утешение в мысля о том, что она наконец успокоилась с миром. Сейчас она присоединилась к твоему отцу, к Полу, и они будут вместе навсегда, навечно.

– Да, – всхлипнула Дэзи. – Знаю, милая, знаю. Но мне так будет ее не хватать. Лучше ее никого не было. На всем белом свете.

Снова зазвучал орган. Музыка достигла наивысшей точки, когда шестеро молодых людей подняли гроб, вынесли его из Рипонского собора. Ближайшие родственники Эммы последовали за гробом и молча наблюдали, как его ставят на катафалк и осыпают морем цветов, прежде чем покойная отправится в свой последний путь.

Пола заметила, что Эдвина так же безутешна и подавлена, как и Дэзи. Повинуясь безотчетному импульсу, она подошла к своей тетке и пожала ей руку.

– Я так рада, что ты помирилась с бабушкой, – с дрожью в голосе прошептала Пола. – Искренне рада, тетя Эдвина.

Та повернулась к племяннице. Ее светло-серые глаза блестели от слез.

– Слишком поздно. Мне следовало сделать это много лет назад. Я была неправа. Так неправа, Пола, дорогая!

– Она все понимала, – ответила Пола. – Она всегда все понимала. Вот в чем величие Эммы Харт. И она так радовалась, что вы с ней снова стали друзьями – просто торжествовала, если хочешь знать правду.

– Это немного облегчит мою боль, – мягко произнесла Эдвина. – И мы с тобой, Пола, тоже должны подружиться. Ты можешь простить меня?

– Да, – просто отозвалась та, наклонилась и поцеловала Эдвину в щеку.

Длинная вереница машин вслед за погребальным кортежем покинула Рипон и направилась в Хэрроугейт. Вскоре позади остались буколические пейзажи Дейлса, затем городские кварталы Лидса – центра империи Эммы – и, наконец, мрачные промышленные районы Западного Райдинга. В конце концов, колонна вышла на вьющуюся посреди вересковых пустошей дорогу, пересекавшую цепь больших Пеннистоунских холмов.

В тот солнечный сентябрьский день сумрачные безлюдныe йоркширские пустоши утратили свой безрадостный и печальный вид. Суровые и угрюмые почти круглый год, сейчас они казались величественными и прекрасными. И как всегда в конце лета, дикие пустоши расцвели пурпурными и алыми пятнами вереска. Словно кто-то развернул на земле роскошный ковер, и теперь цветы легко раскачивались под нежным ветерком. А высоко над головами простиралось бескрайнее небо, голубое, как лепестки вероники, яркое и необычно чистое, каким оно бывает только на севере Англии. В воздухе разливались свежесть. Жаворонки и коноплянки резвились и кувыркались под облаками, и шелест их крыльев и звонкое щебетание наполняли жизнью царившую вокруг тишину. Тонкий аромат колокольчиков и вереска разливался в прозрачном воздухе.

Наконец кортеж начал спускаться, оставив пустоши позади, и через несколько часов после отъезда из Рипона медленно въехал в деревушку Фарли. Там катафалк остановился перед живописной нормандской церковью, где восемьдесят один год назад крестили Эмму.

Шесть молодых мужчин, представители трех семейств, в последний раз водрузили на плечи гроб. Медленным и осторожным шагом они пронесли его в покойницкую при кладбище, где их уже ждал викарий, преподобный Хантли.

Вдоль каменных стен кладбища, под гнущимися от ветра деревьями и по извилистым кладбищенским дорожкам стояли жители деревни. Они молчали с печальным видом – мужчины с кепками в руках, женщины и дети с букетами полевых цветов и вереска, и все со склоненными головами. Многие плакали. Они с чистой душой пришли оказать последние почести, сказать последнее «прости» этой женщине, родившейся среди них и поднявшейся до невероятных высот, но так никогда и не забывшей о своих корнях.

После короткой церемонии под безбрежным сияющим небом, которое Эмма Харт считала ни с чем не сравнимым, ее опустили в гостеприимную землю, так давно упокоившую тех, кого она любила. Ее похоронили между могилами ее матери и Уинстона, а над местом ее последнего пристанища простирались вересковые пустоши, по которым она так любила бродить в детстве и где никогда не ощущала одиночества.