Текст книги "Зеркальная галерея. Великая депрессия, Великая рецессия, усвоенные и неусвоенные уроки истории"

Колебания настроений инвесторов могут сами себя усиливать, но чаще всего это случается, когда есть хоть какая-то фактическая основа для этого. Таким образом, более систематический подход к пониманию реакции инвесторов основывается на факте ослабления экономики. Согласно последующим оценкам Национального бюро экономических исследований, в августе был достигнут пик делового цикла. Чиновники Министерства торговли и Министерства финансов США, может быть, об этом и не знали, но менеджеры компаний, если только эти компании принадлежали им, знали, что компании сокращают обороты. Выпуск автомобилей в августе сократился до 500 000 единиц по сравнению с более чем 600 000 единиц в апреле и мае[188]188
   И в 1926, и в 1928 году в августе был зарегистрирован пик выпуска автотранспорта. В 1927 году наблюдалась другая ситуация, поскольку Генри Форд приостановил производство, чтобы переоборудовать его под выпуск Модели A (см. главу 1).


[Закрыть]. В своей классической хронологии делового цикла Артур Бернс и Уэсли Митчелл, основывая свои оценки на статистике, общедоступной на тот момент, отмечают, что максимальные уровни занятости в сталелитейной промышленности, лесозаготовительной промышленности и машиностроительном производстве пришлись на август[189]189
   Согласно их оценкам, пик производства в текстильной промышленности пришелся на июль, а в бумажной – на сентябрь. По их данным, максимальный уровень выпуска автомобилей и транспортных средств пришелся на более раннее время – февраль. Burns and Mitchell (1946), p. 69.


[Закрыть]. Количество разрешений и контрактов на строительство резко сократилось. Хотя частично это можно объяснить сезонным затишьем в конце лета, падение было более выраженным, чем в предыдущие годы.

Такие наблюдения могли породить сомнения в появившемся в Новой эре предположении о том, что рецессия больше не представляла угрозы для прибыльности и не влияла на биржевые котировки. Поведение ФРС тоже этому способствовало. Появление ФРС, которой было поручено предоставлять эластичные деньги, предположительно должно было забросить такую рецессию на свалку истории. Но, по сути, именно ФРС, и в частности ее подразделение в Нижнем Манхэттене, пыталась ограничить доступность кредита. 9 августа, в ответ на резкий рост котировок, ФРБ Нью-Йорка повысил свою учетную ставку с 5 до 6 %. Разрешение Совета управляющих на такое действие фактически являлось молчаливым признанием того, что использующаяся до этого политика прямого давления сама по себе была недостаточной. Хотя ставка 6 % по-прежнему была ниже ставки по онкольной ссуде, она оставляла банкам мало пространства для ошибок. Джордж Харрисон, выпускник Гарвадской школы права и ветеран ФРС, который стал президентом ФРБ Нью-Йорка после смерти Бенджамина Стронга в 1928 году, утверждал, что это повышение будет рассматриваться как «предупреждение против избыточного использования кредита…»[190]190
   Цитата из работы Фридмана и Шварц (Friedman and Schwartz (1963), p. 264).


[Закрыть] Тут можно вспомнить о том, как ЕЦБ, также не подозревавший о том, что назревает экономическая и финансовая буря, поднял свою учетную ставку в апреле 2008 года.

Ужесточение условий кредитования в Нью-Йорке означало ужесточение условий кредитования и за рубежом. Европейские центральные банки, видя, что их валюты обесцениваются, а запасы золота истощаются, в то время как жители присоединились к «торжествам» на Уолл-стрит, отплатили ФРС той же монетой. Центральные банки Италии, Нидерландов, Германии, Австрии и Венгрии подняли свои учетные ставки в первой половине 1929 года, и это несмотря на то, что в их экономиках наблюдался спад, а в некоторых случаях уже и рецессия. Дания, Швеция и Норвегия тоже ужесточили условия кредитования в августе в ответ на повышение ставки ФРБ Нью-Йорка.

* * *

Банк Англии в последний раз повышал свою учетную ставку в феврале. Несколько неожиданно, что в течение лета 1929 года она не менялась. В период с июня до середины сентября золотые запасы Банка Англии сократились еще на 133 млн долл., но Норман даже не пошевелился. Британская экономика была слабой, а повышение процентных ставок только усугубило бы и так непростую экономическую ситуацию[191]191
   Норман не хотел этого признавать, например, когда выступал перед Комитетом Макмиллана в марте 1930 года, но его мотивация была настолько понятна, что ее можно было прочитать между строк. Комментарии Нормана, с большими исправлениями, были опубликованы в 1931 году (Committee on Finance and Industry 1931).


[Закрыть]. Норман понимал, что повышение не будет с энтузиазмом воспринято только что избранным в Великобритании лейбористским правительством. Поскольку Гаагская конференция, которая привела к плану Юнга по реструктуризации репараций Германии, все еще продолжалась, он не хотел принимать решение, которое могло настроить против него французов, из-за того что из Парижа уйдет золото.

Норману пришлось действовать из-за скандала с Гатри. Кларэнс Гатри был неподходящим человеком, чтобы диктовать курс монетарной политики Британии. Гатри был сыном торговца шелком и бархатом для цилиндров, имел низкий рост и чем-то напоминал своего современника Чарльза Понци. Кроме того, у них с Понци была одинаковая предпринимательская жилка и умение привлекать деньги на сомнительные проекты. И как Понци, он имел удивительную способность реабилитироваться, когда его предыдущие бизнес-инициативы терпели крах.

В 1910 году 22-летний Гатри унаследовал контроль над семейной шелковой компанией от своей матери. За несколько месяцев бизнес пошел ко дну, а Гатри, который взял на себя кредит на сумму 8000 фунтов стерлингов для покупки товаров, был объявлен банкротом. Однако его не так-то легко было победить. Он решил продавать страховки австрийским иммигрантам, которые прибывали в Англию, чтобы сесть на корабль из Ливерпуля в США. Гатри учредил Ассоциацию по страхованию австрийских иммигрантов (Austrian Immigrants Insurance Association), продавая страховые полисы, которые обеспечивали оплату обратного пути и небольшое возмещение, если владельцу полиса было отказано во въезде в землю обетованную. Он передавал риск, продавая полис известному перевозчику, и брал в качестве комиссии разницу между суммой, уплаченной иммигрантом и стоимостью перестрахования.

Первая мировая война прервала миграцию из Центральной Европы в США, положив конец этой возможности, но создав другие. В 1914 году Гатри объединил небольшую прибыль, полученную от продажи страховок австрийским иммигрантам, с заемным капиталом в 30 000 фунтов стерлингов, чтобы купить City Equitable, компанию по перестрахованию. В бизнесе по перестрахованию тогда, как и сейчас, доминировали фирмы из Германии и Австрии, поэтому война создала новые возможности. Гатри реорганизовал City Equitable, чтобы нажиться на этих возможностях, и в течение шести месяцев продал контрольный пакет за 250 000 фунтов стерлингов Джерарду Ли Бевану, дерзкому британскому финансисту и его компаньону Петеру Хайг-Томасу[192]192
   И Ли Беван, и Хайг-Томас учились в Кембриджском университете. Хайг-Томас родился в зажиточной семье владельцев угольной шахты. Больше всего он был известен своим участием в соревнованиях по гребле за Кембриджский университет в 1902. Он стал очень успешным инструктором по гребле (хотя отношение к нему было неоднозначным) сначала в Кембридже, а затем в Оксфорде.


[Закрыть]. Прародители Бевана были основателями Barclays; их потомок, известный как Джерри, был биржевым брокером, живущим на широкую ногу, питающим страсть к женщинам и китайскому фарфору. City Equitable рухнула в феврале 1922 года, когда обнаружилось, что она составляла фальшивые балансы, занижая суммы кредитов другим компаниям, ассоциированным с Беваном, скрывала свои спекулятивные инвестиции и нигде не указала, что некоторые ее активы были заложены по кредитам. Беван нес персональную ответственность, поскольку его тщательно подобранный совет директоров понятия не имел о его махинациях. Он бежал во Францию, а затем в Вену, где скрывался до тех пор, пока его не обнаружили и не арестовали. После экстрадиции в Великобританию он был обвинен в мошенничестве и приговорен к семи годам каторги в тюрьме Уормвуд Скрабс (Wormwood Scrubs)[193]193
   Беван вышел из тюрьмы в 1928 году и переехал в Гавану, чтобы не оставаться в поле зрения бдительной британской прессы. Кроме всего прочего, он разделял с Дэвидом Мерриком страсть к поэзии и опубликовал («на комиссионной основе», что значит, что он сам оплатил публикацию) сборник стихов в 1929 году. Подробную биографию Ли Бевана можно найти в работе Вандера Вейера (Vander Weyer 2011).


[Закрыть].

За счет прибыли от продажи City Equitable Гатри приобрел Commercial Bank of London (Коммерческий банк Лондона), который он использовал для финансирования последующих приобретений. В результате родилась Amalgamated Industrials, бизнес-империя, оперирующая в таких сферах деятельности, как кораблестроение, хлопкопрядильное производство, добыча угля, производство стали и свиноводство. Компании Гатри были закапитализированными: он выпускал больше акций, чем было необходимо для деятельности, чтобы иметь возможность финансировать дополнительные приобретения. В то же самое время это не позволяло предлагать инвесторам, вложившимся в первые компании, достойный уровень дохода. В любом случае свиноводство было самым прибыльным из всех видов деятельности; кораблестроение, хлопкопрядильное производство, добыча угля и производство стали страдали от избыточных мощностей и низких цен в 1920-х. Гатри удалось избежать худшего, поскольку он продал большую часть Amalgamated Industrials вскоре после войны.

Затем Гатри занялся Коммерческим банком (Commercial Bank), преобразовав его в Коммерческую корпорацию (Commercial Corporation), поскольку был намерен использовать ее не только в банковских целях, но и скупить и консолидировать компании, занимающиеся стеклом и джутом. Спрос на эту продукцию во время Первой мировой войны был высоким. Стекло использовалось везде, где только можно, а из джута изготовляли мешки для песка, столь необходимые при окопной войне. В джутовой промышленности доминировали семь семейных фирм из Данди, в Шотландии, где было сосредоточено около 90 % производства джута. В изготовлении джута использовался китовый жир – для смягчения джутового волокна перед плетением, а Данди был крупным центром китобойного промысла. Эта сфера уже страдала от хронического переизбытка мощностей, когда военный спрос на джутовые мешки упал. Гатри объединил эти семь фирм, избавился от избыточных мощностей и превратил их в публичные компании, чтобы основатели фирм могли вывести свой капитал. К сожалению, спрос на джут и стекло в 1920-х был ниже, чем во время Первой мировой войны. Гатри и его содиректора «не смогли оценить искусственности бума, последовавшего за перемирием» и «жесткости последующей реакции», как сказал ликвидатор, назначенный для упразднения Commercial Bank в 1923 году[194]194
   Цитата из Economist (от 5 апреля 1924 года, стр. 733). Jute Industries не платили дивиденды, и динамика ее акций была не впечатляющей. Однако компании удалось выжить после Второй мировой войны. А вот British Glass Industries повезло меньше. Для ее создания Гатри объединил множество мелких фирм, производивших электрические лампочки, ламповое стекло, использовавшееся для научных и промышленных целей, и хрустальные столовые приборы. Он профинансировал строительство двух крупных стекольных заводов, чтобы вынудить мелкие компании присоединиться к его предприятию. Через два года компания начала испытывать финансовые трудности. К 1926 году она обанкротилась, и ее активы были проданы стороннему производителю. Как написал Economist (от 28 сентября 1929 года, стр. 576) после скандала 1929 года, Гатри «был пионером рационализации в ее самой иррациональной форме».


[Закрыть].

Однако Гатри так просто не сдавался и уже к 1926 году вновь вернулся в бизнес, основав Corporation and General Securities Ltd. Как он вновь завоевал доверие инвесторов, остается загадкой. Похоже, он предпринял какие-то усилия, чтобы выплатить долги своим предыдущим кредиторам. Он славился ясностью ума и шармом. Он сохранял образ и расточительный стиль жизни удачливого предпринимателя. Гатри приобрел скаковых лошадей, самую большую яхту в Британии и роскошный дом. А вернее, два дома. В первом когда-то жил британский политический экономист Давид Рикардо. У него был бассейн на крыше, где Гатри устраивал пышные вечеринки[195]195
   О «Рикардианской теории эквивалентности» см. Введение, сноска 5.


[Закрыть]. Второй находился в престижном районе Мейфер – Гатри устроил там коктейльный бар в подвале и еще один бассейн – на третьем этаже.

Corporation and General Securities оказывала услуги андеррайтинга для среднего бизнеса и муниципалитетов, предлагая более конкурентоспособные цены по сравнению с известными фирмами, доминировавшими на рынке. Как и Анджело Мозило и Countrywide Credit, компания использовала для привлечения клиентов прямую рекламу. Вскоре Гатри уже имел доли в компаниях, выпуски которых он размещал. Его владения уже не ограничивались только Corporation and General Securities, номинальным руководителем которой теперь был лорд Генри Паулет, 16-й маркиз Уинчестера. Также он владел Drapery Trust, которая специализировалась на объединении универмагов, и Photomaton Corporation, которая устанавливала фотоавтоматы на вокзалах и в парках развлечений.

* * *

К 1929 году Гатри устремил свои амбиции еще выше, решив приобрести United Steel Companies – предприятие, оценивавшееся в 7 млн фунтов стерлингов. United Steel была учреждена в 1917 году как объединение нескольких сталелитейных компаний под руководством одноименной Harry Steel. Конгломерат имел высокий уровень долговой нагрузки, и, следовательно, на нем неблагоприятно сказывалось снижение спроса. Поскольку спрос в 1920-х был невысоким, Steel решила рассмотреть предложение Гатри о покупке United Steel и ее дочерних компаний, распродаже ненужных активов и размещении акций итоговой компании на Лондонской фондовой бирже. Подобная же стратегия применялась Гатри и при формировании Jute Industries. Она похожа на стратегии современной частной инвестиционной компании типа Bain Capital.

Основная проблема заключалась в том, что необходимо было занять 8 млн фунтов стерлингов. К сожалению, принятое Норманом еще в феврале решение повысить учетную ставку Банка Англии делало привлечение средств более трудной задачей, чем предполагал Гатри, когда начинал выкуп. Банки потребовали залога – а его у Гатри, несмотря на весь его роскошный образ жизни, было не очень много.

Гатри не хватало 900 000 фунтов стерлингов, а срок завершения сделки приближался, и он решился на отчаянные меры. Поскольку Corporate and General Securities организовала размещение нескольких муниципальных кредитов, у Гатри еще были копии облигаций соответствующих городов. Он распечатал несанкционированные долговые расписки для Глостера, Суиндена и Уэйкфилда и использовал их в качестве залога для дополнительных кредитов. Он привлек средства, сообщив муниципалитетам, которым Corporate and General оказывала услуги андеррайтинга, что удалось успешно разместить только некоторую часть их облигаций, в то время как на самом деле был размещен весь объем бумаг, и оставил разницу себе. Кроме того, Гатри сделал дубликаты бумаг, выпущенных одной из его компаний, Associated Automatic Machines, и принадлежащих другой его компании, Austin Friars Trust. Те же сертификаты на акции, что были заложены под авансы от Barclay’s Bank, теперь использовались в качестве залога по кредиту Parsons and Co., а затем еще и по кредиту Lloyds Bank[196]196
   Manley (1976), p. 56.


[Закрыть].

Поскольку отчаяние рождает неосторожность, Гатри даже не потрудился отдать в залог разные бумаги в разные филиалы одного и того же банка. В то время как головной офис Lloyds принял 100 000 акций Associated Automatic Machines в качестве залога, филиалу St. James были предложены дубликаты этих же бумаг в качестве залога по другому кредиту. Клеркам не понадобилось много времени, чтобы обнаружить проблему, а Lloyd’s – чтобы нанять сертифицированного аудитора сэра Гилберта Гарнси, чтобы расследовать масштабы проблемы. Также не понадобилось много времени, чтобы распространились новости о том, что наняли Гарнси, и акции компаний Гатри рухнули.

Тем временем Гатри занял еще денег, чтобы купить акции в своих компаниях, пытаясь предотвратить банкротство и выиграть время, надеясь на восстановление, но тем самым только вырыл себе более глубокую яму. Эта схема стала общепринятой по мере усугубления кризиса: частные предприниматели и организации, испытывающие финансовые трудности, в атмосфере слабого регулирования покупали акции в своих собственных предприятиях, пытаясь скрыть свидетельства неплатежеспособности и выиграть время, делая ставку на восстановление, но таким образом только увеличили убытки и для себя, и для общества. К такому же способу прибег и Bank of United States в 1929 году, когда другие инвесторы начали продавать его акции, поскольку появились слухи о его неплатежеспособности. Эту же тактику использовал и Альбер Устрик, пытаясь предотвратить банкротство своего Banque Adam в 1930 году. Эта практика была возведена на новый уровень руководством крупных исландских банков в 2008 году[197]197
   Случай с Bank of United States описан ниже в главе 8, о крахе Banque Adam мы пишем в главе 9, а об исландском кризисе – в главе 14.


[Закрыть].

20 сентября 1929 года маркиз Уинчестер опубликовал заявление, подтверждающее, что он вел расследование дел Гатри. Норман, который уже давно с подозрением относился к дерзкому финансисту, предупредил Лондонскую фондовую биржу, и она тем же утром приостановила торги по акциям Hatry Group. К концу торгов Гатри был арестован и заключен в тюрьму. Ему быстро предъявили обвинение и привлекли к суду сразу же после наступления нового года. Юристы предположили, что схема, которая привела к банкротству Гатри, была придумана не самим Гатри, а его разговорчивым итальянским коллегой Джоном Джалдини, который заслуживал должного наказания. Джалдини угрожал пустить себе пулю в лоб, если приобретение United Steel сорвется, а потом быстренько сбежал из страны. Тем не менее Гатри был осужден и приговорен к максимальному сроку для «белых воротничков» – 14 годам заключения[198]198
   После двух лет каторжных работ Гатри был переведен в тюрьму Мейдстоун в графстве Кент, где он стал тюремным библиотекарем, сменив на этом посту в том числе и Ли Бевана. После освобождения в 1939 году он арендовал офис рядом с Флит-стрит и основал процветающий бизнес по консультированию продавцов книг. Во время Второй мировой войны он приобрел книжные магазины, издательское агентство и два журнала, а вскоре подал заявку на покупку Wyman & Sons, одной из крупнейших в Великобритании сетей по продаже книг. В конечном итоге все эти предприятия потерпели неудачу, и Гатри провел 1950-е, управляя Hatchards, который и по сей день является хорошо известным книжным магазином в Лондоне, а также сетью кофе-баров в Уэст-Энде. А вот маркиз Уинчестер был объявлен банкротом и провел остаток своей жизни в Монте-Карло.


[Закрыть]. В конечном итоге Джалдини тоже арестовали, признали виновным по заключению суда в Милане и приговорили к пяти годам и десяти месяцам тюрьмы. Контраст с тем, как обращались с преступниками, занимающими высокое общественное положение, во время кризиса 2008–2009 годов слишком очевиден, чтобы заслуживать комментария.

Акционеры Гатри неизбежно понесли убытки. Кроме того, необеспеченные обязательства на сумму около 12,5 млн фунтов стерлингов были заморожены в результате приостановки деятельности компаний Гатри[199]199
   Общая финансовая «недостача» оказалась в несколько раз больше, поскольку включала в себя внутренние взаимные обязательства различных компаний, входивших в группу компаний Гатри.


[Закрыть]. Обанкротилось несколько биржевых брокеров Лондона, и некоторые банки, включая Barclay’s, объявили, что их прибыль упадет[200]200
   Wall Street Journal (15 January 1930), p. 15.


[Закрыть]. Ирония в том, что одной из немногих компаний, которые выиграли от этой ситуации, стала United Steel, которая смогла списать свои финансовые обязательства в результате банкротства и после реструктуризации упрочила свое финансовое положение[201]201
   Chandler (1990), p. 329.


[Закрыть]. Но в краткосрочной перспективе эти события ускорили резкое падение на Лондонской фондовой бирже и привели к потерям золота Банком Англии. 26 сентября Норман покорился неизбежному и объявил о повышении учетной ставки на один пункт.

Рост стоимости кредита неблагоприятно сказался на и без того испытывающей трудности британской экономике. Однако защита золотого паритета фунта стерлингов была первоочередной задачей. Потери золота, какова бы ни была их причина, включая и Гатри – требовали реакции. После сентября 1931 года ситуация была бы совсем иной, поскольку больше не было золотого стандарта, который нужно было защищать. Она была бы другой во время мирового кризиса 2008–2009 годов, когда не связанный курсовыми обязательствами Банк Англии, как и ФРС, мог бы снизить процентные ставки до самых низких уровней. Однако тогда приоритетной задачей Банка Англии была защита курса фунта стерлингов. А для этого Норману необходимо было закрутить гайки.

* * *

У ФРС США, в отличие от Банка Англии, все еще были обширные запасы золота. Но хотя свобода действий у регулятора была, нужно еще было желание действовать. После бурного «черного понедельника» 28 октября ФРБ Нью-Йорка быстро принялся за дело. Харрисон собрал совет директоров на внеплановую встречу в 3 часа утра. До начала торгов следующим утром и без предварительного согласия Совета управляющих в Вашингтоне он объявил, что ФРБ Нью-Йорка купит краткосрочные казначейские бумаги на сумму 100 млн долл. Новые покупки были сделаны с собственного счета нью-йоркского банка, отдельного от счета Комитета по инвестициям на открытом рынке.

Далее ФРБ Нью-Йорка купил государственные обязательства на сумму еще 150 млн долл. Как сказал Харрисон, он «держал дисконтное окно широко открытым», давая банкам деньги в обмен на коммерческие бумаги[202]202
   Цитата из работы Фридмана и Шварц (Friedman and Schwartz (1963), p. 339). Данные по покупкам ценных бумаг взяты из Federal Reserve Bulletin (Бюллетень ФРС).


[Закрыть]. (Напомним, что под коммерческими бумагами понимаются векселя, гарантирующие платежи, которые банки в конечном итоге получат от своих корпоративных клиентов.) Эти шаги предотвратили всплески процентных ставок, как во время предыдущих финансовых кризисов – не следует забывать, что именно предотвращение таких всплесков и было главной мотивацией при создании Федеральной резервной системы в 1914 году. Поддержав брокеров и дилеров, ФРБ Нью-Йорка предотвратил более серьезный обвал. New York Times похвалила его за то, что он «обеспечил устойчивость деловой конъюнктуры, когда спекулятивные рынки наскочили на мель»[203]203
   New York Times (26 October 1929), p. 16.


[Закрыть].

Регулятор действовал впечатляюще оперативно, даже по стандартам Бена Бернанке. Трудно представить, что ФРБ Нью-Йорка мог сделать что-то большее. Милтон Фридман и Анна Шварц в своей «Монетарной истории Соединенных Штатов» обвиняют ФРС в глубине и длительности Великой депрессии. Они приписывают ее бездействие смерти Бенджамина Стронга, доминирующей личности в ФРС и человека, который лучше всего понимал, как надо реагировать на кризис. События октября предполагают более сложную интерпретацию. ФРБ Нью-Йорка мог пребывать в блаженном неведении относительно того ущерба, который могли принести его предпринятые ранее шаги по ужесточению условий кредитования. Но как только этот ущерб стал очевидным, он начал действовать оперативно. Поскольку он исходил из доктрины реальных векселей, то знал, как реагировать на признаки дефицита кредитных ресурсов и спада. Харрисон, в частности, понимал всю срочность ситуации. Он вполне мог выработать программу действий и заручиться поддержкой совета директоров. Он был способен на решительные действия, и он их предпринял.

Можно предположить, что Совет управляющих, также бывший приверженцем доктрины реальных векселей, должен был быть согласен с его действиями. Однако, больше беспокоясь о своих исключительных привилегиях, чем о политике, совет пришел в ярость от того, что с ним забыли посоветоваться. Под руководством Адольфа Миллера Совет незамедлительно предпринял шаги, ограничивающие способность Харрисона действовать таким образом. В основу был положен прецедент 1927 года, когда Совет заблокировал решение директоров ФРБ Чикаго, вынудив банк изменить свою учетную ставку. Теперь Совет диктовал Нью-Йорку решения по ставке, отказывая в просьбе Харрисона снизить ставку, чтобы помочь находившимся в затруднительном положении банкам и брокерам, до тех пор пока директора в Нью-Йорке не согласились, что покупка государственных ценных бумаг будет впредь осуществляться только с предварительного согласия Совета. Фридман и Шварц предположили, что проблема была в Харрисоне – если бы вместо него был Стронг, он был бы способен осадить совет. То, что условия соглашения между Советом и резервными банками уже были изменены событиями 1927 года, предполагает обратное. Проблема была структурной, а не просто личностной.

Но если Харрисон и его коллеги понимали необходимость быстро реагировать на бедственное финансовое положение, вызванное крахом на фондовом рынке, как реагировать на последующие события, они, по всей видимости, знали не так хорошо. Пока проблема была только в финансовом крахе, они понимали, что им необходимо было предоставлять «аварийную» ликвидность, или, выражаясь языком того времени – эластичные деньги. То, что крах на фондовом рынке поставил нью-йоркские банки под угрозу, директоры ФРБ Нью-Йорка быстро поняли.

Но как только замаячила опасность дефляции и депрессии, регуляторам было сложнее договориться о мерах, которые было необходимо, если вообще было необходимо, предпринять. Федеральная резервная система была создана для предотвращения всплесков процентных ставок. В ФРС знали, как реагировать, когда в результате финансовых диспропорций бизнесу не хватало кредитных ресурсов. Однако решения были не такими очевидными, когда цены в течение какого-то периода времени падали. Цены в США уже падали ранее – в 1870-х, в 1880-х и после Первой мировой войны, но это не приводило к полномасштабному финансовому кризису. Для управляющих федеральных резервных банков, взгляды которых формировались на историческом опыте, сейчас не было очевидно, что движение цен вниз представляло проблему.

Поскольку спад на денежном рынке отступал и процентные ставки нормализовались, срочной необходимости в действиях регуляторы не видели. Взгляды Харрисона и его директоров совпали с взглядами Совета управляющих. Нью-Йоркский банк больше не сопротивлялся указаниям из Вашингтона. Наоборот, он был полностью согласен прекратить покупки на открытом рынке и воздерживаться от них[204]204
   Meltzer (2003), p. 288.


[Закрыть]. Экономика вскоре поплатилась за это.