Текст книги "Все мы врём: Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми"

Ключ к шифру

Сейчас Асбьёрн Рэшли – один из ведущих норвежских специалистов по технике ведения допроса. Он защитил докторскую диссертацию по этой теме и читает лекции как в Норвегии, так и в других странах. Пока я беседовал с ним, ему как раз позвонили и предложили выступить с лекцией. В последнее время от подобных предложений отбоя не было, ведь именно Рэшли работал над допросами Андерса Беринга Брейвика – террориста, печально известного по событиям, случившимся в Осло 22 июля 2011 года.

На путь научных изысканий молодого амбициозного следователя толкнул скандал, развернувшийся вокруг убийства, которое в норвежской прессе получило название «убийство в Кармёе». На острове Кармёй нашли тело семнадцатилетней Биргитты Тенгс. Перед тем как убить жертву, убийца изнасиловал ее. В преступлении сознался двоюродный брат девушки, но вскоре после этого он отказался от своих слов и начал отрицать свою вину. Тем не менее первое признание стало решающим, и в конце концов подозреваемого признали виновным. В роли эксперта по делу выступал Гисли Гудьонссон, профессор Института психиатрии при Королевском колледже.

– На полицию обрушился град обвинений, – сказал Рэшли. – Гудьонссон заявил, что техника допроса, практикуемая норвежскими полицейскими, основана на манипуляциях и направлена на то, чтобы любой ценой выбить из подозреваемого признание.

Полиция не оставила обвинения без ответа. Этот профессор – он вообще кто? И сколько допросов провел? Обвинять норвежскую полицию в манипуляциях – а не слишком ли много он на себя берет?

– Но мое внимание привлекло то, что Гудьонссон ссылался на специализированную литературу и описанные в ней дела, которые расследовали полицейские Великобритании. Ведь я-то даже и не подозревал, что подобная литература вообще существует! Сейчас любознательному студенту достаточно набрать в поисковике несколько слов – и он получит доступ ко всем существующим источникам, но тогда, в 1990-е, Интернет еще не получил такого распространения.

Рэшли решил пройти курс обучения в Англии, и начальство согласилось ему в этом помочь. Защитив кандидатскую диссертацию, Рэшли должен был вернуться в норвежскую полицию и обучать новичков тому, что сам выучит.

– Но у меня имелись и другие цели. Ложь по-прежнему оставалась для меня своеобразным неразгаданным шифром, к которому я непременно хотел подобрать ключ. В программу обучения входили распознавание лжи и гипноз. Я планировал познакомиться с ведущими учеными и психологами и разработать свой собственный ключ к этому шифру.

Оказавшись в Ливерпуле, Рэшли сразу же взялся за имеющуюся литературу – в первую очередь за работы Пола Экмана и Олдерта Фрая. Последний – профессор Портсмутского университета и автор исследования с многообещающим названием «Детекция лжи и обмана» (Detecting Lies and Deceit)[14]14
  Фрай О. Детекция лжи и обмана. – 2-е междунар. изд. – СПб.: Прайм-Еврознак: Нева; М.: Олма-Пресс, 2005. – Прим. ред.


[Закрыть]. Он убежден, что полицейские и другие профессиональные охотники за лжецами распознают ложь ничуть не лучше обычных людей: полицейские тоже ошибочно обращают внимание на совершенно неважные детали. Например, исследования, проведенные Фраем, доказывают, что во время допроса лжецы производят впечатление людей, более настроенных на сотрудничество, чем все остальные. Причина этого кроется в беспокойстве, что им не поверят. Говорящих с акцентом мы чаще подозреваем во лжи, а кроме того, мы склонны верить тем, кого природа наградила привлекательной внешностью или детскими чертами лица. И, как я уже упоминал выше, тем, кто отличается красноречием, хотя на самом деле именно их и следовало бы остерегаться. И наконец, признаки лжи не универсальны, а зависят от человека.

По мере того как Рэшли продвигался в изучении этого предмета, он все сильнее впадал в отчаяние. И он попытался найти недостающее звено. Где же кроется разгадка? Может, наводящие вопросы помогут распознать ложь? Рэшли провел собственный эксперимент: воссоздал ситуацию допроса с самыми различными участниками, заснял интервью на видео и начал бесконечно пересматривать их, стараясь понять, лгут участники или нет.

– И вот однажды во время лекции до меня наконец дошло, о чем говорили все эти ученые, – рассказал мне Рэшли. – В действительности разгадки просто-напросто не существует. Распознать ложь невозможно – это никому не под силу. И тогда все встало на свои места.

Искать ключ было бесполезно – требовалось лишь понять, что его вообще не существует. Полагая, что распознавание лжи возможно, Рэшли ошибочно руководствовался идеями, которым научила его работа в норвежской полиции. В последние годы в западном мире наметились две основные методики работы полицейских. Европейская полиция все чаще прибегает к методу, который Рэшли называет дознанием, а американские полицейские по-прежнему придерживаются техники допроса. Метод, наиболее часто применяемый в США, – это так называемый опросник Рейда, когда допрос начинается с прямого обвинения («Мы знаем, что ты виновен»), а основная задача – заставить подозреваемого сознаться в преступлении.

Норвежская техника, внедренная по возвращении Рэшли из Великобритании, практикует методы прямо противоположные. Полицейские стараются утаивать от подозреваемого доказательства его вины и просят его изложить собственную версию произошедшего. Один из экспериментов Олдерта Фрая доказывает, что, когда людей в лоб обвиняют в совершении преступления, те вообще умолкают или делаются неразговорчивыми. А ложь проще выявить, когда человек общается. Обнаружив улики, норвежские полицейские разрабатывают множество версий того, каким образом эти улики могли оказаться на месте преступления, и стараются обосновать невиновность подозреваемого. В своих презентациях Рэшли называет этот прием «допущением любой возможности».

В квартире убитого найдены отпечатки пальцев подозреваемого – так как же они там оказались? Выслушав рассказ подозреваемого, полицейский начинает задавать вопросы и разрабатывать различные версии, но так, чтобы подозреваемый этого не понял. Знаком ли он с жертвой? Бывал ли когда-либо в той квартире? И лишь после этого подозреваемому сообщают об уликах. Если подозреваемый действительно виновен, а полиция уже перебрала все возможные версии, то ему будет сложнее отпереться и найти правдоподобное объяснение. Тогда полицейский напомнит ему его собственные слова: «Но вы же говорили, что никогда не бывали в этом районе?» Перекрыть пути к отступлению – тактический залог успеха. Однако существует также и моральное обоснование, которое Рэшли называет «воплощением презумпции невиновности». Согласно этому принципу, прежде чем доказывать вину подозреваемого, полиция должна использовать все возможности, чтобы доказать его невиновность.

Ловушки и предрассудки

Как только полицейские опросили свидетельницу по делу Колстада, им начало казаться, будто расследование сдвинулось с мертвой точки. Свидетельница назвала имя убийцы: Стайн Инге Юханнесен. По ее словам, он вышел из квартиры жертвы, с ног до головы вымазанный кровью. Юханнесена принялись допрашивать, но тот упорно утверждал, что никакого Колстада знать не знает. Вскоре стало ясно, что некоторые его показания не соответствуют действительности. Юханнесен запутался в собственной лжи, и полиция ужесточила методы допроса. Его на полгода посадили в одиночную камеру, а полицейские тем временем собирали материалы для обвинения.

За четыре дня до суда в полицию поступила жалоба на пациента одного из столичных хосписов. Сперва он сам связался с полицией и сообщил, что кого-то убил, но его обращение осталось без внимания. Затем он попросил администратора хосписа обратиться в полицию с тем же заявлением, но и на этот раз его никто не послушал. Тогда он устроил небольшой пожар в своей комнате – и полицейские наконец забрали его на допрос. В тот день в кабинет Рэшли зашел следователь Уле Якоб Эглэнд, вне себя от отчаяния.

– Мы сейчас допрашиваем человека, который утверждает, что убил Колстада.

Судебное дело против Юханнесена было приостановлено, а затем следствие признало, что этот новый подозреваемый и есть настоящий убийца. Спустя несколько недель, когда Рэшли сам беседовал с Юханнесеном, тот сказал: «Надеюсь, это послужит вам хорошим уроком». Рэшли и Эгланд урок усвоили и потом неоднократно приглашали Юханнесена выступить с докладом перед полицейскими. Эти лекции сейчас вошли в программу обучения студентов Полицейской академии и стали своеобразным предостережением для полицейских, привыкших считать себя экспертами в области распознавания лжи.

– Юханнесен утверждал, что невиновен, а она говорила, что он лжет, – сказал Рэшли. – Мы поверили ей, а не ему, ошиблись и оказались в проигрыше.

После появления свидетельницы следователи ступили на ложный путь. Сначала – по совету Рэшли – им следовало проверить мотивы свидетельницы и исключить вранье с ее стороны. Некоторые из ее показаний полицейские действительно проверили. Во-первых, свидетельница сказала, что незадолго до того, как увидела обвиняемого, она разговаривала по телефону. Следовательно, нужно было связаться с телефонной станцией и узнать, правда ли это. Она также сказала, что в тот вечер шел дождь, – и это тоже нужно было проверить. Полиция отправила запрос на телефонную станцию и получила ответ, что такой телефонный разговор в сети не зарегистрирован. Метеорологический институт Осло подтвердил, что осадки в тот день были, вот только не дождь, а снег.

Попадать в собственные сети свойственно не только полицейским, но и каждому из нас. Как только в нашем воображении создаются определенные представления о ситуации, все дальнейшие сведения мы будем истолковывать, исходя из этих представлений. И, следовательно, будем убеждать самих себя в том, что они верны. Эти представления определяют и то, какие именно недостающие сведения мы станем искать. Например, в случае со свидетельницей полиция допустила, что телефонный разговор действительно состоялся, но предположила, что из-за загрузки основной станции он был переадресован на другую, вспомогательную, подстанцию. На станции такая возможность не исключалась. В Метеорологическом институте тоже допускали, что температура в некоторых районах Осло вполне могла подняться выше нуля.

В конце концов свидетельница вдруг отказалась от собственных показаний, но полицейские и тут не смогли разорвать порочного круга заблуждений.

– Мы спросили, почему она приняла такое решение, и свидетельница ответила, что боится за Юханнесена. И это лишь укрепило наши подозрения: конечно, она была всего лишь храброй, но напуганной женщиной, а Юханнесен – хладнокровным убийцей. Неудивительно, что она его испугалась. На самом же деле она поняла, что ошибается, но прямо сознаться у нее не хватило смелости. В итоге мы еще раз убедились в виновности Юханнесена.

Когда полиция расследовала дело Колстада, Рэшли как раз вернулся из Ливерпуля и работал над новой методикой ведения допросов. Он предвидел возможные ошибки в расследовании и неоднократно предупреждал о них полицию. Но случившееся лишь подтверждает многочисленные эксперименты: даже если ты знаешь о возможных ошибках, избежать их будет практически невозможно.

Дэниел Фойер одобряет методы допроса, используемые норвежскими полицейскими, и предостерегает против поспешных выводов, сделанных лишь на основании первого впечатления.

– В расследовании нельзя надеяться на собственные способности распознавать неправду. Конечно, наш внутренний детектор лжи работает куда лучше, чем полиграф, однако и он ошибается. Мы очень субъективны, и требуются долгие часы тренировки, прежде чем мы научимся держать в узде собственные предрассудки. А предрассудки имеются у каждого. Например, и женщины, и мужчины охотнее доверяют женщинам и полагают, что на них можно положиться. Однако в действительности дело обстоит с точностью до наоборот.

По словам Фойера, он обсуждал проблемы распознавания лжи с игроками в покер, журналистами и полицейскими и пришел к выводу, что для журналистов и полицейских особенно важно изучить язык тела и заранее продумать вопросы.

– Сложность вот в чем: как только мы чувствуем уверенность в каком-нибудь варианте, мы начинаем полностью исключать другие версии. Мы зацикливаемся на чем-то одном и не замечаем прямых доказательств чего-то совершенно противоположного. Язык тела – один из ключей к интерпретации человеческого поведения, но, чтобы вынести окончательные выводы, его недостаточно.

Нагнать страху

Само название «детектор лжи» свидетельствует об основной функции прибора – выявлять ложь. И пусть полиграф не всегда выполняет свою прямую функцию – пользы от него все равно немало. С самого начала детектор лжи начал играть еще одну роль: он нагоняет на людей страх. Ричард Никсон как-то сказал: «Я не особенно разбираюсь в детекторах лжи и не в курсе, насколько они точны, но одно я знаю наверняка: их все до смерти боятся».

– Вы когда-нибудь смотрели видео допросов Майкла Кроу? – спросил меня Асбьёрн Рэшли. – Они выложены на YouTube. Майклу было всего четырнадцать, когда он остался дома с сестрой, и ту убили. Полиция начала допрашивать его, и он с ужасом спросил: «Что-о?! Вы что, думаете, что я убил собственную сестру?» Тело девушки нашли в доме в Калифорнии, где она проживала вместе с братом и родителями. На ее теле было обнаружено восемь ножевых ранений. Так как Майкл оставался единственным подозреваемым, его сразу же поместили в камеру предварительного заключения, лишив права видеться с родителями, и начали с пристрастием допрашивать. Ему подолгу не позволяли спать, угрожали, говоря, что если он будет отпираться, то получит пожизненное заключение, и обещали смягчить меру наказания, если он сознается. Майкл не сознавался. Тогда ему попытались внушить, что он мог совершить убийство, сам того не понимая. «У каждого из нас имеется темная сторона», – уговаривали полицейские. Когда и это не сработало, они решились на «коронный номер» – проверку на так называемом голосовом анализаторе стресса. Следователь заранее предупредил Майкла, что этот «высокоточный прибор распознает ложь со стопроцентной вероятностью».

– Это все сказки, – заявил мне Рэшли, – но, услышав их, Майкл сознался. Выглядело все просто отвратительно.

В своем мнении Рэшли не одинок: посмотрев видеоролики, снятые во время допросов Майкла Кроу, лауреат Пулитцеровской премии Ричард Офше сказал, что «в жизни не видел допроса ужаснее». Впоследствии несколько независимых экспертных групп тщательно изучили принципы работы голосового анализатора стресса и признали этот прибор никуда не годным. Тем не менее в случае с Майклом Кроу он выполнил вполне определенную функцию – выбить из подозреваемого признание.

Рэшли показал мне рекламную брошюрку, заголовок которой гласил: «Знаете, кто из них виновен?» Этот вопрос относился, очевидно, к фотографиям троих «подозреваемых», расположенным на обложке прямо по центру. Чуть ниже я увидел подзаголовок: «Техника допроса Викландера – Зулавски поможет вам не только ответить на этот вопрос, но и получить признание!» В США существует множество частных курсов повышения квалификации полицейских. Практически все подобные курсы обучают техникам допроса с пристрастием, цель которых – заставить подозреваемого признаться.

В 2005 году в «Бюллетене ФБР» вышла статья, написанная специальным агентом Уорнером из департамента ФБР по работе с полиграфом и посвященная положительному эффекту, который детектор лжи оказывает на подозреваемых: «Независимо от верности полученных при помощи полиграфа данных, его значение нельзя недооценивать, ведь детектор лжи в руках настойчивого следователя – это почти залог того, что подозреваемый сознается в совершенном преступлении. Полиграф важен в работе полиции именно потому, что допрашиваемые верят в непогрешимость его работы, и страх перед разоблачением заставляет их признаться добровольно».

Удивительно, но детектор лжи действует лишь на тех, кто верит в него и боится его. Полицейских, работающих на полиграфе, специально обучают лгать. Они используют старый карточный фокус, в котором из колоды вытаскивается «случайная» карта, которая затем убирается обратно в колоду. После этого допрашиваемому показывают несколько карт, и, когда очередь доходит до нужной, полицейский заявляет, что допрашиваемый узнал карту – об этом, мол, сообщил ему полиграф. На самом же деле полицейскому было заранее известно, какую карту допрашиваемый узнает. Подобные манипуляционные техники повсеместно используются в США, где полиция ради того, чтобы получить признание, также имеет право лгать об имеющихся у них доказательствах или свидетельских показаниях. Такую методику допроса емко описывают фразой: «Джо, твой приятель говорит, что это ты сделал!»

В своей докторской диссертации «Юридические нарушения в полицейских расследованиях: примеры и способы предотвращения» (2009) Асбьёрн Рэшли приходит к заключению, что общеизвестные техники распознавания лжи, в том числе с помощью полиграфа, совершенно неприменимы на допросах. Он постоянно повторяет, что подобные техники, «якобы облегчающие процесс расследования, на самом деле неэффективны». Однако некоторые эксперименты, проведенные Олдертом Фраем, доказывают, например, что если рассказывать в обратном порядке о событиях, которых не было, то запинаться будешь чаще, чем когда рассказываешь в обратном порядке о событиях, имевших место в действительности. Возможно, подобные уловки могли бы помочь полицейским во время допроса?

– Нет, для следствия это значения не имеет… – ответил Рэшли и сделал вид, будто ведет допрос: – Ага, запинаешься?! Значит, виновен! – Для пущей убедительности он стукнул кулаком по столу. – …Потому что у Фрая написано, что запинаются только преступники! – Рэшли развел руками. – А подозреваемый станет отпираться и утверждать, что он не преступник. И как мне тогда поступить? Нельзя же мне явиться в суд и сообщить: мол, «подозреваемый запинался, когда я попросил его пересказать события в обратном порядке». Для доказательства этого явно недостаточно. Этот эксперимент проводили на группах в 100 и 1000 человек, и большинство из них, хотя и не все, запинались, когда пересказывали события в обратном порядке. Может, человек запинается просто оттого, что у него плохая память? – и Рэшли удрученно покачал головой. – Нет уж, этот вопрос нужно изучить серьезно.

Общественное мнение

В 2008 году группа норвежских ученых провела эксперимент, чтобы оценить те способы, к которым полиция прибегает для выявления лжи. 69 следователям продемонстрировали видеозапись, на которой женщина рассказывает о том, как стала жертвой насильника. Затем следователи, сами себя считавшие объективными, дали оценку увиденному и услышанному. Однако записи, показанные им, значительно отличались друг от друга. Женщина, которую они видели, была профессиональной актрисой. Слова она произносила одни и те же, но меняла интонацию и выражение лица. На некоторых видео она обреченно смотрит в стену, на других плачет, а когда смотришь третьи, кажется, будто случившееся нимало ее не тревожит. Каждая из этих реакций неоднократно наблюдалась у жертв насилия. Выводы, сделанные полицейскими, оказались вполне предсказуемыми: они охотнее верили в тех случаях, когда актриса плакала. Совершенно так же отреагировал и полицейский, допрашивавший свидетельницу по делу Колстада: «Она плачет, полчаса без перерыва рассказывала про детство и всякие ужасы, которые пережила тогда. ЭТО ПРАВДА. ДЕВУШКА НЕ ВРЕТ». Жертвами подобных заблуждений становятся не только полицейские – у присяжных и судей тоже есть склонность верить свидетелям, которые в открытую проявляют чувства. А когда свидетели еще и представители других стран и других культур, задача усложняется. Работая с беженцами, миграционным властям Норвегии приходится учитывать, например, что иранцы проявляют эмоции совершенно иначе, чем сомалийцы. Кроме того, степень нашего доверия зависит от внешности собеседника, его положения в обществе и тех черт его поведения, которыми, как мы думаем, обладаем мы сами.

С точки зрения биологии и общественного развития кажется, будто все эти факторы особой роли не играют: вплоть до недавнего времени истина не являлась для человека самоценной. Важнее было правильно выбрать окружение и научиться избегать тех, кто может нанести нам ущерб.

В 1969 году в США был проведен эксперимент, который со временем признали классическим. Группу одноклассников попросили выбрать того, кто мог бы представлять их класс на официальных мероприятиях. Мальчика, за которого проголосовало большинство одноклассников, ученые назвали «высокостатусным», а того, кто набрал наименьшее количество голосов, – «низкостатусным». После этого всех школьников попросили зайти в класс, а сами взрослые вышли. Популярный мальчик подошел к учительскому столу, вытащил из ящика деньги, продемонстрировал их одноклассникам и положил себе в карман. После этого он громко объявил всему классу, что украл деньги, и удостоверился, что все его слышали. В другом классе проделать этот же трюк велели наименее популярному мальчику.

Затем ученые попросили всех одноклассников по очереди зайти в кабинет, где их спросили, кто украл деньги. Ученики обоих классов честно назвали имя вора. После этого одноклассников стали опрашивать попарно. В классе, где деньги украл популярный мальчик, ученики, опрашиваемые в парах, отказались выдавать его – некоторые даже утверждали, будто ни о каких деньгах вообще ничего не знают. А вот в том классе, где вором выступил непопулярный мальчик, все одноклассники без раздумий его выдали.

Этот эксперимент не только доказывает, что мы с ранних лет понимаем важность «правильных» общественных связей, но также и существование между нами негласного договора о том, когда можно сказать правду, а когда лучше соврать. Мы интуитивно чувствуем тенденции окружающего нас общества – и наша склонность лгать или говорить правду часто зависит именно от этих тенденций.

Система 1 – так Даниэль Канеман, специалист в области поведенческой психологии, называет интуитивную систему мышления. Сначала мы определяем для себя, нравится нам человек или нет, а затем обосновываем свое решение. И решив, что кто-то нам определенно не нравится, мы приписываем ему склонность лгать. Механизмам длительного размышления Канеман присваивает название Система 2. Она отвечает за критическое осмысление собственных реакций, их систематизацию и корректировку. Система 1 ошибается довольно редко, в этом она похожа на полицейских, которые, как правило, арестовывают именно преступника. Так что мы не зря привыкли доверять интуиции. Однако в зале суда одной интуиции недостаточно – здесь требуется критический подход и научно обоснованные методы.