Текст книги "Мессия"

64

Вторник, 27 октября 1998 года

На следующее утро все общенациональные газеты страны помещают отчет об этом событии на первой странице. "Гардиан" разражается гневной передовицей относительно права граждан на информацию, но единственным, кому удалось запечатлеть Реда на пленку в самый интересный момент, оказывается фотограф "Индепендент". Этот снимок занимает весь разворот первой страницы и по производимому им ошеломляющему впечатлению вполне может соперничать со знаменитой фотографией силуэта полицейского снайпера, засевшего на крыше здания, где проходила конференция Консервативной партии, появившейся на самой первой странице еще в восьмидесятых.

Свирепый оскал человека с обнаженной душой.

Пембриджа, естественно, отпустили, и, хотя его предупредили, что вполне могли бы впаять ему обвинение в нарушении общественного порядка, Ред понимает, что комиссар лично распорядился освободить журналиста и не шить ему никаких дел. Какого бы ни был Ред мнения об этом борзописце, ему хватает ума понять, что освободить того было необходимо, чтобы не усложнять и без того непростую ситуацию.

Но какой бы шум ни поднялся вокруг пресс-конференции, Реда куда больше интересует другое. Взяв тот самый, воскресный номер "Ньюс оф зе уорлд", он заново просматривает материал об "убийце апостолов", поданный в рубрике "Мировая сенсация", выясняет, что его автором является некий Роджер Паркин, находит редакционную страницу с фотографиями и контактными телефонами ведущих сотрудников и набирает номер.

– Международные новости, – отвечают на том конце провода.

– Роджера Паркина, пожалуйста.

Следует краткая пауза, заполненная звуками переключения.

– Паркин.

– Мистер Паркин, это старший полицейский офицер Меткаф из Скотланд-Ярда.

– Здравствуйте, – звучит осторожный ответ.

Паркин, разумеется, знает, кто такой Ред. Он почти наверняка присутствовал на вчерашней конференции. А хоть бы и нет, наверняка в курсе того, что там произошло.

– Я с интересом прочел вашу статью в воскресенье, – говорит Ред.

– Не сомневаюсь.

– По моему мнению, публикация хорошая. Основательная. Вдумчивая. Но есть несколько вопросов, которые мне хотелось бы с вами уточнить. Кроме того, у меня имеется дополнительная информация; полагаю, она вас заинтересует. Вы не против, если мы все это обсудим?

– Конечно. Можем мы сделать это по телефону?

– Собственно говоря, я бы хотел показать вам кое-какие документы. Было бы лучше, если бы вы подъехали сюда, в Скотланд-Ярд.

– Хорошо. Когда вам удобно?

– В любое время. Чем скорее, тем лучше. Вообще-то я хотел связаться с вами еще вчера, но не учел, что в воскресной газете график работы не такой, как у всех.

– Сейчас посмотрю.

В трубке слышен шелест бумаг и тихое хмыканье Паркина. Все ясно, пытается сделать вид, будто у него и других дел по горло. Ничуть не менее интересных. Можно подумать, будто у него в плане интервью с Элвисом Пресли, которого застукали шарящим по полкам в местном супермаркете. Малый просто не хочет показать свою заинтересованность.

– У меня запланирован ленч с одним человеком, но я могу отменить эту встречу. Час дня вас устроит?

– До встречи в час.

– Хорошо. До встречи.

Ред вешает трубку и улыбается.

Крючок, леска, грузило.

65

Во плоти Роджер Паркин оказывается еще более лысым и круглощеким, чем на фото с редакционной страницы. Ред, сжимающий в руках оранжевую картонную папку, встречает его на вахте и предлагает побеседовать наверху, в кабинете. Там им никто не помешает.

В лифте они обмениваются не относящимися к делу фразами.

– Не очень-то вы похожи на ваше фото, – замечает Ред.

– Да уж, – смеется Паркин, – тот снимок был сделан пять лет – и целую макушку волос – назад. Журналистское тщеславие. Мой случай не самый выдающийся. Случись вам увидеть некоторых из наших, вы бы поняли, что порой и Квазимодо может выглядеть как Роберт Редфорд.

Ред заводит репортера в комнату для допросов. Они садятся по обе стороны стола – Паркин занимает место ближе к двери. Ред кладет папку на стол. Паркин кивает на нее.

– Это те самые документы?

– Да. Мы их просмотрим за секунду. Но сперва я бы хотел быстренько задать вам пару вопросов.

Паркин прищуривается.

– Валяйте.

– Как вы вышли на эту историю?

– Будет вам, инспектор. Сами же понимаете, что этого я сказать не могу.

– Защищаете свой источник?

– Конечно.

– Мистер Паркин, опубликовав этот материал, ваша газета поступила безответственно. Тут и спорить не о чем. Расследование чрезвычайно сложное, требующее деликатности и скрупулезности, а ваша публикация вообще ставит под угрозу перспективу его удачного завершения. Моя задача – минимизировать нанесенный ущерб, а для этого, в первую очередь, необходимо узнать, кто слил вам информацию, почему это произошло и что вам стало известно сверх того, что уже попало на газетные страницы. Причем к утечке может быть причастен лишь весьма ограниченный круг лиц.

– Инспектор, вы сами понимаете, что в этом я не могу сотрудничать с вами.

– Почему? Думаете, ваш источник сможет и дальше снабжать вас эксклюзивной информацией?

Паркин пожимает плечами. Ред продолжает:

– Если потребуется, я могу прямо сейчас послать в ваш офис пару дюжин сотрудников с указанием изъять файлы и записи. Я могу предъявить вам обвинение в воспрепятствовании правосудию и засадить вас за решетку быстрее, чем вы успеете пропищать что-нибудь о свободе слова.

– Прекрасно. Я пойду.

– В тюрьму?

– Если нет другого выхода.

– Мистер Паркин, если вам охота стать мучеником в своей профессии, ради бога. Но я не для того корячился полгода, выворачиваясь наизнанку, чтобы ваша газета все изгадила.

– Инспектор, если у вас в связи с опубликованным нами материалом возникла проблема, предлагаю перестать меня запугивать и связаться с нашим редактором.

– Чаю?

Неожиданная перемена тона – вежливое предложение после грубого нажима – застает Паркина врасплох. Этот тактический прием усыпляет его бдительность.

– Что?

– Чай? Хотите чашку чая? Или кофе?

– Чай было бы прекрасно, спасибо. С молоком.

– Я сейчас вернусь.

Поднявшись, Ред проходит мимо Паркина, как будто направляясь к двери. Паркин не поворачивается и не смотрит ему вслед – он что-то строчит в своем блокноте.

Секунда – и Ред извлекает из кармана пластиковые наручники. Левая рука Паркина схвачена и заведена за спинку стула, на запястье защелкнут браслет. Ред тянется к другой руке.

Паркин слишком медлителен. Мгновение, и его рука схвачена и сорвана с листа; на месте, где прервалась запись, осталась чернильная загогулина, ручка, со стуком упавшая со стола, катится по линолеуму на полу.

Ред просовывает правую руку Паркина сквозь планки стула и защелкивает второй браслет. Теперь журналист пришпилен к стулу: руки просунуты сквозь ребра спинки и скованы вместе.

– Какого черта...

Ред наклоняется через левое плечо Паркина и запускает руку ему за пазуху. Он нашаривает внутренний карман, не правый, а левый. В правом обычно хранят бумажник, но Реда интересует другое.

То, что он и находит с первой попытки. Маленькая записная книжка, алфавитная, с красным корешком и черной обложкой. Адреса и телефоны контактов Паркина.

– Вы не смеете! – задыхаясь от возмущения, произносит Паркин.

– Да будет вам, мистер Паркин, еще как смею. И не вздумайте вопить, не поможет. Времени у нас полно, а на крики из комнаты для допросов у нас в полиции никто не обращает внимания. Воспринимают их так же, как обычные люди автомобильные гудки.

Ред быстро пролистывает записную книжку. Почерк у Паркина аккуратный, убористый. На страницах сотни имен. Большинство записаны черными чернилами, но несколько зелеными, красными или синими, – видимо, под рукой оказалась ручка только с такими чернилами. За некоторыми именами следуют скобки, в них значится название публикации, в создании которой эти люди оказали помощь. Другие имена настолько хорошо известны, что не нуждаются в уточнении. Не внесенные в официальные справочники номера домашних и мобильных телефонов богатых и знаменитых людей. Список впечатляющий.

Ред начинает искать своего "крота".

На букву "Б" нужной фамилии нет.

На букву "К" тоже.

Он пробегает пальцем вниз по алфавиту, пока не доходит до "У", и раскрывает книжку на этой букве.

Слишком просто.

Последняя, а стало быть, самая свежая запись на странице.

Дункан Уоррен. Номера домашнего и мобильного телефонов. Должно быть, Дункан предупредил Паркина, чтобы тот не звонил в Скотланд-Ярд.

Дункан. Почему?

Итак, Ред, теперь ты знаешь, кто это. Легче тебе стало оттого, что двое невиновных полностью оправданы, или тяжелее, поскольку до сего момента ты имел право хоть на крупицу сомнения, а теперь точно знаешь, что тебя предал соратник?

Эрик. То же самое чувствует Эрик, не так ли?

Ред обходит вокруг стула и присаживается на край стола, лицом к Паркину.

– Дункан Уоррен ваш информатор, да?

– Я не могу ответить на ваш вопрос.

– Мистер Паркин, его имя в вашей записной книжке. К тому же оно занесено туда недавно. Кроме него о деле "апостолов" вам могли рассказать лишь двое других людей, но их имен в вашей записной книжке нет. Вот и выходит, что ваш информатор – Дункан Уоррен. Да или нет?

– Я не раскрываю своих источников.

Ред ставит ногу на грудь Паркина. Его нога согнута.

– Если я сейчас толкну вас, стул на котором вы сидите, с треском повалится назад и придавит кисти ваших рук. Существует немалая вероятность того, что вы сломаете как минимум одну из них, а может быть, и обе. Возможно, пару пальцев. Или запястье. Я прошу вас не раскрыть мне ваш источник, мистер Паркин, но подтвердить его идентичность. Отсюда, – он машет записной книжкой, – я уже почерпнул, что требуется. Единственное, что мне нужно, – это подтверждение, чтобы не осталось никаких сомнений. Для очистки совести, если хотите.

– Если вы нанесете мне телесные повреждения, я подам на вас в суд.

– Вы полагаете, что сможете писать сломанной рукой? Или печатать?

– Клянусь Богом, я вчиню иск.

Паркин елозит на стуле, пытаясь освободить руки. Страх, таящийся за угрозами Паркина, только возбуждает Реда: он чувствует себя котом, играющим с мышью.

– Право же, мистер Паркин, вы создаете для себя немалые проблемы из-за такой мелочи.

Ред начинает распрямлять ногу, надавливая на грудь журналиста. Стул заваливается на задние ножки. И человек, и стул пребывают в шатком равновесии. Все зависит от Реда. Все в его власти.

Паркин не выдерживает.

– Ладно. Это Дункан Уоррен. Он мой информатор. Довольны?

Журналист опускает глаза, стыдясь своей трусости. Ред убирает ногу, позволяя стулу снова встать на четыре ножки.

– Спасибо. Полагаю, что после того, как вы выдали мне своего информатора, вам не придет в голову кричать о нашей беседе на каждом углу, не так ли? Потому что, если люди узнают, с какой легкостью вы разглашаете содержимое своей записной книжки, вам перестанут доверять и вы не сможете добывать сенсационные материалы. Таким образом, мы оба заинтересованы в том, чтобы не предавать огласке подробности этой встречи, не так ли?

Ред расщелкивает наручники. Паркин вытягивает руки перед собой и потирает запястья в тех местах, где жесткий пластик врезался в кожу.

Ред вручает Паркину его записную книжку. Тот хватает ее и торопливо сует во внутренний карман.

Они молча спускаются в лифте на первый этаж и расстаются, не обменявшись рукопожатиями.

66

Когда Ред заходит в кабинет, Дункан там один. Он перекусывает. Между коричневыми ломтиками хлеба виден краешек ломтика сыра бри. При виде Реда Дункан поднимает руку в приветствии.

– А где Джез и Кейт? – спрашивает Ред.

– Пошли подкрепиться, – отвечает Дункан, прожевав кусок сэндвича.

– Ну и ладно. Вообще-то я хотел поговорить с тобой.

Дункан отпивает глоток колы.

– Валяй.

Одно слово. Одно слово, отражающее стремление понять.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты сделал это, Дункан?

– Что я сделал?

– Спутался с газетчиками.

– Я этого не делал.

Ред вскакивает и обрушивает кулак на стол.

– Еще как делал, мать твою! Я видел твое имя в контактной книжке Паркина. Он рассказал мне, что это был ты. Так почему? С чего это тебе приспичило всем нам нагадить?

Ярость Реда подавляет волю Дункана, и его намерение все отрицать улетучивается, словно воздух из проколотого воздушного шара.

– Из-за денег, – тихо говорит он.

– Денег?

Ред снова садится.

– Да.

– Они заплатили тебе?

– Да.

– Сколько?

Дункан опускает глаза.

– Сколько, Дункан?

– Двадцать штук.

– Двадцать штук.

– Они были нужны мне. Мне позарез нужны деньги. На мне ведь алименты висят. За школу Сэма платить надо. Хелен живет с этим дрочилой Энди, но доит меня исправно. Я по уши в долгах, все заложено и перезаложено, того и гляди жилье опишут. Как ни пытаюсь крутиться, но нашего жалованья на всю эту хрень не хватает. Хоть ты сдохни, а не хватает.

– Кто из вас к кому подкатил?

– Хм... Трудно сказать. Наверное, каждый со своей стороны. В понедельник вечером я выпивал со своим старым информатором, репортером криминальной хроники, который работает на "Ньюс оф зе уорлд". Мы просто болтали о том о сем, как всегда за выпивкой, и он между делом, не имея в виду ничего конкретного, спросил, нет ли у нас в разработке интересного дельца. Я, ясное дело, сказал: "Нет", да, видать, не больно уверенно, потому что он вцепился в меня, как клещ. Слово за слово, а потом, как бы в шутку, спросил, сколько будет стоить расколоть меня на информацию. Я, тоже в шутку, поинтересовался, сколько он может предложить. Вроде бы пустой треп, который легко прервать в любую минуту, но где-то по ходу дела все это стало очень серьезным. В общем, я сказал, что подумаю, и мы договорились встретиться на следующий вечер.

– И?

– На следующий вечер он познакомил меня с Паркином. Мы поторговались немного и остановились на двадцати штуках.

– И много ты тогда натрепал ему об этом деле?

– Самую малость. Ровно столько, чтобы пробудить в нем интерес.

– "Самая малость" – это что?

– Только то, что некий серийный убийца возомнил себя Иисусом Христом и собирает апостолов.

– И это, по-твоему, "самая малость"? Не удивительно, что он заинтересовался. И когда же ты сел вместе с Паркином и слил ему информацию?

– Вечером в среду, а потом еще в пятницу. За один присест столько было не выложить.

– Дункан, последнюю неделю мы работали сутки напролет и уходили отсюда чуть ли не каждый вечер не раньше десяти, а то и одиннадцати часов. Когда же ты, на хрен, выискивал время?

– После того как мы заканчивали. Поздно ночью.

– И ты рассказал ему обо всем?

– Обо всем, кроме подписи убийцы.

– А он этим интересовался?

– Да. Он особо выспрашивал, не оставлял ли убийца какого-нибудь знака.

– И ты сказал...

– Я сказал: "Нет". Я знал, что, если расскажу ему о языках и ложках, мы, возможно, никогда не поймаем Серебряного Языка.

– Не "мы", Дункан. Уже нет. Ты отстранен.

Дункан не двигается. Ред встает.

– Идем. Я прослежу, чтобы ты покинул здание.

– А как мои вещи?

– Их тебе пришлют, я позабочусь. Пошли.

– Могу я попрощаться с Джезом и Кейт?

Грешник, все еще надеющийся на прощение.

Ред хватает его за грудки.

– Какого хрена, Дункан? Из всех людей на свете эти двое хотят видеть тебя меньше всего. Не считая меня, конечно. Шевелись.

Во второй раз за полчаса Ред спускается на лифте в молчании. Они пересекают холл, причем ничто в их облике и поведении не указывает на конфликт. Уже у самых дверей Реду приходит в голову спросить кое о чем еще:

– В тот, второй вечер у меня дома, когда Кейт настаивала на огласке, а ты возражал, ты уже обдумывал эту сделку? Настаивал на секретности, чтобы использовать ее для собственной выгоды?

Молчание Дункана красноречивее любого ответа.

Ред забирает у Дункана пропуск. Он смотрит, как Дункан переходит улицу и спускается в метро на станцию "Сент-Джеймс-парк". Сумасшедшая старуха, которая торчала там в то утро с плакатом, возвещающим о всемирном еврейском заговоре, исчезла.

Ред мысленно возвращается к самому началу этого дела, когда он, подбирая последнего участника группы, подбросил монетку, чтобы сделать выбор между Дунканом и Причардом. Выпала решка, и он остановил выбор на Дункане. Весьма дорогая ошибка, как оказалось.

Привлекать сейчас в команду нового человека уже не имеет смысла. Бесполезно. Его необходимо вводить в курс дела, ему придется притираться к остальным, а времени на все это нет. Им придется продолжать работу втроем.

Три слепые мышки. Вот кто они такие. Три слепые мышки, гоняющиеся в темноте за своими хвостами.

Ред поворачивается и идет обратно к лифтам.

67

Когда Ред возвращается домой, на автоответчике горит индикатор поступившего звонка. Он нажимает кнопку воспроизведения и идет на кухню, налить себе что-нибудь выпить. Но тут, в записи, звучит голос Сьюзен, столь напряженный и полный слез, что это заставляет его выбежать обратно в гостиную.

– Ред, это я. Я... я в Рикмэнуорте. Я останусь у Шелли на несколько дней. Шелли, она с нашей работы. Э... можешь ты позвонить мне?

Она называет ему номер дважды, первый раз быстро, второй медленнее. Ред записывает его в блокнот у телефона, в то время как голос Сьюзен продолжает звучать:

– Мне нужно поговорить с тобой, Ред. Чем скорее, тем лучше. Позвони мне. Пока.

Слышится короткий обрывок разговора с кем-то на линии, и связь обрывается.

Она хочет оставить его. Сьюзен этого не сказала, но он чувствует, к чему все идет. Ни хрена себе выдался денечек! Похоже, неприятности приходят по три в комплекте: сначала Паркин, потом Дункан, а теперь еще и это.

Ред снимает трубку, начинает набирать продиктованный Сьюзен номер, но, набрав только до половины, кладет трубку и идет на кухню. Пожалуй, лучше встретить все это с выпивкой наготове. Он находит в холодильнике баночку "Хайнекена" и основательно плюхает в бокал виски. Самое то – поможет некоторое время продержаться.

Ред возвращается в гостиную и набирает номер во второй раз. Сразу отвечает женский голос. Не Сьюзен. Должно быть, Шелли.

– Можно Сьюзен Меткаф?

– Подождите секунду.

По ту сторону слышатся громкие, видать по твердому полу, удаляющиеся шаги, потом отдаленный голос: "Это тебя. Ред".

Снова шаги, теперь приближающиеся.

Голос Сьюзен.

– Ред?

Голос полон слез. Она плачет.

– Дорогая, ты в порядке?

– Все нормально. Только... Со мной ничего, просто я... Просто мне нужно время. Подумать.

– Подумать? О чем?

– О Ред, неужели ты не понимаешь? Об этом деле. Оно ведь заполняет всю твою жизнь. Последние полгода меня для тебя просто не существует.

– Неправда. Ты сама знаешь, что это неправда.

– Нет, Ред. Помолчи и дай мне подумать. Эта история заполнила всю твою жизнь, ни для чего и ни для кого другого там просто не осталось места. Я так жить больше не могу. Да, конечно, ты пытаешься что-то сделать, выкроить для нас время, и поверь, я ценю твои попытки, но это ничего не меняет. В целом ты порабощен этим делом. Только вернешься к действительности, чуточку оттаешь, но тут что-то происходит, и ты опять исчезаешь на неделю. Ты слышишь, что я говорю? Я не могу жить там, где меня игнорируют или где я вынуждена задумываться над каждым своим словом, чтобы не попасть впросак.

Пауза. Ред слушает, затаив дыхание.

– А еще вчера вечером я увидела тебя в новостях. А сегодня и в газетах.

Господи, Сьюзен всегда покупает "Индепендент". Она увидела его перекошенную от бешенства физиономию.

– Это напугало меня, Ред, правда напугало. Этот снимок, эти слова того малого, Пембриджа, – все как будто не про тебя. Но ведь на самом-то деле про тебя. Ощущение такое, будто... ну, будто я была замужем только за половинкой твоей личности, а есть еще и другая половина, которой я никогда раньше не видела. Никогда. Тот человек, с которым я жила, и псих с первой страницы газеты, готовый разорвать кого-то в клочья, – разные люди. А причиной всему это проклятое дело. Оно изменило тебя.

– Нет, Сьюзен, совсем нет, – пытается возразить он, хотя внутренний голос подсказывает, что на самом деле как раз на фотографии она и видела его подлинное лицо.

– Повторяю, оно изменило тебя. А если не изменило, значит, все это время ты притворялся другим, обманывая меня. Что ничем не лучше.

– Сьюзен... нам не стоит говорить об этом по телефону. Может быть, встретимся где-нибудь?

В трубке молчание. Оно затягивается, и гнев Реда за это время трансформируется в печаль.

– Ред, я не знаю, как с этим разобраться. Думаю, мне надо некоторое время побыть одной. Вот и все.

– И как это долго – "некоторое время"?

– Не знаю.

– Подумай.

– Ред, сказано ведь уже, не знаю. Но по крайней мере, до тех пор, пока ты не поймаешь своего Серебряного Языка. Тогда посмотрим.

– Сьюзен, это может затянуться на несколько месяцев. А то и лет. Черт возьми, не исключено, что мы вообще его не поймаем.

– А пока ты помешан на этом деле, Ред, у нас все равно нет никаких шансов наладить отношения. Нет резона заводить серьезный разговор по душам, в то время как ты или слишком устал, чтобы что-то обсуждать, или можешь в любой момент сорваться с места и умчаться по вызову на место очередного преступления. Нет смысла притворяться, это было бы нечестно и по отношению к тебе и, разумеется, по отношению ко мне. Надо сосредоточиться на чем-то одном. Когда ты поймаешь его, мы сможем обговорить все наши проблемы как разумные люди.

– Но почему бы мне не заехать к тебе на работу? Сходим вместе на ленч или что-нибудь в этом роде.

– А ты уверен, что в последнюю минуту встречу не придется отменить? Ред, пожалуйста. Возьмем паузу. Пока. На время.

Он знает, когда надо перестать давить.

– Ладно.

– Спасибо. Послушай, мне пора идти. Я тебе позвоню.

– Когда?

Инстинктивная мольба. Слишком отчаянная.

– Когда я буду готова.

Пауза.

– Береги себя.

– Ты тоже.

– Пока.

– Пока.

Трубка уже почти положена, когда он снова слышит из наушника голос Сьюзен:

– Ред?

– Да?

– Твой убийца... Я ненавижу его не меньше тебя.

Она отсоединяется. В трубке звучит тихий гудок.

Ред выключает свет, надевает наушники и позволяет "Мессии" заполнить все то, что осталось от его мира.