Текст книги "Двенадцать королей Шарахая"

Глава 20

Чеда опаздывала на встречу с Даудом и все равно завернула на рынок специй, надеясь пересечься с Эмре. У прилавка Сейхана толпился народ, но Эмре нигде не было: сам хозяин с неожиданной для его возраста прытью отвешивал черный перец для старика с трясущимися руками. Рядом его внук, растрепанный глазастый мальчишка, рассыпал по мешочкам анис, с трудом зачерпывая из тюка размером с него самого.

– А где Эмре? – громко спросила Чеда, пытаясь через шум рынка докричаться до Сейхана. Тот вопросительно приподнял брови, не расслышав. – Эмре! Ты его не за бочками в гавань послал? Ему нельзя пока тяжести носить!

Сейхан нахмурился.

– Эмре?! Пусть только явится! Узнает, что он тут больше не работает!

– Что?

Сейхан передал мешочек с перцем трясущемуся старику и, получив свои два сильвала, обернулся к Чеде.

– Я человек не злой, Чеда. Слышал, что на него напали, и решил – как там караванщики говорят? – дать ему место для маневра. И что я слышу? Что он носится по городу, здоровенький!

– Но он не здоров, – возразила Чеда. – Раны еще не затянулись.

– Не выгораживай его. Вчера дочка Галована видела его на Желобе: подкрался, говорит, поцеловал и убежал.

Если у него на это силы есть, значит, и поработать нашлись бы!

– Каннан не запрещает ходить по Желобу, – отозвалсь Чеда, стараясь не выдавать волнение.

– А чего ж он тогда взял с Шары слово не говорить ее отцу, что она его видела? А я тебе скажу, чего. Чтобы я не узнал. Я человек не злой, Чеда, но и не дурак.

Нет, это я дура, подумала она. Эмре напрашивался на неприятности. Но где и почему?

– Это я виновата, – сказала она вслух, отодвинувшись, чтобы дать новому покупателю пройти. – Он был совсем плох, я велела ему пообещать, что он посидит еще пару деньков дома, пока не поправится. – Она пожала плечами. – Видно, решил меня послушаться для разнообразия.

Сейхан помрачнел еще сильнее, но как будто смирился.

– Просто скажи ему, чтоб пришел уже.

– Обязательно.

Ей хотелось пойти искать Эмре, но прямо сейчас было другое неотложное дело.

* * *

Дауд ждал ее под инжировым деревом на краю базара. Когда она подошла ближе, он улыбнулся и вдруг крепко обнял ее. Это было совсем на него не похоже, но стоило Чеде сказать, зачем она пришла, как улыбка сползла с его лица.

– Я совсем мало знаю про Бет Иман, Чеда, – прошептал он.

– Мне нужны тексты, старые, написанные сразу после Священной ночи. Те, до которых Короли не успели добраться.

Дауд пожал плечами.

– Думаю, такие есть, но меня к ним не подпустят.

– А Амалоса? Он же твой учитель.

– Может быть, – согласился Дауд.

– Ты ему доверяешь?

– О чем ты?

Теперь пришла очередь Чеды шептать: к дереву как раз подошла шумная стайка девушек.

– В чайхане ты мне сказал, что он не сторонник Королей.

– Зря сказал.

– Так это правда?

– Он думает, что они… слишком суровы.

– Мне нужно поговорить с ним о той ночи, Дауд. Сможет он показать мне какие-нибудь старинные тексты, не привлекая внимания? Вот о чем я спрашиваю.

– Прости, Чеда, но я должен знать, зачем.

– Не должен. Я не хочу тебя втягивать, просто ответь.

Будь Дауд старше и смелее, наверняка потребовал бы от нее подробностей, но вместо этого он задумался и кивнул.

– Если ты просто его порасспрашиваешь, большой беды не будет.

– Отведешь меня к нему?

Дауд выдавил жалкую улыбку.

– Да.

– Отлично. – Чеда потянула его за рукав. – Идем.

Переулками Дауд провел ее в училище, представлявшее собой с дюжину зданий красного камня. С востока над ним нависала громада Таурията, по внутренним дворикам расхаживали ученики в простых льняных галабиях, подпоясанных веревками, и плетеных кожаных сандалиях. Ровесников Чеды почти не было – многие выглядели старше.

Мало кто мог позволить себе учиться здесь, так что в ряды студентов принимали и каимирцев с мирейцами, и богатых шарахайцев. Любви к жителям Розового квартала, вроде Чеды, они точно не питали.

Двое длиннобородых ученых в белом прервали разговор, презрительно глядя на Чеду, хотя останавливать ее не стали. Чеда улыбнулась им, но Дауд прибавил шагу и быстро утянул ее в прохладные залы скриптория.

– Не обращай на них внимания, – сказала Чеда. Ее голос эхом разнесся по огромной читальне.

– Шш!

Привыкнув к полутьме зала, она заметила, что Дауд покраснел. Стыдился ее!

Ей немедленно захотелось поддеть его и подразнить, чтобы этот глупый мальчишка покраснел еще сильнее, но она знала, как тяжело ему было стать здесь своим. Пусть его стыд и чопорность этих книгочеев раздражали, Чеда не хотела усложнять Дауду жизнь и молча спустилась с ним в холодный подвал скриптория.

Несколько лет прошло с тех пор, как она в последний раз видела Амалоса, но при взгляде на него заметно становилось, что он как-то резко постарел.

Амалос сидел над свежей глиняной табличкой, что-то тщательно переписывая деревянным стилом с таблички такой древней, будто она выпала из каравана богов, когда они покидали этот мир.

– Будь добр. – Амалос не глядя махнул рукой в угол. – Намешай-ка еще глины.

Дауд, кажется, надеялся, что Амалос увидит Чеду и не придется ничего объяснять, но учитель сгорбился над своей табличкой, как стервятник, так что Дауд откашлялся.

– Учитель Амалос, я привел кое-кого.

Странно, подумала Чеда. Дауд всегда был таким уверенным, а тут вдруг превратился в запинающегося первогодку.

– Что? – Амалос наконец поднял голову и заметил Чеду. – Кто вы?

Дауд быстренько отошел в угол, к кувшину с водой и ведерку красной глины, оставив Чеду разбираться самой.

– Я Чеда, – сказала она, но увидев, как белые кустистые брови учителя в замешательстве сдвигаются к переносице, добавила: – Чедамин Айянеш'ала. Вы знали мою мать и знаете моего опекуна, Дардзаду.

Лицо Амалоса озарилось узнаванием.

– Недолго же он пробыл вашим опекуном, не так ли? – Ученый вновь вернулся к своему занятию.

– Пожалуй, недолго. – Чеда поняла, что разговор будет трудный. – Я пришла расспросить вас о Королях и ночи Бет Иман. – Рука со стилом замерла, но лишь на мгновение. – Сохранились ли тексты о ней?

Амалос мотнул белой бородой.

– Сотни и тысячи.

– Мне нужны те, что были написаны сразу после. – Она бросила быстрый взгляд на Дауда, замешивающего глину, и понизила голос. – Людьми, видевшими все своими глазами.

– Свидетелями были лишь Короли и боги.

– Не верю.

Стило скользнуло, выписывая завиток, и вновь замерло. Рука Амалоса дрожала то ли от старости, то ли от возбуждения, но он не обернулся.

– Дауд, мальчик мой. Сходи-ка к учительнице Низаум, скажи, что я не смогу с ней сегодня увидеться. Спроси, не сможем ли мы завтра позавтракать вместе.

– Но вы ведь договорились на полдень.

– У меня сегодня много дел. Иди, иди.

– Но глина…

– Иди, Дауд.

Дауд нахмурился, но промолчал. Он вымыл руки и демонстративно швырнул полотенце на стол, походя бросив на Чеду взгляд, в котором облегчение боролось с раздражением.

– Закройте-ка за ним дверь, – велел Амалос, возвращаясь к работе. Чеда послушалась.

Услышав скрип двери и лязг щеколды, Амалос наконец обернулся к гостье, прищурился, разглядывая ее из-под бровей.

– Так значит, Айянеш – ваша мать.

– Да.

– А кто отец?

Чеду часто об этом спрашивали, чаще – мужчины. И всем она отвечала правду, что отца у нее нет. Она совершенно его не помнила, а мама на все вопросы либо фыркала, либо щипала ее за ухо. Ответила она лишь раз, и этот раз Чеда запомнила навсегда.

«Твой отец? Да он убил бы тебя, если б узнал, что ты существуешь!»

Взгляд у мамы при этом был такой, будто она глубоко пожалела о сказанном. Но назад своих слов не взяла. Той ночью Чеда уснула в слезах, боясь, что отец придет и зарежет ее во сне.

– Я никогда его не знала.

– Но как же…

– Так вышло. – Чеда собралась с духом. – Хотела бы я знать больше.

Кустистые брови нахмурились, наползая одна на другую.

– Почему вы спрашиваете о Бет Иман?

Чеда знала, что он спросит, и даже придумала убедительную ложь, но что-то было во взгляде Амалоса, заботливом и строгом, любопытном и спокойном одновременно… ни от кого она не чувствовала такого уважения, ни от Эмре, ни от Османа. И, уж конечно, не от Дардзады. Ей захотелось рассказать Амалосу правду, отплатить за его искренние переживания. Но она не могла. По крайней мере, не могла рассказать все.

– Четыре ночи назад, во время Бет За'ир, мне не повезло оказаться на улице. Я увидела асира, и мне захотелось узнать об их истории.

– Увидели асира?

– Да.

– Но ведь вы знаете легенды.

– Я хочу знать правду.

Амалос взмахнул рукой, будто отгоняя жесткокрыла.

– Правда – это мираж, постоянно меняющийся под ветрами пустыни. Истина давно утеряна, Чедамин, здесь вам ее не отыскать.

– Тогда где я могу ее отыскать?

– Сперва найдите Салию.

Чеда нахмурилась. Одни отказывались верить, что Салия вообще существует, другие верили в нее, но убеждены были, что она выходит только к тем, кого сама хочет видеть. Амалос, похоже, в Салию не верил, просто отправил Чеду куда подальше. Но если он не хотел раскрывать тайну Бет Иман, зачем отослал Дауда? Зачем задал столько вопросов?

– Амалос, я пришла, потому что Дауд доверяет вам. Потому что вы – ученый человек. Я все равно докопаюсь до правды, с вашей помощью или без нее. – Амалос как будто сжался от ее слов: забегали глаза, задрожали губы. Чего он боялся? Опасностей, которые встанут на ее пути? – Вы же все знаете. Вы знаете, что случилось на самом деле!

– Мои знания вам добра не принесут. – Амалос снова взял стило и вернулся к своим записям, сосредоточенно выводя строчку за строчкой.

– Трус.

Он обернулся, не глядя ей в глаза.

– Возможно. Зато – живой.

Чеда ожидала, что он скажет еще что-нибудь, но быстро поняла – Амалос больше не станет с ней говорить. Никогда.

Она открыла дверь и чуть не пришибла Дауда. Куда только делся юноша, с которым она недавно пила чай: он превратился в перепуганного мальчишку, нервно разглаживающего полы одеяний. Огромные, как блюдца, глаза умоляли не выдавать его Амалосу. Чеда молча прошла мимо. Если Дауд хочет шпионить за старым дураком – пускай.

Из холодных подземелий она вернулась наконец на улицы, и привычный шум города вновь захлестнул ее. Люди. Толпы людей. Разговоры, топот, ржание лошадей, скрип телег, блеянье коз… и колокольчики. Далекий перезвон стеклянных колокольчиков, музыки ветра.

«Сперва найдите Салию» – сказал Амалос…

И вдруг будто кто-то снял с памяти тяжелое пыльное покрывало.

Чеда помнила этот перезвон. Слышала его в детстве, в пустыне. Мама отвезла ее на ялике к отшельнице. Салия…

Они ведь встречались уже. Дважды, трижды…

Сияние Тааша, как она могла забыть?!

Как она могла забыть видение, что пришло ей на той акации? Король, протягивающий черную саблю…

Так вот что Чеда пыталась вспомнить, когда увидела Шукру. Когда асир в золотой короне поцеловал ее…

Она поняла вдруг, что внезапный звон колокольчиков – вовсе не совпадение, а приглашение.

Глава 21

Западная гавань Шарахая – всего лишь бледное подобие крупных гаваней, раскинувшихся на севере и юге: просто кучка доков, построенных между стоячих камней.

Эта бухточка мало приспособлена для кораблей, зато имеет прямой выход на запад пустыни. Швартуются там только маленькие суда, так что жизнь возле гавани течет спокойная. К тому же местные, пользуясь низкими ценами за стоянку, оставляют там ялики и частенько выбираются в пустыню пострелять зайцев, шакалов и песчаных скатов, особенно вкусных, если зажарить на углях.

Маяков в этой гавани нет, но, если кто-то не возвращается до самой ночи, на высоких столбах зажигают фонари. Когда Чеда явилась сюда, несколько яликов как раз выходили из бухты, подгоняемые лучами рассветного солнца.

Чеда подошла к кораблю, стоявшему в дальнем конце набережной: двухмачтовому кечу, выглядевшему так, будто первая же песчаная буря разнесет его на куски.

На ходу постучав по борту, она подошла к одному из трех яликов, пришвартованных у пирса.

– Джага, я беру ялик!

Над ее головой загремели шаги, и на палубе показалась темнокожая женщина с ярко-рыжими волосами и тонким шрамом на челюсти.

Чеда, как всегда, подумала, что темная кожа и светлые, серо-зеленые глаза делают Джагу похожей на королеву, но Джага не оценила бы такое сравнение. Когда-то она была «бойцовым псом» в яме – «Не псом, а селеш, Чеда, избранницей Бакхи» – и прогрызла себе дорогу на вершину. На пике славы же она решила сразиться в смертельном поединке.

Обычно в таких боях сходились двенадцать «псов», а оставался только один, но в тот раз на арену вышли лишь двое: Джага и Хатан, огромный, смертоносный, самый жестокий и умелый «пес», которого видели Ямы.

Он выжил в двадцати девяти смертельных схватках и собирался уйти на покой, но соблазн победить Джагу, женщину, выигравшую тридцать боев подряд, оказался сильнее.

Арену Хатан покинул на носилках, истекая кровью из черепа, проломленного бронзовым топором Джаги.

После этого Джага, не слушая просьб Османа, покинула Ямы. На вырученные от боев деньги она купила себе маленький юркий кеч, а потом, удачно вложившись, и два корабля, став одной из самых могущественных судовладелиц в западной гавани.

Джага свесилась с борта: в одной руке зубчатая шестерня, в другой – промасленная ветошь.

– На сегодня? – спросила Джага с горловым кундунским акцентом.

– На сегодня.

– Полозья не поцарапай опять.

– Не буду.

Джага с улыбкой закатила глаза, послала Чеде воздушный поцелуй и скрылась.

– Джага?

Она появилась вновь, изображая раздражение.

– Ну что тебе, приставучая наша Чеда?

Чеда быстро огляделась по сторонам.

– Говорят, Масид здесь, в гавани.

Джага перестала промасливать шестерню.

– Почему ты вечно лезешь туда, куда никто бы в своем уме не полез?

– Ты его видела?

Джага посмотрела на нее без выражения и понизила голос.

– Дела Аль'афа Хадар меня не касаются, мои глаза закрыты.

– Забудь, – отмахнулась Чеда. – Просто услышала сплетни на базаре.

Джага вернулась было к своему занятию, но вновь вскинула глаза на Чеду.

– Ты будешь осторожна, девочка?

– Как всегда.

Джага усмехнулась.

– Ну конечно. Послушай меня и в этот раз действительно будь осторожна.

Дождавшись кивка, она ушла. Чеда отвязала ялик, закинула на плечо канат и вывела свое суденышко из гавани. Полозья, идеально отполированные, несли его по песку, как по воздуху.

Чеда подняла парус на одинокой мачте и, дождавшись, пока ялик наберет скорость, с разбегу запрыгнула на палубу.

Ветер сегодня был переменчивый, но послушно вынес Чеду к выходу из маленькой бухты и помчал между низких дюн, в занимающийся жар пустыни. Шарахай за спиной все уменьшался, пока не остался лишь холм Таурият, но и он вскоре исчез из виду.

Чем дальше на север Чеда прокладывала курс, тем тревожнее ей становилось. Услышав колокольчики в городе, она начала вспоминать и вспоминать: и частые поездки с мамой, и серебряную монету, которую та отдала корабельщику, рассвет в пустыне, высокую, красивую женщину в саду… Словно далекий сон.

Справа по борту Чеда заметила красную корявую громаду Ирудова пальца, стоячего камня, который стал ориентиром корабельщиков, поскольку ничего приметнее вокруг не нашлось. Он оказался не так огромен, как Чеда запомнила, но видно его было на лиги вокруг. От Ирудова пальца она резко повернула румпель, чтобы ялик смотрел на тени своих же парусов, и шла так несколько часов, пока на пути не начали попадаться чахлые кустики травы.

Она не рассчитала немного скорость, и ялик с разгона налетел на границу каменистой земли. Скрипнули полозья, Чеда поморщилась.

Джага ее убьет.

Бросив якорь, Чеда направилась к дому Салии, на ходу вспоминая глинобитный домик, вкус меда на языке… и колокольчики. Уже издали она услышала их мелодичное позвякивание.

Яркий глаз Тулатан, да как можно такое забыть?!

Чеда не могла знать, дома ли Салия, но ей повезло: все та же высокая женщина стояла у калитки, опираясь на посох с навершием, закрученным как раковина улитки. На нем посверкивали золотом мелкие драгоценные камушки, а может, и просто кусочки стекла, врезанные в дерево. Голову Салии все так же украшала толстая каштановая коса, глаза смотрели ясно и пристально.

В детстве она казалась высокой как небо. Чеда думала, что это всего лишь воспоминания малорослой восьмилетней девочки, но нет, хоть она выросла в высокую женщину и много разных людей перевидала в Шарахае, таких, как Салия, она не встречала никогда. Та возвышалась над ней на целую голову – дочь первых людей, тех, кого сделали старые боги, прежде чем покинуть пустыню.

– Пусть солнце осенит твой путь, – поприветствовала ее Чеда.

– До солнца мне дела мало, – мрачно ответила Салия. – Кто пришел?

– Меня зовут Чеда. Чедамин Айянеш Салия хотела что-то сказать, но передумала.

– Давно я не слышала этого имени.

Чеда не знала, что на это ответить.

– Мама умерла, когда мне было восемь, – просто сказала она.

– Вот как… – рассеянно ответила Салия, глядя куда-то сквозь нее, будто в прошлое.

И Чеда, заметив этот взгляд, вдруг поняла, что перед ней слепая.

Можно было догадаться и раньше, но Салия никогда не подавала вида: поворот ее головы, уверенные движения – ничто не намекало на слепоту. Чеда запомнила ее всевидящей колдуньей.

– Скорблю о твоей утрате, дитя, но почему ты пришла сюда, в пустыню?

– Я пришла из-за этого. – Чеда приблизилась и вложила книжку в руку колдуньи.

Салия нахмурилась, прислонила посох к стене и заскользила ласковыми ладонями по обложке – от этого жеста Чеде сделалось не по себе. Она готова была поделиться секретами книги, но Салия как будто залезла к ней в голову и ощупывала память о маме. Усилием воли Чеда заставила себя молчать.

– Я знаю эту книгу, – сказала наконец Салия.

– Знаешь?

– Разумеется. Это я дала ее твоей матери.

Чеда потеряла дар речи. Она знала, что у мамы были какие-то дела с Салией, но даже не думала, что они дружили.

– Почему? – только и смогла спросить она.

– Ты об этом хочешь узнать? Почему я дала эту книгу твоей матери?

– Для начала.

Салия вернула ей книгу и, вновь взявшись за посох, пошла к каменной стене, возвышавшейся справа. Шаги колдуньи не были осторожными шагами слепой – в них сквозила уверенность.

Сад за каменной аркой не изменился – он все так же не вписывался в окружающую пустыню. Вымощенная камнями дорожка вилась между клумб с цветущими травами: валериана, полынь, вероника. Два маленьких лимонных деревца гнули ветки под тяжестью ярко-желтых плодов, с финиковых пальм свисали рыжие гроздья.

В укромном уголке птицы плескались в фонтанчике с чистейшей водой, ощипывали веточки олеандра. Среди стайки камышовок, редких гостей в пустыне, предпочитавших весенние дожди на берегах Хадды, Чеда заметила длиннохвостого янтарника в коричневой курточке и с золотистой грудкой. Завидев людей, птицы взлетели, прячась в ветвях, но янтарник, пропев свой куплет – три высоких свистка и печальный стон, – расправил крылья и улетел за стену, в пустыню.

Посреди сада все так же высилась исполинская акация, раскинувшая ветви далеко по сторонам. Стоило подуть ветерку, как тени ее мелких листьев начинали скользить по траве, сплетаясь в причудливые орнаменты. К ветвям на золотых нитях подвешены были кусочки разноцветного стекла – сотни колокольчиков. Их перезвон звучал тихо, но явственно, как разговор горного ручейка.

Салия подошла к дереву, коснулась коры, будто убеждаясь, что пришла куда нужно, и колокольчики зазвенели громче, словно рассказывая историю. Колдунья обернулась к Чеде.

– Я отдала эту книгу твоей матери, потому что она попросила.

– Откуда ты ее взяла?

– Откуда взяла? – Салия широко улыбнулась. – Сама написала.

Чеда удивленно взглянула на нее.

– Но ты же…

Салия нахмурилась.

– Слепая? Думаешь, так было всегда?

– Для тебя это как будто привычно.

– Что ж, человек изменчив. Мы всегда чему-то учимся… чаще всего на своих ошибках.

Невидящий взгляд Салии был устремлен за плечо Чеды, за стену сада. В прошлое.

– Я помню, как приезжала сюда с мамой, – сказала Чеда, когда стихли колокольчики.

– В детстве ты часто бегала по моему саду.

– Что за дела вы вели?

Салия нахмурилась снова. Чеда знала это выражение лица по себе – ученицы говорили, что она всегда сдвигает брови, когда они наглеют.

– Наши дела только между нами. Скажи лучше, что привело тебя.

– Давай начнем с книги. На последней странице мама написала стихотворение.

– Стихотворение…

 
Смертоносное древо – вот дом для тебя,
Жди – родная рука упокоит, любя.
Над тобою богиня поплачет, скорбя.
Не в тенях ли последний приют для тебя?
 

На строке про плачущую богиню лицо Салии дрогнуло, но она промолчала.

– Я хочу знать, что оно значит, – сказала Чеда.

Крошечная краснокрылая птичка пролетела, жужжа, между ними, словно разрезая повисшее напряжение.

– Почему ты решила, что мне это известно?

– Потому что вещь настолько важная от тебя бы не укрылась.

– Ты уверена?

Чеда приподнялась на цыпочки.

– Я уверена.

Салия замерла, будто рассердилась на глупую девчонку и вот сейчас выставит ее, но в ее словах не было раздражения.

– Есть вещи, которых тебе лучше не касаться.

– Я не могу так.

– Не нужно вмешиваться в дела Королей.

– Они убили мою мать. Подвесили ее за ноги на виду у всех и вырезали на ее теле приговор.

– Тем более. Пусть сидят на своем холме, Чеда. Ты не твоя мать. Даже вполовину.

В горле у Чеды встал ком. Почему Салия не хочет помогать?

– Я отомщу за нее, поможешь ты или нет.

– Так ты ради этого пришла? Ради мести?

– Разве это не причина?

Салия поджала губы.

– Как же мало ты знаешь, дитя.

Чеда понимала, что разочаровала Салию, но не могла отступить. Это разочарование лишь сильнее разозлило ее.

– Расскажи мне о стихах.

– Сперва скажи, что ты о них знаешь.

– Почти ничего. Деревья – это явно адишары. Но о ком там говорится, я не знаю. Возможно, об асире. О том, который поцеловал меня.

Чеда хотела увидеть, как Салия воспримет ее слова, но не ожидала, что та вздрогнет.

– Что ты сказала? – тихо спросила она.

– Король асиримов поцеловал меня в лоб. Асир в короне.

Салия ушла в себя и на мгновение показалась Чеде древней, будто сама пустыня.

– Сеид-Алаз…

Не дождавшись продолжения, Чеда надавила:

– Это его имя?

Салия покачала головой.

– Забудь.

Рядом с ней Чеда вновь почувствовала себя восьмилеткой. Она собралась с мыслями, пытаясь упорядочить их, словно фигуры на доске для абана, и попробовала снова.

– В тот день, когда ты выставила нас с мамой, у меня было видение. И ты тоже его видела: жестококрыл, женщина, танцующая в песках. Шейх. Король, отдающий мне саблю.

– Черную саблю, – выдохнула Салия.

Вот она, еще одна тайна. Чеда почувствовала, как дрожат губы.

– Но почему? Я же не Стальная дева.

– Перед нами расстилается множество путей.

Чеде показалось вдруг, что Салия говорит не о ней, а о ком-то или о чем-то ином.

– Так помоги мне выбрать мой!

– Я не могу.

– Почему?

– Существуют опасности, о которых ты даже не ведаешь, Чедамин. Я не могу направить тебя, наплевав на главное.

– Так ты другом была моей матери или врагом?!

– Ты сама знаешь.

– Тогда помоги и мне. Я видела, как беру в руки черную саблю. Как такое может быть?!

– Готова ли ты узнать… Твоя мать собиралась рассказать тебе, когда придет время.

Сердце Чеды забилось быстрее.

– Но мама умерла. Только ты теперь сможешь мне рассказать.

Салия поджала губы и, будто решившись на что-то, коротко кивнула.

– Слова ничего не значат. – Она поманила Чеду к акации. – Ты должна увидеть сама.

– Что мне делать?

– Заставь колокольчики звенеть.

– Как?

– Придумай.

Сердце застучало где-то в горле. Чеда подняла голову, рассматривая переплетения ветвей, блестящие стеклышки. Они звенели, будто перешептываясь между собой и не обращая на нее никакого внимания. Как заставить их заговорить с ней?

Она осмотрела сад свежим взглядом. Можно выворотить один из булыжников и запустить в ствол, но это было бы грубо, будто силой притягивать будущее к настоящему. Можно влезть на дерево и потрясти ветки, как она сделала в детстве, но это был бы поступок маленькой девочки.

Помолиться Таашу, чтобы послал ветер? Но боги пустыни не станут ее слушать, особенно Тааш. Да Чеда и не хотела, чтобы они слышали, не желала связывать с ними свое будущее.

Наконец ее взгляд упал на посох Салии. Она вспомнила, как изменился звон колокольчиков, стоило Салии коснуться дерева: вместо тихого перелива – радостный гомон, будто Шарахай, проснувшийся после ночи Бет За'ир. Чеда подошла к Салии и взяла посох. Салия не возражала, лишь отошла в сторону.

Значит, нужно понять, куда бить. И с какой силой. Нарост, выступавший из ствола на уровне груди, сразу приглянулся Чеде. Она перехватила посох как копье и ударила, будто целясь в сердце акации. Ударила несильно, но так, чтобы дерево почувствовало ее присутствие.

Салия в ответ закрыла глаза, прислушиваясь.

Сперва перезвон не изменился, но вот какой-то странный звук пролетел по нижним ветвям и выше, до самой кроны, будто первый порыв песчаной бури. Звук прошел сквозь тело, пробежал по позвоночнику, завибрировал на кончиках пальцев, проник в грудь, до самой глубины души. Чеда будто стояла в середине огромной паутины, и каждое движение могло изменить все, оборвать хрупкие нити.

Колокольчики заблестели, переливаясь на солнце, заворожили Чеду. Она увидела себя и маму, держащихся за руки, Эмре, кладущего что-то в рот изможденного человека в богатых одеждах. Сотни кораблей, идущих по залитым луной пескам.

Снова увидела маму, совсем молоденькую. Мама ссорилась с каким-то мужчиной старше нее, в расшитом золотом таубе. В носу мужчины поблескивали кольца, татуировки темнели вокруг глаз, шрам пролегал по шее, теряясь под воротом тауба. Они говорили зло и резко, но вот мужчина крепко обнял Айю, и та ступила на борт маленького корабля. Корабль унесся в пески, а мужчина стоял и стоял, провожая его взглядом.

Чеда увидела, как кораблик приближается к Шарахаю, как мама ходит по улицам, выискивая взглядом Дев и Серебряных копий, запоминая, как Таурият нависает над улицами, будто наблюдая за ней в ответ. Вот Айя в роскошных одеждах, соблазнительных, но не открывающих слишком много. Вот ее тайком провозят в какой-то дворец в арбе, вот она идет по широким коридорам, мимо знамен Королей – щита, окруженного двенадцатью шамширами. Она знает, куда идет и к кому. У высоких дверей стражники отводят копья, пропуская ее, кланяются, и двери закрываются за ней с оглушительным грохотом.

Вспышка – и Айя в аптеке Дардзады, ее огромный живот ничем не скрыть. Дардзада смотрит на нее, пораженный.

– Передай моему отцу, – велит Айя, – что скоро родится дитя Короля.

Ее лицо спокойно и холодно, она не рада, просто передает сообщение.

Последнее видение: Айя сидит на корточках над циновкой, мокрая от пота, и, крича, сжимает руки женщины, стоящей перед ней. Женщина помогает ей удержать равновесие, просит тужиться сильнее. Повитуха пеленает младенца и отдает маме, лежащей на тюфяке, но та отворачивается.

– Возьми ее, – говорит женщина, но Айя смотрит в стену, тяжело дыша, слезы катятся по ее щекам. Слезы сожаления, а не радости.

– Нет! – крикнула Чеда. – Нет! Это неправда!

Она схватила посох и ударила дерево снова, изо всех сил, снова и снова, пока оно не задрожало, не зазвенело, как битое стекло. Чеда подняла голову и увидела падающий колокольчик, но не подхватила его, позволив удариться о камень, брызнуть осколками.

Звук бьющегося стекла привел ее в себя. Салия вздрогнула, прижала ладонь к щеке, попятилась, но запнулась о корень и упала. Чеда подбежала к ней, помогая сесть.

Салия осторожно коснулась пореза на щеке, растерла кровь между пальцами, словно не понимая, что произошло, и взглянула Чеде в глаза.

Чеду передернуло. Она знала, что Салия слепа, но ей казалось, что та заглядывает к ней под кожу, куда-то в недра души. Колокольчики вновь зазвенели в незнакомом ритме, но Чеде было все равно. Она помогла Салии встать, и перезвон успокоился.

– Теперь ты понимаешь? – спросила Салия.

Слова Айи всплыли в голове: «Твой отец? Да он убил бы тебя, если б узнал, что ты существуешь!»

– Теперь да. – Чеда невидяще уставилась на зеленые травы сада. – Который их них? Который из них – мой отец?

– Я знаю лишь то, что говорят колокольчики.

– Да, – ответила Чеда, отворачиваясь. – Конечно. А Сеид-Алаз? Расскажи мне о нем.

– Дерево рассказало все, что тебе сейчас нужно знать.

– Я спрашиваю не у дерева, а у тебя.

Салия взглянула на нее встревоженно.

– Сперва я должна подумать, о чем тебе можно рассказать, а о чем нет. Перед нами расстилается много путей.

– Ну конечно, – безразлично ответила Чеда. – Бесконечные игры.

– Это не игры.

Но Чеда вышла из сада, не дослушав.

– Чедамин! – крикнула ей в спину Салия. – Это не игры! У всего есть причина!

Звон в ушах становился все сильнее. Чеда подняла якорь, повела ялик в сторону Шарахая, невидяще глядя на горизонт, и вдруг вскочила на ноги, задрала голову к небу, издав надсадный, звериный крик.

– За что?! – крикнула она, не боясь потревожить богов. – Как ты могла не сказать мне?!

Она стиснула кулаки, дрожь ярости прошла по всему ее телу.

– Я не дочь Короля! Нет!

Но это правда. Она – одна из них.

Чеда упала на скамью, глядя, как проносятся мимо золотые дюны. Почему мама решила зачать ребенка с одним из Королей? Таких случайностей не бывает, мама не допустила бы этого. Она его любила? Нет… То, как она говорила со своим отцом, то, каким голосом рассказала об этом Дардзаде, – все свидетельствовало об обратном.

«Передай моему отцу, что скоро родится дитя Короля».

Значит, Чеда всего лишь пешка в игре матери? Да. Лишь это имело смысл. Айя соблазнила Короля ради какой-то цели. Но какой?

Отец Айи может знать. Дедушка. Размытое детское воспоминание. Человек с таким же шрамом приходил к ним, когда они жили в хижине на Отмелях. Айя не говорила Чеде, что это ее дед, не называла, кажется, имени. Чеда весь вечер упрашивала его показать шрам, а мама запрещала, но когда она вышла за араком, человек распустил завязки рубахи и показал, что шрам доходит до середины груди. Чеда удивилась, как он выжил после такого удара, но мама вернулась прежде, чем она успела спросить, и отправила ее спать.

Чеда была уверена, что он знал о планах Айи. Но как теперь найти его? Проще крылья отрастить.

Она не знала, куда держит путь, в Шарахай или в сердце пустыни. Прошлое вновь возникало в памяти: жизнь с мамой, те ужасные дни после ее смерти… но все теперь выглядело иначе, навсегда запятнанное. Чеда почувствовала себя перекати-полем, бесцельно несущимся по пустыне.

Почему бы и нет?

На закате она отпустила румпель и легла на дно ялика, глядя в небо, чувствуя, как лодка подпрыгивает на мягких дюнах Шангази. Слушала шорох лыж по песку, наблюдала, как облака плывут высоко над головой.

«Кто я?» – спросила она у темнеющего неба.