Текст книги "Пламенный вихрь"

Глава 10

На следующее утро Сторм в отчаянии уставилась на свое отражение в зеркале; у нее покраснели глаза. Это никуда не годилось. Любой догадается, что она плакала. И Бретт догадается.

В прошлую ночь он отсутствовал всего несколько часов. Несколько часов, но очень долгих. Сторм говорила себе, что ей это безразлично, что она плачет вовсе не из-за этого ублюдка. Ей хотелось домой, она ощущала себя брошенной и одинокой. Но даже для нее самой эти оправдания звучали неубедительно.

У нее было тяжело на сердце, и она не могла понять почему. Ей все время виделся Бретт с какой-то безликой женщиной, какой-то неряшливой, растрепанной потаскушкой. Она с горечью подумала: «Ладно, лишь бы держался подальше от моей постели. Что за похотливая свинья! Да еще с предрассудками». Она гордилась своим апачским происхождением. Не ее вина, что он не знал об этом. При мысли, что он обвинил ее в лицемерии, в том, что она притворяется тем, чем не является, на глаза снова набежали слезы. Сторм яростно заморгала. Сам-то он ничто, всего-навсего щеголь с голубой кровью!

Она дождалась, пока он уедет в свою контору, потом спустилась вниз, приказала оседлать и привести лошадь. Есть она не могла – верный признак того, что она не себе. Вместо этого она целый час гоняла на Демоне в сопровождении конюха, вечно ухмыляющегося ирландца, который наблюдал за тем, как она ездит, со смесью ужаса и почтения. Сторм ничего не имела против. Она знала, что ездить одной Бретт не позволил бы, а Сайен ее возраста, хотя и добрых шести футов ростом, и вдобавок вооружен. Она была довольна тем, что он не такой старый, мрачный и суетливый, как Барт. К тому же Сайен знаток лошадей, и, когда она о чем-нибудь спрашивала, он охотно рассказывал ей. И ей нравился его ирландский акцент.

Было уже довольно поздно, когда Сторм и Сайен подъехали к дому Фарлейнов. Сайен хотел было помочь ей спешиться, по Сторм самоуверенно ухмыльнулась и соскочила по-апачски – одним плавным движением. Он только рот разинул. Она знала, что хвастает, но была ужасно довольна. У нее возникло ощущение, что с Сайеном ей будет легко и свободно: он очень походил на ее братьев.

У Марси не было других гостей, и она с радостными восклицаниями влетела в гостиную через несколько мгновений после прибытия Сторм. Как только она увидела бледное лицо и красные глаза Сторм, ее радость увяла. Она обняла Сторм:

– Дорогая, идите сюда, присядьте. Лила, пожалуйста, принеси что-нибудь освежающее.

Сторм прикусила губу. Ей казалось, что она уже вес выплакала, но слезы снова готовы были хлынуть из-за одного только присутствия этой милой женщины. Так не годится. Она не должна пускать слезу на людях. Вместо этого она устало улыбнулась.

– Хотите все мне рассказать? – мягко спросила Марси, держа руку Сторм.

– Я его ненавижу.

Марси выглядела совершенно расстроенной.

– Знай я, что Пол заставил его жениться на мне, никогда не вышла бы за него замуж. Никогда.

– На самом деле никому еще не удавалось заставить Бретта делать что-то против его воли.

– На этот раз удалось.

– Что сделано, то сделано, – тихо сказала Марси.

– Нет. Это не так. Мы с Бреттом не осуществили свой брак, и мы его аннулируем.

Марси была потрясена тем, как горько прозвучали эти слова. Словно девушку обидели, оттолкнули. Словно она хотела, чтобы Бретт стал ее настоящим мужем.

Марси погладила ее по волосам:

– Ах вы бедняжка. Бретт, наверное, впал в ярость. Правильно?

Она сглотнула:

– Как вы догадались?

– Он из тех мужчин, кто всегда добивается того, чего хочет, а уж вы не сомневайтесь, он хочет вас.

Слова эти прозвучали волнующе, но затем Сторм последовательно, с полной отчетливостью вспомнила все стороны их взаимоотношений и поняла, что они неверны.

– Нет, Марси, вы ошибаетесь.

Лила вернулась с горячими булочками и рогаликами, кофе и сливками. Сторм смотрела, как элегантно Марси наливает кофе. Сторм не могла представить себе, что когда-нибудь сможет стать такой изящной. Ее движения неуклюжи и скованны, у Марси же не пролилось и капли. Сторм с благодарностью пила горячий, сладкий кофе.

– Почему вы так расстроены, милая? Сторм поставила чашку:

– Я хочу домой. Я терпеть не могу Бретта. Вдобавок ко всему он еще битком набит предрассудками. – К ее глазам снова подступили слезы.

Марси удивилась:

– Что еще такое?

– Я сказала ему, что папа наполовину апач и что, вероятно, убьет его за то, что он прикоснулся ко мне. Бретт назвал меня лицемеркой! – Она сглотнула. – Что я притворяюсь тем, кем не являюсь.

Марси уставилась на нее, потом попыталась переубедить:

– Сторм, я никогда не слышала, что Бретт нетерпим к кому-нибудь. Это совсем не похоже на него.

– Это его буквальные слова. Он злится, что я не совсем белая; он считает, что я намеренно пыталась скрыть от него свое индейское происхождение. И он порвал письмо, которое я написала домой. Его переполняла ненависть.

Марси задумалась:

– Может быть, он имел в виду что-то другое? Наверное, он очень рассердился.

– Он всегда сердится, – сказала Сторм, смахивая слезы.

Сердце Марси разрывалось от жалости к ней. Чем дальше, тем хуже. Совершенно ясно, что эта прелестная девушка любит Бретта. Марси хотелось хорошенько отхлестать его, и она скорее всего сделает это – не плеткой, так языком.

– Почему бы вам не поплакать, Сторм, сразу станет легче.

– Нет, – вырывая руку, сказала Сторм. – У Бретта есть любовница?

Марси замерла.

– Есть, верно? – рассерженно сказала Сторм с оттенком горечи. – Он обе ночи провел вне дома. Марси изумилась.

– Он ушел к любовнице в первую брачную ночь? Сторм вздернула подбородок:

– Я отказалась пустить его в свою постель, Марси. Лучше она, чем я. Мне наплевать, что он встречается с ней. Я просто не могу перенести, когда меня унижают на глазах этого чертова города.

Марси не могла сдержать гнев. Он не имел никакого права в ярости убежать, как мальчишка, только потому, что Сторм ему отказала. Теперь, вероятно, полгорода обсуждает, где провел Бретт свою первую брачную ночь. Неужели ему было до того уж невтерпеж?

– Какая она? – спросила Сторм. Марси удивилась:

– Милая, если вы хотите знать, есть ли у Бретта любовница, вам следует спросить его самого. – Она осторожно выбирала слова, зная, что ей не следовало вмешиваться в отношения между мужем и женой, даже если этой парой были Бретт и Сторм, даже если они на грани аннулирования брака.

– Но вы сказали… – Сторм замолчала. Марси косвенно ответила на ее вопрос, но это ее не удовлетворило. Конечно, у него есть любовница, она была в этом уверена. На самом деле она хотела знать, действительно ли он провел эти последние ночи у нее. Как же ей это выяснить, не спрашивая его самого?

– Вообще-то, у большинства мужчин есть любовницы, – пыталась увильнуть Марси.

– И у Гранта? – Уже произнося эти слова, Сторм поняла, что задавать такой вопрос неприлично. Она вспыхнула: – Простите!

Марси улыбнулась:

– Ничего страшного. Нет, у него нет. В тот день, когда Грант заведет любовницу, он потеряет меня навсегда, и ему это известно.

– Он никогда этого не сделает, – с завистью произнесла Сторм. – Он вас любит, это читается в каждом его взгляде.

И тут Марси поняла, что надо сделать. Она пошлет Гранта, чтобы он серьезно поговорил с Бреттом. Но не сразу, пусть сначала прощупает почву, а если Бретт станет упираться, она добьется, чтобы Грант прямо сказал ему о сплетнях. Она надеялась, что Бретту станет стыдно за испытанное женой унижение, даже если они и собираются аннулировать брак.

– Останьтесь к ленчу, Сторм. А потом мы можем проехаться по магазинам.

Сторм почти согласилась, но при мысли о том, как люди будут глазеть на нее – те самые люди, которые знают, что свою первую брачную ночь (допуская, что это так и было) Бретт провел у любовницы, – она вежливо отказалась. Остаток дня она будет ездить верхом с Сайеном.

Вообще-то ей хотелось бы направиться на юг до Сан-Диего, а оттуда повернуть на восток, в сторону Техаса. Эта мысль завладела ею целиком.

– Какой сюрприз, – воскликнул Бретт.

Грант улыбнулся:

– Что тут особенного, если мы завтракаем вместе?

Бретт бесцельно перекладывал столовое серебро, раздумывая о своей невозможной жене, которая на самом деле вовсе и не жена, и о письме, которое ему еще предстояло написать. У нею сегодня совсем не было времени; может быть, он напишет его вечером. Несколько лишних дней не имеют значения.

– Бретт?

Он грустно улыбнулся:

– Прости. Сумасшедший день. Ты знаешь, как бывает по понедельникам.

Грант незаметно изучал его лицо.

– Я-то думал, с такой сладкой женушкой, как Сторм, у вас хотя бы несколько дней будет медовый месяц.

Облик Бретта мгновенно изменился: лицо потемнело, мышцы напряглись. Даже руки сжали серебро, словно стальные капканы.

– Сладкой? Ну, это дело вкуса, но и только. Сторм уж точно вовсе не сладкая.

– В раю свои проблемы?

Бретт выпрямился на стуле, свирепо глядя на него.

– Я только хотел помочь.

– Давай заказывать. Жареная утка – просто прелесть.

– Для ленча?

– Я умираю от голода.

Они сделали заказ, и наступило напряженное молчание, по которому Грант понял, что Бретт раздражен и занят своими мыслями. Грант все еще не мог поверить тому, что рассказала Марси. Ор решил сразу взять быка за рога:

– Это правда?

Бретт лениво взглянул на него:

– Что правда?

– Слухи, которые до меня дошли?

– Какие слухи?

– Что ты провел ночь субботы, свою первую брачную ночь, у Одри.

Не веря своим ушам, Бретт уставился на него леденящим взглядом:

– Черт побери! В этом городе человеку нельзя справить нужду без того, чтобы все об этом узнали!

– Значит, это правда.

– Это касается только меня, – предупреждающе произнес Бретт.

– Я твой друг, и когда вижу, что ты ведешь себя как последняя деревенщина, унижая свою жену на глазах у всего города, я должен сказать, что я об этом думаю.

Бретт стиснул зубы, стараясь взять себя в руки. Его настроение в эти дни походило на пороховую бочку, и он мог взорваться от малейшего пустяка.

– Через несколько месяцев всем все станет ясно. Мы собираемся оформить аннулирование брака, – наконец сказал он, тем не менее ощутив укол вины. Он постарался не заметить его, вспомнив про револьвер, напомнив себе, что это она ему отказала, что именно она хочет расторгнуть брак, это она терпеть его не может – его, лучшую, черт побери, партию в Сан-Франциско!

– Ты уверен, что хочешь этого? – негромко спросил Грант.

Бретт посмотрел на него в упор.

– Я бы не стал на ней жениться только из-за того, что хочу с ней спать, – отрезал он. – И да, я хочу именно этого. Разговор окончен. Давай поедим.

Грант знал, что подвергает испытанию их дружбу но это было необходимо. Он видел, как Сторм действует на Бретта, – заметил это в первый же вечер, когда она приехала вместе с отцом, грязная и усталая с дороги. Ему самому было забавно видеть эту роскошную девочку-женщину в оленьей коже, но Бретт был просто заворожен. Грант нисколько не удивился, что Бретт совсем забыл о порядочности и скомпрометировал Сторм у Синклеров; он вспомнил, что и сам был не таким уж ангелом, когда гонялся за Марси. Мужчина способен пренебречь светскими правилами, совершенно забыться и повести себя так, как вел себя Бретт С момента объявления помолвки, только если он совсем потерял голову. Просто Бретт еще этого не понял. Грант хорошо знал своего друга: Бретт вовсе не жестокий человек, хотя, возможно, чересчур жесткий, но, видит Бог, при его несчастном детстве это вполне объяснимо. Грант был уверен, что Бретт испытывает чувство вины из-за сплетен, и хотел, чтобы он почувствовал себя еще хуже.

– Сторм приезжала к Марси сегодня утром. Бретт вздернул голову. Его глаза опасно заблестели.

– Так вот в чем дело. Заговор.

– Сторм ничего не знает о нашей встрече, хотя она действительно рассказала Марси, что вы собираетесь аннулировать брак.

Бретт отшвырнул вилку:

– Она еще перебирает наше грязное белье на людях!

– Бретт, успокойся, – сказал Грант, касаясь его руки. – Я прежде не видел тебя в таком состоянии.

– Что еще она говорила? – спросил Бретт, изо всех сил пытаясь взять себя в руки.

– Не слишком много. Главным образом она старалась удержаться от слез.

Бретт сидел совершенно неподвижно.

– Ты видел ее сегодня?

– Нет.

– У нее глаза совсем красные и опухли.

Бретт не шевельнулся, только перевел взгляд на скатерть. Она проплакала всю ночь? Он ничего не слышал. Почему она плакала? Потому, что он узнал правду, потому, что она отнюдь не девственница? Почему она плакала?

– Тебе следует хорошенько подумать, какими действиями ты довел ее до слез. Ради Бога, Бретт, ей же всего семнадцать лет. С Леанной Сен-Клер ты обращаешься словно в лайковых перчатках, а ведь Леанна – сущая стерва.

– Хватит, – сказал Бретт, поднимая вилку и вонзая ее в салат. – Возможно, она плакала потому, что скучала по дому, или потому, что ненавидит меня.

– Такая черствость – это совсем на тебя не похоже. Бретт взглянул на него:

– Так ведь не каждый день человека заставляют жениться угрозами. Разве удивительно, что я злюсь?

– Для начала – кто, черт побери, в этом виноват? – настаивал Грант.

– Она! – почти выкрикнул Бретт, грохнув кулаком по столу так, что фужеры подпрыгнули. – Эта ведьма поймала меня в ловушку – можешь мне поверить, Грант, она вовсе не невинна, она все время знала, что делает! Она заловила меня, черт побери, а теперь поняла, что откусила больше, чем может проглотить, и передумала! – Он подчеркнул это высказывание еще одним ударом кулака по столу, отчего все разговоры вокруг них стихли. Бретт швырнул салфетку на стол, встал и понизил голос до гневного шепота: – Ну так позволь сказать тебе кое-что, друг мой. Может быть, я тоже передумал! – Он зашагал прочь.

Грант изумленно смотрел ему вслед, потом улыбнулся, взял вилку и продолжал есть. Марси будет им довольна.

Бретт направился прямо домой. Его разозлило, что Сторм побежала плакаться к Марси и выболтала то, что касалось только их двоих. Если ей еще осталось что сказать, пусть скажет ему. Он оставил Кинга у коновязи и большими прыжками взлетел по лестнице, выкрикивая ее имя:

– Сторм!

Ответа не последовало, так что он через две ступеньки помчался на второй этаж и порвался в ее комнату. Ее там не было. Спускаясь вниз, он чуть не сбил с ног Питера. Слуга хотел что-то сказать, но Бретт оборвал его:

– Где моя жена?

– Она уехала утром верхом, – сказал Питер.

– Да, да, я знаю. Она ездила к миссис Фарлейн. – Он яростно взглянул на Питера: – Хочешь сказать, что она еще не возвращалась?

– Нет, сэр.

Бретт принялся мерить шагами вестибюль. Он вытащил карманные часы: было почти три часа дня.

– Питер, когда она уехала?

– Около десяти, сэр.

Бретт ощутил, как внутри у него все сжалось от страха. Пять часов. Она уехала пять часов назад. Он резко повернулся к дворецкому:

– Она уехала с Сайеном, верно?

– О да. Сайен знает, что миссис д'Арченд никогда не должна ездить одна.

Бретту стало немного легче: Сайен неплохо стрелял, еще лучше владел ножом, но самым смертоносным его оружием были мясистые, как окорока, кулаки. Именно поэтому Бретт поручил молодому, но способному конюху сопровождать Сторм, если ей вздумается выйти из дома. То, что случилось на берегу пару недель назад, не должно повториться. Да где же они, черт возьми?

– Она сказала, куда поедет после Фарлейнов?

– Нет, сэр.

Должно быть, она осталась у Марси, подумал он с новым облегчением. Это было единственно возможным объяснением.

– Пошли Уильяма к Фарлейнам, чтобы он привез Сторм домой. Пусть скажет, что я ее жду.

Приказав это, Бретт перебрался в кабинет, где уставился на цветущие азалии, рододендроны и тюльпаны в саду. Даже кизил уже расцвел, но вряд ли он это заметил.

Кучер Уильям вернулся минут через двадцать, без Сторм. Она уехала от Фарлейнов еще до полудня, Бретт был потрясен. Уильям стоял, дожидаясь позволения уйти. Наконец Бретт сумел заговорить:

– Она сказала, куда направляется?

– Нет, сэр, – ответил Уильям.

Бретт встал и махнул, чтобы он уходил. Ледяные щупальца страха сжали его внутренности, заглушая новый приступ гнева. Теперь прошло уже почти шесть часов с тех пор, как она уехала. Никто не катается верхом по шесть часов. Где она, черт побери?

Что-то случилось.

Проклятие, думал он, проносясь через дом и вылетая на улицу. Сайену всего-навсего двадцать, даже если в нем и шесть футов и двести фунтов. Проклятие, в этих местах полно всяких психованных, изголодавшихся по женщине подонков.

– Уильям, оседлай Кинга, – крикнул Бретт, потом в нетерпении принялся за это сам. Он с места рванул в галоп.

Сторм нравилось ездить вдоль берега. Подумав об этом и сворачивая туда, где они однажды катались вместе, он вспомнил ее письмо. «Я ненавижу Сан-Франциско. С самого первого дня здесь все у меня выходило неладно… Меня запихивают в корсет… туфли жмут… Я солгала… Мы вовсе не влюблены…» Паника гнала его столь же свирепо, как он гнал Кинга, паника, и чувство вины, и раскаяние. Несмотря ни па что, она его жена, и ей только семнадцать, и он отвечает за пес.

Через полчаса, когда и он и Кинг были одинаково взмылены, Бретт увидел, как они медленно едут вдоль берега, в сторону тропинки через дюны, с которых он вглядывался в линию берега. Еще не различая Сторм, он увидел большого черного жеребца, в котором невозможно было ошибиться, и на нем сидел всадник. Две лошади, два всадника… Его захлестнула волна облегчения.

Он не поехал им навстречу, потому что и так уже загнал Кинга. Но он подъехал к тропинке, чтобы их встретить, и когда они приблизились, увидел, что со Сторм действительно все в порядке. Она сидела свободно, словно родилась на спине этого большого черного жеребца. Рядом с ней ехал Сайен, явно слишком большой для своего гнедого мерина.

Чувство облегчения сразу исчезло. Лицо Сторм раскраснелось и пылало. Ее волосы рассыпались, длинные золотистые пряди спадали на грудь. Жакет для верховой езды был полностью расстегнут, и рубашка распахнулась на добрых три дюйма ниже ключиц. Они с Сайеном не заметили его и болтали друг с другом оживленно, весело, смеясь, сияя… Он не верил своим глазам. Его захлестнула горячая, свирепая, невыразимая ярость.

Никто не катается верхом целый день.

Он убьет Сайена. А потом убьет Сторм.

Они его заметили. Сторм мгновенно перестала улыбаться, и на ее лице мелькнуло выражение, похожее на чувство вины. Бретт двинул Кинга вперед, между ними:

– Где, черт возьми, вы пробыли весь день? Сторм оскорбленно взглянула на него, потом ее лицо приняло бунтарское выражение.

– А вы сами как думаете, Бретт? Где, по-вашему, я могла быть весь день? – Последние слова она произнесла гневно, сквозь зубы.

Под расстегнутым жакетом сквозь тонкую рубашку просвечивала зрелая грудь. Бретт заметил на ее груди и лице легкий налет пота. Он взглянул на ее рот: синяков не было, а лицо могло пылать от многочасового катания по берегу… но ведь никто не катается верхом целый день.

– Поезжай вперед без нас, Сайен, – сдержанно и угрожающе произнес он. Он не смотрел на парня, а сидел совершенно прямо, не сводя глаз с жены, дожидаясь, пока Сайен отъедет. Сторм вздернула подбородок, готовясь отразить нападение.

Он задал вопрос по-другому:

– Что вы делали весь день?

– Заехала к Марси, а потом каталась.

Он снова уставился на ее рот, пытаясь отыскать припухлость, потом на ее роскошную грудь:

– Весь день? Она нахмурилась:

– Вы что, глухой?

Ему захотелось ударить ее.

– Ваш жакет расстегнут. И рубашка тоже. Почему? Она уставилась на него, наморщив лоб:

– Что?

– Почему?

– Бретт, мне жарко.

– У вас распущены волосы.

Начиная понимать, она не сводила с него глаз.

– Вы с Сайеном неплохо поладили, – сказал он. – Я и понятия не имел.

Она оскорбленно вспыхнула. Яркий алый румянец – цвет вины, подумал он – залил ее лицо.

– Он вас трогал? – злобно прорычал Бретт.

– Вы отвратительный развратник! – закричала она, понукая своего коня вперед.

Решив, что она хочет объехать его, чтобы удрать, Бретт двинулся, чтобы загородить тропинку. Но она направила жеребца прямо на него, тела коней столкнулись, и он, не ожидая такой реакции, не успел опомниться, как она с полуженским, полуиндейским воплем прыгнула со своего коня на него.

Она прыгнула злобно, по-дикарски, с исказившимся от ярости лицом, и они оба грохнулись с лошади в песок – Бретт на спину, а Сторм на него. Видя, что она готова его ударить, он обхватил ее запястья, отводя маленькие сжатые кулачки от своего лица. Одновременно он резко согнул ноги, защищая пах от удара коленом, и одним ловким, отработанным движением перевернул се и прижал своим телом к земле, так что она не могла шевельнуться. Она задыхалась, злобно глядя на пего, подобно дикой шипящей, кошке, полными ярости сапфировыми глазами. Он остро чувствовал мягкость ее тела под собой, ее полную грудь, прижатую его телом, нежное, порывистое дыхание, смешивающееся с его дыханием.

– Никто не катается верхом целый день! – сказал он.

– Целый день? – взвизгнула она. – Целый день? Вовсе не целый день – а я вот катаюсь! Ублюдок! Свинья!

– Никто не катается целый день, – повторил он, обезумев от ревности. Именно ревности. Она не хочет пускать ею в свою постель, но готова позволить какому-то конюху овладеть собой?

– Меня от вас тошнит, – сказала она, закрывая глаза.

Он понял, что есть только один способ узнать правду. Все еще держа ее запястья, он перехватил их в одну руку, коленом раздвинул ей бедра и вздернул юбки наверх. Глаза ее округлились.

– Что вы делаете? – воскликнула она.

Он засунул руку в ее просторные панталоны, холодно глядя ей в глаза. По внутренней стороне бедер от колена до паха штанишки были влажными.

– Бретт, прошу вас, не надо, – выдохнула она.

Он увидел явный страх в ее глазах и на мгновение возненавидел себя. Но он не позволит ни одной женщине наставить себе рога. С рукой в таком интимном месте, он почувствовал, как возбуждается, как учащается его пульс. Он скользнул ладонью в потайные уголки ее тела, и его охватила неодолимая дрожь, когда пальцы легкими ласкающими движениями коснулись волос на бугорке. Она ахнула, широко распахнув глаза, и начала вырываться.

– Нет!

– Лежите спокойно, – пробормотал он, уже пульсируя и потому крепче сжимая ее. Она замерла. Бретт скользнул ладонью ниже, не в силах удержаться от того, чтобы не приласкать ее самые интимные места, и ощутил, как она содрогнулась. Он ввел в нее палец и потрясение замер. Он совершил ошибку, ужасную ошибку. Здесь никогда не было мужского семени. Она невинна. Боже, что он наделал? Он убрал руку, чувствуя себя последним мерзавцем, одним ловким движением поправил ее одежду и встал, поднимая ее.

– Простите меня, – хрипло проговорил он. Ее глаза стали яркими и блестящими, и из них выкатилась слеза, потом еще и еще.

– Проклятие, – покаянно пробормотал он. – Мне очень жаль, но что, черт побери, я мог подумать? Она отерла влажное лицо:

– Вы не имели права, никакого права… делать это! Я никогда не лгу, Бретт!

Он только смотрел на нее. Он чувствовал себя ужасно, потому что мерзко думал о ней, а его тело в это время бушевало и требовало, стесняя движения, – он хотел свою жену.

– Ваше первое письмо было ложью, – сказал он, думая, что она все же не столь невинна, какой притворялась, и снова рассердился. Он обрадовался этому чувству.

– Я ненавижу вас, – сказала она, повернулась и вскочила на Демона. Рост жеребца был не меньше шестнадцати ладоней, но Сторм ухватилась за гриву, взлетела на него, словно он был пони, а она – мальчишка, и рысью поскакала прочь.

С минуту Бретт просто стоял глядя на нее, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами: желанием, раскаянием и, что самое странное, покорностью. Потом желание одержало верх. Он вспомнил, как она лежала под ним, мягкая и теплая, как пышна и великолепна ее грудь… и где была его рука. Он представил себе, что мог бы ощутить, глубоко, как можно глубже, погружаясь в нее.

Он сел на лошадь и быстро поехал следом за ней, не догоняя, понимая по ее напряженной спине, что она не станет говорить с ним, даже если он этого захочет, – да ему и не хотелось. Он слишком запутался в сумятице чувств – и горячем желании. Он разглядывал спину Сторм, великолепный водопад золотисто-каштановых волос. Мысль об овладении ею естественным образом привела к мысли об аннулировании брака, а это заставило его вспомнить о том, что сказал Гранту. Он действительно передумал насчет аннулирования? Разве нельзя жениться из похоти? Он уж точно никогда не собирается влюбляться.

До чего великолепная маленькая дикарка!

Проклятие, да он с ума сошел. Он вовсе не собирался жениться. Лучше всего аннулировать брак и сделать Сторм своей любовницей. Вот это – хорошая, разумная мысль.

Он следовал за Сторм в мрачном молчании. На этот раз он вел себя не как джентльмен. Даже не пытаясь спешиться, он следил, как Сторм соскользнула с Демона. Он не сводил с нее глаз, пока она не исчезла в доме. Потом развернул серого и направился обратно в город.

Он заперся в своем офисе в «Золотой Леди» с бутылкой своего лучшего бренди, и когда стал пить, не сводя глаз с двери, то обнаружил, что видит перед собой только ее. Он вспомнил о том, как горячит она его кровь, и чуть было не передумал. Чуть было не вернулся к Сторм. К своей жене.

Потом с отвращением допил рюмку.

В дверь постучали. Бретт раздраженно встал и открыл ее. Это была Сюзи.

– Бретт, Фред Ханке видел, что вы приехали, и интересуется, не могли бы вы с ним поговорить за рюмкой, – сказала она.

– Я не хочу, чтобы меня беспокоили, – рявкнул он, и она поспешно ретировалась. Он захлопнул дверь и прислонился к ней в мрачном раздумье. Его чертовы мысли не желали его слушаться. Он налил еще бренди, и тут Линда постучала и вошла без приглашения. Он стиснул челюсти.

– Бретт, Мэри-Энн сказала, что уходит, и на сегодняшний вечер нам не хватает одной девушки. Я отказываюсь снова работать в зале. Не мог бы ты поговорить с ней?

– За девушек отвечаешь ты, – кратко ответил Бретт. – Сама придумай, что делать.

– По-моему, пусть уходит. Она чванливая и вспыльчивая… Бретт?

Он нахлобучил шляпу, натянул пиджак и, не произнеся ни слова, прошел мимо нее, с грохотом вышел через заднюю дверь и уселся на Кинга. С выпивки было мало толку – она нисколько не умерила ни его страсти, ни вожделения к женщине, которая была его женой. Сейчас ему только не хватало заниматься проблемами «Золотой Леди».

Он оказался на пристани и стал наблюдать за разгрузкой торгового судна, только что прибывшего с Востока. Толстая шлюха с ярко-оранжевыми волосами обхватила его сапог и предложила свои услуги. Бретт чуть заметно улыбнулся. В конце квартала переругивались два голландских Матроса, их перепалка скоро перешла в драку, закончившуюся свалкой, когда к ним присоединились еще с полдюжины приятелей. Бретт решил, что все это очень забавно.

Он заплатил долговязому парню, чтобы тот присмотрел за Кингом, и направился в полуразвалившуюся лачугу, потрепанная вывеска которой сулила еду и пиво. Как только он ступил внутрь, разговор смолк. Бретт осмотрелся: в комнате было темно, сыро и дымно, основные посетители – матросы. Две грудастые изможденные женщины разносили выпивку, а бармен весил не меньше двухсот пятидесяти фунтов и был на добрых полголовы выше Бретта.

– Что желаете? – безразлично спросил он. Бретт, снимая шляпу, шагнул вперед:

– Бутылку вашего лучшего пойла.

Бармен на мгновение встретился с ним взглядом, потом пожал плечами. Бретт отнес бутылку на незанятый столик, скинул пиджак, отпил несколько глотков и со вздохом откинулся на стуле. Разговоры возобновились. Одна из женщин подошла и нависла над ним, демонстрируя большую обвисшую грудь.

– Составить вам компанию, мистер?

– Нет, спасибо, – небрежно ответил он.

– Что за улыбка, – пробормотала она, выгибая, спину. – Если вдруг передумаете…

Он кивнул и смотрел, как она лениво побрела прочь, в сущности не видя се. Он отпил еще глоток. Сторм. С какой стати ему так сильно желать ее? Что в ней особенного? Он потер лицо. Если бы он остался сегодня вечером дома, после того как она вот так лежала под ним, после того как он касался ее нежной плоти, – проклятие! Он намеревался бороться с ней за каждый дюйм. Нет, бороться с самим собой. Бороться со своей тягой к ней. Почему бы ей не быть робкой и скучной, а не красивой, своенравной и неповторимой?

Конечно, в браке есть свои преимущества. Иметь постоянную спутницу. Партнера в постели. Хозяйку. Мать твоих детей. Ему бы завидовали все холостяки города. Она – самая великолепная женщина в Сан-Франциско. И вообще, что он имел против брака? Почему он никак не может этого вспомнить?

О да. Она не хотела его. Он хотел ее, а она его не хотела.

Совсем как его мать.

И его отец.

Но у нее, в сущности, не было выбора, верно? В конце концов, она его жена, и она не имела законного права отказать ему. Если он хотел ее, какого черта обращать внимание на ее чувства, – правильно?

Неправильно.

Бретт потянулся к бутылке и на мгновение изумился, обхватив ладонью воздух. Он снова попробовал, на этот раз успешно. Он взглянул на мужчину, который спросил, нельзя ли к нему присоединиться.

– Конечно, – сказал он. – Чем больше, тем веселее, верно?

Моряк, с толстым животом, уселся напротив него.

– Меня зовут Бен, – представился он.

– Держи стакан, Бен, – ухмыльнулся Бретт. – Эй, куколка, принеси моему другу стакан.

Некоторое время они пили в непринужденном молчании. Бретт снова думал о Сторм, напоминая себе, что его предыдущие рассуждения, какими бы они ни были, неверны. Ах да. Что-то насчет брака.

– Что ты делаешь здесь, приятель? Ты похож больше на человека из центра города.

– Топлю свои печали, конечно же. В центре все меня знают.

– Женщины, а? – посочувствовал Бен.

– Женщина, – поправил Бретт. – Такой красивой, роскошной, чувственной женщины ты в жизни не видел. Боже!

Бен ухмыльнулся:

– Заставила тебя хорошенько погоняться за собой?

– Погоняться? Черт, да, пожалуй. Особенно учитывая, что она моя жена. – Бретт схватил бутылку и снова наполнил стаканы.

– Новобрачные?

– Еще какие. Проклятие. Заловила меня, вот что она сделала. Умница, верно?

– Старая уловка. Ты не первый на нее попался. Бретт засмеялся:

– Вот именно. Как я сам не сообразил! Надо же, я-то до сих пор не понимал!

– Что?

– Нас застигли, – с пылом сказал Бретт, – в саду. – Он наклонился вперед, немного чересчур. – Мой друг – ее кузен, и он угрожал, чтобы я женился. Да я и так хотел поступить благородно.

Он грустно покачал головой и поднял почти пустую бутылку, удивляясь, куда подевалось содержимое. Он взглянул на Бена:

– Я ни разу и не спал с ней. Вроде женился ради поцелуев. А теперь она хочет аннулировать брак, а я согласился, так что теперь у меня дома в постели самая красивая в мире женщина, а я и пальцем ее не трожь. – Он с грохотом поставил бутылку на стол, повернулся и помахал официантке, чтобы она принесла еще одну.