Текст книги "Обольщение"

– Почему нет?

Джулианна тоже перешла на крик:

– Я не хочу замуж…

Амелия снова прервала ее:

– А что, если ты встретишь кого-то, кто вскружит тебе голову точно так же, как Педжет? Что, если у тебя появится поклонник, которому удастся вызвать твой интерес, как Педжету?

Потеряв дар речи, Джулианна во все глаза смотрела на сестру, чувствуя, как стремительно колотится сердце. Ради Педжета она была готова на все: если бы он предложил ей руку и сердце, еще до своего разоблачения, она ответила бы согласием.

– Я так и думала, – наблюдая за ее реакцией, с удовлетворением заметила Амелия.

Джулианна лихорадочно облизала губы.

– Амелия… Я никогда не смогу почувствовать нечто подобное к другому мужчине. Это тебе нужен ухажер – не мне.

– Ты еще обязательно кого-нибудь встретишь. А я давно смирилась с участью старой девы. Кому-то нужно заботиться о маме и этом доме.

– Ты заботилась об этой семье по меньшей мере лет десять. В ту пору, когда тебе следовало быть беззаботной девчонкой, ты стала настоящей главой нашей семьи.

– Мама заболела, когда мы были детьми. Сама понимаешь, она сделала это не нарочно. И даже если бы мне вздумалось искать жениха, никто не захотел бы ухаживать за мной – на тот случай, если ты этого еще не заметила. Я слишком серьезна и слишком невзрачна.

– Ты не невзрачна, – бросила Джулианна. – Но, соглашусь, ты серьезна, даже чересчур. Не знаю, Амелия… Теперь я чувствую себя ужасно из-за этой поездки в Лондон.

– Я хочу, чтобы ты поехала. – Амелия уселась рядом и крепко обняла ее. – Я даже настаиваю, чтобы ты поехала! И если ты хочешь отправиться в Эдинбург…

– Нет! – оборвала ее Джулианна. – Я не хочу поощрять ухаживания Тома.

Это была часть правды.

Амелия пристально, изучающе посмотрела на нее. И тут Джулианна поняла: Амелия прекрасно знает, почему она так стремится в Лондон, как знает и то, что это не имеет ничего общего со съездом в поддержку всеобщих прав человека.

– Милорд, вдовствующая графиня просила вам передать, что будет готова через несколько минут. Могу ли я принести вам что-либо, пока вы ждете леди Педжет?

Доминик покачал головой, нетерпеливо прохаживаясь по холлу. Сегодня на Педжете красовался черный бархатный сюртук, подготовленный камердинером с его одобрения, дополненный светлыми бриджами, белыми чулками и темными лакированными туфлями с серебристыми пряжками.

– Нет, благодарю.

Жерар удалился. Доминик задумчиво посмотрел ему вслед. Надин приехала в город вчера вечером, и он собирался нанести ей визит.

Надин была жива.

У него была неделя, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Черт возьми, это было настоящее чудо! Доминик еще не до конца оправился от потрясения, в которое ввергла его эта новость. И разумеется, он был вне себя от радости.

Надин не затоптала до смерти разъяренная толпа, как ошибочно заключила в самом начале Катрин. Но бедняжка сильно пострадала в ходе мятежа и была спасена какой-то доброй и отзывчивой парижской семьей. Надин потребовались долгие месяцы, чтобы поправиться. Кажется, не обошлось даже без временной потери памяти. К тому времени, когда Надин обрела способность ясно и полно осознавать ситуацию, в которой оказалась, ее семья уже бежала из Франции. Надин всеми способами пыталась отправить весточку своему отцу, оказавшемуся в Англии. Как только ей это удалось, граф Д’Аршан тут же поставил в известность Уорлока. Тот отправил своих людей во Францию, чтобы забрать Надин. Она прибыла в Лондон весной, но к тому моменту граф уже уехал в свой дом в Корнуолле, так что Себастьян без промедления отвез ее за город.

Пока Доминик поправлялся в поместье Грейстоун, Надин находилась в той же самой части страны. Пока он предавался страсти в объятиях Джулианны, его невеста была жива.

Конечно, Доминика терзало чувство вины. Он не знал, что Надин жива, то и дело напоминал себе Педжет, но даже это не облегчало мук совести.

Но стоило ли теперь сожалеть о прошлом? Роман с Джулианной был закончен, даже при том, что Доминик так не чувствовал. Даже при том, что ему очень хотелось снова поговорить с ней и, возможно, убедить, что он – вовсе не такой вконец испорченный и бессовестный. Что же касается Надин, то с момента их помолвки прошло два года, и теперь Доминик был совсем другим человеком.

Он мрачно смотрел в высокое окно башенной комнаты, не видя ни садов перед домом, ни ожидавшей кареты. Доминик знал Надин с тех пор, как себя помнил. С того времени, как он едва научился ходить, Катрин каждое лето привозила его во Францию. Доминик и Надин практически росли вместе – ее семья частенько наведывалась в гости к Бедфордам в Лондон. Они вместе читали, вместе катались на своих пони, вместе играли в прятки и салки в виноградниках со своими друзьями. Доминик знал, что всегда будет любить ее.

Он подумал о страсти, которой предавался с Джулианной, и тело мгновенно накрыло волной возбуждения. Он все еще хотел ее – в этом не было ни малейших сомнений, – хотел так, что сходил с ума от вожделения. Доминик обнимал и целовал Надин после их помолвки, но не мог вспомнить ни мига, когда был точно так же ослеплен страстью к ней. Возможно, стоит ему снова оказаться лицом к лицу с Надин, и эта отчаянная физическая потребность быть с Джулианной тут же исчезнет. Он надеялся, что так и будет. Но все это действительно не имело никакого значения.

Потому что два года были очень долгим сроком. И при том, что два года не могли изменить его привязанность и преданность, они изменили его обязательства. Доминик посвятил себя цели: остановить революцию во Франции. Посвятил себя сохранению привычного французам образа жизни. Посвятил себя помощи роялистам в Луаре – и во всех остальных уголках страны.

Недавно Доминик сказал Джулианне, что ей не стоит его ждать.

У него не было иного выбора, кроме как сказать Надин то же самое. Она заслужила намного больше, чем он мог предложить ей: она заслужила любящего мужа и обычной, спокойной жизни.

– Доминик?

Он обернулся на звук голоса матери. И заставил себя улыбнуться, когда Катрин скользнула в холл в красном шелковом платье, рубинах и изысканном, усыпанном драгоценностями парике. Улыбаясь, мать направилась к Доминику.

– Ты выглядишь заправским щеголем, но – черный цвет? – Она удивленно вскинула тонко очерченную карандашом бровь. – Ты едешь в гости к своей невесте после двух долгих лет разлуки. Это – праздничный повод для встречи.

– На этом наряде настоял Жан, и, боюсь, я поддался на его уговоры.

Катрин потрепала его по щеке.

– Что ж, Жану не грех и уступить даже Бедфорду, ведь этот француз – воистину бесценный камердинер, – улыбнулась она и добавила: – Всю неделю мы мучительно ждали, пока Д’Аршан привезет Надин в город, чтобы ты смог наконец-то воссоединиться с ней.

Она пронзила сына испытующим взглядом.

Доминик взял мать за руку, и они направились к двери.

– Прошло два года. Согласись, два года – очень долгий срок и без привходящих обстоятельств вроде выживания в условиях войны и революции – для нас двоих. Ты знаешь, что я чувствую к Надин. Но я испытываю некоторый трепет.

Два швейцара в ливреях кинулись открывать массивную парадную дверь перед хозяевами.

– Ты знаешь Надин всю свою жизнь, – сказала графиня. – Она любит тебя, а ты любишь ее. Уверена, в тот самый момент, когда вы увидите друг друга, неловкость и отчужденность улетучатся.

Его мать обожала Надин. Графиня явно не обрадовалась бы, узнай она, что жена уже не вписывается в планы Доминика. Не порадовало ведь ее то, что он в свое время вернулся во Францию. Погрузившись в раздумья, он машинально помог матери сесть в роскошную черную карету, запряженную шестеркой лучших лошадей.

– Думаю, ты права, – уклончиво заметил он, садясь в экипаж рядом с Катрин.

Мать сжала его предплечье.

– Доминик, я должна поведать тебе кое-что, – мрачно сказала она.

Почувствовав, как внутри вздымается страх, Доминик выжидающе посмотрел на нее.

– Надин сильно изменилась.

Доминик нерешительно остановился на пороге гостиной Д’Аршана. И тут же увидел Надин, которая при его появлении медленно поднялась с дивана.

Он почувствовал, как волна теплоты накрыла его. Слава богу, Надин была жива!

Она еле заметно улыбнулась ему.

Доминик просиял ответной улыбкой. В физическом смысле Надин совершенно не изменилась. Она была миниатюрной, с темными волосами, темными глазами и оливковым цветом лица. Надин не надела парик, и ее густые темные волосы свободно спадали на спину. С лицом в форме сердца, пухлым, похожим на бутон розы ртом, темными глазами, обрамленными густыми черными ресницами, восхитительными формами и осиной талией, Надин отличалась невероятной красотой.

Она пристально посмотрела на Доминика, и слабая улыбка исчезла с ее лица. Их взгляды встретились, и на мгновение Доминик увидел в ее глазах тревогу.

– Доминик! – хором завизжали две младшие сестренки Надин.

Надо же, а он не заметил ни Вероник, ни Анжелины, ни даже самого графа Д’Аршана. Теперь-то Доминик увидел остальных членов семьи. Обе девочки понеслись к нему через всю гостиную, и Катрин предусмотрительно посторонилась, точно так же, как и дворецкий. Доминик расплылся в улыбке, когда сестры по-старомодному просто кинулись ему на шею.

– Почему ты так долго не приходил? – кричала одна из девочек по-французски.

– Мы так скучали по тебе, да и Надин тоже! – кричала другая на английском языке.

Вероник было двенадцать, Анжелине – тринадцать, но они были похожи почти как две капли воды, словно близнецы. Внешностью они пошли в покойную жену Д’Аршана, обе белокурые и с глазами янтарного оттенка.

– Я тоже скучал по вас, – сказал Доминик, расцеловывая каждую в обе щеки. – Но сейчас на какой-то миг подумал, что меня растопчут американские дикари!

Он наконец-то снова взглянул на Надин, продолжая улыбаться.

– Вы обе забыли о хороших манерах, – тихо сказала Надин сестрам, не отрывая пристального взгляда от жениха. – Добрый день, Доминик.

Надин всегда была одной из самых учтивых и приятных в общении женщин, которых он знал. Было в ее движениях, жестах, тоне и манере держаться нечто, так и манившее окружающих предложить ей руку, и все же эта хрупкость одновременно служила признаком значительного и явного чувства благородства. Определенно, Надин была бы исключительной графиней.

Но, отметив, что врожденные изящество и такт по-прежнему были при ней, Доминик сразу же понял, что она полна печали. Искорки, раньше сверкавшие в ее глазах, пропали. Он выпустил из объятий Вероник и подошел к Надин, взяв ее за руки:

– Как поживаешь?

Она помедлила, прежде чем ответить.

– У меня все хорошо.

Ее глаза наполнились слезами.

Доминик же не колебался. Он наклонился, расцеловав Надин в обе щеки, а потом раскрыл объятия. Невеста прильнула к Доминику, и он обнял ее, словно желая утешить после всего, через что ей пришлось пройти.

Надин казалась такой близкой, такой знакомой, как в те времена, когда он сжимал ее в объятиях – крепко, но обыденно, совсем как сейчас. Но, обнимая Надин, он думал о Джулианне. Собственная реакция потрясла Доминика, и не только потому, что его мысли блуждали где-то далеко, но и потому, что, когда он обнимал Джулианну, ничего обыденного в этом не было. А потом Доминика охватило беспокойство. Надин была для него скорее сестрой, чем невестой. Он нежно любил Надин и знал, что всегда будет защищать и поддерживать ее, но неожиданно осознал: он никогда не сможет заняться с ней любовью.

Доминик выпустил ее из объятий и заставил себя улыбнуться:

– Я так счастлив, что ты жива! Я провел долгие месяцы, разыскивая тебя во Франции.

Непролитые слезы мерцали в ее глазах. И все же Надин не относилась к женщинам, готовым лить слезы по любому поводу.

– Я знаю. Я слышала. Пожалуйста, Доминик, не вини себя за то, что не смог найти меня. Я скрывалась.

Он коснулся ее щеки. Надин была очень сильной женщиной, но она, должно быть, боялась и была совсем одна.

– Жаль, что я не был с тобой.

– Я знаю, что тебе жаль, но нет никакого смысла сожалеть о том, что не можешь изменить.

– Верно, в этом нет никакого смысла, – согласился Доминик. Потом обернулся к отцу Надин, и они тепло обменялись рукопожатиями. – Выходит, вы обосновались в Корнуолле?

– Да. Нас отвезли в имение, о котором не заботились долгие годы, и я купил его, – ответил Д’Аршан. Это был высокий, темноволосый, привлекательный мужчина, который в весьма молодом возрасте женился на женщине намного старше себя. Этот брак устроили семьи будущих супругов. Теперь же Д’Аршан вот уже многие годы пребывал в статусе вдовца. Он потерял два крупных имения во Франции, одно – в Луаре, другое – на юге, близ Марселя. – Похоже, это достаточно безопасное место, чтобы растить Вероник и Анжелину.

Д’Аршан произнес это твердо и прежде, чем кто-либо из девочек успел запротестовать, метнул в них уничтожающий взгляд.

Доминик снова обернулся к Надин, осознавая, что девочки терпеть не могут деревню.

– Как тебе понравился Корнуолл?

– Он тихий, обособленный… но теперь мы вместе. – Улыбка ненадолго осветила лицо Надин, и Доминик задался вопросом, о чем же действительно думала его невеста. – А ты изменился, Доминик.

Он замялся:

– Я стал старше.

– Мы оба стали старше. Ты сильно изменился, – произнесла Надин, погрузившись в раздумья. – Впрочем, полагаю, мы оба изменились.

– Ты стала еще красивее, чем тогда, когда мы в последний раз были вместе.

Она наконец-то широко улыбнулась, забыв о подступающих слезах и удивленно вскинутых бровях.

– И ты смеешь разыгрывать джентльмена в разговоре со мной?

– Стараюсь.

– Мне безразличны все эти игры, и ты знаешь об этом.

– Да, знаю, – кивнул Доминик. Надин никогда особенно не заботилась о своей внешности и, в отличие от всех остальных француженок, которых он знал, не была кокеткой. – Не хочешь прогуляться?

– Конечно. – Надин подала Доминику руку, и он пристально взглянул на невесту.

Почему между ними повисла такая неловкость? Когда-то они были так близки, как только могут быть близки молодой человек и девушка, которых связывает не любовь, а крепкая дружба. Он хорошо знал Надин, и она никогда не была столь замкнутой. Создавалось ощущение, словно она воздвигла между ними невидимую стену. Или это сделал он сам?

Д’Аршан открыл дверь, выходившую на террасу и в сад за домом. Он улыбнулся дочери и Доминику, и те отправились на прогулку. Надин, казалось, была слишком сосредоточена на дороге, и Доминик внимательно изучал ее классический профиль.

– Я очень рад, что ты дома, – заметил он, остановившись на краю выложенной плиткой террасы и глядя на маленький сад и фонтан, находившиеся за низкими стенами террасы.

Надин выпустила руку Доминика и взглянула ему в глаза:

– Но это не совсем мой дом.

Он коснулся ее щеки.

– Тебе действительно понравилось в Корнуолле?

Она набрала в грудь побольше воздуха.

– Выходит, ты по-прежнему можешь читать мои мысли, как цыган?

– Нет, не могу.

Надин вздрогнула, и их взгляды встретились.

– Раньше я умела чувствовать твои мысли, теперь же я тоже не могу понять, о чем ты думаешь. Я только знаю: с тобой что-то не то – или с нами что-то не то.

Доминик хотел сказать ей, что провел последние полтора года во Франции, занимаясь шпионской деятельностью для Питта. Но он знал, что не должен в этом признаваться. И как же ему следует отреагировать на ее замечание?

– Ты так и не ответила на мой вопрос.

Надин пожала плечами характерным европейским жестом:

– Полагаю, я привыкну к новым обстоятельствам своей жизни, но я всегда буду скучать по моему дому в долине Луары.

– Тебе нужно некоторое время, чтобы прийти в себя и привыкнуть. Только и всего.

Она слабо улыбнулась ему:

– Да, со временем я привыкну к этой новой жизни.

Помолчав, он наконец-то тихо сказал:

– Неужели мы оба изменились так сильно, что стали чужими друг другу?

Слезы наполнили ее глаза.

– Надеюсь, нет! Я люблю тебя, Доминик.

Он знал, что Надин не имела в виду страстные чувства. Доминик потянулся к ней, и она снова оказалась в его объятиях.

– Ты все это время был во Франции? – спросила Надин, спрятав лицо у него на груди.

Доминик напрягся. Ему не хотелось лгать ей.

– Будет лучше, – медленно произнес он, – если мы обсудим будущее, а не прошлое.

Надин подняла на него взгляд:

– Значит, мы не будем говорить о том, что оба вынесли за время разлуки? Прошло два года, Доминик, с тех пор, как мы последний раз виделись.

Его сердце дрогнуло. Доминик вспомнил эту последнюю встречу с Надин – это было на балу, ночью накануне ее отъезда в Париж.

Помнится, тогда они целовались – с чувством, с пылом. На Доминика нахлынула печаль. Какими же чистыми, какими невинными они были! Какими наивными – в ту пору они собирались любить друг друга всю жизнь.

– Есть вещи, которые я не могу обсуждать, даже с тобой.

Надин отстранилась от Доминика и заглянула ему в глаза:

– Тогда могу предположить, что ты пережил очень трудные времена, как и я сама.

– Да, нам обоим удалось пережить два очень тяжелых года. – Доминик взял руку Надин и подержал в своей ладони, жалея, что не может быть честным со своей невестой, – жалея, что не мог быть честным с Джулианной. Но им двигал долг перед государством. И этот долг требовал от него двуличности, осмотрительности и подозрительности. – Это ли не подвиг?

– Ты – один из самых сильных людей, которых я знаю. Мне кажется, ты пережил бы ураганный шторм, даже оказавшись на плоту среди бушующего океана.

Он наконец-то искренне улыбнулся:

– Никто не смог бы пережить такое!

Надин тоже улыбнулась. Они надолго замолчали, внимательно глядя друг на друга.

– Неловкий момент, не так ли? – нарушила молчание Надин.

– Да, согласен.

– Я не такая сильная, как ты, – сказала она.

Доминик сразу встревожился:

– Что это значит? Я вижу, что ты сильно пострадала. Вижу, что ты опечалена.

– Это значит, что я изменилась. Я утратила свое простодушие, Доминик, свою наивность. – Надин больше не улыбалась. – Женщины, на которой ты хотел жениться, больше не существует.

– Нет, – резко бросил он. – Ты существуешь на самом деле – но ты изменилась, точно так же, как и я сам. Я – уже не тот безрассудный мальчик, точно так же, как и ты – уже не та наивная девочка.

– Ты никогда не был безрассудным мальчиком, – тихо заметила Надин. – Ты всегда был молодым человеком чести, гордости, храбрости и долга. И я вижу, что с годами эти качества только усилились, не ослабели.

«Как же она ошибается!» – мрачно подумал он и спросил:

– А знаешь, что не изменилось?

Надин резко дернулась, словно ощутив тревогу.

– Моя преданность.

– Я знала, что именно это ты и скажешь… – Она отпрянула от Доминика.

– И ты встревожена? Я всегда буду заботиться о тебе, всегда буду защищать тебя, если смогу.

– Но? – напрямик спросила Надин.

Он молчал, не желая откровенничать на особенно сокровенную, личную тему.

Надин улыбнулась и ответила за него:

– Но мы – уже не двое беззаботных босоногих ребятишек. Мы – даже не богатая французская наследница и могущественный английский граф, танцующие всю ночь напролет или присутствующие на званом вечере в саду.

Тщательно подбирая слова, Доминик сказал:

– Может быть, мы еще обсудим то, что произошло за последние два года.

– Может быть, и обсудим – в другое время.

У Доминика словно камень с души упал оттого, что сложный разговор можно отложить. Поколебавшись, он произнес:

– Война меняет всех. Мне ненавистна сама мысль о том, что эти события как-то тебя затронули. Мне очень жаль, что я не смог сберечь тебя, Надин. Я искал тебя долгих пять месяцев. И никогда не бросил бы эти поиски, если бы знал, что ты жива. И я не позволю этим годам разлуки разрушить наши отношения.

– Но во Франции сейчас – сущий ураган. Война, анархия, разъяренная толпа, якобинцы – разве они не разрушают все на своем пути?

Доминик снова погрузился в молчание, позволив каждой кровавой детали тех событий всплыть в памяти, а заодно разрешив себе вспомнить каждую деталь его отношений с Джулианной. И в этот ужасный момент он вдруг осознал, что проклятая революция уже разрушила две самые важные связи в его жизни.

– Все изменилось, не так ли? – после долгой паузы констатировала Надин. – Все.

Его сердце яростно заколотилось.

– Да. Все изменилось, Надин.

Глава 9

– Должно быть, это и есть нужный мне дом, – удивленно сказала Джулианна.

Устроившись на заднем сиденье кареты Тома, она смотрела на славный двухэтажный особняк на лондонской Кавендиш-сквер. Экипаж катился по зажиточному району, наполненному другими величественными двух– и трехэтажными домами. Вдоль улицы стояли тенистые вязы, точно так же, как и великолепные двухколесные кареты и экипажи. Оксфорд-стрит с ее шикарными магазинами находилась в квартале отсюда. Нужный дом оказался намного больше и роскошнее, чем ожидала Джулианна.

– Полагаю, дела на шахте и в карьере идут лучше, чем говорит Лукас, – заметил Том, и в его голосе тоже прозвучало удивление.

– И как мы можем позволить себе это? – удивилась Джулианна. – Лукас не может управляться с таким домом в одиночку. Ему нужны экономка и горничная.

– Думаю, тебе лучше спросить об этом у своего брата, – улыбнулся Том. – Ах, здесь есть даже конюх, как я посмотрю!

Джулианна увидела молодого человека, который вышел из задней части дома и теперь приближался к ним. В самом конце короткой подъездной дороги виднелись строение для экипажей и конюшня. Джулианна вышла из кареты, следом выбрался Том, кратко что-то бросивший кучеру. Трейтон собирался провести ночь в Лондоне, а на следующее утро продолжить свой путь в Эдинбург.

Остановившись перед домом, Джулианна увидела приближающийся экипаж – это была весьма изысканная двухместная карета, запряженная парой резвых гнедых лошадей. Когда карета подъехала достаточно близко, Джулианна увидела двух сидевших внутри очаровательных молодых леди в светлых шелках и с высокими, напоминающими башни прическами. Проносясь мимо, леди шутливо помахали ей своими одетыми в перчатки ладошками.

Такие моменты случались редко, но сейчас Джулианна особенно остро почувствовала себя бедной и неотесанной.

Нахмурившись, Том подошел к ней.

– Они абсолютно безразличны к страданиям, которые претерпевают люди прямо у них под носом, – сказал он.

– Да, ты прав, – вздохнула Джулианна. – Но ты не можешь не признать, что они красивы.

Том странно взглянул на нее, и в его глазах мелькнул упрек.

– Нет, не красивы. А вот ты – очень красивая.

Джулианна заставила себя улыбнуться. Поездка из Корнуолла заняла три дня – каждую ночь им приходилось проводить в очередной общественной гостинице. Путешествие было приятным, ведь Джулианна от души наслаждалась компанией Тома, точно так же, как и вдовы, которая сопровождала их. Джулианна едва ли могла путешествовать одна с Томом – это было неподобающе, а миссис Рестон давно собиралась навестить своих детей в городе. Пока миссис Рестон дремала в карете, Джулианна с Томом проводили время вместе: читали газеты, писали письма и обсуждали политику. К счастью, Том оказался достаточно любезным, чтобы не поднимать в разговоре по-прежнему остававшуюся щекотливой тему о Педжете. Том нашел множество поводов восхититься чувством юмора Джулианны, ее умом и умением путешествовать. Неужели он хотел недвусмысленно заявить о своих чувствах? Или просто проявлял любезность?

Ее сердце все еще ныло и кровоточило от нанесенной раны. Джулианна по-прежнему каждый день думала о Педжете – с болью, гневом и смятением. Она надеялась, что у Тома нет серьезных намерений по поводу отмщения.

В самый первый день их поездки Джулианна осмелилась спросить о письме их якобинским союзникам в Париже – она все время переживала об этом.

– Ты уже написал Марселю?

– Да, написал.

Джулианну пронзило острое чувство тревоги.

– Ты раскрыл тайну личности Бедфорда?

– Естественно, Джулианна. Ты, разумеется, не передумала предать огласке его деятельность, не так ли?

Она ни за что не хотела, чтобы сведения о деятельности Педжета стали известны его врагам во Франции, но предпочла промолчать. Том воспринял ее молчание как знак согласия, и на этом разговор закончился.

Теперь же Джулианна, все еще смущенная его лестью, предложила:

– Давай зайдем в дом и немного отдохнем. Тебе предстоит долгое путешествие.

Она взяла Тома под руку.

Как только они направились к дому, входная дверь распахнулась.

На пороге появился Лукас, расплывшийся в улыбке при виде сестры:

– А ты прекрасно добралась до Лондона, как я посмотрю! Добрый день, Джулианна!

Брат шагнул навстречу; сегодня на нем красовались темно-зеленый сюртук, серебристый жилет и светлые бриджи. Лукас не надел парик, его рыжевато-коричневые волосы были убраны в косу, но в любом случае выглядел брат как записной франт.

Джулианна обняла Лукаса, успев заметить, что улыбка быстро сбежала с его лица, а взгляд стал резким, испытующим. Сейчас Джулианна уже не сердилась на Лукаса и горела желанием поговорить с ним по душам, причем как можно скорее.

– Мы пережили тряску по ужасным дорогам, – с напускной веселостью бросила она. И увидела, как Лукас обернулся к Тому и пожал ему руку. Джулианна вспомнила, что последний раз эти двое встречались в Пензансе. Прошло больше месяца с тех пор – с того памятного дня, когда она приехала на очередную встречу их общества. В тот день Джек привез Педжета в Грейстоун.

Помнится, тогда Лукас не одобрил ее общение с Томом. Теперь брат держался холодно и формально.

– Благодарю вас за то, что сопроводили Джулианну в город, Томас.

– Не за что, был рад помочь, – коротко ответил Том.

– Если ты не возражаешь, Том останется у нас на ночь, – поспешила сказать Джулианна.

– Он останется лишь на одну ночь? – невозмутимо уточнил Лукас.

И Джулианна вдруг осознала, что не может уловить ход мыслей брата. В этот самый момент он напомнил ей Педжета. Но не мог ведь Лукас обманывать ее – и Амелию, Джека? Впрочем, разве не очевидно было, когда Джулианна подслушала разговор Лукаса с Педжетом, что брат каким-то образом был втянут в войну против Франции? Разве он не упоминал что-то о приказах из Уайтхолла?

– Я направляюсь в Шотландию, – объяснил Том.

– Ах да, на это радикальное собрание Томаса Харди! – Лицо Лукаса оставалось непроницаемым, в тоне брата засквозила насмешка. Но прежде чем Джулианна успела встревожиться, Лукас добавил: – Едва ли этот съезд – тайна, не так ли? Так что заходите в дом. Я распорядился об ужине для нас. – Он выразительно посмотрел на Джулианну: – Я поражен тем, что ты не попыталась убедить меня позволить тебе поехать с ним в Эдинбург.

Джулианна вспомнила о съезде радикалов в Лондоне. И предпочла просто улыбнуться.

Взгляд брата снова стал резким.

Джулианна остановилась перед открытой дверью гостиной, в которой Лукас наслаждался одиночеством в компании бренди и London Times. Ужин закончился какое-то время назад, и брат переоделся в пейслийский халат и комнатные туфли. При виде Джулианны он поднялся, вскинув вверх темную бровь.

Джулианна осталась в том же платье, которое надела к ужину. Это было ее лучшее платье: из розового, в цветочек, шелка, с квадратным вырезом и рукавами в три четверти, с широкими юбками, украшенными рюшами, под которыми скрывались нижние юбки из ткани потемнее, с узором из роз. Амелия настояла, чтобы она взяла с собой мамины кулон и серьги с жемчугом, которые Джулианна, впрочем, уже сняла. Улыбнувшись, она вошла в гостиную, но тут же посерьезнела и плотно закрыла за собой дверь.

– Ужин был весьма недурным, – завел разговор ни о чем Лукас, отодвигая для сестры маленькое бледно-голубое кресло с резными и покрытыми белой краской подлокотниками и ножками. – Я рад, что ты оказалась в городе, Джулианна, но утром мне придется уехать. Это вышло довольно неожиданно, но меня не будет всего несколько дней.

Джулианна подумала о съезде, который должен был длиться два дня, и вздохнула с облегчением. Лукас ни за что не должен узнать истинную причину, побудившую ее приехать в это время в Лондон.

– Обо мне не беспокойся, – сказала она и замялась, не решаясь задать вопрос. И на этот раз Лукас отправлялся в какую-то поездку. Разве Джулианна не гадала уже над тем, всегда ли он был в Лондоне, когда утверждал, что отправляется в столицу? – Куда ты собираешься?

– В Манчестер. Я нашел новый литейный завод для переработки нашей руды.

Джулианну охватили сомнения по поводу его истинных намерений.

– Ты приложил колоссальные усилия, чтобы поладить с Томом, Лукас, и я ценю это.

Она села в кресло.

Лукас расположился на диване, вытянув длинные ноги. Отбросив ненужные любезности, брат прямо заявил:

– Мне не нравятся его наклонности. И я всерьез опасаюсь, что он подтолкнет тебя к действиям, которые ты при обычных обстоятельствах даже представить себе не можешь.

– Я не так безропотна и глупа, – возразила Джулианна, удивленная его словами.

– Но ты легко поддаешься чужому влиянию. – Пристальный взгляд серых глаз брата дрогнул.

Неужели он имеет в виду ее нелепую, безрассудную влюбленность в Педжета? Джулианна не знала, как начать такой важный для нее разговор – как спросить брата о лондонском доме, Педжете, собственных делах Лукаса в военное время.

– Почему ты не сказал мне, кто он?

Лукас замялся:

– Мне показалось, это не имело значения, Джулианна.

Она напряженно застыла на месте.

– Не сомневаюсь, ты лжешь мне и сейчас!

Как ни странно, он вспыхнул до корней волос, но промолчал.

– Во что тебя втянули? Ты почти не бываешь в Грейстоуне, зато вечно торчишь в Лондоне – или, по крайней мере, так говоришь! И как это мы можем позволить себе содержание такого дома? Ты что, тоже шпион? – вскричала она.

– Я – не шпион. Однако я – патриот. И если я могу внести какую-то скромную лепту, хоть как-то помочь своей стране, я сделаю это. – И в тоне, и в глазах Лукаса мелькнула твердость. – Этот дом принадлежит нашему дяде, и он никогда тут не живет. Я снимаю здесь комнату за очень маленькую плату.

«Насчет дома мы выяснили», – подумала Джулианна, потрясенная тоном и выражением лица брата.

– И как же ты помогаешь нашей стране? Спасая умирающего Педжета? Я уже начинаю думать, что домой его привез именно ты, не Джек, – бросила она, уже не зная, чему теперь верить.

– Меня отправили за Педжетом. Я попросил Джека помочь. Джулианна, ты – последний человек, которому мне стоит выкладывать подобную информацию.

Она уже не скрывала тревоги. Мысли судорожно метались в голове.

– Ты – мой брат, и я люблю тебя.

– Я это знаю. И ты не должна говорить никому – никому, включая Тома и Амелию, – что меня посылали во Францию, чтобы помочь Педжету вернуться на родину.

Джулианна крепко обхватила себя руками, осознавая, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Разумеется, она никогда не расскажет об этом Тому.

– Как хорошо ты знаешь Педжета? – помолчав, спросила она.