Текст книги "Обольщение"

Глава 10

Конвоир вел Джулианну вниз по темному каменному коридору, мертвой хваткой сжимая ее руку. Джулианна вскрикнула, но вовсе не потому, что стражник сделал ей больно. Ее ноги мучительно ныли. Каждый шаг причинял острую боль. Но что было еще хуже, ее руки были закованы в наручники за спиной, так что в случае падения она не смогла бы смягчить удар.

Джулианна была так потрясена, что едва могла поверить в происходящее. Ее поместили в Лондонский Тауэр – в качестве политзаключенной.

По обе стороны тюремного коридора тянулись огороженные решетками камеры. В настенных канделябрах пылали факелы, отбрасывавшие жуткие, мрачные тени – не настолько, впрочем, мрачные, как заключенные, мимо которых проходили Джулианна с конвоиром. Арестанты бросались к решеткам своих камер, чтобы с вожделением проводить взглядами новую арестантку.

Сердце Джулианны колотилось так неистово, словно она была во власти болезни.

– Что вы собираетесь со мной делать? – задыхаясь от страха, спросила она.

Тюремщик резко дернул ее за руку, так ничего и не ответив. Офицер, арестовавший Джулианну час назад, тоже отказался отвечать на этот вопрос. Ее просто бросили в заднюю часть кареты и приказали хранить молчание. Джулианна спрашивала об обвинениях, доказательствах, адвокате, но была проигнорирована. Вне себя от шока и изнеможения, она забилась в уголок кареты, слишком испуганная, чтобы плакать, прерывисто дыша в состоянии безграничного отчаяния.

– Камера шестнадцать – это ваша.

Джулианна увидела пустую камеру, и чувство облегчения наполнило ее душу. По крайней мере, ее не посадили с другими заключенными, которые поголовно были мужчинами. Пятеро арестантов сидели в камере по соседству. Они во все глаза смотрели на новую узницу, когда она с конвоиром приблизилась к двери шестнадцатой камеры. Джулианна отвела взгляд.

– Проходите, – мрачно изрек стражник, отпирая дверь и снимая с Джулианны наручники.

Спотыкаясь, она вошла внутрь, цепляясь за прутья решетки, чтобы не упасть.

– Когда мне предъявят обвинение? Когда я смогу поговорить с адвокатом?

Ах, если бы она только могла сообщить Тому, он обязательно помог бы ей!

Дверь камеры с грохотом захлопнулась. Замок щелкнул громко – прямо-таки зловеще. Даже не посмотрев на арестантку, тюремщик вышел в коридор и вскоре исчез из поля зрения. Так долго сдерживаемые слезы покатились из глаз Джулианны.

Никто не знал, где она находится. Она может просидеть в этой камере долгие недели, даже месяцы, до того, как ей предъявят обвинение и привлекут к ответственности. Джулианне доводилось слышать немало ужасающих историй о том, что происходило с заключенными. При одной мысли об этом ее начало яростно колотить. Горло перехватило, и она снова стала задыхаться.

– Мисс Грейстоун?

Окликнувший ее голос показался знакомым. Джулианна вздрогнула, не веря своим ушам, и увидела Джорджа Несбитта, находившегося в соседней камере с четырьмя мужчинами, в которых она узнала участников съезда. Джулианна вскрикнула. Возможно, у нее еще осталась надежда! По крайней мере, она была не одна!

– С вами все в порядке, мисс Грейстоун? – спросил Джордж. Его лицо было разбито, на глазу красовался синяк.

– Вы-то сами как? – в волнении выдохнула она.

– Жить буду, если только нас не приговорят к казни за подстрекательство к мятежу.

Джулианна так крепко вцепилась в прутья решетки, что пальцы заболели. Она немного ослабила свою железную хватку. Смысл сказанного соратником ускользнул от нее. Но, с другой стороны, она слишком устала, и это сказалось на ее умственных способностях.

– Что вы хотите этим сказать, мистер Несбитт?

– Я говорю о том, что слухи, которые доходили до меня многие месяцы, теперь подтверждаются. Это все Уиндхэм, не Питт, – ответил он, напомнив о военном министре, печально известном в качестве строгого прагматика и нетерпеливого поджигателя войны. – Комитет по делам иностранцев – его идея. На самом деле эта организация создана для того, чтобы принимать жесткие меры против возможных мятежников, выслеживать и бросать за решетку таких радикалов, как мы.

Джулианна сглотнула вставший в горле комок. В мае король в своей прокламации объявил любое подстрекательство к мятежу вне закона, не говоря уже о том, что любой королевский указ сам по себе уже был законом.

– Мы невиновны, мы не подстрекали к мятежу, мистер Несбитт. И это – страна закона. Наше правительство не может преследовать своих собственных граждан, а уж тем более бросать их за решетку по ложным обвинениям!

– Не может? Тогда почему мы все – здесь?

– Законы вечно игнорируются, а особенно во время войны, – вклинился в разговор один из сокамерников Несбитта. Это был высокий худой мужчина, представившийся Полом Адамсом.

Джулианна крепко зажмурилась, не зная, как справиться со стремительно накрывавшей ее волной страха. Ей стало плохо при одной только мысли о лидере Клуба Ривза. Этот человек умышленно сорвал их мирный съезд. И когда его люди принялись жестоко избивать присутствовавших, не приказал им остановиться. А еще у него в руках был список участников собрания – Джулианна своими глазами видела это. А вдруг незнакомец в синем тайно работал на этот Комитет по делам иностранцев? Или просто решил по собственному желанию помочь властям в их борьбе с радикалами? Неужели их и в самом деле могли обвинить в подстрекательстве к мятежу? А потом и признать виновными?

Джулианна вздрогнула, и холод внезапно пробежал по телу. На ней было надето лишь летнее платье – грязное и перепачканное кровью. В момент ареста она даже не подумала спросить, можно ли захватить с собой шаль. А что, если Джордж был прав?

– Этот предводитель людей Ривза – кто он?

– Роб Лотон, – злобно фыркнул Несбитт. – Фанатик и реакционер.

Джулианна снова вздрогнула.

– Вам предъявили обвинение?

– Нет. Но я не устаю спрашивать себя, в чем нас обвинят: в подстрекательстве к мятежу – или в государственной измене.

И Несбитт выразительно посмотрел на Джулианну.

Она тоже смотрела на него в упор, не в силах унять колотящееся сердце. Такое серьезное преступление, как государственная измена, каралось смертной казнью через повешение.

– Возможно, они станут утверждать, что на нашем съезде звучала бунтарская речь, но существует огромная разница между государственной изменой и подстрекательством к мятежу, сэр, – заметила Джулианна, но тут же вспомнила Джерома Батлера и съежилась от страха. Батлер как раз ратовал за государственную измену.

– А еще они вполне могут забыть, что мы сидим здесь, до окончания войны, – резко бросил Адамс.

– Но у нас есть законы, – с трудом выдавила из себя потрясенная Джулианна. – Нас не могут держать за решеткой без предъявления обвинения. В какой-то момент им придется в чем-то обвинить нас.

– Такие люди, как Уиндхэм, плевать хотели на закон! Разве вы не осознаете этого сейчас? – вскричал Адамс. – Они намерены остановить революцию – независимо от того, что для этого потребуется.

Джулианне хотелось спорить, но она слишком устала для того, чтобы пускаться в дебаты. Она придерживалась радикальных взглядов, но не верила, что такие люди, как Питт и Уиндхэм, способны извратить нормы права ради достижения своих собственных целей. Они были англичанами, в конце концов!

– Вы не должны находиться здесь, мисс Грейстоун, – сказал Несбитт, и в его тоне ясно зазвучала усталость. Он отошел от решетки и уселся на убогое соломенное ложе.

– Ни один из нас не должен находиться здесь. Мы не совершили ничего противозаконного, – твердо сказала Джулианна. Она старалась держаться, но снова хотела плакать. Никто из близких не знал ни того, где она, ни того, в какую ужасную переделку она попала.

Все это было чудовищной ошибкой! Неужели она не сможет найти способ убедить представителей власти отпустить ее, да еще и без предъявления обвинения? Боже праведный, если бы только этот проклятый Роб Лотон не появился на их собрании! Джулианна понимала, что сетования и мечты о том, чтобы этой ночи никогда не было, ничего не изменят, но она была так измождена и напугана, что просто утратила способность думать ясно. Мысли беспорядочно метались в голове, не принося желаемого решения.

В маленькой камере было несколько соломенных тюфяков. Джулианна дохромала до одного из них, уселась и сняла туфли. Покрывавшие ноги волдыри снова кровоточили. Ей срочно требовались мыло, вода и бинты. Но очевидно, здесь никто не принес бы ей ничего подобного.

Джулианна обняла колени, прижав их к груди, и поддалась захлестнувшей ее волне отчаяния. Ну как, как это вообще могло произойти? Слезы вот-вот готовы были хлынуть из-под закрытых век. Она из последних сил боролась с ними. Паниковать явно не стоило: она должна была найти способ выбраться из этого затруднительного положения.

Лукас собирался приехать домой завтра. В какой-то момент, возможно завтра поздно вечером, он поймет, что Джулианна пропала. И перевернет Лондон вверх тормашками, чтобы отыскать ее.

Но удастся ли ему когда-либо выяснить, где находится сестра? Возможно, кто-то из живущих по соседству заметил, как ее вывели из дома в наручниках посреди ночи? Джулианна попыталась точно, в деталях восстановить, что случилось сегодня, как ее вели от дома к карете, ожидавшей на улице, но не смогла вспомнить решительно ничего. Этот момент, наполненный паникой, неверием в происходящее и потрясением, начисто стерся из памяти. И сейчас оставалось только молиться, чтобы кто-то стал свидетелем этого события. Но рассчитывать на это Джулианна, разумеется, не могла.

Интересно, она оставила какие-то ключи к разгадке своего исчезновения, хоть малейшие зацепки? А даже если Лукасу удастся ее найти, как он сможет вызволить ее из тюрьмы? Когда-то, сотни лет назад, фамилия Грейстоун глубоко почиталась и слыла благородной. Но сейчас семья цеплялась за ниточки былой респектабельности. У Лукаса не было ни средств, ни власти, чтобы освободить Джулианну.

У Себастьяна Уорлока, ее дяди, которого она не видела многие годы, средства имелись. Но обладал ли он властью? Дядя, безусловно, не отказал бы в помощи, даже при том, что едва знал Джулианну. Амелия ведь, кажется, упоминала о том, что они с Лукасом довольно близко общались.

Джулианна покачнулась на месте, по-прежнему обнимая колени и чувствуя, как все переворачивается внутри.

Что же ей теперь делать? Ах, если бы только эта мучительная головная боль прошла, если бы только страх отступил и дал возможность мыслить ясно!

И вдруг в сознании Джулианны ясно всплыло одно слово: «Власть…»

Перед мысленным взором вдруг четко предстали зеленые глаза.

Джулианна рывком уселась, открыв глаза. Но по-прежнему видела перед собой не свою камеру или камеру, расположенную напротив. Она видела Доминика Педжета.

В голове вдруг зазвучали слова: «Ты спасла мне жизнь. Я многим тебе обязан… Если ты вдруг попадешь в беду, Джулианна, просто извести меня».

Доминик помог бы ей. Почему-то, несмотря на все, что произошло между ними, она верила в это.

Джулианна вскочила. Она босиком кинулась к решетке камеры и закричала:

– Стража! Стража!

– Они не отзовутся, – сказал Адамс.

Джулианна уставилась на него невидящим взором. Надежда сменилась отчаянием. Она должна была известить Доминика.

– Стража! Стража!

Но никто ей не ответил.

Джулианна боялась заснуть, опасаясь, что пропустит появление тюремщиков, приносящих заключенным завтрак. Так она и лежала на боку на соломенном тюфяке, обхватив себя руками в тщетной попытке согреться, мечтая об одеяле и запрещая глазам медленно слипаться.

В конечном счете все беседы сокамерников потонули в тюремной тишине. В конечном счете вокруг остались лишь звуки храпа и возня скребущихся грызунов. И в конечном счете в ее камере стал брезжить бледный свет.

Джулианна неподвижно лежала на соломенном ложе, когда первый луч рассвета проник в камеру сквозь маленькое окошко над головой арестантки. В камере становилось все светлее и светлее. Другие заключенные начинали просыпаться. Снова послышались разговоры. До Джулианны донеслись характерные звуки: кто-то пользовался ночным горшком. Она старалась не обращать на это внимания.

В тюремном коридоре раздались шаги, послышался скрежет проржавевших колес.

Усевшись, Джулианна увидела пару тюремщиков, которые катили заставленную мисками тележку. Запиравшиеся на засов маленькие окошки, имевшиеся в каждой камере, поочередно открывались, и стражники вручали миски изголодавшимся заключенным. Джулианна осознала, что ее товарищи по несчастью ели прямо руками. Тошнота мгновенно подступила к горлу.

– Ну и ну, какая у нас прелестная изменница! – зачмокал один из стражников, остановившись у ее камеры. – Подойди-ка, забери еду, милочка.

Джулианна встала.

– Я не голодна. Мне нужна ваша помощь.

Ухмыляясь, он смерил ее похотливым взглядом:

– Дай-ка угадаю. Ты позаботишься обо мне, если я позабочусь о тебе?

Джулианна так устала, что сначала не поняла смысла его слов. Потом вспыхнула, когда наглец уставился прямо на ее грудь.

– Мне нужно написать записку графу Бедфордскому. Вы, разумеется, можете принести мне перо и бумагу?

Тюремщик не спеша прошелся вдоль двери ее камеры.

– О, я с превеликим удовольствием принесу вам даже бриллианты, ваше высочество, если вы порадуете меня первой.

И он подмигнул.

Джулианна почувствовала, как кровь прилила к лицу.

– Я должна известить Бедфорда. И вас ждет щедрое вознаграждение, если вы поможете мне! Пожалуйста!

Доминик, несомненно, помог бы ей вознаградить этого человека. А даже если бы отказался сделать это, Джулианна обязательно нашла бы другой способ отыскать для него деньги.

Тюремщик дерзко разглядывал ее.

– Словно у Бедфорда есть что-то общее с тебе подобными! Но вы пригласите меня в гости, только скажите, и сегодня вечером я доставлю вам перо и бумагу, миледи, – с издевкой произнес он, подражая ее благородной манере речи.

– Сегодня вечером? – чуть не задохнулась от ужаса Джулианна. – Я не могу ждать до вечера. Я должна сообщить Бедфорду…

Тюремщик резко оборвал ее:

– Так ты будешь похлебку или нет?

– Нет!

Он прошел мимо, остановился у камеры Несбитта и подал сидящим там миски.

Джулианна не могла поверить, что ее просьбу так бесцеремонно игнорируют. Она вцепилась в прутья решетки камеры.

– Кто здесь главный? Черт побери! Бедфорд снимет с вас голову, наглец, когда узнает, что вы так дерзко разговаривали со мной и отказались мне помочь! – Джулианна была вне себя от гнева. – Кто главный? Ваше имя?

Тюремщик, нахмурившись, обернулся к ней:

– Главный здесь комендант, он отвечает за всех заключенных, леди. И мне известно, что вы графу не жена и не сестра. Граф Бедфордский не станет беспокоиться о вас. Это лишь хитрая уловка!

– Станет, еще как станет беспокоиться! Я – его любовница! – вскричала она.

Десятки мужчин разом обернулись на Джулианну, включая ее сподвижников в соседней камере. Вобрав в легкие побольше воздуха, Джулианна твердо заговорила:

– Он будет беспокоиться. Он будет сильно беспокоиться. У вас есть выбор: или помочь мне сейчас, или пострадать от последствий своего равнодушия позже. Потому что Бедфорд в итоге узнает, что я нахожусь здесь. И вам вряд ли захочется быть одним из тех, на кого он направит свой гнев.

Тюремщик, похоже, уже колебался. Он взглянул на другого стражника, глаза которого сейчас были круглыми от изумления, и сказал:

– Возможно, вам следует поговорить с комендантом. Я же закончу свою работу здесь.

В облегчении Джулианна чуть не осела вдоль решетки, но в такой момент не следовало демонстрировать свою слабость. Один тюремщик ушел, другой направился дальше вниз по коридору, раздавая миски заключенным.

– Вам стоит поесть, – тихо сказал Несбитт.

Бросив взгляд в сторону соседней камеры, Джулианна увидела мерзкую серую субстанцию в его миске. Можно было нисколько не сомневаться в том, что в этой массе кишели всевозможные бактерии.

– Я помогу и вам тоже, – успокоила Джулианна Несбитта.

– Бедфорд – тори, – возразил он.

Джулианна мрачно повернулась лицом к коридору.

Время тянулось мучительно медленно. Она не знала, сколько прошло – пять минут или пятьдесят. Но в итоге ушедший за начальством тюремщик вернулся. Один.

– Что случилось? – воскликнула Джулианна.

– Коменданта пока нет.

Она перешла на крик:

– Так отправляйтесь обратно и дождитесь его!

Тюремщик просто пожал плечами и ушел, явно равнодушный к ее бедам.

Джулианна принялась мерить камеру шагами. Этот тюремщик наверняка ведь поговорит с комендантом, когда тот появится? Но утро и день тянулись томительно, словно нарочно изводя ее. Комендант все не приходил. Появлялись лишь разные стражники, разносившие арестантам обед. Они подчеркнуто игнорировали просьбы Джулианны поговорить с комендантом. Наконец она погрузилась в сон, задыхаясь от страха и слез. Когда она проснулась, за окнами Тауэра было уже темно.

Еще через несколько часов Джулианна с ужасом осознала, что сидит в этой камере целые сутки. К этому моменту комендант, должно быть, давно уехал из Тауэра. Она даже представила главного тюремщика в уютной гостиной с женой и детьми.

– Вы отказались от ужина, – заметил Несбитт.

Джулианна попыталась изобразить на лице подобие улыбки, но не смогла. Желудок слишком сильно болел от постоянного страха, чтобы ощущать аппетит. Она медленно расхаживала по камере, погрузившись в печальные мысли.

Сколько раз Лукас умолял ее быть осторожной в выражении своих мнений? Сколько раз запрещал ей присутствовать на собраниях радикалов? Он лишь хотел защитить ее – и был абсолютно прав. Сейчас было чересчур опасно вот так открыто высказывать свою точку зрения и отстаивать политические воззрения. Но она не желала слушать доводы брата.

Интересно, Лукас уже вернулся в Лондон? Возможно, в данную минуту он даже был дома? Беспокоился ли он о ней? Расспрашивал ли соседей? Даже если они и видели, что Джулианну втолкнули в карету, Лукас вряд ли понял бы, куда ее увезли.

Возможно – просто возможно, – что он обратился за помощью к Педжету…

Внезапно ее накрыла волна головокружения. Джулианна поспешила к соломенному тюфяку, чтобы лечь. Рухнув на жалкое ложе, она так и лежала на спине, борясь с тяжестью век, норовящих закрыться, и измождением, терзавшим тело. Задыхаясь от отчаяния, Джулианна свернулась клубком, закрыв глаза, и принялась размышлять о своей жизни в имении Грейстоун, любовной связи с Педжетом и мятеже. В конечном итоге ближе к рассвету она погрузилась в сон.

Разбудил Джулианну яркий утренний свет. Тюрьма гудела от разговоров заключенных. Джулианна тут же узнала скрип колес тележки с едой. И медленно уселась, пронзенная страшной мыслью.

Она все еще в Тауэре.

Те же самые два тюремщика, что и накануне, приближались к ее камере с заставленной мисками тележкой. Джулианна встала – и накатившая снова волна головокружения заставила ее немедленно опуститься на солому. Пришлось подождать, пока неприятная слабость минует.

Потом Джулианна снова поднялась, на сей раз еще медленнее, и подошла к решетке камеры. Когда охранник, с которым Джулианна говорила вчера, взглянул на нее, она сказала:

– Комендант так и не пришел.

– Его не было здесь вчера, когда я закончил работу.

– Бедфорд должен знать, что я нахожусь здесь, – тихо произнесла Джулианна. У нее не было сил, чтобы кричать или выдвигать требования. – Вы получите щедрое вознаграждение.

– Я узнаю, смогу ли поговорить с ним, как только закончу работу здесь, – ответил тюремщик. Он взял миску с тележки и, приподняв окошко камеры, просунул Джулианне.

Ни отвращения, ни страха уже не было. Она взяла миску, уселась на тюфяк и съела похлебку руками, стараясь не обращать внимания на черные точки в мерзкой субстанции.

Потом Джулианна воспользовалась ночным горшком – так осторожно, как это только было возможно, – и снова села на солому, молясь, чтобы проклятый стражник все-таки поговорил с комендантом. Минуты тягостного ожидания превратились в час, два… Джулианна уставилась в конец коридора, не разрешая себе думать о том, что проведет в Тауэре вечность, так и не найдя способа выйти отсюда.

И тут дверь камеры отворилась. Джулианна увидела приближавшегося к ней хорошо одетого мужчину в коричневом бархатном сюртуке, медно-красном жилете, светлых бриджах и чулках. Парик этого франта даже был напудрен.

Джулианна медленно встала.

– Комендант.

Он смерил ее взглядом, не скрывая скепсиса.

Джулианна знала, что напоминает сейчас бездомную бродяжку с Ист-Энда.

– Я – Джулианна Грейстоун, – сказала она. – Мой брат – Лукас Грейстоун, мой дядя – Себастьян Уорлок. И мой друг – Бедфорд. Пожалуйста, скажите ему, что я – здесь!

Комендант с интересом воззрился на нее:

– Вы говорите очень складно.

Джулианна из последних сил старалась не поддаваться подступавшему отчаянию.

– Бедфорд не обрадуется, когда узнает, что я сижу здесь, а мои мольбы пропускают мимо ушей.

Комендант продолжал пристально смотреть на Джулианну, и она понимала, что этот человек пытается оценить опасность обращения к такому влиятельному пэру, как Бедфорд, с историей, которая вполне может оказаться выдумкой мошенницы.

– Я говорю вам правду. Вы должны сказать Бедфорду, что я – здесь. Сэр, вдумайтесь: могу ли я на самом деле рассчитывать на помощь, если обращаюсь к вам с сумасбродной, заведомо неосуществимой просьбой?

– Именно это я и пытаюсь сейчас понять, – ответил он.

– Доброе утро, дорогой, – поприветствовала леди Катрин, заходя в комнату для завтраков с яркими желтыми стенами, располагавшуюся в углу башни.

Доминик отложил газету и поднялся, подходя к матери, чтобы поцеловать ее в щеку. Графиня была одета в костюм для верховой езды, ее щеки зарумянились, и это означало, что она недавно вернулась со своей утренней прогулки верхом.

– Доброе утро.

Доминик был удивлен, что мать прервала прогулку ради того, чтобы присоединиться к нему за завтраком.

– Какой приятный сюрприз!

– Мы уже несколько дней не беседовали с глазу на глаз, – улыбнулась она и уселась на кресло, любезно отодвинутое для нее Домиником.

– Это все потому, что ты – нарасхват, постоянно в водовороте светской жизни, – ответил он с любовью, нисколько не кривя душой. И в самом деле, леди Катрин вечно звали на какие-то мероприятия, и ее день неизменно был расписан по минутам.

– Я что, должна сидеть дома одна? Хм… ты хоть представляешь, как уныло это было бы?

– Бог его знает, ты никогда не бываешь унылой.

В комнате появился слуга, который налил леди Катрин ее любимый чай. Поблагодарив лакея, она сказала:

– Разве ты не наслаждался приемом, который леди Дэвис давала вчера вечером?

Доминик вопросительно взглянул на нее:

– Мне скорее было скучно.

– Я так и думала. Я заметила, что Надин там не было, хотя ее приглашали.

Доминик не виделся с Надин с момента их воссоединения и ожидал встретить ее на званом ужине. Д’Аршан был в числе гостей и, хотя явно пребывал в хорошем расположении духа, не хотел обсуждать Надин с Домиником, отделавшись объяснением, что ее беспокоит нечто вроде кашля.

Он не поверил графу. Доминик подозревал, что Надин не хотела появляться в свете так часто, как он. Что ж, теперь у них было гораздо больше общего, чем прежде, до начала революции, подумал Доминик.

– Я увижусь с ней сегодня, чуть позже. Я уже отправил ей записку.

– Хорошо, – улыбнулась ему мать. – Ты – прекрасный дипломат, Доминик, и достойный джентльмен. Я уже говорила тебе это? Надин – счастливая молодая женщина, ей так с тобой повезло!

Доминик вдруг подумал о Джулианне, вспомнив, как она кричала на него, обвиняя во лжи. Уж Джулианна-то вряд ли согласилась бы со столь лестной характеристикой, мелькнуло в его голове.

– Быть дипломатом обычно означает умение находить практическое разрешение конфликта, – уклончиво ответил Доминик. Леди Катрин пришла бы в ужас, узнай она, что любимый сын давным-давно принес свои благородство и аристократизм в жертву банальному выживанию.

– Что ж, если ты отправишься к Надин сегодня днем, я подожду и заеду к ней завтра. – Мать снова просияла улыбкой, явно обрадованная. А потом тихо добавила: – Убеждена, чувство неловкости пройдет, Доминик.

Он сделал глоток чаю и в который раз подумал о том, что мать будет сильно недовольна, когда он разорвет помолвку. Впрочем, Катрин наверняка со временем свыкнется с этой мыслью, точно так же, как смирилась с его скорым отъездом во Францию. Доминик собрался было придумать какой-то вежливый, успокаивающий ответ, когда в комнату вошел Жерар:

– Милорд, к вам посетитель.

Доминик нахмурился:

– Девять утра. Никто не приходит с визитами в такой час.

– Этот человек утверждает, что он – комендант Тауэра.

Доминик в изумлении уставился на дворецкого, не понимая смысл его слов:

– Какого еще Тауэра, скажи на милость?

– Лондонского Тауэра, милорд, – выжидающе посмотрел на него Жерар.

Доминик не знал никакого коменданта Лондонского Тауэра. Заинтригованный, он поднялся из-за стола.

– Где он?

– В холле.

– Прошу прощения, – обратился Доминик к матери, которая была удивлена не меньше его.

Он прошел мимо Жерара, который последовал за ним из комнаты завтраков в коридор. Тауэр служил тюрьмой, оружейным складом и хранилищем королевских богатств. У коменданта могло быть великое множество обязанностей, но ни одна из них не могла касаться Педжета.

– Он сказал, почему хочет видеть меня?

– Он сказал, что у него есть сообщение для вас от одного из его заключенных.

Доминик не мог представить ни одного из своих знакомых, который мог бы в настоящее время сидеть в камере Тауэра. Обычно туда отправляли всевозможных политзаключенных. Но Доминика не было дома довольно долго. Возможно, за время своего путешествия он успел познакомиться с кем-то, кто сейчас мог томиться в тюрьме. Зная, что леди Катрин направилась за ними в холл, он оглянулся на нее:

– Как ты думаешь, мог ли кто-то из наших знакомых недавно попасть в тюрьму?

– Даже представить себе не могу, – ответила мать.

И Доминик подумал о том, что в это непростое время действительно нельзя было точно знать, кто является врагом государства. Те, кто выступал против войны – и поддерживал Французскую республику, – предпочитали скрывать свои взгляды.

И вдруг перед его мысленным взором предстал образ Джулианны.

Джулианна – она была сторонницей якобинцев и не скрывала этого.

Доминик почувствовал себя так, словно его сердце остановилось. Отбросив тревогу, он решил рассуждать спокойно. Джулианна была в Корнуолле. Никому не было дела до ее Общества друзей простых людей. Никто, кроме Трейтона и его самого, Педжета, не знал о том, что парижские якобинцы просили ее узнать новое место жительства семьи эмигрантов. Никто в Лондоне и не подозревал о существовании Джулианны.

Немного успокоившись, Доминик вошел в огромный, с высокими потолками, холл. При появлении хозяина дома комендант обернулся, улыбаясь. И Доминик лишний раз убедился в том, что не знает этого человека. Мужчина, крупный и элегантный, поклонился.

– Милорд, я – Эдвард Томпсон. Прошу прощения, что потревожил вас в столь ранний час, но я должен передать вам сообщение от одного из моих заключенных. Разумеется, это весьма необычно, но она так настаивала… Мне остается только молиться, чтобы в этой просьбе не таилось никакого вероломства и я не стал жертвой преступного обмана.

«Она настаивала… – застучало в голове Доминика. – Она…»

Колоссальным усилием воли ему удалось сохранить невозмутимость, не дав потрясению отразиться на его лице. Нет, это не могла быть Джулианна!

– Кто желает связаться со мной?

– Мисс Джулианна Грейстоун, милорд. Она настаивала, чтобы я пришел к вам лично и сообщил о том, что она находится в тюрьме. Надеюсь, я не допустил серьезную ошибку.

Значит, Джулианна в Тауэре.

Доминик почувствовал, как волна ярости начинает захлестывать его.

– Отвезите меня к мисс Грейстоун.

Ну разумеется, Доминик придет к ней.

Оставалось только молиться, чтобы он оказался человеком слова.

Джулианна сидела на своем жалком тюфяке, обхватив руками прижатые к груди колени, и напряженно смотрела в конец коридора. Дверь в тюремный коридор находилась слишком далеко от нее, чтобы быть в поле зрения, да и сам конец коридора надежно скрывался в тени. Но Джулианна знала, что спасительная дверь была там. Через эту дверь войдет Доминик, который скоро приедет к ней. Ведь он обязательно приедет, не правда ли?..

Джулианне вдруг показалось, что она заметила какое-то движение в конце коридора. Боясь даже надеяться, бедняжка застыла на месте. А потом услышала, как тяжелая железная дверь закрылась. Раздались тихие шаги.

«Пожалуйста, пусть это будет Доминик!» – взмолилась Джулианна про себя.

Шаги становились все более четкими, различимыми. Их звук нарастал, приближаясь.

Джулианна так боялась, что это два тюремщика направляются к ней… Сердце неистово заколотилось, лишая ее возможности дышать.

И тут из сумрака теней показался Доминик…

Он увидел Джулианну в тот же самый момент, когда она заметила его. Их взгляды встретились, и Доминик остановился. Его зеленые глаза округлились от потрясения.

Джулианна медленно встала, дрожа всем телом и внезапно совсем ослабев от изнеможения и облегчения. И тут же задалась вопросом: как же могла она когда-то принять Педжета за простого армейского офицера? Он был воплощением богатства, влияния и власти, аристократом до мозга костей. Ей никогда прежде не доводилось видеть Доминика в его собственной одежде. Сейчас на нем были темно-синий бархатный сюртук, серебристо-синий шелковый жилет, элегантные белые бриджи, белые чулки и черные туфли с пряжками. На голове красовались темный изысканный парик и черная треуголка.

Пристальный взгляд Доминика скользнул по запачканным кровью, почерневшим юбкам Джулианны. Педжет обернулся, и в этот момент она заметила на его пальцах несколько колец.

– Освободите ее немедленно.

В его голосе ясно послышалось угрожающее предостережение. Это был тон, которого не смел ослушаться никто.

– Да, милорд, – кивнул комендант, и один из тюремщиков со всех ног кинулся выполнять приказ.

Джулианна из последних сил боролась с мощным, неудержимым порывом дать волю чувствам и разрыдаться. Он приехал. Он освобождает ее!

И Джулианна снова перехватила взгляд Доминика, спросив себя, не сердится ли он. Его зеленые глаза были мрачными.

– С тобой все в порядке? – негромко спросил Доминик, пока стражник поворачивал ключ в замке.

Джулианна колебалась, не зная, что ответить. Нет, она не была в порядке, да и вообще сомневалась, что когда-либо снова придет в себя.

– Чья это кровь, Джулианна? – так же тихо поинтересовался он.

– Я не пострадала, – ответила она и с облегчением глотнула воздуха, когда дверь камеры открылась. – Я не знаю, чья это кровь.

Его бровь резко взлетела вверх от изумления.