Текст книги "Слова сияния"

27
Беспечные забавы

Пять лет назад

Шаллан всячески старалась побольше времени проводить на улице. Здесь, в садах, люди не орали друг на друга. Здесь царил мир.

К несчастью, это был фальшивый мир – мир аккуратно возделанного сланцекорника и ухоженных лоз. Подделка, предназначенная для того, чтобы развлекать и отвлекать. Шаллан все больше желала сбежать туда, где садовники не превращают растения в статуи, где люди не ступают так, словно неосторожный шаг может вызвать оползень. Туда, где не кричат.

С возвышенностей спустился прохладный горный ветерок и пронесся по саду, вынудив лозы робко сжаться. Шаллан устроилась подальше от клумб, чтобы не расчихаться, и изучала крепкие заросли сланцекорника. Кремлец, которого она рисовала, повернулся навстречу ветру и подергал огромными усиками, а потом вновь принялся объедать сланцекорник. Было так много разновидностей кремлецов. Интересно, кто-нибудь пытался их всех сосчитать?

К счастью, у ее отца была книга по рисованию – одна из работ Дандоса Масловера, – и Шаллан использовала ее в качестве руководства, держа перед собой открытой.

Из особняка неподалеку раздался вопль. Рука Шаллан замерла, случайно сделав неверный штрих поперек наброска. Девушка тяжело вздохнула и попыталась вновь сосредоточиться на рисунке, но раздавшиеся вслед за тем новые крики разбудили в ней тревогу. Она отложила карандаш.

У нее почти закончилась бумага из последней пачки, которую принес брат. Он возвращался неожиданно и никогда не задерживался надолго, а если появлялся, они с отцом избегали друг друга.

Никто в особняке не знал, куда отправляется Хеларан, когда уходит.

Она потеряла счет времени, уставившись на белую страницу. Такое иногда с ней происходило. А когда подняла глаза, небо темнело. Скоро отцовский пир. Он теперь устраивал их регулярно.

Шаллан упаковала вещи в сумку, потом взяла шляпу от солнца и направилась к особняку. Здание, высокое и внушительное, было примером идеального веденского дома. Одинокое, крепкое, громадное. Оно состояло из массивных каменных блоков и маленьких окон, испещренных темным лишайником. В некоторых книгах особняки вроде этого звались «душой Йа-Кеведа» – это были изолированные поместья, в каждом из которых светлорд правил как хотел. Шаллан считала, что писатели романтизируют сельскую жизнь. Они хоть раз на самом деле посетили один из особняков и испытали на себе истинную провинциальную скуку или просто фантазировали о «деревенском покое», пребывая в комфорте городов, где мешались друг с другом разные культуры?

Войдя в дом, Шаллан повернулась к лестнице, что вела в ее комнату. Отец пожелает видеть ее нарядной на пиршестве. Она наденет новое платье и будет сидеть тихо, не вмешиваясь в беседу. Отец ничего подобного не упоминал, но девушка подозревала, что он сожалеет о том, что дочь снова разговаривает.

Возможно, он не хотел, чтобы дочь болтала о вещах, которые видела. Она остановилась посреди коридора; ее разум опустел.

– Шаллан?

Девушка встрепенулась и обнаружила, что Ван Йушу, ее четвертый брат, стоит у нее за спиной, на ступеньках. Как давно она пялится в стенку? Пиршество скоро начнется!

Жакет Йушу был расстегнут и надет криво; волосы взъерошены, щеки раскраснелись от вина. Ни запонок, ни ремня – весьма изысканные штучки, украшенные заряженными самосветами. Он их проиграл.

– Почему отец недавно кричал? – спросила она. – Ты был тут?

– Нет. – Йушу провел рукой по волосам. – Но я слышал. Балат опять играл с огнем. Чуть не сжег дом для прислуги, буря бы его побрала. – Йушу прошел мимо, чуть не задев ее, и споткнулся. Ему пришлось схватиться за балясину, чтобы не упасть.

Отцу не понравится, что Йушу явится на пир в таком виде. Он опять будет орать.

– Шквальный дурень, – бубнил Йушу, пока Шаллан помогала ему выпрямиться. – Балат попросту сходит с ума. В этой семейке я один соображаю как надо. Ты ведь снова в стену пялилась, верно?

Шаллан не ответила.

– Он подарит тебе новое платье, – бормотал Йушу, пока она вела его к комнате. – А меня удостоит только проклятиями. Мерзавец! Любил Хеларана, а ни один из нас – не он, так что на нас плевать. Хеларана тут нет! Он предал отца, едва не убил. И все-таки только братец имеет значение…

Они прошли мимо комнат отца. Тяжелая дверь из культяпника была чуть приоткрыта – горничная наводила там порядок, – и Шаллан разглядела дальнюю стену.

И светящийся сейф.

Он был спрятан за картиной, изображавшей шторм на море, но полотно совсем не приглушало мощного белого сияния. Девушка видела очертания сейфа прямо сквозь холст – они пылали, точно пламенные. Она встала как вкопанная.

– На что ты пялишься? – спросил Йушу, держась за балясину.

– Свет.

– Какой свет?

– За картиной.

Он прищурился и начал заваливаться вперед.

– О чем, во имя Чертогов, ты болтаешь, девчонка? Это и впрямь лишило тебя разума, верно? То, что ты видела, как он убил мать? – Йушу отпрянул, негромко выругавшись. – Только я один из всей семьи не сбрендил. Только я один, буря бы меня побрала…

Шаллан уставилась на свет. Там спряталось чудовище.

Там спряталась душа матери.

28
Ботинки

 
Предательство спренов привело нас сюда.
Потоки решили они человекам отдать,
Не тем, кто готов был во всем угождать,
пребывавшим до нас.
Недаром мы отвернулись,
С богами соприкоснулись,
Глиной в руках их согнулись, и они изменили нас.
 

Из «Песни тайн» слушателей, строфа 40

За енти сведения-шмедения выкладывай двадцать броумов, – произнесла Шаллан. – Рубиновых, не каких-нибудь там. Я каждый проверю.

Тин расхохоталась, запрокинув голову, и черные как сажа волосы рассыпались по плечам. Она сидела на месте погонщика фургона, которое раньше занимал Блат.

– И это, по-твоему, бавский акцент?! – воскликнула мошенница.

– Я всего три или четыре раза слышала, как разговаривают бавцы.

– Ты говорила, будто с камнями во рту!

– Так они и говорят!

– Не-а, бавцы говорят так, словно у них во рту галька. Но еще и звуки растягивают. Вот, например… Поглядела я на карти-и-инки, что вы мне да-а-али, и они ми-и-иленькие. Ага, очень ми-и-иленькие. Прям в самый раз, чтоб подтираться.

– Ты преувеличиваешь! – отбивалась Шаллан, не в силах сдержать смех.

– Немножко, – согласилась Тин, откидываясь на спинку сиденья и размахивая перед собой длинным прутом погонщика чуллов, словно осколочным клинком.

– Не понимаю, зачем нужно знать, как звучит бавский акцент. Бавцы – не очень-то важный народ.

– Малышка, вот потому-то они и важны.

– Они важны, потому что не важны, – сказала Шаллан. – Нет, я понимаю, логика у меня время от времени хромает, но что-то с этим заявлением не так.

Тин улыбнулась. Она была такая расслабленная, такая… свободная. Шаллан совсем другого ждала после их первой встречи.

Но в тот раз она играла роль, изображала главу охранников. А женщина, с которой Шаллан спорила сейчас, казалась настоящей.

– Видишь ли, – принялась объяснять Тин, – если ты собираешься дурить людям головы, тебе надо научиться играть роли тех, кто ниже их по статусу, а не только выше. Роль «важной светлоглазой» ты выучила. Похоже, у тебя были хорошие примеры.

– Можно и так сказать, – ответила Шаллан, думая про Ясну.

– Дело в том, что во многих случаях эта маска важной светлоглазой будет для тебя бесполезна.

– Быть неважным важно. Быть важным бесполезно. Ясно!

Тин глянула на нее, пережевывая кусочек вяленого мяса. Ее перевязь с мечом висела на колышке сбоку от сиденья и покачивалась в такт движениям чулла.

– Знаешь, деточка, а ты за словом в карман не лезешь, когда из роли выходишь.

Шаллан покраснела.

– Мне это нравится, – продолжила Тин. – Я люблю людей, которые идут по жизни смеясь.

– Кажется, я поняла, чему ты пытаешься меня научить. Ты намекаешь, что женщина с бавским акцентом, скромно одетая простолюдинка может попасть в такие места, куда светлоглазой ходу нет.

– И может услышать или сделать вещи, которые светлоглазой не по силам. Акцент важен. Проявишь чудеса красноречия, и уже не будет иметь значения, что у тебя в карманах пусто. Вытрешь нос об рукав, заговоришь по-бавски – и, возможно, люди даже не посмотрят в твою сторону, чтобы заметить меч на твоем поясе.

– Но у меня светло-голубые глаза, – возразила Шаллан. – Я ни за что не смогу выдать себя за простолюдинку, как бы ни звучал мой голос!

Тин запустила руку в карман брюк. Она повесила свой плащ на другой крючок и осталась в застегнутой на пуговицы рубашке, бледно-коричневых брюках и высоких ботинках. Рубашка была почти как у рабочего, но из более дорогой ткани.

– Вот! – Она что-то бросила Шаллан.

Та едва поймала и покраснела от своей неуклюжести. Потом подняла предмет, чтобы разглядеть получше: это был небольшой флакон с какой-то темной жидкостью внутри.

– Капли в глаза, – пояснила Тин. – Изменят цвет на темный на несколько часов.

– Серьезно?!

– Их нетрудно добыть, если знать, у кого спрашивать. Полезное снадобье.

Шаллан опустила флакон. Ее вдруг пробрал озноб.

– А есть ли…

– Обратное снадобье? – перебила Тин. – Чтобы из темноглазого сделать светлоглазого? Я о таком не знаю. Истории об осколочных клинках не считаются.

– Логично, – сказала Шаллан, расслабившись. – Можно затемнить стекло при помощи краски, но я не думаю, что можно сделать его светлей, не расплавив.

– Как бы там ни было, тебе нужно обзавестись одним-двумя провинциальными акцентами. Гердазийским, бавским, что-то вроде этого.

– У меня, наверное, и так есть деревенский выговор, – призналась Шаллан.

– Это здесь не сработает. Йа-Кевед – цивилизованная страна, и ваши внутренние диалекты и говоры слишком похожи друг на друга, чтобы их распознали жители иных краев. Алети не поймет, что ты из веденской провинции, как понял бы веденец. Алети просто решит, что ты чужестранка.

– Ты много где побывала, верно? – поинтересовалась Шаллан.

– Я иду туда, куда дуют ветра. Это хорошая жизнь для тех, кто не привязывается к барахлу.

– Барахлу? – переспросила Шаллан. – Но ты… прошу прощения… ты же воровка! Воровство заключается в том, чтобы прихватить как можно больше барахла!

– Я беру что могу, но это лишь подтверждает, что барахло преходяще. Ты берешь какие-то вещи, а потом их теряешь. В точности как дельце, которое я провернула на юге. Мой отряд так и не вернулся с задания; я почти уверена, что они сбежали, не подумав, что мне не заплатят. – Она пожала плечами. – Бывает. Нет нужды изводить себя из-за этого.

– Что было за дельце? – спросила Шаллан и целенаправленно моргнула, снимая Образ Тин, которая расслабленно помахивала прутом, словно управляя оркестром, и ничто в целом мире ее не волновало. Пару недель назад они едва не погибли, но Тин относилась к этому без лишних переживаний.

– Важное дельце, – сказала она, – для людей, которые способны изменять мир. Я все еще не получила ответа от тех, кто нас нанял. Может быть, мои люди не сбежали; может, их просто постигла неудача. Я не знаю наверняка.

Тут Шаллан уловила, как лицо Тин напряглось. Кожа вокруг ее глаз натянулась, взгляд сделался отрешенным. Она переживала из-за того, что наниматели могли с ней сделать. Потом все исчезло, сгладилось.

– Глянь-ка! – Тин кивком указала вперед.

Шаллан увидела, что в нескольких холмах от них движутся какие-то фигуры. По мере приближения к равнинам пейзаж менялся. Горки становились круче, но воздух теплел, и растительная жизнь делалась все обильнее. В некоторых лощинах, где после Великих бурь собиралась вода, виднелись настоящие рощи. Деревья были приземистые, лишенные непринужденного величия тех, что росли в Йа-Кеведе, но все же было приятно увидеть нечто непохожее на кустарник.

Трава здесь была пышнее. Она благоразумно пряталась в норы, почуяв приближение фургонов. Камнепочки вымахали большими, а сланцекорник рос тут и там, и частенько над ним резвились спрены жизни, похожие на зеленую мошкару. За время своего путешествия они встречались с другими караванами, и теперь, вблизи Расколотых равнин, те попадались все чаще и чаще. Шаллан не удивилась, завидев путников. Однако незнакомцы были верхом на лошадях! Кто мог позволить себе таких животных? И почему у них нет сопровождения? Наездников, похоже, было всего четверо.

Караван остановился по приказу ехавшего в первом фургоне Макоба. Шаллан на собственном ужасном опыте усвоила, какой опасной может быть любая встреча в этих местах. Старшие караванщики ко всему относились с подозрением. Она назвалась главной, но позволяла тем, кто имел больше опыта, останавливать караван и выбирать другую дорогу.

– Пошли, – велела Тин, тормозя чулла ударом прута и спрыгивая с фургона. Она не забыла прихватить висевшие на крючках плащ и пояс с мечом.

Шаллан спустилась следом и нацепила лицо Ясны. Веденка позволяла себе не играть, когда была наедине с Тин. С другими ей приходилось быть властной. Суровой, жестокой, но вселяющей надежду и воодушевление. В этом смысле она была рада синему платью, которое подарил Макоб. Из отменного шелка, вышитое серебром, оно прекрасно заменило ее собственное, превратившееся в лохмотья.

Они миновали Ватаха и его людей, которые маршировали следом за первым фургоном. Предводитель дезертиров одарил Тин косым взглядом. Талант мошенницы не помог Тин завоевать симпатию Ватаха, но все-таки он ее уважал.

– Мы со светлостью Давар с этим разберемся, – на ходу бросила Тин Макобу.

– Светлость? – окликнул Макоб. – А если это бандиты?

– Мастер Макоб, их только четверо, – небрежно ответила Шаллан. – В тот день, когда я не сумею справиться с четырьмя бандитами без посторонней помощи, я заслужу, чтобы меня ограбили.

Они миновали фургон, и Тин на ходу затянула пояс с мечом.

– Что, если это в самом деле бандиты? – прошипела Шаллан, когда их уже никто не мог услышать.

– Ты же сказала, что разберешься с четырьмя.

– Я просто тебе подыгрывала!

– Детка, это опасно. – Тин ухмыльнулась. – Послушай, бандиты бы не позволили нам себя увидеть и уж точно не стали бы сидеть там и ждать, пока мы подойдем.

Четверо мужчин дожидались их на вершине холма. Приблизившись, Шаллан увидела, что на них аккуратная военная форма, по виду настоящая. На дне ложбины между холмами девушка ушибла палец о камнепочку. Она поморщилась – Макоб дал ей туфельки для светлоглазой, под стать платью. Они были роскошны и, наверное, стоили целое состояние, но на самом деле почти не отличались от тапочек.

– Подождем здесь, – сказала веденка. – Пусть они к нам идут.

– Звучит неплохо, – согласилась Тин.

Действительно, когда мужчины заметили, что Шаллан и Тин их ждут, они начали спускаться по склону. Следом за ними появились еще двое – пешие, не в форме, но в одежде рабочих. Конюхи?

– Кем ты будешь? – негромко спросила Тин.

– Собой?.. – предложила Шаллан.

– Да разве это весело? – поддразнила Тин. – Как у тебя с рогоедским?

– Рогоедский? Я…

– Слишком поздно, – оборвала Тин, когда незнакомцы подъехали к ним.

Шаллан находила лошадей пугающими. Здоровенные зверюги не были смирными, как чуллы. Лошади все время топали и фыркали.

Предводитель небольшого отряда натянул поводья с явным раздражением. Он не очень-то хорошо управлялся с животным.

– Светлость, – поприветствовал он, кивая, когда увидел ее глаза.

Шаллан с потрясением поняла, что он темноглазый. Высокий, с темными алетийскими волосами до плеч. Он посмотрел на Тин, подметил меч и солдатское одеяние, но не подал вида. Непростой человек.

– Ее высочество, – громко провозгласила Тин, указывая на Шаллан, – принцесса Унулукуак’кина’ауту’атай! Перед тобой особа королевской крови, темноглазый!

– Рогоедка? – проговорил мужчина и наклонился, изучая рыжие волосы Шаллан. – В воринском платье. Камень бы упал замертво.

Тин взглянула на Шаллан, подняв бровь.

«Я тебя придушу, женщина», – подумала та и сделала глубокий вдох.

– Эта вещь, – заговорила Шаллан, указывая на свое платье, – не быть то, что твоя думать носить принцесса? Она быть хороший для меня. Ты быть уважать! – К счастью, ее красное лицо подошло бы рогоедке. Они были пылким народом.

Тин одобрительно кивнула.

– Прошу прощения, – сказал мужчина, хотя по виду было заметно, что он не настроен извиняться. С какой стати темноглазый ездит верхом на таком дорогом животном? Один из его спутников изучал караван в подзорную трубу. Тоже темноглазый, но в седле он чувствовал себя увереннее.

– Кэл, семь фургонов, – доложил он. – Охрана хорошая.

Предводитель Кэл кивнул.

– Меня послали выслеживать бандитов, – объяснил он, обращаясь к Тин. – С вашим караваном все в порядке?

– Три недели назад напоролись на бандитов. – Тин указала большим пальцем себе за спину. – Почему ты спрашиваешь?

– Мы представляем короля, – ответил мужчина. – Мы из личной гвардии Далинара Холина.

Ох буря!.. Теперь у Шаллан будут неприятности.

– Светлорд Холин, – продолжил Кэл, – изучает возможность расширить безопасную зону вокруг Расколотых равнин. Если на вас в самом деле напали, я хотел бы знать детали.

– Если на нас напали?! – переспросила «рогоедка». – Ты сомневаться наше слово?

– Нет…

– Я оскорблена быть! – объявила Шаллан, скрестив руки на груди.

– Поосторожнее, – предупредила Тин весь отряд. – Ее высочество не выносит оскорблений.

– Да что ты говоришь! – с усмешкой протянул Кэл. – Когда произошло нападение? Вы его отразили? Сколько было бандитов?

Тин засыпала его подробностями, а у Шаллан появилась возможность подумать. Далинар Холин должен стать ее свекром, если условная помолвка превратится в замужество. Оставалось лишь надеяться, что с этими солдатами она уже не встретится.

«Тин, я тебя точно придушу…»

– Сожалею о ваших потерях, – проговорил этот неприятный Кэл, со стоическим выражением лица выслушав детальный рассказ о нападении бандитов. – Но теперь каравану осталось полтора дня пути до Расколотых равнин. С вами уже не должно случиться ничего страшного.

– Я любопытство, – сказала Шаллан. – Эти звери лошади быть? Но ты быть темноглаз. Этот… Холин тебе сильно доверять.

– Я выполняю свой долг, – ответил Кэл, изучая ее. – Где остальные ваши люди? Караван, судя по виду, полностью воринский. А вы слегка тощая для рогоедки.

– Ты что, оскорбил принцессу, упомянув ее вес? – в ужасе переспросила Тин.

Буря! Она была хороша. Даже сумела этой фразой призвать спрена гнева.

Что ж, оставалось лишь броситься в атаку.

– Я оскорбиться! – завопила Шаллан.

– Ты снова оскорбил ее высочество!

– Очень оскорбиться!

– Лучше извинись.

– Нет извинений! – объявила Шаллан. – Ботинки!

Кэл отпрянул, его взгляд заметался между Шаллан и Тин. Он пытался осознать сказанное и наконец переспросил:

– Ботинки?

– Да, – подтвердила девушка. – Я любить твои ботинки. Ты извиняться ботинками.

– Вам… нужны мои ботинки?

– Ты разве не услышал ее высочество? – одернула его Тин, скрестив руки. – У этого Далинара Холина все солдаты такие непочтительные?

– Я не непочтительный, – возразил Кэл. – Но ботинки не отдам.

– Ты оскорбить! – объявила Шаллан и, шагнув вперед, ткнула в него пальцем. Буреотец, до чего же эти лошади громадные! – Я поведать всем, кто захотеть слушать! Я прибыть и сразу сказать: «Холин – ворователь ботинок и прелюбодей!»

Кэл поперхнулся:

– Прелюбодей?!

– Да! – Шаллан оглянулась на Тин. – Прелюбодей? Нет, не то слово. Плоходей… Нет. Лихо. Лиходей! Ворователь и лиходей! Вот это правильное слово.

Солдат растерянно оглянулся на своих спутников.

«Чтоб ты провалился! – подумала Шаллан. – Толку от хороших каламбуров, если собеседник – неуч».

– Значения не иметь, – отрезала она, вскинув руку. – Все узнать, как ты нечестно обойтись со мной. Бросить меня оголенный в этой глуши. Обнажить меня! Это оскорбление моего дома и моего клана. Все узнать, что Холин…

– Ох, ну хватит, хватит, – сказал Кэл и, неуклюже наклонившись, стянул один ботинок, оставаясь в седле. Носок у него был с дырой на пятке. – Шквальная женщина, – пробормотал он и бросил ей первый ботинок, а потом снял второй.

– Извинения приняты. – Тин подобрала ботинки.

– Да уж, клянусь Преисподней, лучше вам их принять, – буркнул Кэл. – Я расскажу всем о том, что с вами случилось. Поехали, парни. – Он повернулся и, не сказав больше ни слова, уехал – возможно, опасался новой обличительной речи в исполнении «рогоедки».

Оказавшись за пределом слышимости, Шаллан посмотрела на ботинки, и ее охватил неудержимый смех. Спрены радости поднялись вокруг, точно синие листья, которые проклюнулись у ее ног и взмыли вихрем, а над головой понеслись во все стороны, точно на крыльях ветра. Шаллан следила за ними с широкой улыбкой. Они были очень редкими.

– Ах! – выдохнула Тин, тоже улыбаясь. – Отрицать не стану, это было весело.

– И все равно я тебя задушу, – пообещала Шаллан. – Он знал, что мы дурачимся. Это точно была самая жуткая имитация рогоедки из всех, что когда-нибудь рождались на свет.

– Вообще-то, было очень даже хорошо. Ты перестаралась с текстом, но с акцентом ты попала в точку. Но моя цель была не в этом. – Она вручила Шаллан ботинки.

– А в чем же? – спросила та, пока они шли назад к каравану. – Сделать из меня дуру?

– Отчасти.

– Это был сарказм.

– Если собираешься познать наше искусство, то не должна теряться в таких ситуациях. Ты не можешь позволить сбить себя с толку, когда изображаешь кого-то другого. Чем грубее попытка, тем безупречнее ты должна ее обыграть. Мастером можно стать только на практике, причем с людьми, которые вполне способны тебя раскрыть.

– Наверное, – согласилась Шаллан.

– Ботинки тебе слишком велики, – заметила Тин. – Но как же мне понравилось выражение его лица, когда ты их потребовала. «Нет извинений. Ботинки!»

– Мне и в самом деле нужны ботинки. Я устала топать по камням босиком или в тапочках. Набью внутрь немного войлока, и будут в самый раз. – Девушка подняла ботинки. Они действительно были очень велики. – Ну, почти.

Она оглянулась:

– Надеюсь, с ним все будет в порядке без них. Что, если на обратном пути ему придется сразиться с бандитами?

Тин закатила глаза:

– Детка, нам нужно обсудить твою добросердечность.

– Быть хорошей – не такая уж плохая вещь.

– И это говорит юная мошенница? – подловила ее Тин. – Ну ладно, давай вернемся в караван. Хочу отшлифовать кое-какие нюансы твоего рогоедского акцента. С твоими-то рыжими волосами у тебя будет, скорее всего, больше шансов использовать его, чем какой-то другой акцент.