Текст книги "Пепел и сталь"

10

Меня изумляет, как много народов нам удалось объединить своей целью. Конечно, еще остались несогласные, а иные короли, к сожалению, и вовсе затеяли войны, которые я не могу остановить.

И все же я горд наблюдать их славное единство, повергающее в трепет. Как хотелось бы мне, чтобы людям не требовалась столь страшная угроза ради осознания ценности мира и согласия.

Вин, накинув капюшон, шла по улице в Щелях – одной из многочисленных трущоб Лютадели. По ряду причин она предпочитала красному свету солнца духоту капюшона.

Она шла, ссутулившись и опустив глаза в землю, по самому краю мостовой. Те скаа, что попадались ей навстречу, выглядели такими же унылыми и подавленными. Никто не поднимал головы, никто не шагал выпрямив спину или улыбаясь. В трущобах подобное поведение вызвало бы массу подозрений.

Вин почти забыла, какой мрачной может быть Лютадель. За недели, проведенные в Феллисе, она привыкла к деревьям и чистому камню. Но здесь не осталось ничего светлого – ни чахлых осин, ни выбеленного гранита. Здесь все было черным.

Стены зданий испятнали неисчислимые, неустанные пеплопады. Воздух был наполнен дымом, тянувшимся из печально знаменитых столичных кузниц и тысяч дворянских кухонь. Мостовые, двери и углы домов покрывал толстый слой сажи… в трущобах редко кто брал на себя труд хотя бы подмести перед входом.

«Здесь как-то… ночью все выглядит ярче и чище, чем днем», – подумала Вин, поворачивая за угол и плотнее запахиваясь в покрытый заплатками плащ скаа.

Она миновала попрошаек на углу – они протягивали руки в надежде получить хоть что-нибудь, но их мольбы не достигали ушей прохожих, поскольку те и сами едва не умирали от голода. Навстречу Вин прошли рабочие – склонив головы, опустив плечи. Все они были в капюшонах, защищавших глаза от пепла. Время от времени Вин встречались отряды городской стражи. Гвардейцы маршировали в полном вооружении – кирасы, шлемы и черные плащи – и всячески старались выглядеть настолько суровыми, насколько это вообще было возможно.

Очередной встретившийся ей отряд выполнял в трущобах роль руки Вседержителя, позволяя ему дотянуться туда, куда большинству поручителей было противно заглядывать. Солдаты пинали попрошаек, чтобы убедиться, что те действительно калеки, останавливали медленно шагавших рабочих и резко спрашивали, почему те находятся на улице, вместо того чтобы работать, – короче, мешали как могли. Когда отряд проходил мимо нее, Вин съежилась и поглубже натянула капюшон. Она была достаточно взрослой, чтобы уже либо растить детей, либо трудиться на фабрике, но из-за небольшого роста выглядела моложе своих лет.

То ли маскировка помогла, то ли этот отряд не интересовался женщинами-скаа, но солдаты едва взглянули на Вин. Она нырнула за угол, прошла по засыпанному пеплом переулку и очутилась у двери столовой в конце улицы.

Как и большинство подобных заведений, столовая была грязной и убогой. Поскольку рабочие редко могли заплатить за еду (а как правило, вообще не могли), столовые существовали за счет знати. Местные лорды, владельцы окрестных фабрик и кузниц, платили хозяевам столовых, чтобы те обеспечивали пищей местных скаа. Рабочим выдавали специальные жетоны, на которых обозначалось время обеденного перерыва, и в середине дня их ненадолго отпускали поесть. Маленьким предприятиям проще было отправлять людей кормиться в одно и то же заведение, чем готовить пищу на местах.

И разумеется, поскольку владелец столовой получал от лорда наличные деньги, а за его работой никто не следил, он основательно экономил на продуктах, чтобы положить излишки в карман. Вин по собственному опыту знала, что еда в столовых на вкус ничуть не лучше простой воды, в которой разболтали немного золы.

К счастью, Вин пришла сюда не есть. Она встала в очередь перед дверью, молча ожидая, пока стоявшие впереди рабочие предъявят свои обеденные жетоны. Когда подошла ее очередь, Вин протянула скаа у входа маленький деревянный кружок. Тот взял жетон и едва заметным кивком указал направо.

Вин направилась туда – через грязный обеденный зал, засыпанный утоптанной золой. Когда она добралась до дальней стены, то в углу комнаты увидела потрескавшуюся деревянную дверь. Человек, сидевший перед дверью, посмотрел Вин в глаза, слегка кивнул и открыл дверь. Вин быстро нырнула в маленькую комнатку за дверью.

– Вин, дорогая! – воскликнул Бриз, вольготно устроившийся за столом в центре комнаты. – Добро пожаловать! Как Феллис?

Вин пожала плечами, выбирая место у стола.

– Ах, – продолжал Бриз, – я и забыл, какая ты очаровательная собеседница. Выпьешь вина?

Вин отрицательно качнула головой.

– Ну а я определенно не против.

Бриз был одет в один из самых своих экстравагантных костюмов, возле его стула стояла дуэльная трость. Комнату освещала одна-единственная лампа, но здесь оказалось гораздо чище, чем в обеденном зале. Из четверых других мужчин, находившихся в комнате, Вин узнала лишь одного – подмастерья из лавки Колченога. Двое у двери определенно были охранниками. Последний выглядел как обычный рабочий-скаа: в черной куртке, лицо покрыто слоем сажи. Однако его уверенный вид говорил о том, что этот человек играет не последнюю роль на дне. Наверное, решила Вин, это один из бунтовщиков Йедена.

Бриз протянул скаа пустой стакан, постукивая пальцем по ободку. Мятежник посмотрел на него довольно мрачно.

– Вот прямо сейчас, – сказал Бриз, – ты гадаешь, не применяю ли я к тебе алломантию. Может, да, а может, и нет. Разве это имеет значение? Я пришел, потому что меня пригласил ваш руководитель, и он, кстати, приказал тебе позаботиться, чтобы я чувствовал себя удобно. Могу заверить, что стакан вина абсолютно необходим для моего удобства.

Мужчина мгновение-другое медлил, потом схватил стакан и ушел, бормоча себе под нос что-то насчет напрасной траты денег.

Бриз, вскинув брови, повернулся к Вин. Он был явно доволен собой.

– Ты подтолкнул его? – спросила Вин.

Бриз покачал головой:

– Нет, зачем напрасно тратить металл? Кельсер объяснил, зачем ты здесь?

– Он велел мне наблюдать за тобой, – ответила Вин, слегка раздраженная тем, что ее перепоручили Бризу. – Сказал, что у него нет времени обучать меня управляться со всеми металлами.

– Хорошо, – кивнул Бриз. – Тогда сразу и начнем. Прежде всего ты должна понять, что гашение – это не просто алломантия. Это тонкое и благородное искусство манипуляции.

– Весьма благородное искусство, – заметила Вин.

– Ты говоришь, как одна из них! – недовольно буркнул Бриз.

– Они – это кто?

– Да все. Ты же видела, как этот господин-скаа обращался со мной? Люди нас не любят, дорогая. Мысль о том, что рядом находится некто, способный воздействовать на их чувства, неким «таинственным» способом могущий вынудить их что-то сделать, заставляет людей испытывать неловкость. Но вот чего они не понимают – и должна понять ты: мы все друг другом манипулируем. На самом деле в манипулировании людьми и заключается суть всех взаимоотношений в обществе.

Он откинулся на спинку стула и принялся рисовать в воздухе концом дуэльной трости.

– Подумай вот о чем. Что делает мужчина, когда ищет внимания юной леди? Конечно, пытается манипулировать ею, чтобы добиться ее благосклонности. Что происходит, когда два старых друга решают выпить вместе? Они рассказывают истории, стараясь произвести впечатление на собеседника. Всю жизнь человек тщится показать себя в выгодном свете и получить власть над другими. Тут нет ничего плохого… по сути, мы все зависим друг от друга. И жизнь в обществе учит нас приспосабливаться к окружающим.

Он ткнул тростью в сторону Вин.

– Разница между гасильщиками и обычными людьми лишь в том, что мы занимаемся этим со знанием дела. И еще у нас есть… небольшое преимущество. Но так ли уж оно серьезнее обычного обаяния или ослепительной улыбки? Думаю, нет.

Вин молчала.

– Кроме того, – добавил Бриз, – как я уже говорил, хороший гасильщик должен владеть и другими умениями, кроме алломантии. Алломантия не позволяет читать мысли, даже эмоции, и в этом смысле мы так же слепы, как и все остальные. Ты воздействуешь на одного человека или целую толпу, и их эмоции меняются – можно лишь надеяться, что результат будет именно таким, какой тебе нужен. Однако великие гасильщики – это те, кто умеет пользоваться глазами и интуицией, чтобы определить, какие эмоции испытывал человек, перед тем как на него обрушилась сила алломантии.

– А какое это имеет значение? – поинтересовалась Вин, пытаясь скрыть раздражение. – Ты же все равно будешь их гасить, верно? Значит, в итоге они будут ощущать то, что требуется тебе.

Бриз вздохнул и покачал головой:

– Что бы ты сказала, если б узнала, что я уже трижды тебя гасил в течение нашего разговора?

Вин обомлела.

– Когда? – резко спросила она.

– Какое это имеет значение? – повторил Бриз ее собственный вопрос. – Это и есть урок, который ты должна усвоить, дорогая. Если ты не понимаешь, что чувствует другой человек, то никогда не сможешь незаметно прикоснуться к нему алломантической силой. Подтолкни его слишком мощно – и даже самый безмозглый скаа догадается, что на него воздействуют. Слишком слабо – и не добьешься заметного эффекта, человеком будут по-прежнему руководить другие, более сильные эмоции. Да-да, все дело в том, чтобы понимать людей, – продолжил Бриз после короткого молчания. – Ты должна разобраться, что именно чувствует человек, а потом изменить его эмоции, осторожно подтолкнув их в нужном направлении, и усилить их ради собственных целей. Это, моя дорогая, и есть самое интересное! Это трудно, но для того, кто хорошо усвоил уроки…

Дверь открылась, вернулся мрачный скаа с полной бутылкой вина. Он поставил бутылку и стакан на стол перед Бризом, отошел в другой конец комнаты к отверстию в стене и принялся наблюдать за происходящим в столовой.

– Зато это отлично вознаграждается, – сказал Бриз с улыбкой и, подмигнув Вин, наполнил стакан.

Вин просто не знала, что думать. Слова Бриза казались жестокими, но она помнила уроки Рина. Если она не овладеет этой силой, другие будут использовать свою силу против нее. Она осторожно подожгла медь – медленно, как учил Кельсер, – чтобы закрыться от воздействий гасильщика.

Дверь снова распахнулась, и в проеме появилась знакомая фигура в жилете.

– Привет, Вин! – воскликнул Хэм, взмахнув рукой. Он подошел к столу, посмотрел на бутылку.

– Бриз, ты же знаешь, что у мятежников нет денег на такие штуки.

– Кельсер возместит им убытки, – небрежно отмахнулся Бриз. – Я просто не могу работать, когда в глотке сухо. Как обстановка?

– Все спокойно, – ответил Хэм. – Но на всякий случай я оставил на углу ищеек. Запасной выход – через люк вон в том углу.

Бриз кивнул, а Хэм обернулся и посмотрел на подмастерья Колченога.

– Ты держишь завесу, Коббл?

Юноша кивнул.

– Вот и хорошо, – сказал Хэм. – Ну тогда все. Остается только ждать, когда объявится Кел.

Бриз посмотрел на карманные часы:

– Он должен прийти с минуты на минуту. Я попрошу кого-нибудь принести тебе стакан?

– Нет, спасибо, – ответил Хэм.

Бриз пожал плечами и отхлебнул вина. Какое-то время все молчали.

– Итак… – произнес наконец Хэм.

– Нет, – перебил его Бриз.

– Но…

– Как бы то ни было, мы не хотим это слушать.

Хэм многозначительно посмотрел на гасильщика:

– Даже не рассчитывай, что я поддамся, Бриз.

Бриз возвел глаза к потолку и сделал еще глоток.

– В чем дело? – спросила Вин. – Что ты хотел сказать?

– Вот только не надо его поощрять, дорогая! – воскликнул Бриз.

Вин нахмурилась и посмотрела на Хэма. Тот улыбался. Бриз вздохнул:

– Ну хорошо, только меня не впутывайте. Я не настроен участвовать в пустом споре.

– Не обращай на него внимания, – сказал Хэм, придвигая стул ближе к Вин. – Итак, я в раздумье. Пытаясь свергнуть Последнюю империю, мы делаем нечто хорошее – или нечто плохое?

Вин помолчала и осторожно спросила:

– А какая разница?

Хэм, похоже, был ошарашен, а Бриз ухмыльнулся и с одобрением заметил:

– Достойный ответ.

Хэм бросил на Бриза возмущенный взгляд, потом снова повернулся к Вин.

– Очень большая, – сказал он.

– Ну, – снова заговорила Вин, – я, вообще-то, думаю, что это хорошее дело. Последняя империя столетиями угнетает скаа.

– Верно, – согласился Хэм. – Но есть проблема. Вседержитель – божество, правильно?

Вин пожала плечами:

– Какая разница?

Хэм уставился на нее во все глаза. Вин скорчила недовольную гримасу.

– Ладно, ладно. Братство утверждает, что он бог.

– На самом деле, – встрял Бриз, – Вседержитель лишь частица бога. Он – осколок вечности, не всеведущий или вездесущий, но просто независимая часть божественного сознания.

Хэм вздохнул.

– Мне казалось, ты не хотел участвовать в разговоре.

– Я просто уточняю, – отмахнулся Бриз.

– В любом случае, – продолжал Хэм, – бог есть творец всего сущего, верно? Он есть некая сила, которая определяет законы вселенной, и, как следствие, является источником безукоризненной этики. Ему присуща абсолютная моральность.

Вин недоуменно моргнула.

– Ты видишь дилемму? – спросил Хэм.

– Лично я вижу идиота, – пробормотал Бриз.

– Я запуталась, – сказала Вин. – А в чем проблема-то?

– Мы утверждаем, что творим добро, – пояснил Хэм. – Но именно Вседержитель – поскольку он бог – определяет, что есть добро. А значит, выступая против него, мы на самом деле творим зло. Но поскольку он совершает дурные поступки, не следует ли в данном случае считать зло добром?

Вин нахмурилась.

– Ну? – спросил Хэм.

– Думаю, ты доведешь меня до головной боли, – сообщила Вин.

– А я предупреждал, – напомнил Бриз.

Хэм вздохнул:

– Но думаешь ли ты хотя бы, что над этим стоит поразмышлять?

– Не уверена.

– А я уверен, что не стоит, – сказал Бриз.

Хэм покачал головой.

– Похоже, никому тут не нравятся достойные, разумные беседы.

Мятежный скаа, стоявший у отверстия в стене, встрепенулся:

– Кельсер пришел!

Хэм недовольно скривил губы и встал.

– Я должен обеспечить безопасность периметра. Подумай над моими словами, Вин.

– Ладно… – пробормотала Вин, когда Хэм вышел.

– Иди сюда, Вин, – сказал Бриз, поднимаясь. – Тут есть дырка для наблюдения. Будь умницей, принеси мой стул.

Бриз даже не оглянулся, чтобы проверить, выполнит ли Вин его просьбу. Она помялась, не зная, что делать. В ней горела медь, так что Бриз не мог воздействовать на нее, но… Вздохнув, она взяла оба стула и перенесла их к стене. Бриз показал ей длинную узкую щель, через которую было видно обеденный зал.

Там за столами сидели кучки грязных скаа в коричневых рабочих куртках и поношенных плащах. Унылого вида люди с испачканными сажей лицами, они, все как один, горбились. Однако то, что они пришли на встречу, говорило об их желании выслушать Кельсера. Йеден устроился за отдельным большим столом. На нем была обычная рабочая куртка в пятнах сажи. Вин обратила внимание, что свои вьющиеся волосы он коротко подстриг.

Вин ожидала, что Кельсер торжественно появится в дверях, но он просто тихо вышел из кухни. Сначала он остановился возле стола, за которым сидел Йеден, и вполголоса обменялся с ним парой слов, а потом прошагал дальше и встал так, чтобы его видели все.

Вин впервые видела Кельсера в столь заурядной одежде. Он надел коричневую куртку, как скаа, и ржаво-коричневые свободные штаны – такие были на большинстве присутствующих. Однако его наряд был чистым. Ни пятнышка сажи на куртке и штанах, и к тому же, хотя костюм и был сшит из той же ткани, что и все вещи скаа, Вин не нашла ни единой заплатки, ни единого разошедшегося шва. Он заметно отличался от рабочих, но, как поняла Вин, его привычный костюм был бы здесь и вовсе неуместен.

Он заложил руки за спину, и постепенно собравшиеся умолкли. Вин напряженно смотрела в щель, гадая, способен ли Кельсер успокоить целую толпу голодных людей, просто встав перед ними? Может, он воспользовался алломантией? Ведь Вин, несмотря на тлевшую в ней медь, ощущала присутствие Кельсера.

Когда в обеденном зале стало совсем тихо, Кельсер заговорил.

– Наверное, все вы слышали обо мне, – сказал он. – И если бы моя история была вам безразлична, вы не пришли бы сюда.

Бриз, сидевший рядом с Вин, сделал глоток вина.

– Гашение и разжигание не похожи на другие формы алломантии, – тихо сказал он. – С большинством металлов получаешь противоположные результаты, когда толкаешь или тянешь. Но при работе с чувствами может получиться один и тот же итог независимо от того, будешь ты гасить людей или, наоборот, разжигать их. Это не относится к крайним эмоциональным состояниям – к всепоглощающей страсти либо к полному отсутствию чувств. Однако в большинстве случаев не имеет значения, какую из двух сил ты используешь. Люди отнюдь не металлические болваны – в них одновременно уживаются десятки разных чувств. И опытный гасильщик способен приглушить все эмоции, кроме той единственной, которую он хочет сделать преобладающей. – Бриз обернулся и попросил: – Руд, отправь в зал служанку в голубом, пожалуйста.

Один из охранников кивнул, приоткрыл дверь и что-то шепнул стоявшему снаружи. Мгновением позже Вин увидела сквозь щель девушку в линялом голубом платье. Та проходила между столами, наполняя стаканы.

– Мои коллеги смешались с толпой, – продолжал Бриз немного рассеянно. – И девушки-разносчицы – это знак, какие именно чувства следует пригасить.

Он замолчал, сосредоточенно глядя на сидевших в зале.

– Усталость… – прошептал он. – Она сейчас совсем не нужна. Голод… он только отвлекает. Подозрительность… определенно бестолковое чувство. И да, пока работают гасильщики, поджигатели усиливают те эмоции толпы, что нам требуются. Любопытство… самое время для него. Да, слушайте Кельсера. О нем чего только не рассказывают, он почти легенда. Глядите же на него собственными глазами – глядите и удивляйтесь!

– Я знаю, почему вы пришли сюда, – говорил тем временем Кельсер.

Сейчас он совсем не был похож на того самоуверенного болтуна, каким привыкла видеть его Вин. Его слова звучали тихо, но уверенно.

– Вы по двенадцать часов в день работаете на фабриках, в кузницах или рудниках. Вас бьют, почти не платят и плохо кормят. И ради чего? Ради того, чтобы вы, возвращаясь в конце дня в свои жалкие дома, сталкивались с новыми трагедиями? Чтоб вы узнали, что вашего друга убил жестокий надсмотрщик? Вашу дочь забрал к себе вельможа? Ваш брат погиб от руки проходившего мимо лорда просто потому, что у того не задался день?

– Да, – прошептал Бриз. – Хорошо. Красную, Руд! Отправь девушку в светло-красном.

В обеденный зал вышла другая разносчица.

– Страсть и гнев, – пробормотал Бриз себе под нос. – Но не слишком. Лишь чуть-чуть подтолкнуть… напомнить.

Вин, заинтересованная, на мгновение пригасила медь и вместо нее воспламенила бронзу, пытаясь уловить, какую именно алломантическую силу использует Бриз. Но от него не исходило никаких волн.

«Ну конечно, – подумала Вин, – я же забыла о помощнике Колченога… он мешает мне почувствовать алломантию».

Она снова подожгла медь.

А Кельсер продолжал говорить:

– Друзья мои, не вы одни так страдаете. Таких миллионы. И они нуждаются в вас. Я пришел сюда не просить – вы достаточно видели попрошаек в своей жизни. Я всего лишь предлагаю подумать. Куда лучше потратить силы? Делая оружие для Вседержителя? Или что-то более достойное?

«Он даже не упомянул о нашей армии, – подумала Вин. – И о намерениях тех, кто уже присоединился к нему. Он не хочет, чтобы они знали подробности плана. Наверное, это правильно… ведь те, кого он сумеет убедить, и так все поймут, а остальным совершенно незачем быть в курсе дел».

– Вы знаете, почему я здесь, – говорил Кельсер. – Вы знаете моего друга Йедена и знаете, кого он представляет. Каждый скаа в городе слышал о мятежниках. Может, кто-то даже подумывал присоединиться к ним. Конечно, большинство этого не сделает – большинство вернется на свои забитые золой и сажей фабрики, в пылающие жаром кузницы, в разрушающиеся дома. Вы вернетесь туда, потому что эта жизнь вам знакома. Но кто-то… кто-то пойдет со мной. И это будут люди, которых вспомнят и много лет спустя. Вспомнят, потому что они сделали нечто великое.

Многие из рабочих обменялись взглядами, но иные упорно смотрели в полупустые тарелки с супом. Наконец из дальней части зала раздался голос:

– Ты просто глупец. Вседержитель уничтожит тебя. Ты не можешь восстать против бога в его собственной столице.

Воцарилась тишина. Напряженная тишина. Вин замерла, а Бриз что-то едва слышно прошептал себе под нос.

Кельсер несколько мгновений стоял неподвижно. Потом неторопливо закатал рукава куртки, открыв паутину шрамов.

– Вседержитель – не бог, – тихо сказал он. – И он не может убить меня. Он уже пытался, но ничего не вышло. Потому что я – нечто такое, что ему никогда не уничтожить.

С этими словами Кельсер повернулся и вышел из столовой тем же путем, что и вошел.

– Ох, – вздохнул Бриз, – все-таки устроил театр под конец. Руд, отзови красную и отправь коричневую.

В зале появилась новая разносчица.

– Изумление, – пробормотал Бриз. – И гордость, да… гнев долой – сейчас не время…

Люди в столовой молчали, и Вин показалось, что атмосфера стала зловещей. Но наконец встал Йеден и заговорил, ободряя рабочих и объясняя, что они должны сделать, если хотят узнать больше. Пока он говорил, люди снова принялись за еду.

– Зеленую, Руд, – приказал Бриз. – Хм… ну да. Сейчас самое время поразмыслить, а преданность вашу мы чуть усилим – нам ведь не надо, чтобы кто-то помчался к поручителям, верно? Кел, конечно, отлично заметает следы, но чем меньше известно властям, тем лучше. Правильно? Вот так. А что там насчет тебя самого, Йеден? А, ты слишком разволновался. Давай-ка мы погасим волнение, избавим тебя от тревог… Да, оставим одну лишь страсть – надеюсь, этого будет достаточно, чтобы твой голос перестал звучать так глупо…

Вин продолжала наблюдать. Теперь, когда Кельсер ушел, ей стало легче разбираться в реакции людей и в действиях Бриза. Пока Йеден говорил, рабочие вели себя в точном соответствии с тем, что бормотал Бриз. Да и сам Йеден явно ощутил воздействие гасильщика: из его позы исчезло напряжение, а голос звучал все более уверенно.

Удивленная Вин пригасила тлеющую медь. И сосредоточилась, пытаясь распознать прикосновение Бриза к ее собственным эмоциям, – она ведь тоже должна была попасть под воздействие его алломантической волны… Бризу явно не хватало времени заниматься отдельными людьми, кроме, возможно, Йедена. Да, уловить его влияние было нелегко. И все же Вин постепенно начала чувствовать то, что он описывал.

Это произвело на нее сильное впечатление. Такая тонкая работа… В тех немногих случаях, когда Кельсер применял алломантию, чтобы воздействовать на чувства Вин, это походило на внезапный удар в лицо. У Кельсера была огромная сила, но полностью отсутствовала деликатность.

А прикосновения Бриза оказались неописуемо тонкими и осторожными. Он приглушал определенные чувства, смягчал их, воздействуя как бы на конкретные точки, – а все остальное оставлял нетронутым. Вин почудилось, что она улавливает и разжигающие прикосновения помощников Бриза, работавших в столовой, – но им далеко было до изящества, продемонстрированного им самим. Вин не стала снова поджигать медь и следила за тем, как алломантическая сила касается ее чувств. Йеден в это время продолжал говорить. Он объяснял, что тем, кто решит присоединиться к нему, придется на время – почти на год – оставить семью и друзей, но их родным помогут, а сами они будут обеспечены всем необходимым.

Вин проникалась к Бризу все большим уважением. Она вдруг обнаружила, что решение Кельсера отдать ее в обучение другому алломанту уже не вызывает раздражения. Да, конечно, Бриз умел работать только с одним металлом, зато как умел! Кельсер же, будучи рожденным туманом, должен был научиться всем алломантическим искусствам. Пожалуй, он действительно просто не мог как следует сосредоточиться на одной из сил.

«Надо попросить отправить меня на обучение по всем металлам, – подумала Вин. – Каждый туманщик – мастер в своей области».

Вин снова сосредоточилась на обеденном зале, где Йеден заканчивал речь.

– Вы все слышали Кельсера, Выжившего в Хатсине, – говорил он. – Слухи о нем абсолютно правдивы – он бросил воровской промысел и полностью посвятил себя помощи мятежным скаа! Друзья, мы готовим нечто грандиозное. Нечто, что может действительно завершить нашу борьбу с Последней империей. Присоединяйтесь к нам. Присоединяйтесь к своим братьям. Присоединяйтесь к самому Выжившему!

Столовая молчала.

– Ярко-красную, – распорядился Бриз. – Я хочу, чтобы эти люди прониклись тем, что услышали.

– Но ведь их эмоции угаснут? – спросила Вин, наблюдая, как по столовой движется разносчица в ярко-красном платье.

– Конечно, – ответил Бриз, откидываясь на спинку стула и закрывая смотровую щель. – Но останутся воспоминания. А если людей с каким-то событием связывают сильные чувства, они лучше запоминают и то и другое.

Несколько мгновений спустя появился Хэм.

– Неплохо. Люди ушли ободренными, несколько человек остались. У нас будет приличное количество волонтеров для отправки в пещеры.

Бриз покачал головой:

– Этого недостаточно. Доксу требуется несколько дней на организацию каждой встречи, а в итоге мы получаем в среднем по двадцать человек. Такими темпами нам не набрать к сроку нужных десяти тысяч.

– Думаешь, надо проводить больше встреч? – спросил Хэм. – Это будет довольно трудно… приходится действовать очень осторожно, чтобы приглашать только тех, кому мы действительно можем более или менее доверять.

Бриз немного подумал и допил остатки вина.

– Я пока не знаю… мы просто должны что-то придумать. А сейчас давай вернемся в лавку. Я уверен, что сегодня вечером Кельсер захочет поговорить с нами.

* * *

Кельсер смотрел на запад. Полуденное солнце сияло ядовитым красным светом, гневно проталкивая лучи сквозь сплошную завесу дыма. На западе, прямо под дымными облаками, Кельсер видел темный силуэт высокой горы. Это была Тириан, ближайшая к городу Пепельная гора.

Кельсер стоял на плоской крыше лавки Колченога, прислушиваясь к голосам на улице: рабочие возвращались по домам. С плоской крыши приходилось то и дело сметать золу и пепел, и именно поэтому большинство крыш в городе были островерхими, однако Кельсер считал, что возможность иметь хороший обзор стоит дополнительных трудов.

Внизу устало тащились рабочие-скаа, вздымая шаркающими ногами маленькие облачка золы. Кельсер отвернулся от них и посмотрел на север – туда, где находились Ямы Хатсина.

«Куда все это девается? – думал он. – Атиум привозят в столицу, а потом он исчезает. Братство тут ни при чем, мы уже проверили это… и, конечно, металла не касаются руки скаа. Мы предположили, что атиум поступает в сокровищницу. По крайней мере, мы надеемся, что это так».

Алломант, воспламенивший атиум, становился практически непобедимым, что и придавало атиуму такую ценность. Но Кельсера интересовало не только богатство. Он знал, сколько атиума добывается в Ямах, а Доксон выяснил, какое количество металла Вседержитель продает – по непомерно высокой цене – знатным лордам. Это была едва ли десятая часть того, что доставлялось в столицу из рудников.

То есть девяносто процентов атиума, добываемого в мире, где-то хранилось, и не просто хранилось, а накапливалось год за годом в течение тысячелетия. С таким количеством металла команда Кельсера могла запугать даже самых могущественных из Великих Домов. План Йедена по захвату дворца многим должен был казаться бесполезным – и действительно, сам по себе он был обречен на провал. Но вот планы самого Кельсера…

Он посмотрел на небольшой брусок светлого металла, который держал в руке. Одиннадцатый металл. Кельсер знал, какие о нем ходят слухи, – он сам эти слухи и распускал. А теперь должен извлечь из них пользу.

Кельсер вздохнул, поворачиваясь лицом на восток, в сторону Кредикской Рощи, дворца Вседержителя. Слово «кредик» пришло из террисийского языка и означало «тысяча шпилей». Что ж, имя вполне подходило дворцу, потому что он состоял словно бы из пучка гигантских черных копий, воткнутых в землю. Одни шпили изгибались, другие были прямыми. Одни представляли собой массивные башни, другие, тонкие, напоминали иглы. Они различались по высоте, но не сильно, и каждое копье заканчивалось острием.

Кредикская Роща. Именно там все и кончилось три года назад. Но Кельсеру необходимо было вернуться туда.

Крышка люка поднялась, и Кельсер, удивленно вскинув бровь, обернулся. На крышу выбрался Сэйзед – отряхнул одежду и подошел, держась, по своему обыкновению, почтительно. Даже примкнув к стану мятежников, террисиец не забывал прежней выучки.

– Мастер Кельсер, – произнес он с поклоном.

Кельсер кивнул, и Сэйзед встал рядом, глядя на императорский дворец.

– Ах, – вздохнул он, словно угадав мысли Кельсера.

Кельсер улыбнулся. Сэйзед оказался воистину ценной находкой. Хранители вынуждены были скрываться особенно тщательно, потому что Вседержитель охотился за ними чуть ли не с самого Вознесения. И некоторые из легенд утверждали, что стремление Вседержителя полностью подчинить террисийцев, разделить их на покорных скотов и вышколенных слуг, есть лишь следствие его растущей ненависти к хранителям.

– Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, что один из хранителей живет прямо в Лютадели? – спросил Кельсер. – В нескольких шагах от дворца!

– Будем надеяться, что он никогда не узнает, мастер Кельсер, – ответил Сэйзед.

– Да уж… Я ценю то, с какой готовностью ты явился сюда, Сэйз. Я знаю, насколько это опасно.

– Дело стоит того, – возразил Сэйзед. – К тому же ваш план одинаково опасен для всех, кто в нем участвует. Кроме того, мне вообще опасно жить, просто жить. Это очень вредно для здоровья – принадлежать к секте, которой боится сам Вседержитель.

– Боится? – переспросил Кельсер, поворачиваясь к Сэйзеду и глядя на него снизу вверх.

Несмотря на немалый рост Кельсера, террисиец был выше его почти на голову.

– Я не уверен, что он хоть кого-то боится, Сэйз.

– Он боится хранителей, – спокойно повторил Сэйзед. – Это неоспоримо. Возможно, из-за нашей силы. Мы не алломанты, но… умеем кое-что другое. Нечто, чего он не понимает.

Кельсер задумчиво кивнул, глядя на город. У него было столько планов, столько всего предстояло сделать… И в центре всех его замыслов находились скаа. Бедные, униженные, забитые скаа.

– Расскажи мне о какой-нибудь вере, Сэйз, – попросил Кельсер. – Такой, что наделяет силой.

– Силой? Ну, это весьма условный термин применительно к религии, я думаю. Но возможно, вам будет интересно узнать о джаизме. Его последователи были очень благочестивы и тверды в вере.

– Расскажи.