Текст книги "Мой дядя Адриано"

Каждое слово будто весит несколько тонн. Эта записка заставила всех думать, что единственное объяснение этой абсурдной смерти – самоубийство. Тем более что за год до этого Тенко купил пистолет для самообороны. Однако на протяжении многих десятилетий были и те, кто сомневался: очень странно, например, что роковую пулю так и не нашли. Но после эксгумации тела и многолетнего расследования версию самоубийства окончательно утвердили. В тот год на фестивале в Сан-Ремо Луиджи Тенко исполнял песню «Ciao amore, ciao»[50]50
  Песня Луиджи Тенко не попала в финал конкурса.


[Закрыть] («Прощай, моя любовь, прощай»). Это очаровательное произведение посчитали чуть ли не признанием певца в намерении наложить на себя руки.

1968 год, протест, заставляющий трепетать весь мир от Востока до Запада. Эклектика Адриано: «Il Mondo in mi7», «Chi non lavora non fa l’amore», «Prisencolinensinainciusol»

В 1968 году мир начинает меняться. От Запада до Востока, от Соединенных Штатов до Африки – вся планета содрогается от толчков, которые приводят в движение миллионы людей, навсегда ставших частью истории благодаря своему стремлению заявить о себе и потребовать радикальных перемен. Протест против войны во Вьетнаме сопровождается восстанием против советских танков, вторгшихся в Чехословакию. Африка проснулась и взбунтовалась против отсталости, к которой ее подталкивал Запад, а в Европе, наряду с протестами рабочих и студентов, набирает обороты критика института семьи и разгорается сексуальная революция. На передовую выдвинулись массовые, социально неоднородные движения (рабочие, студенты и группы этнических меньшинств), часто сформированные весьма спонтанно. Движения, которые затрагивают политику, культуру, музыку, экономику. На мгновение показалось, что правительства всего мира должны дрогнуть, и во многих странах так и произошло. Историки все еще обсуждают потрясения 1968 года, но никто не отрицает, что они оставили за собой глубокий след, хорошо это или плохо. Дядя Адриано тоже был поражен происходящим: во многих вопросах, звучащих в 1968 году, он узнает свои собственные темы – от ядерной энергетики до экологии, от критики наиболее разрушительных явлений современности в «Il ragazzo della via Gluck» или в «Mondo in mi7»; впрочем, из-за своей религиозности он был далек от тем сексуальности и абортов, даже враждебен по отношению к ним. На сексуальную революцию он смотрел с недоверием, как и на критику семейных отношений. Я помню наши бурные дискуссии за обеденным столом, как я спорил с дядей, а потом маршировал под окнами «Клана» на корсо Европа, подняв к небу сжатый кулак, и как дядя хотел понять, что происходит. Помню я и очень долгие рассуждения о необходимости перемен и о том, как именно эти перемены должны происходить. Адриано понимал, что протест не ограничивается сферой искусства, литературой или моральными установками. Напротив, сегодня можно с уверенностью сказать, что музыкальная революция первой половины 60-х в некотором роде предвосхитила протест 68-го года. Музыкой, сопутствовавшей поколению битников, неслучайно стал рок-н-ролл, на свой лад использовавший юношескую непоседливость, протест и бунт того времени. Он предложил себя в качестве антитрадиционалистской и антиконформистской машины, которая хотела уничтожить поп-музыку и создать новое провокационное звучание. За битниками пришли хиппи. «Дети цветов», которые в 60-е годы участвовали в массовых демонстрациях против войны во Вьетнаме и пели дифирамбы Джоан Баэз и Бобу Дилану, наряду с другими исполнителями ставшими лидерами для миллионов молодых людей.

В Италии музыкальный мир 68-го выглядел гораздо бледнее. В песнях преобладали политические темы. Главной особенностью итальянского протестного движения 1968 года, самого масштабного – наряду с французским – из всех западноевропейских движений, было участие в протестах не только студентов, но и молодых рабочих. В Италии протест стал результатом тяжелой социальной болезни, начавшейся в 60-е и вызванной тем, что экономическое развитие (так называемый экономический бум) не привело к улучшению социального и экономического положения низших слоев населения. Главная особенность итальянского 68-го – это союз, который крепнет на площадях между рабочими и студентами. Забастовки рабочих на заводах слились воедино со студенческим движением, критиковавшим отсталую и неполноценную систему образования и требовавшим обеспечить правом на образование и молодых людей из экономически неблагополучных семей. Протест принимал неизвестные доселе формы: «захват»[51]51
  «Захват» или «оккупация» студентами разных зданий (в том числе пустующих) – традиционная форма протеста на территории Италии.


[Закрыть] школ и университетов, демонстрации, во многих случаях приводящие к столкновениям с полицией (например, демонстрация по случаю премьеры в Ла Скала в Милане, когда некоторые протестующие попросили о сотрудничестве ту самую полицию, которая «должна была остаться, чтобы защитить людей – этот символ потребительства»). Музыкальный же протест в Италии имел мало последователей, первые намеки на бунтарство появились еще в 1966 году, когда Франко Мильяччи и Мауро Лузини написали песню «C’era un ragazzo che come me amava i Beatles e i Rolling Stones» («Был один парень, такой же, как я, он любил The Beatles и Rolling Stones»). Так и не изданную песню исполнил Джанни Моранди. Для справки следует помнить, что телекомпания RAI подвергла цензуре этот текст, посвященный войне во Вьетнаме, одной из самых кровавых страниц современной истории, писавшейся как раз в то время.

Адриано тоже было что сказать. В песне «Mondo in mi7» он предсказал темы, волновавшие протестующих, и, как обычно повинуясь инстинкту, бросился с головой в нечто новое и неизведанное, завладевшее его мыслями. Это животное чутье, способность ощущать изменения, привело дядю к довольно крутым берегам. Тем временем социальный конфликт становился все ожесточеннее, особенно в Милане. Жаркая осень 1969 года – это уже современная история, событие, которое, возможно, займет несколько страниц в учебниках, но в те годы это казалось началом революции, на крупных заводах царило напряжение, экономический кризис привел к появлению фабричных профкомов, а протест 1968 года приобрел оттенок социальной революции. В 1970 году, в разгар рабочих и студенческих протестов, Адриано решился на самую большую авантюру: он ввязался в очень сложные и до сих пор вызывающие вопросы события, и развязал полемику своей самой неоднозначной песней того времени – «Chi non lavora non fa l’amore» («Кто не работает – тот не занимается любовью»). Песня, а иначе и быть не могло, сразу же была воспринята как манифест против рабочих, провокация, осуждающая забастовки. А затем случилось непредвиденное: тогдашние неофашисты, составлявшие Итальянскую социалистическую партию, присвоили себе название песни и превратили ее в пропагандистский лозунг против протестного движения рабочих. Возмущение достигло апогея, когда во время забастовки в небольшой компании в Монце рабочие ответили дяде гигантским плакатом: «Дорогой Адриано, кто работает, тот не занимается любовью».

Для меня – а в те годы я был студентом Миланского университета и участвовал в протестах, центр которых находился именно в университете – это был удар под дых, казалось, что я несу ответственность за эту песню. Все, кто знал о моем родстве с Адриано, тут же воспользовались возможностью передать дяде «пару ласковых». Впервые мне было стыдно, что я племянник знаменитого Адриано. Однажды на стене во Флоренции появилась надпись: «Челентано реакционер». Тогда я решил связаться с дядей и спросить, что, черт возьми, заставило его написать такую песню. Его ответ, как и предполагалось, содержал в себе равные доли наивности, откровенности и комичности. Адриано опередил мой вопрос:

– Видел, какие беспорядки разгорелись из-за моей песни?

– Я бы лучше посмотрел, как ты охладишь все эти настроения. Чего ты добивался?

– Нет, Бруно, меня неправильно поняли, я хотел сгладить противоречия между начальством и рабочими. В тексте песни я прошу рабочих и начальников прийти к соглашению. Разве это плохо?

Я пытался объяснить ему, что это произведение – благодатная почва для любителей превратных толкований, что его намерения, возможно, были благими, но в итоге получился очень провокационный текст. Дядя выслушал мои доводы и стал размышлять, он был уверен в своей правоте, но одновременно понимал, что что-то не так, и не хотел прослыть фашистом. В конце телефонного разговора я сообщил ему о надписях на стенах во Флоренции:

– Ты видел, что там написали? «Челентано – реакционер».

– Не может быть!

– Адриано, ты удивлен?

– Нет, вовсе нет… но прости за вопрос: что такое «реакционер»? Я не понял.

Я перестал злиться и засмеялся. А потом объяснил, почему его обвинили в реакционизме, посоветовал взять словарь, но понял, что этот вопрос отражает саму суть моего знаменитого дяди. Откровенность, иногда чересчур старомодная, и неведение. Я смирился с тем, что дядя Адриано был именно таким. Непредсказуемый, сочетающий в себе диаметральные противоположности, он мог быть реакционером и революционером, человеком религиозным и светским, политическим и аполитичным. Приверженцем традиций, опережающим свое время, как в музыке, так и в жизни. Поклонником парадоксов. Наиболее интересным примером всего этого с музыкальной точки зрения является «Prisencolinensinainciusol» («Призенколиненсинайнчузол»), произведение, вышедшее в 1972 году, с текстом, напоминающим граммелот[52]52
  Граммелот – стиль языка, использующийся в театре юмора и сатиры. Своего рода тарабарщина со звукоподражательными элементами наряду с пантомимой и мимикрией. Граммелот также использовали Чарли Чаплин в «Великом диктаторе» и Монти Пайтон в «Летающей овце», современный миланский актер и писатель Джанни Феррарио, в некоторых выступлениях канадской цирковой труппы Cirque du Soleil тоже используется один из вариантов граммелота.


[Закрыть], язык, использованный Дарио Фо[53]53
  Дарио Фо (1926–2016) – итальянский драматург, режиссер, теоретик сценического мастерства, живописец. Лауреат Нобелевской премии по литературе, почетный доктор римского университета Ла Сапиенца.


[Закрыть] в «Мистерии-буфф». Английский язык, изобретенный в студии звукозаписи, который впоследствии станет культовым. Рэп, опередивший свое время и родившийся почти случайно. Сегодня «Prisencolinensinainciusol» стало примером для подражания, к изумлению самого Адриано, который, прочитав о «челентаномании» в США, удивленно вытаращил глаза. Он всегда говорил, что после выхода «Prisencolinensinainciusol» мало кто верил в успех этого произведения. Адриано отвечал скептикам: «Через двадцать лет эта песня будет номером один в чартах Америки».

Прошло тридцать восемь лет, но в конце концов предсказание сбылось. Рассказ о самой оригинальной песне Адриано привлек внимание читателей блога «Boing Boing», очень популярного в США: Кори Доктороу, писатель и гуру американских блогеров, восторженно отзывается о песне, выпущенной в 1972 году, приводя ее в качестве примера того, что многие поют по-английски, даже не зная этого языка, и как доказательство – несуществующий американский сленг может быть очаровательным. За несколько часов статью блогера прочитали тысячи молодых американцев, а потом они послушали песню: «очаровательная», «актуальная», «оригинальная», «блестящая» – вот их отзывы в комментариях. Челентаномания вспыхнула в США через сорок лет после выхода проторэпа. «Челентано – легенда», – пишет пользователь с ником Gjashley, другие приводят его как пример эволюции рока сегодня, третьи сравнивают Челентано с U2, Диланом, Элвисом, Rem и Radiohead, четвертые говорят, что это песня, которая написана на «международном языке фанка». Повальное увлечение, с каждым часом распространяющееся все больше. История «Prisencolinensinainciusol» – это в некотором роде история самого Адриано. Непонимание, ведущее к успеху. А не так давно дядя снова обратился к «Prisencolinensinainciusol»:

Когда я выпустил «Prisencolinensinainciusol», произведение, которое на десять лет опередило появление рэпа, в Италии не последовало никакой реакции. Прошло шесть месяцев, и мне позвонили из CGD[54]54
  Compagnia Generale del Disco – итальянская звукозаписывающая компания. Закрылась в 1988 г. Впоследствии лейбл был выкуплен американской компанией Warner Music Group.


[Закрыть] и попросили придумать новое произведение, и я сказал, что у меня уже есть одно, даже записанное. «Как, – сказали они, – ты уже записал песню и ничего нам не сказал?» – «Нет, – ответил я, – вы ее хорошо знаете, это «Prisen»…» Тогда же из Франции приехал один человек, с независимого радио, очень популярного среди молодежи, и сказал, что хочет купить какие-нибудь мои песни, послушал несколько и сказал, что хочет вот эту, и это была «Prisen». Директор CGD объяснил ему, что песня не пользуется успехом в Италии, а он ответил: «Хорошо, я все равно беру». Он поставил ее на радио и получил много запросов, и тогда я – контракт такое позволял – обязался переиздать произведение через год. Этот парень продал несколько миллионов копий песни, миллион во Франции, столько же в Германии и в других странах, где я никогда не был.

В 1972 году успех первого итальянского рэпера омрачила болезнь его друга-актера Меммо Диттонго – тот находился на грани жизни и смерти из-за проблем с сердцем. Печальный исход отодвинется на двадцать один год, но тогда он казался неизбежным. Есть мнение, что текст песни «L’arcobaleno» («Радуга») с альбома 1999 года «Io non so parlar d’amore» («Я не умею говорить о любви»), написанный Моголом, посвящен не только Лучо Баттисти – посмертно, – но и Меммо. У друга Адриано больное сердце, и за эти годы состояние его здоровья ухудшилось. В мире есть только один человек, который может спасти его: американский кардиолог Дэнтон Кули. Операция у него стоит очень дорого, но он может сделать то, чего не могут другие. Однако операцию необходимо провести как можно скорее, пока не стало слишком поздно. Адриано понимал всю серьезность ситуации и не стал терять время: он позвонил Софи Лорен, которая была хорошо знакома с Дэнтоном Кули, и быстро убедил трусишку-Меммо поехать в Хьюстон. Операция прошла успешно, и Меммо после реабилитации присоединился к Адриано в его приключениях. Он ездил с ним повсюду и даже принял участие в самом успешном фильме Адриано, «Юппи-ду» (Yuppi Du, 1976). Без Меммо дядя чувствовал себя потерянным, его смерть для Адриано будет равносильна потере брата. Жизнь для них обоих была игрой. Меммо был веселым парнем: однажды вечером, во время съемок фильма «Юппи-ду», я оказался с ним в Венеции. У меня в кармане не было ни гроша, а Меммо занимался переработкой металлолома и хорошо зарабатывал, но он родился и жил на виале Падова, в рабочем квартале к северу от Милана, поэтому не привык к таким местам, где собирался «высший свет». В тот вечер Меммо спросил у консьержа отеля «Даниэли», открыт ли бар. Было уже очень поздно, но любезный синьор на стойке регистрации ответил, что бар «Харриес» еще открыт. Никто из нас не знал, что это один из самых дорогих баров-ресторанов в мире. Мы заказали первое, по тарелке прошутто и немного вина. Потом принесли счет, я подскочил на стуле: 33 000 лир. Когда Меммо понял, что это не три тысячи триста лир, а тридцать три тысячи лир, то сначала покраснел, потом у него задергался здоровый глаз[55]55
  У Меммо Диттонго была довольно колоритная внешность: непослушная копна волос, торчащих в разные стороны, он прихрамывал и заметно косил на один глаз.


[Закрыть], наконец он с невозмутимым видом подозвал официанта и сказал: «Пожалуйста, принесите нам зубочистку, чтобы вышло ровно тридцать пять тысяч».

Он произнес это громко. На несколько секунд шум в ресторане стих, и какая-то надменная блондинка раздраженно посмотрела на нас. Меммо остался невозмутимым, он попросил счет и улыбался, пока официант злобно косился на нас. Когда я посмотрел на прекрасное блюдо с омарами, которое собирались подать на соседний столик, Меммо сказал: «Бруно, не смотри туда, а то счет вырастет до сорока тысяч лир. Тут и за погляд деньги берут».

Мы вышли из ресторана, как и вошли – с гордо поднятой головой, но с того дня Меммо больше никогда не заглядывал в бар «Харриес». Для Меммо, как и для Адриано, игра была квинтэссенцией жизни.

1973 год, 11 ноября умирает мать Джудитта. Трагический день для Адриано. Воспоминания Клаудии

Близкие Адриано хорошо знают, что для него все в жизни – игра. Игра – это душа его творчества. Проблема в том, что для него игры были не просто способом взаимодействия с миром, а чем-то бóльшим, в 60-е и 70-е годы многое у моего дяди было связано с зеленым сукном: бильярдным столом, покерным столом либо столом для игры в рулетку. Есть много историй об Адриано-игроке. Мастера кия помнят, как в 60-х он вложил в игру не только душу, но и немного денег, все, чтобы стать хорошим игроком в итальянский бильярд. Его «штабом» был крошечный бар «Трабакки», расположенный в начале виа Глюк, рядом с железной дорогой, перед зданием таможни[56]56
  Во многих итальянских городах, в том числе в Милане, до сих пор сохранились подобные здания, где раньше располагались таможенные посты. Исторически их строили у городских ворот, ж.-д. станций или главных магистралей, таможня занималась проверкой и описью груза, а также контролировала ввоз иностранных товаров (большей частью из Швейцарии или Франции), взимала пошлины. В большинстве сохранившихся до наших дней зданий таможни сейчас открыты кафе, галереи искусств и т. п.


[Закрыть]. Внутри всего один бильярдный стол. В те времена не было такого числа профессиональных категорий для игроков, как сейчас, не было и большого ежегодного чемпионата в Сен-Венсане[57]57
  Сен-Венсан (фр. Saint-Vincent) – коммуна в автономном регионе Валле-д’Аоста.


[Закрыть], не было сражения лучших из лучших за титул чемпиона мира, но среди хороших игроков встречались настоящие мастера. Одного из них звали Руджеро Винклер Кротти, и его считают наставником знаменитых чемпионов, одним из величайших бильярдистов конца 50–60-х годов. Сейчас Винклеру больше восьмидесяти лет[58]58
  Руджеро Винклер Кротти ушел из жизни в 2015 г.


[Закрыть], он уже не так активно играет, но иногда его можно встретить в бильярдных залах, где он обучает мастеров, желающих усовершенствовать свои навыки. Несколько лет назад, в финале соревнования, где я принимал участие в категории «спортсмен», он рассказал, что один из тех, кто играл с Адриано в баре «Трабакки» – некий Салина, – был не просто каким-нибудь любителем. В 60-х он считался великим игроком. А если Винклер так говорит, ему можно верить. В этом крошечном баре рядом с железной дорогой не всегда все шло гладко. Кроме умельца-Салины был еще один очень хороший бильярдист по прозвищу Бухгалтер, который не гнушался играть на деньги. Иногда Адриано приходилось несладко, ему не всегда удавалось одержать верх над соперниками. Суммы на кону становились все больше, игра шла на удвоение, и очень скоро ставки выросли до запредельных высот. Но дяде нравилось рисковать. Когда Адриано играл с Салиной или с Бухгалтером в баре «Трабакки», это было настоящее шоу. Адриано уже был знаменит, его поклонники часто приходили на виа Глюк и в благоговейном молчании наблюдали за игрой, надеясь увидеть какой-нибудь эффектный удар. А когда Адриано бил из-за спины или демонстрировал еще какой-то сложный трюк, болельщики приходили в восторг. Иногда, правда, среди них находился и профессионал, почуявший запах денег, он предлагал Адриано сыграть, но дядя редко соглашался играть на деньги с незнакомыми людьми. Он предпочитал играть с Бухгалтером и Салиной, а когда выигрывал, оставлял деньги им. В его миланском доме, расположенном в районе Маджолина, который миланцы называют «кварталом журналистов», до сих пор стоит бильярдный стол, но меньше традиционных, и притом с лузами.

Бильярд был не единственным зеленым сукном, на свидание с которым частенько отправлялся Адриано. Долгое время дядя увлекался покером и рулеткой. Однажды, много лет назад, он оказался на грани финансового краха из-за безрассудной страсти к азартным играм, обуявшей его в казино «Кампионе»[59]59
  Казино ди Кампионе (ит. Casino di Campione) было одним из старейших казино Италии и располагалось в муниципалитете Кампионе-д’Италия, итальянском эксклаве в швейцарском кантоне Тичино, на берегу озера Лугано. Казино было основано в 1917 г. как «плацдарм» для шпионажа за иностранными дипломатами во время Первой мировой войны. Было закрыто в 2018 г.


[Закрыть]. В воспоминаниях о том времени этот случай выглядит примерно так: Адриано уже проиграл большие деньги в рулетку, и Клаудия очень переживала по этому поводу. Надеясь избежать еще более неприятных последствий, она попыталась убедить управляющего казино запретить ее мужу делать ставки. Руководство пошло навстречу синьоре Челентано, казалось, что опасность миновала. Клаудия и Адриано пылко выясняли отношения, но большого ущерба удалось избежать, однако тут вмешался один возмущенный зритель, Витторио Де Сика[60]60
  Витторио Доменико Станислао Гаэтано Сорано Де Сика (1901–1974) – итальянский режиссер и актер, одна из ключевых фигур итальянского неореализма.


[Закрыть], заядлый игрок в азартные игры и большой любитель казино. Де Сика посчитал оскорбительным, что казино отказывается принимать ставки у Адриано, и в конце концов дяде удалось-таки поставить на кон большую сумму, очень большую сумму, и проиграть все. Значительная цифра. Огромная дыра в бюджете, которая создала немало проблем для Адриано и поставила под угрозу финансовую стабильность «Клана». Этот день стал переломным: Адриано понял, что не на шутку влип, и решил вообще прекратить играть в азартные игры. По возвращении в Милан он отправился на кладбище и на могиле своего отца Леонтино поклялся навсегда покончить с азартными играми. Его последняя игровая страсть – зеленый покерный стол. Но и тут есть место азарту, поэтому занавес закрылся даже для обожаемой игры в покер. Иногда по вечерам, когда Адриано предавался воспоминаниям в компании друзей, он мог поставить стол для покера, но выступал всегда только в качестве зрителя, а играл вместо него зять – Паоло Перини, муж его сестры Марии и, как вы уже догадались, мой отец.

Его зять Паоло был волшебником покера, ему хватало выдержки вступать в схватку даже с игроками, у которых гораздо больше денег, чем у него. Паоло умел искусно блефовать и потому часто выигрывал, кроме одного раза, когда он проиграл в казино все свои деньги. Но по профессии зять Адриано был вовсе не игроком, а портным. И, как говорят, замечательным портным. Его родители тоже были великолепными портными, и Адриано доверял только ему. Сценические образы дяди – дело рук Паоло. В 60-х целое поколение фанатов, состоящее в основном из рабочих и подростков, одевалось как их кумир, особенно в пригородах метрополий. Адриано знал, что его зять невероятно терпелив и может сшить что угодно. Даже весьма странные вещи: двухцветные брюки, брюки-клеш или брюки с тремя пуговицами на лодыжке. Двухцветные брюки родились прямо на виа Глюк в доме номер 3, где у моего отца была мастерская. Она находилась в двух шагах от дома, где родился Адриано, и в нескольких метрах от бара «Трабакки». И почти каждый день, в перерывах между партиями в бильярд, Адриано навещал Паолино. Он заходил не только поздороваться, но и заказать новую одежду. Для моего отца, привыкшего к вещам классического кроя, такие просьбы были равносильны нарушению давно заведенного уклада, но Адриано – особый клиент. В начале своей карьеры дядя получил от моего отца целую партию знаменитых брюк-клеш, и почти все мужчины в нашей семье их носили. А когда эта мода начала угасать – под звуки брит-попа, пришедшего из Великобритании, – Адриано, в дополнение к рваным футболкам и высоким ботинкам, придумал двухцветные брюки и подал эту идею своему зятю, портному. Сперва это воспринималось как трагедия. Моему отцу идея казалась просто чудовищной. Затем, когда первый шок прошел, он подумал: если есть двухцветные туфли, обожаемые моим дядей, почему не быть и двухцветным брюкам? Так родился образ, который появится в некоторых телепередачах того времени и в многочисленных фан-клубах Челентано по всему миру. Самое забавное из воспоминаний Адриано – совместная работа двух семейных портных, его матери Джудитты и его зятя Паоло. Один говорит исключительно на сароннском диалекте[61]61
  Северный диалект из Саронно (ит. Saronno) – муниципалитета в провинции Варезе в регионе Ломбардия.


[Закрыть], другая – на фоджано[62]62
  Южный диалект из Фоджи (ит. Foggia) – коммуны в регионе Апулия, в провинции Фоджа.


[Закрыть], и оба друг друга не понимают. Один спрашивает Адриано, что сказала теща, другая спрашивает, что сказал зять, а сам Адриано не может удержаться от смеха. Паоло будет рядом с ним, заменяя собой отца, пока не уйдет из жизни в стенах Онкологического института в июле 1980 года.

Но для Адриано и всей семьи 1973-й стал годом незабываемой трагедии. 11 ноября Джудитта Челентано умерла от злокачественной опухоли. Этот день никогда не сотрется из памяти Адриано. Мама Джудитта была не только матриархом семьи Челентано, женщиной, державшей бразды правления и в годы бедности, и в годы успеха Адриано. Бабушка Джудитта была ориентиром для всех нас, человеком, у которого мы спрашивали совета и которому признавались в самом сокровенном. Для Адриано она была важной частью его жизни. Первые несколько лет Джудитта отказывалась принимать своего позднего ребенка, но прошло время, и Адриано стал любимцем матери. Она никогда не скрывала своей сильной привязанности к нему, и, возможно, причина этого, как и многое в жизни, банальна: Адриано смог благодаря удачно сложившейся карьере артиста спасти всю семью и, в частности свою мать, из нищеты, подарил ей немного благополучия и экономического спокойствия. В начале 60-х годов Джудитта наконец-то смогла освободиться от оков швейной машинки и пожить более спокойной жизнью.

Вот как Клаудия вспоминает тот печальный период, предшествовавший смерти свекрови, в фотокниге об Адриано, опубликованной в 2000 году:

В то время мы с Адриано переехали к Джудитте, чтобы быть ближе. Однажды днем мы сидели у ее кровати. Там была и Мария, сестра Адриано. Джудитта очнулась от оцепенения, в которое погружалась после всех своих лекарств, пристально посмотрела на меня и попросила достать конфеты из ящика комода. «Возьми одну себе и дай по одной Адриано и Марии». Я помню это до сих пор, и даже сейчас эта просьба ассоциируется у меня с причастием.

Мама Джудитта знала о своей болезни и оставалась в здравом уме до последнего вздоха, но она не хотела, чтобы другие были свидетелями ее ухода. Поэтому за несколько часов до смерти она сказала Адриано, что он может спокойно отправиться в студию звукозаписи. Она убедила сына в том, что ей стало немного лучше. Это была неправда. Как только Адриано и Клаудия приехали в студию, раздался телефонный звонок от моей мамы: «Приезжай скорее, мама умирает».

В семье смерть матери Адриано пережили так же тяжело, как описывал смерть своей бабушки Марсель Пруст в монументальном произведении «В поисках утраченного времени». Каждый раз на семейных встречах, когда дело доходит до воспоминаний, в них всегда появляется и фигура мамы Джудитты. Для Адриано это глубокая, неизгладимая рана. Не все смерти воспринимаются одинаково тяжело, для моего дяди смерть матери весила не меньше тонны. С уходом Джудитты исчезла какая-то часть жизни Адриано, чувство сопричастности, которое она внушала своим детям и внукам. Когда мы с дядей обсуждали религию и атеизм, веру и политику, Джудитта всегда боялась, что мы поссоримся, поэтому вмешивалась и приказывала прекратить дискуссию. Адриано ее очень не хватает. Его спасла вера, вера, которую подпитывал мистический кризис, загадочным образом возникший в 1963 году. В действительности, как говорит Адриано, вспоминая те годы, это не было настоящим мистическим кризисом. Проще говоря, дядя обрел абсолютную веру и стал спокойнее относиться к жизни. Именно в то время Адриано и Клаудия посещали встречи иезуитов на пьяцца Сан-Феделе в Милане, где каждую неделю проходили дискуссии о религии и метафизике. В год, когда родилась Розалинда, бабушка Джудитта, за пять лет до своей смерти, дала забавное интервью Альберто Онгаро из журнала L’Europeo, напечатанное и в «Каталоге жителей»[63]63
  «Каталог жителей» (ит. Catalogo dei viventi) – библиографическое издание, где публикуются короткие статьи об известных итальянцах и интервью с ними, персоналии расположены в алфавитном порядке.


[Закрыть] 2007 года, его стоит процитировать, чтобы понять, какой была семья Челентано до появления Адриано и какой стала после:

Все, чего я хотела, это чтобы он не вырос каким-нибудь прохвостом, чтобы у него была надежная работа, хорошая жена и дети и чтобы он жил спокойной жизнью. Вместо этого посмотрите, какой у меня родился сын. Король. Все восхищаются им, дети на улице подбегают и зовут его по имени: Адриано, Адриано, Адриано. Когда он открывает рот, все начинают смеяться, когда он поет – все в восторге. И я подумала, что из всех моих детей единственный, кто не умеет петь, кто не имеет ни малейшего представления о том, как петь, – это он, Адриано. Мы все пели дома. Я, мои дочери, мой старший сын. Я работала за швейной машинкой со сборником неаполитанских песен на коленях и выучила их все наизусть. Адриано пел редко, по крайней мере в детстве, и когда он начал петь этим странным голосом и со всеми этими движениями, я подумала, что впору за голову хвататься. Он выглядел как бандюган. Он был хорошим мальчиком, честным, всегда радовался, веселился, обожал шутить, говорить глупости, развлекаться с друзьями. Мы жили на виа Глюк, в пригороде, жили очень бедно. Мой муж был разъездным торговцем, а я – швеей. Когда муж умер, мне пришлось содержать семью, работать целыми днями, времени на детей почти не оставалось. По утрам Адриано ходил в школу, а после обеда я отправляла его в ораторий[64]64
  Ораторий – досуговый центр для молодежи и взрослых, находящийся под кураторством католической церкви.


[Закрыть], к священникам, где он играл в футбол, ходил на службы, делал все, что хотел, и при этом был в безопасности. Я хотя бы знала, что он в безопасности. Иногда, когда мне приходилось много работать, я просила священников оставить его в оратории после ужина, до половины десятого или половины одиннадцатого, а потом шла и забирала его домой. Я знала, что он в безопасности, но все равно волновалась за него. Я задавалась вопросом, что он будет делать со своей жизнью. Ему не нравилось учиться. Казалось, он ходил в школу, только чтобы веселиться с друзьями и вести себя как клоун. Когда его спрашивали, он нес ту же чушь, которую и сейчас несет с экрана телевизора, ту же бессмыслицу, что и сейчас говорит. «Челентано, к доске», – говорили ему. Он отвечал: «Кто, я? Я, что ли?» И оглядывался по сторонам, как будто искал кого-то, и все смеялись. Так что он был тем еще клоуном. То же самое в оратории. Святой отец всегда смеялся, когда рассказывал о его проделках: он проповедовал ровесникам, прикидывался священником, опять шоу, опять смех. Он не может всю жизнь смешить людей, говорила я себе, мы должны найти ему работу. Когда он окончил школу, я отправила его на работу. Но он скакал с одного места на другое и везде проделывал одно и то же, разыгрывал одни и те же – как бы это назвать? – скетчи, болтал одни и те же глупости. Потом, когда он начал петь и играть, приводить друзей, которые пели и играли, и отправляться по вечерам с ними на дискотеку, чтобы петь и играть, я начала очень беспокоиться. Он будет выступать на эстраде, подумала я. Он станет каким-нибудь прохвостом.