Текст книги "Проклятые"

Это не я, это кто-то другой: худощавая бледная незнакомка, отраженная в свете луны или уличного фонаря. Я наблюдала, как она отрывает пальцы от стальной дверной ручки, как ее кожа отслаивается, оставляя на металлической ручке отпечатки ладоней, похожие на морозные узоры. Отказавшись от сморщенной дорожной карты своих линий жизни, любви и сердца, эта незнакомая мне девчонка с решительным, мрачным лицом подошла к тайнику на замерзших негнущихся ногах, взяла ключ и спасла мне жизнь. Эта незнакомая мне девчонка распахнула тяжелую дверь, снова взявшись за ручку и оставив на ней еще один тонкий слой хрупкой кожи. Ее руки так сильно закоченели, что даже не кровоточили. Металлический ключ намертво примерз к ее пальцам, и ей пришлось лечь с ним в постель.

И только в кровати, под несколькими одеялами, когда та девчонка уже засыпала, ее руки оттаяли и начали потихонечку истекать кровью на чистые, белые, накрахмаленные простыни.

X

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Ты только НЕ ДУМАЙ, что я какая-то мелкая мисс Шалава фон Шалаво. Да, я прочитала «Камасутру», но для меня остается загадкой, зачем нужны эти сложные и тошнотворные акробатические упражнения. К сексу я отношусь с полным интеллектуальным пониманием, но без эстетического восторга. Прошу прощения за это дремучее омерзение. Хотя я знаю, какой орган что стимулирует и как причудливо и неприглядно взаимодействует фаллос с различными отверстиями в женском теле, и как происходит обмен хромосомами, необходимый для продолжения рода, мне все равно непонятно, что здесь привлекательного. Иными словами, фу, гадость.

Я не случайно перешла от сцены, где наша компания сталкивается с голой демонической великаншей, к воспоминаниям о собственных блужданиях голышом, когда исследовала свой внутренний мир и внешнее окружение без привычных защитных барьеров из одежды или стыда. В исполинской обнаженной фигуре Пшеполдницы есть нечто близкое мне самой. Может быть, восхищение женщиной, которая не стесняется демонстрировать публике свое тело, и ее ни капельки не волнует, осудит ее кто-нибудь или нет. Видимо, один раз нарядившись на Хеллоуин Симоной де Бовуар, я теперь навсегда сохраню в себе капельку де Бовуар.

Сатира Джонатана Свифта входит в обязательную программу по литературе в любой англоязычной школе, в том числе и в моей, но обычно знакомство со Свифтом ограничивается первым томом «Путешествий Гулливера»; в самых продвинутых и прогрессивных школах, исключительно в качестве наглядного примера иронии, ученикам предлагают прочитать классическое эссе Свифта «Скромное предложение». Очень немногие учителя рискнут познакомить учащихся со вторым томом мемуаров Лемюэля Гулливера о его злоключениях на острове Бробдингнег, где великаны берут его в плен и превращают в домашнего питомца. Нет, безопаснее предоставить детишкам, совершенно беспомощным малышатам, историю о великане, которого пленили крошечные лилипуты, и творят с ним что хотят, и не убивают только из страха, что его громадный труп, разлагаясь непогребенным, создаст угрозу здоровью всего населения.

Поэтому многие дети не знают, что в королевстве Бробдингнег, во втором томе, авантюрный роман Свифта становится откровенно рискованным и аморальным.

Сколько пикантных подробностей можно узнать, если дать себе труд ознакомиться с книгами из списка внеклассного чтения для лишней пятерки в журнале! Особенно если проводишь рождественские каникулы голышом, в одиночестве, в пустом ученическом общежитии. Во втором томе свифтовского шедевра гигантские жители Бробдингнега представляют плененного Гулливера королевскому двору, и его поселяют в покоях у королевы, в непосредственной, очень интимной близости к огромным фрейлинам. Эти придворные дамы забавляются тем, что раздеваются догола и ложатся все вместе в одну постель, а наш герой Гулливер вынужден бродить по горам и долинам их обнаженных великанских тел. Выступая в роли рассказчика, Свифт описывает этих женщин – самых прекрасных и утонченных аристократок тамошнего общества, которые издали кажутся просто прелестными, однако при близком контакте их совершенные тела превращаются в топкую, смрадную геенну. Наш злосчастный миниатюрный герой бредет, спотыкаясь на каждом шагу, по их рыхлой и влажной коже, продирается сквозь кошмарные заросли лобковых волос, преодолевает препятствия в виде воспаленных прыщей, огромными кавернозных шрамов, ям и морщин глубиной по колено, участков отмершей шелушащейся кожи и луж зловонного пота.

Да, тут надо отметить, что описанный Свифтом пейзаж напоминает реальную адскую местность: знатные дамы исполинского роста развалились на мягкой постели в послеполуденной неге и ждут, даже требуют, чтобы их ублажал крошечный мужичок с ноготок. А он сам содрогается от отвращения. Объятый ужасом, обессиленный и несчастный, наш Гулливер вынужден трудиться как раб пока эти гигантские дамы не будут удовлетворены. Во всей англоязычной литературе найдется немного отрывков, которые могли бы сравниться с этой свифтовской сценой по описательной прямоте и неприятной мужской грубости.

Моя мама сказала бы, что мужчины – мальчики, взрослые, мужчины в целом – слишком глупы и ленивы, чтобы выступить в роли действительно одаренных лжецов. Их легко раскусить.

Да, пусть я мертвая, в чем-то высокомерная, где-то даже категоричная, но я могу распознать дурной запах мизогинии, когда он бьет мне в ноздри. Вполне вероятно, что в детстве Джонатан Свифт стал жертвой сексуального насилия, а после выплеснул свою ярость в пассивно-агрессивной фантастической прозе.

Мой папа выдал бы очередной бесполезный афоризм: «Женщина ест, чтобы кормить свою дырочку». Что означает: все наши чрезмерные крайности в чем бы то ни было – это лишь компенсация за недополученный минимум сексуального удовлетворения.

Моя мама сказала бы, что мужчины пьют как не в себя, потому что их пенисы постоянно мучаются от жажды.

Честное слово, мне, как ребенку бывших хиппи, бывших растаманов, бывших панков, бывших анархистов, приходится подвергаться постоянной бомбардировке бесконечных унылых банальностей.

Нет, я еще никогда не испытывала оргазма, но читала «Мосты округа Мэдисон» и «Цвет пурпурный» и узнала от Элис Уокер, что, если ты помогаешь женщине открыть для себя целебную силу стимуляции клитора, она навечно останется твоей верной поклонницей и лучшей подругой.

Итак, я стою перед сербской демоницей, возвышающейся до небес голой женщиной-смерчем, известной как Пшеполдница.

Первым делом я сбрасываю с ноги второй мокасин и ставлю его на безопасном расстоянии от великанши. Снимаю свою школьную кофту, сворачиваю и аккуратно кладу поверх обуви. Расстегиваю манжеты блузки и закатываю рукава до локтей, не отрывая глаз от волосатых ног демоницы. Я смотрю вверх и вижу ее голени, колени и мускулистые обнаженные бедра, мне приходится задирать голову, чтобы разглядеть ее бробдингнегский лобок.

Раздается пронзительный свист, разрывающий воздух, как рев пожарной сирены. На земле у меня под ногами лежит и таращится на меня, кривя губы, откушенная голова Арчера.

– Эй, малышка, – говорит голова, – что бы ты ни задумала, лучше не надо…

Я наклоняюсь и хватаю Арчера за длинный синий ирокез. Держа его голову как дамскую сумочку, я взбираюсь на свод стопы великанши.

Болтаясь в моей руке, Арчер говорит:

– Когда тебя пожирают, это чертовски больно.

– Ты не обязана ничего делать… – продолжает он.

Я беру его голову в зубы, прикусив ирокез – так пират держит нож, когда лезет на мачту, хватаясь за такелажные канаты. Я точно так же карабкаюсь вверх по густым волосам на ногах демонической великанши Пшеполдницы, поднимаясь по мясистому гребню ее исполинской голени. Как Гулливер, я пробираюсь по сморщенной коже у нее на колене и продолжаю подъем по бедру, цепляясь на грубые жесткие волоски. Бросив взгляд на далекую землю, я вижу Бабетту, Паттерсона и Леонарда. Они запрокинули головы и наблюдают, разинув рты, за моим восхождением. С такой высоты мне видны все окрестности: перламутровое мерцание океана Спермы вдали, пар над озером Горячей Слюны, черные тучи летучих мышей, что вечно кружат над рекой Крови.

Раскачиваясь на синих волосах, зажатая у меня в зубах, голова Арчера произносит:

– Тебе уже говорили, что ты больная на всю голову?

Я продолжаю подъем, огибаю морщинистые складки больших половых губ, пробираюсь, как в худшем кошмаре Джонатана Свифта, сквозь колючие заросли густых и кудрявых лобковых волос.

Надо мной нависают зловещим карнизом две огромные груди. Между ними виднеется подбородок, а еще выше – жующий рот, из уголка которого свисает нога Арчера в синих джинсах, все еще обутая в байкерский ботинок.

Хотя мои знания чисто теоретические и почерпнуты из наблюдений за оголенными друзьями семьи на французских пляжах, я знаю, что надо делать с гениталиями взрослой женщины. Крепко вцепившись в густые волосы одной рукой, я нахожу клиторальный капюшон, умело раздвигаю защитную кожную складку и запускаю другую руку внутрь, к втянутому органу бесконечного женского удовольствия. Нащупанный вслепую под теплой складочкой кожи, ее клитор размером и формой напоминает виргинский окорок.

Откушенная голова Арчера наблюдает за мной. Облизнув губы, он говорит:

– Малышка, ты точно больная…

Арчер улыбается и продолжает:

– Эта монструозная сука меня всего обсоссала, но я не прочь вернуть долг.

Вытащив руку из теплых мясистых глубин великанши, я беру голову Арчера и держу ее так, чтобы видеть его зеленые глаза.

– Сделай глубокий вдох и займись делом, – советую я и засовываю ухмыляющуюся, истекающую слюной голову поглубже под капюшон.

Поначалу не происходит ничего особенного. Огромный рот надо мной продолжает жевать, перемалывая зубами тело Арчера прямо в ботинках и джинсах. Далеко-далеко внизу Бабетта, Паттерсон и Леонард стоят с отвисшими челюстями и смотрят. Под кожей клиторального капюшона что-то шевелится, стонет и чавкает, как хищный зверь. Затем великанша прекращает жевать. Ее губы не движутся, дыхание постепенно становится медленным и глубоким. Теплое розовое сияние разливается по коже, на лице, на груди и бедрах проступает румянец. Дрожь, сотрясающая ее тело, подобна землетрясению, и мне приходится еще крепче вцепиться в волосы на лобке, чтобы не грохнуться вниз.

Пираты, разбойники в масках и похищенные девицы.

Колени великанши дрожат, слабеют и подгибаются. Половые губы набухают и становятся ярче, налившись кровью.

Я сую руку под кожную складку, где твердеющий клитор уже грозит выбросить наружу обильно покрытую секрециями, хлюпающую слюной голову Арчера. Я хватаю голову за волосы и вытаскиваю.

Весь мокрый от соков женского возбуждения, буквально захлебываясь слюной, Арчер делает глубокий вдох. Его глаза потемнели от удовольствия. Он кричит дурным голосом, широко открыв рот, перепачканный тошнотворными жидкостями, неизбежно присущими половому сношению взрослых. Арчер кричит:

– Я КОРОЛЬ-ЯЩЕР!

Я заталкиваю его голову обратно. Пусть продолжает незримую оральную битву с набухшими и отвердевшими от возбуждения клиторальными тканями.

Великанша глядит на меня сверху вниз, ее глаза тоже остекленели от оргазмического экстаза. Голова болтается из стороны в сторону. Соски торчат, как пожарные гидранты на тротуаре, такие же твердые и большие, ярко-красного цвета.

В синей джинсовой штанине на откушенной ноге Арчера, что так и свисает изо рта Пшеполдницы, виднеется четко очерченный бугорок, внушительная выпуклость мужской эрекции.

Задрав голову кверху, я отвечаю на расслабленную, одурманенную ухмылку демоницы задорной и понимающей улыбкой. Одной рукой я держусь за лобковые волосы, чтобы не сверзнуться вниз, а другой крепко придерживаю голову Арчера, не давая ей выскользнуть из-под склизкого клиторального капюшона. Все же решившись на пару секунд освободить эту руку, я по-дружески кричу великанше:

– Привет, меня зовут Мэдисон!

Я кричу:

– Раз уж мы встретились… сделайте мне одно маленькое одолжение, если вас не затруднит.

Именно в этот момент капюшон раскрывается, полностью эрегированный клитор вырывается наружу, вытолкнув Арчера с такой силой, что его осклизлая, одуревшая голова летит ярко-синей кометой с рваным хвостом и слюны, и вагинальной слизи, кувыркается в воздухе, а потом падает с приглушенным всплеском на обрезки ногтей далеко-далеко внизу.

XI

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Ты только не думай, что я в чем-то тебя упрекаю. Пожалуйста, воспринимай мои следующие замечания исключительно как конструктивную обратную связь. Из плюсов можно отметить, что ты управляешь одним из крупнейших и наиболее успешных предприятий в истории… в общем, во всей мировой истории. Твоя доля рынка растет, несмотря на огромную конкуренцию со стороны всемогущего оппонента. Само название твоего царства стало синонимом мук и страданий. Но если уж говорить откровенно, то здешний уровень обслуживания клиентов вообще никакой.

Моя мама всегда говорила: «Мэдисон расскажет вам о себе все-все-все, кроме правды». Что означает: не ждите, что я стану разоблачаться и откровенничать о своем глубоко личном «я». Вы вольны объяснить мою сдержанность тайным, подавленным чувством стыда, но это будут лишь ваши домыслы. Может быть, я и окончила только семь классов, вероятно, я очень наивна, и у меня нет никакого серьезного опыта, но я не настолько отчаянно жажду внимания, чтобы делиться с чужими людьми самым заветным и сокровенным, что у меня есть, бла-бла-бла…

Все, что вам нужно знать: я уже на том свете. Я мертва и, судя по моему опыту, – я сама признаю, что достаточно скудному, – все лучшие люди тоже. В смысле, тоже мертвы. Хотя я не уверена, что события, произошедшие уже после моего фатального передоза, можно считать «жизненным опытом».

Я мертва и сижу на ладони демонической великанши, а она несется по адскому ландшафту, буквально съедая шагами милю за милей. Со мной мои новые соотечественники: Леонард, Паттерсон, Арчер и Бабетта. Умный отличник, тупой спортсмен, бунтарь и королева школьного бала. С эргономической точки зрения, путешествовать на огромной ладони очень даже удобно. Как в салоне первого класса «Сингапурских авиалиний» в сочетании с мягким покачиванием люксового вагона Восточного экспресса. С такой высоты, сравнимой со средним ярусом Эйфелевой башни или верхушкой лондонского колеса обозрения, нам хорошо видны местные достопримечательности. И немалое количество низвергнутых в ад знаменитостей первой величины.

Тупой спортсмен, футболист Паттерсон, обращает наше внимание на самые выдающиеся места: горы Дымящихся Собачьих Какашек… болото Прогорклого Пота… луг, как будто покрытый вереском, только это не вереск, а ногтевой грибок, бесконтрольно разросшийся без лечения.

Удобно устроившись на гигантской ладони, Леонард объясняет, что рост Пшеполдницы – ровно триста локтей. Наша провожатая-тире-внедорожник – потомок ангелов, взиравших на землю с небес и воспылавших безудержной похотью к смертным женщинам. Эта история, по словам Леонарда, восходит к святому Фоме Аквинскому, который еще в тринадцатом веке писал, что ангелы спустились на землю в обличии инкубов – сильно возбужденных, сексуально озабоченных сверхсуществ. Эти ангелы сотворили со смертными женщинами всякие непотребства, в результате чего родились великаны вроде Пшеполдницы. Сами же похотливые ангелы были изгнаны в ад и стали демонами. Может быть, этот сценарий покажется вам совершенно нелепым, но имейте в виду: в аду святого Фомы Аквинского нет и не было, так что он наверняка что-то знал.

Точно так же, продолжает Леонард, когда земные мужчины преисполнились вожделения к ангелам в Содоме и Гоморре, Бог всыпал им по первое число. Огненный дождь, соляные столпы, все дела.

Да, это несправедливо, но, похоже, единственный из бессмертных, кому дозволено предаваться распутству со смертными, – это сам Господь Бог.

Прошу прощения, что постоянно использую слово на букву «б». Трудно избавиться от старых привычек.

– Ври дальше, – усмехается Паттерсон, отвесив Леонарду подзатыльник. – Еретик хренов!

– А можно не выражаться? – говорит Бабетта. – А то мне как будто насрали в уши.

Арчер машет рукой нескольким демонам. Кричит сверху какому-то крупному, мускулистому блондину с оленьими рогами на голове:

– Эй, Кернунн! Привет, братан!

Леонард шепчет мне на ухо, что это низвергнутый кельтский бог оленей. Нашего христианского дьявола не просто так изображают рогатым, поясняет он, это явная шпилька в адрес Кернунна.

Арчер замечает другого демона, чуть подальше, и поднимает вверх два больших пальца. Демон с головой льва со скучающим видом поедает мертвого адвоката. Сложив ладони рупором у рта, Арчер кричит:

– Как жизнь, Мастема?

– Князь духов, – шепчет мне Леонард.

Все это время Бабетта постоянно спрашивает:

– Который час? Сегодня все еще четверг?

Бабетта сидит на краю великанской ладони, скрестив руки на груди, и нетерпеливо притоптывает мыском своего грязного «маноло бланика».

– Даже не верится, что в аду нет вайфая, – произносит она.

Наш воздушный корабль, наша провожатая Пшеполдница, идет ровным шагом, ее лицо озаряет мягкая посткоитальная улыбка.

С ее улыбкой может соперничать только улыбка Арчера, который уже успел полностью регенерироваться – от синего ирокеза до черных ботинок, – и теперь ухмыляется так широко, что булавка доходит почти до уха.

Далеко внизу, опираясь на трость и волоча за собой слишком длинную бороду, бредет иссохший старик. Я спрашиваю у Арчера, не демон ли это.

– Да какой, на хрен, демон? – усмехается он, тыча пальцем в старика. – Это Чарлз Дарвин!

Арчер выдает мощный плевок, который падает, падает, падает вниз и приземляется так близко от старика, что тот поднимает голову. Встретившись с ним взглядом, Арчер кричит:

– Эй, Чак! Все еще выполняешь работу за дьявола?

Дарвин поднимает иссохшую руку с набухшими венами и показывает Арчеру средний палец.

Как выясняется, христианские креационисты-фундаменталисты были правы. Жаль, что нельзя рассказать родителям: Канзас победил в споре. Да, все эти дремучие вырожденцы и святоши, таскающие в церковь змей, оказались умнее моих мамы с папой, светских гуманистов и миллиардеров. Темные силы зла действительно распихали по горным породам кости якобы динозавров и другие поддельные окаменелости, чтобы сбить человечество с толку. Эволюция была полным вздором, на который мы все купились.

На горизонте, на фоне горящего оранжевым неба, вырисовывается силуэт какой-то постройки.

Задрав голову кверху, глядя на огромное, парящее над нами полной луной лицо нашей удовлетворенной демонической великанши, Леонард кричит:

– Glavni stab. Ugoditi. Zatim.

– Это по-сербски, – поясняет мне Леонард. – Выучил пару слов на занятиях по углубленной программе.

Здание вдалеке еще частично скрыто за горизонтом, но мы приближаемся, и по мере того, как сокращается расстояние, нашему взору открывается целый комплекс из флигелей и многочисленных сложных пристроек.

Как я хвасталась раньше, все лучшие люди мертвы. Здесь, в аду, я недавно, но уже повидала немерено знаменитостей со всех времен. Даже сейчас, заглянув через край великанской ладони, я указываю на крошечную фигурку внизу и кричу:

– Эй, смотрите!

Паттерсон прикрывает глаза рукой, резко подносит ее ко лбу, словно отдает честь, поворачивается в ту сторону и спрашивает:

– Ты имеешь в виду вон того старикашку?

Этот «старикашка», объясняю я ему, не кто иной, как Норман Мейлер.

Здесь, в аду, просто не пройдешь, не задев локтем какую-нибудь знаменитость. Мэрилин Монро, Чингисхан, Кларенс Дэрроу и Каин. Джеймс Дин. Сьюзен Зонтаг. Ривер Феникс. Курт Кобейн. Честное слово, состав местного населения напоминает список гостей на большой вечеринке, за приглашение на которую мои мама с папой продали бы душу. Рудольф Нуреев. Джон Кеннеди. Фрэнк Синатра и Ава Гарднер. Джон Леннон и Джими Хендрикс, Джим Моррисон и Дженис Джоплин. Какой-то непреходящий Вудсток. Если бы мой папа знал, какие возможности для делового общения открываются здесь, в аду, он бы, наверное, сразу же наглотался крысиного яду и бросился на самурайский меч.

Просто чтобы поболтать с Айседорой Дункан, моя мама открыла бы дверь аварийного выхода и покинула бы свой арендованный самолет во время полета.

Да уж, тут поневоле преисполнишься жалости к бедным душам, сподобившимся пройти через райские врата. Я живо представляю унылый зал для почетных гостей где-нибудь на небесах: безалкогольная вечеринка с мороженым при участии Гарриет Бичер-Стоу и Махатмы Ганди. Уж точно не самое привлекательное событие в светском календаре.

Да, мне тринадцать, я толстая и мертвая, но не комплексую по этому поводу, как те неуверенные в себе лица нетрадиционной ориентации, которые постоянно поминают всуе Микеланджело, Ноэла Кауарда и Авраама Линкольна, чтобы повысить свою самооценку. Если ты умер И К ТОМУ ЖЕ угодил в ад, это само по себе показатель, что ты совершил сразу две крупных ошибки, но я хотя бы оказалась в очень-очень хорошей компании.

Все еще восседая на гигантской ладони нашей великанши, мы приближаемся к комплексу зданий, которые простираются далеко за горизонт, покрывая целые акры – и даже квадратные мили – адских угодий. Здания по периметру напоминают постмодернистскую компиляцию, коллаж разных стилей, явно заимствованных у Майкла Грейвса и И. М. Пея. Я вижу рабочих, копающих котлованы и заливающих фундаменты для постоянно растущих кварталов из ребристых домов наподобие волнистой архитектуры Фрэнка Гери. Внутри этой внешней границы располагаются концентрические круги старых построек, как годовые кольца в древесном стволе, и каждый следующий круг относится к архитектурному стилю более ранней эпохи по сравнению с предыдущим. Рядом с секцией постмодернизма возвышаются стеклянные прямоугольные башни интернационального стиля. За ними виднеются претенциозные футуристические шпили ар-деко, еще дальше – постройки викторианской эпохи, федеральный, георгианский, тюдоровский стили, египетская, китайская и тибетская дворцовая архитектура, вавилонские минареты – непрестанно расширяющаяся в пространстве история градостроительства. Но, хотя комплекс зданий прирастает по краю, отбирая куски у земли так же быстро, как и Великий океан зря пролитой спермы, его древняя сердцевина загнивает и рушится.

Пшеполдница приближается к внешней окраине странного города, и с высоты видно, что самые старые, внутренние его части из периодов еще до этрусков, инков и первых месопотамских племен уже раскрошились и превратились в труху и глиняную пыль.

Это место – мозговой центр и головная контора ада.

Леонард кричит:

– Ovdje.

Великанша замирает на месте.

От внешних стен города тянутся длинные очереди из грешников. В буквальном смысле, без всякого преувеличения, мили и мили проклятых душ. Каждая очередь ведет к своему входу, время от времени кто-то попадает внутрь, и тогда люди в очереди продвигаются на шаг вперед.

Леонард кричит:

– Prekid.

Он кричит:

– Ovdje, пожалуйста.

Слушая эту странную славянскую галиматью, я размышляю, насколько она близка к языку мыслей Горана. Загадочному, непостижимому наречию воспоминаний и снов моего любимого возлюбленного Горана. К его родной речи. Честно сказать, я даже не знаю, из какой именно разоренной войной страны происходит мой Горан.

Да, я клялась, что оставлю надежду, но у всякой девчонки есть право страдать от неразделенной любви.

Мы приближаемся к «хвосту» длинной очереди, и Леонард произносит:

– Spustati. Sledeic.

Бабетта спрашивает:

– Ну, хотя бы год еще тот же?

В аду вам понадобятся часы, которые показывают не только дату и день недели, но еще и век.

Пшеполдница встает на одно колено и, наклонившись вперед, бережно опускает нас на землю.