Текст книги "Аччелерандо"

В пустоте помещения за мостиком что-то мелькает – значит, Сю Ань все время была там. С минуту она наблюдает за Пьером в молчаливой задумчивости.

– У тебя найдется минутка?

Образ Пьера множится – одно привидение продолжает корпеть над информационной панелью, другое поворачивается, скрещивает руки на груди и ждет, когда она заговорит.

– Я знаю, ты занят, – начинает она и замолкает. – Неужели это так важно?

– Очень важно. – Пьер расплывается, заново синхронизируя свои дубли. – От роутера отходят четыре червоточины – ты знала? Каждая дает излучение порядка 10¹¹ кельвинов, и каждая длина волны несет соединения для передачи данных, мультиплексированные, со стеком протоколов, который по меньшей мере одиннадцать слоев глубиной, но может быть и больше – на это указывают признаки самоподобия в заголовках фреймов. Ты знаешь, сколько это в пересчете на данные? Примерно в 10¹² раз больше нашего широкополосного восходящего канала из дома. Но в сравнении с тем, что бытует по ту сторону роутера… – Пьер качает головой.

– Там – что-то даже больше?

– Невообразимо больше. Эти червоточины – простые каналы с низкой пропускной способностью по сравнению с теми умами, к которым они подключаются. – Образ Пьера в который раз расплывается перед ней, не в силах оставаться на месте, не в силах отключить внимание от передней панели. Он встревожен или взбудоражен? Сю Ань не может определить наверняка. У Пьера иногда эти два состояния неразличимы. Он легко поддается эмоциям.

– Я думаю, что у нас есть общий план ответа на парадокс Ферми. Трансценденты – существа высшего порядка со сверхчеловеческим интеллектом – не проходят через этот роутер, так как им не хватает пропускной способности. Попытка прогрузиться через одну из этих червоточин сродни выгрузке сверхразума в тельце плодовой мушки; это, конечно, если мои предположения о них верны. Маршрут на скорости медленнее световой им тоже не доступен – не возьмешь с собой достаточно компьютронных мощностей. Если…

Пьера снова понесло. Но, прежде чем он успевает расплыться, Сю Ань подходит и кладет руки ему на плечи.

– Пьер, успокойся. Отвлекись. Освободи свой разум.

– Я не могу! – Она видит – он не на шутку взволнован. – Я должен придумать какую-то торговую стратегию получше, чтобы снять Эмбер с крючка этого иска, а затем сказать ей, чтобы она вытащила нас отсюда! Находиться так близко к роутеру – слишком опасно, и дело тут даже не в этих вуншах!

– Остановись!

Он приостанавливает множественность своего присутствия, сосредотачивается лишь на одной личности, на здесь-и-сейчас.

– Что такое?..

– Так-то лучше. – Сю Ань медленно обходит Пьера по кругу. – Тебе бы научиться со стрессом справляться…

– Стресс! – фыркает Пьер. Он пожимает плечами – впечатляющий жест, когда у тебя три пары лопаток. – От стресса, если нужно, я могу отрешиться. Стресс – лишь побочный эффект нашей формы существования: в киберпространстве мы прибегаем к физическим симуляциям, неспособные испытать новую среду в «сыром» виде, как она есть. Что же ты хочешь от меня, Сю Ань? Только честно. Я так занят, мне нужно создать торговую сеть…

– У нас сейчас большие проблемы с вуншами, даже если ты думаешь, что с ними все не так сложно, – терпеливо объясняет Сю Ань. – Борис считает их паразитами, игроками с отрицательной суммой, которые выслеживают новичков вроде нас. А Глашвиц, сдается мне, намерен заключить с ними сделку. Эмбер предлагает полностью изолировать этих пройдох и поговорить с кем-то, кто по-настоящему будет слушать.

– Если кто-то будет, – язвительно замечает Пьер. – Какие еще крупицы мудрости к нам снизошли с вершины трона?

Сю Ань делает глубокий вдох. Он просто выводит меня из себя, осознает она, и вот что хуже всего – он сам это не понимает. Выводит из себя… оставаясь притом весьма милым малым.

– Значит, создаешь торговую сеть? – спрашивает она.

– Именно так. Из юридически ориентированных клеточных автоматов, аж с двумя различными валютными стандартами для покупки приоритета качества обслуживания и пропускной способности. Половина функционала вытряхнута из ИИНеко. Цена падает с расстоянием – так, как будто все понятие денег было введено, чтобы способствовать развитию сетей дальнего сообщения. Если я смогу подключиться первым, пока Глашвиц будет лезть со своими предложениями интеллектуальной собственности по смехотворным ценам…

– Он не собирается никуда лезть, Пьер, – говорит она как можно мягче. – Да услышь ты меня, наконец – Глашвица заинтересовали вунши! Он намерен предложить им сделку. Эмбер хочет, чтобы ты их игнорировал. Понял хоть это?

– Понял. – Как раз в этот момент один из колоколов связи издает раскатистое «бом». – Ого, это уже интересно.

– Что такое? – Образ Сю Ань вытягивает шею, и та превращается в некое подобие не то змеиной, не то жирафьей; все для того, чтобы заглянуть в окно в другой реальностный слой, раскрывшееся в воздухе прямо перед ними.

– Нам звонок от… – Пьер не договаривает – просто извлекает из экрана материализовавшееся представление, аккуратно завернутое в облатку серебристого света, и передает его Сю Ань. – Примерно в двухстах световых годах отсюда! Кое-кто хочет поговорить. – Он улыбается. Снова раздается звон – теперь уже с главного пульта рабочей станции. – И снова здравствуйте. Интересно, что там написано.

Направить второе сообщение в переводчик – секундное дело. Однако поначалу оно почему-то не подлежит переводу. Какая-то странная и разрушительная интерференция в нейросети поддельных лангустов чуть было не размолола сообщение в фарш – Пьер едва успевает отыскать и устранить ее.

– Любопытно! – комментирует он.

– Не спорю. – Сю Ань позволяет своей шее вернуться в нормальное состояние. – Я пойду расскажу об этом Эмбер.

– Да, тут не отвертеться, – с тревогой в голосе соглашается Пьер. Он глядит ей прямо в глаза, но того, что она надеется увидеть в его взгляде, попросту нет – притом что теперь эмоции не упрятаны на самое дно. – Я не удивлен, что их переводчик не захотел передать это сообщение целиком.

– Это намеренно искаженная грамматика, – бормочет Сю Ань, – и в этот раз нам без шуток угрожают.

Она с хлопком телепортируется в направлении приемной залы Эмбер. Судя по всему, у вуншей на редкость дурная репутация по ту сторону роутера, и Эмбер должна узнать об этом.

Глашвиц, борясь с сосущим чувством под ложечкой, наклоняется к лангусту номер один. В реальном мире после беседы в баре прошла всего килосекунда, но за прошедшее субъективное время адвокат успел отменить похмелье, отточить свой план и перейти к действиям. Причем – отправившись прямо в Тюильри.

– Вам солгали, – говорит он тихим доверительным голосом, надеясь про себя, что вытрясенные из матери Эмбер ключи доступа к Неко дадут ему шанс контролировать и созданную кошкой виртуальную вселенную.

– Солгали? Контекст низведен в прошлом, подвержен грамматической коррупции? Лингвистическое зло?

– Последнее. – Глашвицу приходится находиться гораздо ближе к двухметровому виртуальному лангусту, чем хотелось бы, но он все равно ловит кайф от происходящего. Объяснять простофиле, как его одурачили, – всегда удовольствие, особенно если он, пойманный, сидит в клетке, а у тебя есть ключи. – Они не сказали вам правды об этой системе.

– Мы получили заверения, – ясным голосом говорит лангуст номер один. Придатки у его ротового аппарата сходятся-расходятся, но сам голос звучит напрямую в голове. – Вы не опубликовали ваш фенотип, почему?

– Эта информация стоит денег, – говорит Глашвиц. – Но я могу дать вам ее в кредит.

Следует краткий спор. Достигается соглашение о спорном обменном курсе, метрика доверия для оценки ответов кое-как оговаривается.

– Разгласите все, – настаивает вунш-парламентер.

– В том мире, откуда мы явились, есть много разумных видов, – говорит адвокат. – Та форма, которую вы носите, принадлежит лишь одному из них – тем, кто решил уйти от вида, первым воспользовавшегося открывшимся инструментарием. Я тоже представитель этого вида. Некоторые виды созданы искусственно, но мы все торгуем информацией ради собственной выгоды.

– Отрадно слышать, – заверяет его лангуст. – Мы любим покупать виды.

– Покупаете виды, значит? – Глашвиц чуть склоняет голову.

– Мы неутолимо жаждем быть не теми, кем являемся, – говорит ракообразное. – Мы ищем новые чувства, удивление! Плоть разлагается, дерево гниет. Мы ищем новое чуждое бытие. Отдай нам соматический тип, отдай свои мысли – и живи внутри наших грез.

– Думаю, тут можно что-нибудь устроить, – рассуждает Глашвиц. – Значит, людьми стать хотите… то есть получить в кредит право временно быть людьми, так? Но откуда такое желание?

– Непереводимое представление 3 сулит непереводимое представление 4. Так велел нам Бог.

– Ладно, приму на веру. Так какова ваша истинная форма?

– Жди – и ты увидишь, – говорит лангуст и мелко трясется.

– Что это с вами?

– Жди.

Лангуст дрожит и дергается. Под прочным хитиновым панцирем мелькают формы, еле заметные, но весьма неприятные на вид.

– Мы желаем вашей поддержки, – объясняет лангуст; почему-то его голос звучит как из-под подушки. – Желаем наладить прямые торговые цепи. Физические посланники, так?

– Так-так! То, что нужно! – восторженно восклицает Глашвиц. Вот же оно – то, что он так долго искал! Вот оно, то соревновательное преимущество, что докажет Эмбер в ею же установленном порядке дуэльных испытаний, что дела его – приоритетнее некуда! На нечто подобное он и надеялся. – Заключим соглашение напрямую, без этой интерфейсной облатки?

– Идет.

Голос лангуста вырождается в поскрипывающую тишину. Под панцирем что-то так и ходит ходуном. До ушей Глашвица вдруг доносятся шаги по гравийной дорожке позади.

– Что вы здесь делаете? – спрашивает он недовольно, оглядываясь за спину.

Перед ним – Пьер, снова в стандартном человеческом облике, с мечом на поясе и с массивным шестизарядным револьвером в руке.

– Эй!

– Адвокат, отойди от пришельца! – Пьер предупредительно поднимает оружие.

Глашвиц снова смотрит на лангуста номер один. С ракообразным происходит что-то очень странное: оно уменьшилось вполовину, подобравшись, его угрожающе потряхивает. Внутри панциря вызревает нечто темное, наливаясь чернотой, глубиной и текстурой.

– Как привилегированный советник, – говорит Глашвиц, делая глубокий вдох, – как представитель этого иноземного существа, выражаю свой решительный протест…

Лангуст безо всякого предупреждения вдруг встает на дыбы и бросается вперед. Его тяжелые шипастые лапы впиваются Глашвицу в плечи.

– Ай! – Адвокат пытается вывернуться, но лангуст уже нависает над ним, раззявив хелицеры. Плечо адвоката, сдавленное в чудовищных хитиновых объятиях, вдруг ломается с тошнотворным хрустом. Глашвиц, раскрыв рот, собирается закричать, но не успевает: четыре ротовых придатка обхватывают его голову и подтягивают к алчно щелкающим жвалам.

Пьер бросается в сторону в попытке найти линию огня, не проходящую через тело адвоката, но лангуст явно ему помогать не собирается. Рак разворачивается, прижимаясь к трепыхающемуся телу Глашвица, и раскалывает голову адвоката как орех. Мерзкий запах накатывает волной – физическая модель, похоже, поломалась, степень реализма взлетела гораздо выше нормы.

– Черт! – шепотом ругается Пьер. Он фиксирует палец на спусковом крючке, жмет – кроме тихого щелчка проворачиваемого барабана, ничего за этим не следует. Влажный хруст не стихает – лангуст перемалывает лицо адвоката в кашу и, судорожно сглатывая, и плечи, и голову одним махом втягивает в желудок-мельницу. Пьер беспомощно смотрит на увесистый револьвер в руке.

– Твою ж дивизию… – Глянув на лангуста в последний раз, он разворачивается и со всех ног мчит к ближайшей стене. В саду для аудиенций остались еще раки, и ничто их не сдерживает.

[Эмбер! Тревога!], кричит Пьер в личный канал. [У нас в Лувре – враг!]

Лангуст, сцапавший Глашвица, отпускает тело и вновь, припав на лапы, содрогается. Пьер в отчаянии дергает спусковой крючок – барабан прокручивается вхолостую, и нет времени даже на то, чтобы проверить, есть ли в нем вообще патроны.

[Они взломали биофизическую модель], передает Пьер, разглядывая лангустов, и при виде их бесчинств его охватывает потрясение. Я ведь могу тут и умереть, осознает он, и эта версия меня может кануть в Лету навсегда.

Панцирь лангуста, дрожащего над окровавленными человеческими останками, вдруг раскалывается надвое, как грецкий орех. Из окровавленного нутра показывается гуманоид в позе эмбриона с бледно-поблескивающей влажной кожей. Он распрямляется, осматривая происходящее кругом пустыми, ярко-синими глазами, его чуть пошатывает. Рот новоявленного чудовища раскрывается, давая дорогу клокочущему шипящему звуку.

Пьер вскоре понимает, почему существо на вид кажется ему знакомым.

– А ты-то что здесь делаешь? – вскрикивает он.

Обнаженная женщина поворачивается к нему. Она – точь-в-точь копия Памелы, той самой опальной матери Эмбер, только руки у этой версии оканчиваются клешнями.

– Справедливость! – шипит она и шагает к нему, пошатываясь и клацая.

Пьер со всей силы выжимает неудобный скользкий крючок, и револьвер внезапно на это реагирует – раскатывается хлесткий выстрел, из револьверного дула вырывается дым, отдача едва не выбивает локоть из сустава. Копия Памелы переламывается пополам, из ее спины бьет фонтан крови; но прострел буквально за считаные секунды срастается – и вот она уже стоит снова, рыча и плюясь, явно намереваясь возобновить атаку.

– Вот говорил я Эмбер, в «Матрице» защищаться и то проще было бы, – бормочет себе под нос Пьер, отбрасывая револьвер и обнажая меч. Иноземная дрянь надвигается, выставив перед собой оканчивающиеся клешнями руки.

– Справедливость, – повторяет она.

– Ты не можешь быть той самой Памелой Масх! – протестует Пьер, чувствуя спиной, что упирается в стену. Теперь между ним и монструозной женщиной-лангустом – только длина меча, плюс-минус фут. – Памела Масх – в женском монастыре в Армении. Бьюсь об заклад, ты достала образ из памяти Глашвица – он же на нее работал!

Клешни щелкают у него чуть ли не перед самым лицом.

– Партнерство в инвестициях! – скрежещет чудовищный гибрид. – Пост директора и мозги на завтрак!

– Врешь, не возьмешь! – огрызается Пьер.

Женщина-лангуст бросается в сторону, пробуя обойти его оборону. Прыгает на него, но не угадывает верный маневр и насаживается на острие меча, продолжая алчно стричь клешнями. Пьер, обдирая мышцы спины о шершавую кирпичную стену, вытягивает сталь из фальшивой плоти взломанной биофизической модельки и наотмашь рубит чудовище-вунша по шее. Отдача от ударов выворачивает запястье, но он продолжает атаковать, и по сторонам разлетаются кровавые брызги. Кровь заливает меч, рубашку и что-то круглое на искромсанной шее, непрестанно работающее челюстями и не желающее умирать. Пьер смотрит на все это – и чувствует, как его мутит.

[Где все, черт побери?], отправляет он по внутреннему каналу. [Враг в Лувре!]

Он выпрямляется, судорожно втягивая воздух, чувствуя себя живым – перепуганным и смятенным, и притом – почти что веселым. Кругом, заглушая птичье пение, трещат сбрасываемые панцири – вунши принимают новые формы, наверняка еще более смертоносные.

[Похоже, им не очень-то удается контроль над виртуальными средами], добавляет Пьер. [Быть может, мы для них уже сродни «непереводимому представлению 1»].

[Не беспокойся, я отключила входной канал], приходит от Сю Ань. [То есть больше их не последует – локализованы. Мы отфильтровываем пакетные данные вторжения].

Из скорлупок лангустов вылупляются мужчины и женщины с пустыми глазами, все – в черных засаленных униформах. Они неуклюже носятся по землям царского дворца, ни дать ни взять сбитые с толку захватчики-гугеноты. За спиной Пьера что-то вспыхивает, и неподалеку материализуется Борис.

– Где враги, кого рубить? – спрашивает он бодро, взмахивая катаной – штукой очень древней, но все такой же смертоносной.

– Да вон же они. Пошли вместе. – Пьер выкручивает настройку подавителя эмоций на опасно высокий уровень. Рефлексы естественного отвращения почти отключаются, и он временно превращается в убийцу-социопата. Он шествует к только что вылупившейся твари, покрытой белым пушком, мяукающей и таращащейся на него огромными пустыми черными глазами, и приканчивает. Борис отворачивается, но тут какая-то тварь размером побольше делает свою последнюю ошибку, набрасываясь на него, – и он мигом разрубает ее пополам. Иные вунши пытаются отбиваться, когда Пьер и Борис приходят по их души, но к их услугам остается лишь их анатомия, смесь человеческой и ракообразной. Челюсти и жвалы не способны выстоять против мечей и кинжалов, и на землю льется ихор – кровь человеколангустов.

– Давай разветвимся, – предлагает Борис. – Пора с ними кончать.

Пьер на автомате кивает – из-за фильтров для него мало что имеет значение, кроме раскаленного огонька искусственной ярости, – и они разветвляются, пользуясь одним из бессчетных стратегических преимуществ карманной вселенной как полигона. Подмога им не требуется – пришельцы отдали все внимание атаке биофизической модели, вынудив вселенную имитировать реальность так точно, как только возможно, и совсем не приняли в расчет возможность более тонких методов ведения войны в виртуальном пространстве.

Осознание себя как единого целого возвращается к Пьеру лишь в приемной зале – он стоит, опершись на трон Эмбер, и его руки, лицо и одежда заляпаны кровавой мешаниной. Они с Борисом остались одни. Высокочастотный фильтр травматического опыта не шлет в долговременную память ужасы сечи в распараллеленных воплощениях, и Пьер с трудом помнит, что же только что произошло.

– Вроде все чисто! – громко объявляет он. – Что теперь?

– Ждем прихода Екатерины Медичи, – говорит кошка, материализуясь прямо перед ним чеширской усмешкой. – Заметил, что Эмбер в любых обстоятельствах отыщет способ спихнуть вину на мать?

Пьер бросает взгляд на кровавое месиво на тропинке снаружи, где первая женщина-лангуст напала на Глашвица.

– Думаю, я уже сделал это за нее. – Он вспоминает действие в третьем лице, удалив весь субъективный довесок из записи. – Семейное сходство было поразительным.

[Надеюсь, оно только внешности касается], бормочет ветвь воспоминаний Пьера, где образ все-таки задержался, но он удаляет ее, стирая резню из восприятия навсегда.

– Скажи королеве, что я готов говорить, – объявляет он.

Добро пожаловать в нисходящий склон на дальней стороне кривой ускорения прогресса.

В Солнечной системе Земля вращается по пыльному туннелю в космосе. Солнечный свет все еще достигает родного мира, но большая часть остального выхода звезды была отдана растущим концентрическим оболочкам компьютрония, сделанным из обломков самых внутренних планет.

Два миллиарда или около того в основном немодифицированных людей существуют в обломках фазового перехода, не понимая, почему огромная суперкультура, которую они так возрождали, затихла. Мало информации просачивается через их фундаменталистские брандмауэры, но то, что там есть, показывает тревожную картину общества, где больше нет тел. Надутая ветром мгла образует аэрогелевые башни размером больше циклонов, удаляя последние следы физической человеческой цивилизации с большей части Европы и североамериканских побережий. Анклавы все жмутся за своими стенами и удивляются чудесам и предзнаменованиям, бродящим по пустыне постиндустриальной цивилизации, ошибочно принимая технологическое ускорение за коллапс.

Туманные оболочки компьютрония, что окружают солнце, – концентрические облака нанокомпьютеров размером с рисовые зерна, питаемые солнечным светом, вращающиеся в оболочках, подобных упакованным слоям матрешки, – все еще незрелы: они удерживают едва ли тысячную часть физической планетной массы системы, однако уже поддерживают классическую вычислительную плотность 1042 MIPS – этого хватило бы на миллиард цивилизаций, таких же сложных, как та, что существовала непосредственно перед Великой перестройкой. Конверсия еще не достигла газовых гигантов, и некоторые скудные анклавы внешней системы остаются независимыми – Империум Кольца Эмбер все еще существует как отдельная сущность и будет существовать еще несколько лет, но внутренние планеты Солнечной системы, за исключением Земли, были колонизированы более тщательно, чем могла бы предполагать любая стародавняя гипотеза НАСА с начала космической эры.

Находясь вне ускоренной цивилизации, невозможно узнать, что происходит внутри. Проблема заключается в пропускной способности: в то время как можно передавать данные и получать их, само количество вычислений, происходящих в виртуальных пространствах ускорения, затмевает любого внешнего наблюдателя. Внутри этого роя разумы в триллион или более раз сложнее, чем человечество, мыслят так же далеко за пределами человеческого воображения, как микропроцессор за пределами червя-нематоды. Миллионы случайных человеческих цивилизаций цветут на вселенских ландшафтах, спрятанных в уголке этого мирового разума. Смерть уже упразднена, жизнь – торжествует. Расцветают тысячи идеологий, человеческая природа приспосабливается там, где это необходимо. Экология мышления формируется в кембрийском взрыве идей: ибо Солнечная система наконец восходит к осознанности, и разум больше не ограничен простыми килотоннами серого жира, укрытого в хрупких человеческих черепах.

Бесцветные зеленые идеи, плывущие в яростном сне где-то посреди техноускорения, вспоминают о крошечном межзвездном корабле, запущенном годы назад, – и уделяют ему внимание. Вскоре, как осознают они, корабль прибудет в свой пункт назначения и сможет стать посредником в многовековом диалоге. Начинаются споры о доступе к межзвездным активам Эмбер, и Империи Кольца еще на некоторое время обеспечено процветание.

Но скоро операционное программное обеспечение на человеческой стороне сетевого канала потребует обновления.

Зал для аудиенций на «Странствующем Цирке» переполнен. Все пассажиры – кроме замороженного адвоката и пришельцев-варваров – здесь присутствуют. Они только что закончили просмотр записей о том, что произошло в Тюильри, о роковом последнем разговоре Глашвица с вуншами, завершившемся борьбой не на жизнь, а на смерть. Теперь пришло время принимать решения.

– Я не говорю, что вы должны следовать за мной, – обращается Эмбер к своему двору. – Просто мы пришли сюда именно за этим. Мы установили, что существует достаточная пропускная способность для передачи людей и необходимых для их запуска вспомогательных виртуальных машин; у нас имеются некоторые оценки уровня доброй воли в сети за роутером – как минимум нам свободно предоставили сводку о неблагонадежности вуншей. Я предлагаю скопировать меня и отправить на разведку на ту сторону червоточины. Более того, я собираюсь приостановить свою деятельность на этой стороне и передать ее тому экземпляру, который вернется, если не последует длительная пауза. Надолго ли – я еще не решила. Кто со мной?

Пьер стоит за ее троном, положив руки на спинку. Глядя поверх ее головы на кошку, лежащую у нее на коленях, он уверен, что видит, как та смотрит на него прищурившись. Забавно, думает он. Мы говорим о том, чтобы прыгнуть в кроличью нору и доверить свою личность тому, кто живет на другом конце – после того, как столкнулись с этими вуншами. Есть ли смысл?

– Простите, пожалуйста, но я не дурак, – говорит Борис. – Это территория парадокса Ферми, не так ли? Мгновенная сеть существует, проходима, с пропускной способностью, адекватной человеческому эквиваленту разума. А где же инопланетные гости, где же их визиты в нашей истории? Должна быть какая-то причина их отсутствия. Думаю, подожду здесь и посмотрю, что вернется, а уж потом решу, пить ваш холодный яд или нет.

– Я наполовину решил передаться без резервного копирования, – говорит кто-то из задних рядов, – ну и ладно, ширины полосы только на полоумных и хватит. – Вяленький смех одобряет шуточку: слабая решимость идти сквозь роутер нуждается в поддержке.

– Я за Бориса, – говорит Сю Ань. Она смотрит на Пьера, ловит его взгляд: вдруг ему многое становится ясно. Он слегка покачивает головой. У тебя никогда не было шанса – я принадлежу Эмбер, думает он, но стирает эту мысль, прежде чем послать ей. Может быть, в другой ситуации его проблемы с королевским droit de seigneur [93]93
  Божественное право (фр.).


[Закрыть] раздулись бы еще больше, расколов его решимость; может быть, в другом мире это уже произошло? – По-моему, это очень опрометчиво, – торопливо добавляет она. – Мы слишком мало знаем о пост-сингулярных цивилизациях.

– Это не сингулярность, – язвительно говорит Эмбер. – Всего лишь короткий всплеск ускорения. Как космологическая инфляция.

– Масштабирующая сознания, а после сглаживающая неоднородности и отличия в их изначальной структуре, – мурлыкает кошка. – Кстати, как дела с моим правом голоса?

– Оно у тебя есть. – Эмбер вздыхает и смотрит через плечо. – Пьер?..

– Я с тобой, – отвечает он с дрогнувшим сердцем.

Она ослепительно улыбается:

– Ну тогда… не согласятся ли те, кто говорит «нет», покинуть вселенную?

Внезапно зал для аудиенций наполовину опустел.

– Я установлю сторожевой таймер на миллиард секунд в будущее, что перезапустит нас с этого момента, если вдруг роутер не вернет никого назад в промежуточное время, – серьезно объявляет Эмбер, глядя в полные решимости лица аватарок тех, кто остался. И тут удивляется: – О, Садек! Никогда бы не подумала, что ты на такое решишься.

Он отвечает – без улыбки:

– Разве был бы я верен своей вере, если бы не был готов донести слова Мухаммеда, мир ему, тем, кто, возможно, никогда не слышал его имени?

Эмбер задумчиво кивает.

– Погнали, – настойчиво говорит Пьер. – Нельзя же вечно откладывать это дело.

– Какой же ты испорченный, – жалуется ИИНеко.

– О’кей. – Эмбер кивает. – Давайте сделаем это.

Она нажимает воображаемый выключатель, и время останавливается.

В дальнем конце червоточины, на расстоянии двух сотен световых лет в реальном пространстве, когерентные фотоны начинают воплощать в своем танце историю сущности человеческой – пред совокупностью чувств зрителей. И все спокойно на орбите вокруг Хёндай ⁺⁴⁹⁰⁴/_-56, – по крайней мере, пока…