Текст книги "Президент планеты"

Бездомный заметил взгляд Дарвина, направленный на его орехи, и скривился. По его лицу было видно: вовсе не хочет делиться, но, видимо, даже среди бродяг есть приличия, поэтому он сделал жест, предлагающий Дарвину угоститься. Дарвин отрицательно помотал головой, хотя ему очень хотелось взять орехи. Бездомный пожал плечами и продолжил есть в одиночестве, однако через минуту с недовольным лицом встал и подошёл к Дарвину. Он отдал ему полупустую пачку – всё, что осталось, – а сам сел рядом и уставился куда-то вдаль.

В ответ на эту доброту Дарвин даже не кивнул: он не мог побороть себя и воспринять сидящего неподалёку бездомного как полноценного человека.

– Меня зовут Серджио, – произнёс бездомный, не поворачиваясь. Голос у него был настолько низкий, что он легко мог бы озвучивать огромных монстров в голливудских фильмах и ему даже не потребовалась бы аудиокоррекция. При этом сам он выглядел худым и безобидным: узкие, европейские черты лица, короткая борода и волосы, завязанные сзади в пучок. На вид бездомному было лет сорок пять, но он мог выглядеть старше своего возраста из-за жизни на улице.

– Мне всё равно, – ответил Дарвин.

– Между теми, кто делит еду, принято представляться.

– Мне всё равно, – повторил Дарвин.

– Будешь есть рядом с тем, кого не знаешь? – спросил Серджио. – Я могу оказаться маньяком, а ты даже не поймёшь этого.

– А ты маньяк?

– Может быть, а может, и нет. Представься, и я расскажу о себе.

– Мне плевать, кто ты, – сказал Дарвин. – Я не бродяга, и мне нечего делать среди вас. И говорить с вами я не хочу.

– По тебе это видно, – ответил Серджио. – Ты буканейве – это такой цветок, который появляется ранней весной и быстро исчезает. Не знаю, как он переводится на английский. Белый такой. Так у нас называли бездомных, которых занесло ветром на несколько дней, а потом так же унесло. Сколько ты уже живёшь на улице? Три дня? Неделю?

– Два, – ответил Дарвин. – Два худших дня в моей жизни.

– Скоро тебя унесёт ветром, и ты будешь вспоминать о нас без отвращения, которое сейчас отражается на твоём лице. Поверь мне, я успел пожить во многих городах, встречал разных бездомных, по тем или иным причинам пришедших в наши маленькие общины. Позже мы виделись в других местах, и все были рады встрече. Можешь воспринимать это место как школьный лагерь, куда тебя отправили родители на отдых. Только здесь одни взрослые и пьют многовато. Здесь ты можешь чувствовать себя свободно и безопасно. Никто на тебя давить не будет.

Становилось прохладно, и Дарвин, сидевший в одной лёгкой футболке, начал замерзать. Его тело против воли начало дрожать, чтобы сохранить тепло. Серджио это заметил.

– Идём к костру, – предложил он. – Спросим у кого-нибудь одеяло или даже спальный мешок. Здесь любят помогать.

– Я не один из вас, – ответил Дарвин. – Я не бездомный, и мне не нравятся все, кто живёт на улице. И ты мне тоже не нравишься.

– Никто здесь не будет пытаться изменить твоё мнение. Идём.

Лагерь бездомных располагался у западной части Гибралтара, почти у самой окраины города, и сюда, под мост, бродяги натаскали разного хлама со свалки: старых кроватей, одеял, лежанок, неподалёку даже висел гамак. Вокруг костра стояли три мягких кресла, в которых, как короли, восседали потрёпанного вида мужчины и старая женщина, с улыбкой, в которой не хватало половины зубов.

«В таком кресле должно быть тепло, – подумал Дарвин. – С одной стороны огонь, с другой – толстая спинка».

Чем ближе они подходили, тем больше чувствовался аромат – на костре что-то жарили. Это были куски мяса, колбаски, старый фарш. У всего давно вышел срок годности, и на половине жарящейся еды была плесень, которую, видно, пытались снять, но до конца так и не смогли. Такую еду жарили долго, до состояния головешек, чтобы все поганые грибки и микробы сгинули в высокой температуре.

При их приближении несколько человек оглянулись посмотреть на него, но внимание быстро исчезло. Никому здесь Дарвин не был интересен, так же как они не были интересны ему. Поток людей в этом лагере был большим, и новички не вызывали ни удивления, ни любопытства.

– Потеснитесь, парню нужно место у костра, – сказал Серджио, и несколько человек на лавочке сели ближе друг к другу, освободив край для Дарвина.

У огня было тепло, он согревал лицо и ладони. Слева от него сидел старый вонючий испанец с густой бородой, в которой запутались кусочки еды и засохшей горчицы. В руках он держал кружку с чаем. Справа на кресле расположился не менее вонючий, голый по пояс дед в панамке, на штанах которого, в районе промежности, была огромная дыра, начинающаяся на одном колене и заканчивающаяся на другом.

«Зато какая вентиляция!» – подумал Дарвин.

– Встретил я как-то одного потерянного бедолагу, – рассказывал молодой и крепкий парень, он был пьян, на его лице играли всполохи костра, а глаза бегали по сторонам. Иногда он смеялся, и его история на секунду прерывалась. – Ковырялся в мусорном ведре у входа в Молл на авеню де ла Гароннетте, это ещё в Тулузе было. Маленький, скрюченный, лет пятьдесят. Я захотел ему помочь, но он, видимо, был очень стеснительный, поэтому я чуть ли не силой отвёл его в лагерь на Квай де Тунис. Дали мы ему самых свежих консервов, пива, хлеба, таблеток разных, он и ушёл. Не остался на ночь. А утром я иду мимо того же Молла, смотрю, а он в той же мусорке ковыряется. Но самое удивительное, он достаёт оттуда ключи от автомобиля, вчера уронил, видимо, стряхивает с них грязь, а потом садится в свой «Порше Бокстер Кью» и уезжает. А одет он знаете как был? Чёрные джинсовые штаны и коричневый свитер без каких-либо излишеств.

– Почему он не сказал, что богат? – спросила женщина с весёлым, но опухшим лицом.

– Я об этом долго думал и решил, что в тот момент я выглядел слишком страшно, возможно, даже безумно. Как крокодил под стероидами и ЛСД. Вот он и испугался.

– Это ещё ничего, – ответил мужчина в бордовом пиджаке на голое тело, голос у него был хриплый и пропитой. – Я однажды встретил в парке человечка, это был конец Дня независимости, и там оставались разные вещички, брошенные людьми. Вместо того чтобы собирать бутылки или искать что-нибудь ценное, он надувал детские шарики с помощью баллона с гелием, привязывал к каждому из них пельмень на нитке и отправлял в небо. Он был так сильно накурен, что смеялся не переставая, прямо умирал со смеху. Как он мне объяснил, он отправлял пельмени в космос, чтобы космонавты не голодали.

– У кого-нибудь есть лишнее одеяло? – спросил Серджио.

– Грязное подойдёт? – спросил мелкий индеец, выглядящий так, словно только что спустился с американских гор. –   Я откопал его в куче песка, и с него всё равно сыплется, сколько ни вытряхивай.

– Одеяло в песке подойдёт? – спросил Серджио Дарвина, наклонившись к самой его голове. – Если не подойдёт, то мы отберём что-нибудь почище.

– Подойдёт, – ответил Дарвин очень тихо.

Через несколько минут индеец принёс старое, порванное в нескольких местах одеяло, из которого вместе с песком вылезала пуховая начинка. Узор, вышитый на его поверхности, давно стёрся, впитал грязь и перестал быть различимым.

– Клопов там не должно быть, – сказал индеец. – По крайней мере, меня не кусали.

Индеец протянул одеяло, но Дарвин не спешил его брать – ему не хотелось прикасаться к чему-то настолько грязному. Его учитель географии был мизофобом, боялся испачкаться больше всего на свете. Он всегда надевал бахилы, когда приходил к ним в дом. Он никогда не трогал никакие предметы, кроме своих собственных, а когда приходилось открывать двери или брать книги с полок, то перед этим обрабатывал их влажной и сухой салфеткой, которые потом кидал в отдельный мешок. Дарвин всегда мысленно усмехался над ним, а сейчас почувствовал, как в нём самом зарождается боязнь грязи.

При взгляде на это одеяло Дарвин подумал, не так уж и плохо подхватить воспаление лёгких. Лучше немного поболеть, чем спать в такой грязи.

– Нет уж, – ответил он. – Я лучше спать не буду, чем накроюсь этим.

– Чем – этим? – не понял индеец.

– Вот эта штука у тебя в руках. Это не одеяло, а кусок грязи. Может быть, для вас, жителей улиц, укрываться этим в кровати и нормально, а я пас.

– Если тебе очень надо, то у нас есть баллончики с освежителями воздуха, – сказал Серджио. – Мы его обработаем, чтобы оно пахло поприятнее.

– Нет, – возразил Дарвин. – Нет, нет и нет.

От его упрямства все разговоры у костра стихли, и теперь бездомные слушали только его.

– Знаете, под каким одеялом я привык спать? От компании «Аничини», сделанном из шёлка. Оно мягкое и невесомое, как облако, приятное на ощупь. А в моём доме в Германии тёплые одеяла с наполнителем из пуха гаги. У моей сестры вообще из полярных уток. Я скорее собственные волосы отращу и сошью из них новое одеяло, чем прикоснусь к этому.

– Он напоминает меня лет пятьдесят пятнадцать назад, – сказал старик с жёлтыми глазами и ужасным акцентом.

– Правильно говорить пятьдесят пять, – поправила его беззубая женщина.

– Да, спасибо, не люблю этот язык. Вот, пятьдесят пять лет назад я тоже ходил, как принц, среди… отходов. Пока однажды не увидел себя в зеркале. Понял, что я теперь такой же отход, как и все. А ещё я понял, что с осознанием этого мне стало намного проще жить.

– Со мной такого не случится, – ответил Дарвин. – Я переночую здесь ночь или две, а потом вернусь в свой роскошный особняк.

– А почему не вернёшься сейчас? – спросила женщина с ужасной, устрашающей улыбкой, от которой Дарвина снова чуть не стошнило.

– Сейчас не могу.

– Когда будешь возвращаться, может, и нас захватишь, – предложил парень, и все засмеялись.

– Нет, вы слишком грязные для моего особняка, – возразил Дарвин, перекрикивая смех, но они его не слышали. – После вас потом год надо будет его проветривать.

– Что есть, то есть, – согласился индеец. – Я вот уже два месяца не мылся.

– Два месяца? – удивился темнокожий старик. – Я уже тридцать лет не моюсь. Когда моя спина и подмышки потеют на жаре, я снимаю майку, вытираю подмышки, а затем надеваю её обратно.

– Поэтому от вас и несёт, – ответил Дарвин. – Я моюсь каждый день, а моя старшая сестра Лилия может четыре раза за день в душ сходить.

Сколько бы Дарвин ни пытался их пристыдить, все его слова пролетали мимо бездомных. Они не чувствовали себя ущемлёнными ни в чём и говорили так, словно они самые свободные люди на свете.

Вскоре окончательно стемнело, и Дарвин собрался спать. Серджио показал ему палатку некоего Джо, уже месяц не появлявшегося в лагере, и сказал, что всё имущество Джо теперь принадлежит Дарвину. Имущества у пропавшего хозяина палатки было немного: металлическая кровать без матраса, несколько пластиковых кресел и набор кухонной утвари, которую, по мнению Дарвина, стоило сжечь в этот же день.

Старое грязное одеяло индеец оставил возле его кровати, но Дарвин к нему так и не притронулся. Он сидел на пластиковом стуле снаружи и смотрел на одного из бездомных неподалёку. Это был сорокалетний мексиканец в лёгкой рубашке, распахнутой на груди. У того в руках был телефон, на котором он что-то читал. Яркий экран освещал его лицо и придавал сходство с призраком. Мексиканец поглядывал на Дарвина каждые несколько секунд, и Дарвин не мог понять, у того просто тик или он его узнал. Наверняка в новостях появились фотографии всех сбежавших из его семьи. Мексиканец мог увидеть его фотографию и сейчас звонить в полицию, чтобы получить вознаграждение. Дарвин видел, как мексиканец поднял телефон к уху и кому-то позвонил.

Дарвин отправился спать с мыслью: если услышит посреди ночи полицейскую сирену или подозрительные голоса, то сбежит через заднюю стену палатки, и никто из бездомных его не найдёт. Ближе к полуночи стало настолько холодно, что он проснулся от собственной дрожи. Как бы он ни отпирался, пришлось взять старое одеяло и укрыться.

Казино. Банда слабаков

Гостиничные номера над казино «Люмьер де Парис» считались роскошными, любой человек на месте Лилии был бы счастлив провести здесь ночь. В каждом элементе интерьера чувствовалась рука художника. Белая мебель и стены контрастировали с голубыми занавесками, подушками и ковром. Над изголовьем кровати висело зеркало, что визуально увеличивало объём комнаты. Благодаря большим окнам внутри было много света.

Это были самые просторные номера во всём отеле, не считая пентхауса: сорок восемь квадратных метров – апартаменты, не считая балкона. Но их было недостаточно: санузел представлял собой душевую кабину, унитаз и раковину, стиснутые в одном узком помещении без каких-либо перегородок. Лилия чувствовала тесноту этого номера и старалась проводить в нём как можно меньше времени. Это был совсем не президентский люкс, к которым она привыкла. В любом отеле, которым она пользовалась, номера были вдвое просторнее и комфортнее номера в казино. В душ она и вовсе ходила с открытой дверью, включала музыку на проигрывателе как можно громче, чтобы хоть на миг забыть о тесноте.

Прошло уже четыре дня, как Лилия покинула дом, но она до сих пор не получила никаких известий от своей семьи. Она гадала, живы ли они, и её трясло от мысли, что её сестра или кто-то из братьев, возможно, не пережил побега через канализацию. Если им удалось сбежать, они уже четыре дня выживают своими силами, а если их схватили, то уже четыре дня находятся в руках Тауэра и его приспешников, подвергаются телесным и моральным пыткам. Каждый раз, когда Лилия вспоминала того богача номер два, его толстое небритое лицо с двойным подбородком и его глаза, полные самодовольства, она впадала в ярость и мечтала о том, как придушит его. Это были самые мучительные дни в её жизни.

В первый же день Лиза позвонила Михалу, тот проходил лечение в психиатрической лечебнице в Германии. У них состоялся диалог, в котором Лиза уговаривала его поработать на неё, начать нанимать все доступные частные армии от её лица. Михал в ответ говорил, что не вернулся к нормальному состоянию духа, он до сих пор сломлен и не знает, как теперь воспринимать любое насилие. Он бизнесмен и дипломат, а не военный. В итоге Лиза победила, и Михал сдался. Он начал наводить справки и узнал много интересного: Чарльз Тауэр собрал вокруг себя много сторонников – двадцать восемь из ста богатейших людей мира объединились против семьи Келвин. При Эдуарде они боялись такого шага: тот мог в ответ начать полноценную войну, а затем поглотить их один за одним. Без Эдуарда они осмелели и решили свергнуть его семью с пьедестала повелителей мира.

Во время разговора Лиза также спросила, не выходил ли кто-то из её детей на связь. Михал ответил – никто.

С тех пор уже четвёртый день он выводит деньги со счетов и нанимает все доступные частные армии планеты. Он уже успел нанять «Пятую дивизию» из США, «Миротворцев имени Павла Глушинца» из России и «ЧИО» из Ирана. В общей сложности количество военных превысило количество «Бешеных псов» Тауэра в два раза.

Через три недели, по подсчётам, армия семьи Келвин увеличится в десять раз. Тогда эта армия направится в Гибралтар или в любой другой город, где прячется Чарльз Тауэр, и окружит его со всех сторон. Тому не удастся уйти ни по земле, ни по воздуху: у любой частной армии есть микроволновые зенитки, отключающие самолёты прямо на лету. Они схватят этого урода и отправят в собственную темницу, чтобы он гнил там до конца жизни, а потом поглотят его компанию. Лиза не будет устраивать над ним никакого суда: уровень тхари выше любого государства, поэтому разбираться между собой они должны самостоятельно. Три недели, и перевес будет на их стороне. Осталось только дождаться этого момента.

Чтобы остаться неузнанной, Лилия перестала краситься и завязывала волосы в хвост, а на глаза надевала огромные очки без диоптрий, с толстой оправой. В таком виде она гуляла по отелю и заводила разговоры со всеми подряд. Никто её не узнавал. Для работников казино она оставалась обыкновенной гостьей, подругой хозяина.

За четыре дня, проведённых в отеле, Лилия так и не встретила таинственных головорезов, преступников, бандитов, о которых говорила мама. Создавалось впечатление, что их вовсе не существует и Редж над ними просто подшучивает. У него была своя жизнь, чистый бизнес, он каждый день спускался в игровой зал и встречал богатых гостей. В этот момент он выглядел весьма презентабельно: чёрные брюки и красный жилет с галстуком придавали ему вид настоящего джентльмена. У человека с таким большим честным бизнесом просто не могло быть собственной преступной группировки.

В казино Лилии быстро наскучило. Она попыталась играть в автоматы, делала ставки в рулетку, но не понимала, какой в этом интерес. Она видела азарт во взглядах игроков, однако ей самой это чувство было недоступно. Каждый день она ходила по пятам за Готье и смотрела, как он раздаёт приказы работникам казино, а затем поднималась в пентхаус Реджа, где тот либо печатал бесконечные тексты на ноутбуке, либо смотрел боевики в домашнем кинотеатре.

Самым трудным в этой ситуации было ждать. Бороться с собственными мыслями, пока разум требовал действовать. Редж сказал, что однажды его люди похитят Чарльза Тауэра прямо из его дома и на этом моменте преследование семьи Келвин закончится. Без Тауэра коалиция быстро развалится, ведь они ненавидят друг друга не меньше, чем ненавидели Эдуарда.

На четвёртый день Лилия, как обычно, гуляла по игровому залу, погружённая в свои мысли. Её телохранитель сидел за одним из столов, наблюдал за ней издали – она запретила ему приближаться, чтобы не привлекать лишнего внимания. Это был обычный четверг, посетителей не набралось и ползала, Лилия чувствовала себя одиноко, скучала, а когда скучала, то грустила больше обычного.

Размышления прервала суматоха в задней части помещения. Там стояли два человека: один в шортах с пальмами и расстёгнутой рубахе, а другой в чёрных хлопчатых брюках и чёрной безрукавке. Лилии вспомнился анекдот об агенте похоронного бюро, раздающем визитки сёрфингистам.

– Как думаешь, что он сделает? – спрашивал «сёрфингист».

– Н… н… не знаю, – ответил заикающийся «агент похоронного бюро». – Нам надо найти ему за… замену.

– Кому именно?

– Обоим.

Лифт возле них открылся, и из него вышел Редж. Обычно в зале он появлялся из другого лифта, однако на этот раз вышел из лифта для персонала, который находился в дальней части помещения, за перегородкой, чтобы посетители не обращали внимания на прислугу. Значит, Реджу пришлось спуститься из пентхауса по лестнице на один этаж, а затем пройти весь коридор до бокового лифта. Он не стал пользоваться центральным, чтобы его не увидели. Видимо, произошло что-то неожиданное, так как Редж даже не успел одеться: он был в тапках и с голым торсом, волосы на его голове напоминали спутанный клубок, словно он только что проснулся после недельной комы. При виде Реджа оба разговаривающих смолкли и уставились на него, словно устроили незримую телепатическую битву. В ней Редж сражался против двух противников одновременно и проиграл.

– Что случилось? – спросил он с негодованием.

– П… пойдём, – ответил «агент похоронного бюро», и они направились в сторону комнаты прислуги.

«Неужели один из посетителей покончил с собой?» – подумала Лилия. Она несколько раз видела людей, проигравших всё своё состояние: они были раздавлены, потеряны. Один из таких даже сошёл с ума: он разделся догола, лёг на стол с рулеткой и сказал, что ставит самого себя на зеро.

Троица скрылась в комнате прислуги и прикрыла за собой дверь. Лилия несколько раз прошла мимо и не услышала ни звука. Любопытство давило на неё, и, не сдержавшись, она аккуратно постучалась, а затем приоткрыла дверь и заглянула внутрь – там никого не было. Удивившись, Лилия открыла дверь нараспашку – только что сюда вошли трое, но теперь нет никого. Ей вдруг показалось, будто она очутилась не в казино, а на спектакле современных иллюзионистов.

В комнате стояло двенадцать металлических шкафчиков с одеждой, каждый из которых был подписан номером и именем владельца. Площадь этого помещения едва достигала двадцати квадратных метров, здесь совершенно негде было спрятаться, разве что залезть в шкафчики, нагнув голову и прижав руки к телу. Это походило на большой розыгрыш. Казалось, Редж сейчас выпрыгнет наружу с криком «Бу!».

Лилия принялась дёргать за ручки шкафчиков, и когда последний из двенадцати открылся, вместо вешалок с одеждой она увидела ржавую лестницу и спуск в подвал. Это оказался секретный проход, достаточно свободный для неё и узковатый для Реджа. Дальше был коридор, откуда доносился хор голосов. Значит, это и есть банда, о которой говорила ей мама. Люди Клайда Ирвинга.

Интуиция подсказывала ей развернуться и уйти. Редж не обрадуется, если она захочет спуститься и посмотреть, что там происходит. Может быть, если бы Лилия находилась в казино первый или второй день, то ушла бы. Но она томилась здесь уже четвёртый день и не находила себе места. Все вокруг занимались важными делами, одна она ходила как неприкаянная.

Судя по направлению коридора, ход вёл в соседнее здание. Значит, штаб-квартира банды находилась не в казино, как Лилия предполагала изначально. Чем ниже она спускалась по ступенькам, тем отчётливее слышала голоса. Люди о чём-то спорили. Впереди её встретила открытая дверь с кодовым замком и весом в тонну, похожая на запорный механизм сейфа. В обычной ситуации дверь отделяла два здания друг от друга.

«Сёрфингист», «агент похоронного бюро» и Редж, видимо, открывали эту дверь довольно долго, раз Лилия успела нагнать их и теперь смотрела, как они входят в помещение на другом конце коридора.

– Это что за ханнаш, – услышала она голос Реджа. – Что произошло?

– Это Г… Грант, – ответил ему заикающийся голос. – Он поехал в магазин испанца на М… Максвелл-стрит, как ты ему и сказал. Они повздорили и в… вот.

В комнате впереди находилось человек тридцать. Их голоса сливались в неразборчивую какофонию. Лилия подошла вплотную к двери и осторожно заглянула внутрь. Все присутствующие стояли кругом и смотрели в центр, поэтому никто её не заметил. В щели между спинами она увидела человека, лежащего на столе. Он был совсем не похож на нормальную версию себя, было ощущение, будто его забросили в огромный чан и сварили, как обычный кусок мяса. Кожа на этом человеке частично слезла, покрылась волдырями, одежда на нём расплавилась и смешалась с плотью. Внешне он походил на дешёвую пластиковую игрушку, оставленную на солнце под мощной лупой. Лицо мертвецу прикрыли куском грязной тряпки с масляными пятнами.

Чудом Лилию не стошнило. Она удержалась на ногах, но готова была упасть в любой момент. Кровь отхлынула от её головы, и мир закачался. Кажется, ни на кого из присутствующих мертвец не оказывал такого психологического воздействия.

– Не надо было нам соваться на Максвелл-стрит, – произнёс хриплый голос из толпы. – Это территория «Тозоку», никто не станет нам платить в этом районе. Это ты виноват в его смерти.

Хор голосов поддержал это мнение, на что Редж прошипел:

– Если хочешь внести предложение, подними руку и дождись своей очереди. Если ещё раз ляпнешь что-то подобное, на этом столе окажешься ты. Грант был тупицей, это был вопрос времени, когда его прикончат. Как это произошло?

– Г… Грант пришёл к испанцу, как ты велел, чтобы н… настоять на отчислениях. Они поссорились. Грант ударил жену испанца, а тот достал из-за прилавка пушку и з… з… зажарил Гранта.

В помещении было достаточно темно. Лилия оглянулась, чтобы посмотреть, где находится. Это оказался подвал с голыми бетонными стенами, под потолком висели две тусклые, дешёвые лампочки накаливания. Напротив выхода стояли стеллажи с деталями автомобилей. На двери, ведущей наружу, висел плакат с обнажённой женщиной, вырванный из разворота журнала. Она была в меховой шапке и тёплой набедренной повязке на фоне заснеженных гор. Голая грудь была направлена слегка в сторону. Надпись внизу гласила, что это Мисс Июнь – 2093.

Вонь стояла ужасная, и Лилия не могла понять, это так пахнет зажаренное человеческое мясо или тридцать потных мужчин в узком пространстве.

– Грант был тупицей, но он был нашим другом, – продолжил хриплый голос. – При Клайде нам не приходилось никому угрожать и запугивать, нас уважали. Бывало, мы месяцами не доставали оружия, решали все вопросы диалогом. Мы приезжали на встречи с «Бон Месси» и «Тозоку», разговаривали как культурные люди. А сейчас «Тозоку» начнёт в нас стрелять прежде, чем мы решим заговорить. Ты никудышный главарь, Редж. Ты уничтожаешь всё, что выстраивал Клайд. И не хочешь этого признавать.

– Я вижу, ты очень умный, Сивер, – ответил Редж. – У тебя наверняка найдётся рацпредложение по улучшению наших позиций. Давай высказывай свои идеи.

– Конечно, есть, – произнёс хриплый голос. – Нам нужен новый лидер, которого уважают. С которым захотят сотрудничать другие банды. Не такой неуравновешенный, как ты. Нам сейчас нужен хороший дипломат, а не сильный воин. Каменный век давно прошёл, и твои методы запугивания больше не работают.

– И кто же будет этим новым лидером? – спросил Редж. – Ты, Сивер? На себя намекаешь?

– Я не гожусь. Меня слишком многие ненавидят. Лидер «Тозоку» давно хочет от меня избавиться. Двадцать лет назад он вонзил мне в ребро катану со словами «прошу вас умереть». Но я не умер, и он до сих пор об этом сожалеет.

– Тогда кто? Кто станет достойным лидером?

– Мартин станет достойным лидером, – ответил Сивер. – Его уважают. Роланд, Люк, Кристоф, Клемент. Кто угодно из них подойдёт на эту роль. Даже твоя дочь будет лучшим лидером, чем ты.

– Моя дочь? – удивился Редж. – Что ты несёшь? Она же ещё малявка.

– Зато её все любят, у неё есть друзья и в «Тозоку», и в «Бон Месси». Нам сейчас, как никогда, нужен тот, кто помирит нас с конкурентами.

– Можете об этом не переживать. Мне сейчас подвернулось дело, благодаря которому мы сможем заработать огромную кучу денег и вернуть своё положение.

– Никакие деньги нас не спасут, – ответил Сивер. – Они не вернут нам уважения.

– Я говорю об огромных деньгах, – продолжил Редж, и Лилия задумалась, не о ней ли он говорит. – Скоро мы выполним такой большой заказ, которых у нас ещё не было. Человек, который нас нанял, за день зарабатывает больше, чем весь наш оборот за сотню лет. Вот увидите, скоро наши дела станут лучше, чем в лучшие годы.

В ответ на такое заявление послышалось недоверчивое бурчание. Члены банды не поверили Реджу, но спорить не стали. Между ними образовалось хрупкое перемирие, и никто больше не хотел спорить.

– Что б… будем делать с испанцем? – спросил «агент похоронного бюро». – С одной стороны, Грант с… сам виноват. С другой – мы не можем позволить убийству остаться б… безнаказанным.

– Бернард дело говорит, – ответил другой голос из толпы. – Не хотелось бы трогать человека, находящегося под защитой наших конкурентов, и всё же, если мы ничего не сделаем, это покажет всем, что нас можно убивать и выставлять за дверь безнаказанно.

На мгновение повисло молчание, все ждали решения Реджа.

– Проучим испанца, – ответил тот. – Будет знать, как нападать на одного из нас.

– П… прикончим его? – спросил «агент похоронного бюро» Бернард. – Он же з… защищал жену.

– Не будем мы его трогать, успокойтесь. Я же не идиот, напасть на него означало бы напасть на «Тозоку», а это нам сейчас нужно меньше всего. Приедем к нему, напугаем, пусть просто наложит в штаны.

Плечи людей мешали Лилии увидеть детали. Она хотела посмотреть на разговаривающих, приподнялась на цыпочки, и в этот момент парень напротив заметил её. При виде Лилии у него брови поползли вверх. Казалось, будто он смотрит не на девушку, а на кенгуру, непонятно каким образом оказавшегося на их собрании. Сосед парня заметил это удивление и проследил за его взглядом. Как падающее домино, где один элемент задевает второй и порождает цепную реакцию, присутствующие начали оборачиваться, и теперь всё больше людей смотрело на неё с удивлением.

Внезапно Лилия почувствовала себя неподходяще одетой для такого собрания. Все присутствующие, не считая «сёрфингиста», носили неброские цвета, от серого до коричневого. Она же находилась там в ярком жёлтом платье до колена и белых сандалиях с серебряными застёжками. Волосы были подвязаны в хвост; она выглядела так, словно пришла на вечеринку, а не на собрание бандитов.

– Что там такое? – спросил Редж издалека.

– Тут какая-то девочка, – произнёс ближайший к ней мужчина, и слово «девочка» резануло Лилии слух. – Заблудилась, что ли.

Послышались шаги. Это Редж обходил толпу, чтобы взглянуть на девочку, удивившую его людей. При виде неё он остановился и не сразу подобрал слова, которые хотел сказать. Он явно не хотел, чтобы Лилия увидела, как его люди сомневаются в его авторитете.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, попытавшись придать своему голосу гневную интонацию, но у него не получилось.

– Я увидела вас в игровом зале и пошла следом, – ответила Лилия, еле стоя на ногах. Покойник произвёл на неё впечатление, которое она сама от себя не ожидала. – Я хотела узнать, как выглядят мафиози, о которых столько слышала.

– Никакие мы не мафиози, – сказал Редж, и лицо его скривилось, словно он проглотил кислую конфету «Токсик Уэйст». – Разве мы носим плащи и шляпы? Забудь это слово. У нас здесь не банда, не картель и не группировка. Мы просто команда, занимаемся честным бизнесом и не очень.

– Может, представишь нам свою подругу? – спросил Сивер, и Лилии наконец удалось его рассмотреть. Это оказался мужчина лет шестидесяти, загорелый и сморщившийся, как чернослив. Он совершенно не подходил к своему мощному голосу с пугающим тембром. При виде такого на улице она непременно подумала бы, что этот человек бездомный.

– Это – Рамона, – представил её Редж ложным именем. – Подруга моей дочери.

Имя Рамона не понравилось Лилии. По её мнению, это было одно из самых некрасивых имён, которые можно было представить. Не понравилось ей и то, что её назвали испанским именем, тогда как она наполовину индианка.

– Мэри нашла себе новую подругу? – спросил Бернард. – А что с Сарой?

– Они с Сарой больше не друзья, – ответил Редж. – Сара стащила у неё деньги и спустила на один из этих новых транквилизаторов. Мэри это не понравилось, и она попросила Сару исчезнуть, чему я очень рад. Никогда не любил эту зазнайку.

Последние слова Редж произносил, взяв Лилию за руку. Он уже провожал её по коридору в обратную сторону, к залам с игровыми автоматами. Пока они шли, Редж не произнёс ни слова, вид у него был мрачный. Он придерживал её за локоть, чтобы она не упала. Ноги у Лилии подгибались, перед её мысленным взором до сих пор стояло тело с лицом, прикрытым тряпкой.