Текст книги "День похищения"

6

Куда бы отвезти девчонку? Удастся ли ему бегать и скрываться до сентября? Может, уехать куда-нибудь в глухую провинцию, где его никто не будет искать? Или это не такая хорошая идея? Обычно полиция думает, что ты свяжешься с семьей, друзьями или бывшими подружками и захочешь укрыться у них. Вот там они и будут тебя поджидать. Поэтому лучше всего уехать в какое-то неожиданное место, которое никто не сможет вычислить. Но как быть с Рохи? Что она об этом подумает и не заподозрит ли чего? А ну как к ней внезапно вернется память – и что тогда?

От этих мыслей у него голова шла кругом. Раньше, когда Мёнчжун поднимался к себе на гору, то до дома доходил уже задыхаясь, буквально свесив язык на плечо. В прошлый раз, например, он хрипел и чуть кровью не харкал – больше десяти минут пришлось отсиживаться на крыльце и приводить пульс в порядок. Но сегодня Мёнчжун был настолько погружен в свои мысли, что дыхания даже не замечал.

Рохи сидела на крыльце. Палка-чесалка по-прежнему была при ней, и она куда-то ею целилась. Мёнчжун провел взглядом по направлению атаки – перед ней на земле сидел черный кот: он часто сюда приходил и клянчил чего-нибудь поесть. Хиэ называла его Наби, то есть «бабочкой». Сам кот был весь черный, только вокруг шеи светлела полоска белой шерстки, как будто к смокингу повязали галстук-бабочку, – вот отсюда и прозвище. Рохи шугала его и прогоняла палкой. Мёнчжун подошел и взял кота на руки.

– Это же Наби. Он не царапается, ведет себя прилично. Просто приходит, чтобы его покормили. Вот только нечем у нас сегодня поживиться, у самих ничего нет…

Словно поняв его слова, Наби извернулся у него в руках, аккуратно спрыгнул на землю и потрусил в лес. Поначалу шевеление кустов выдавало его присутствие в зарослях, но вскоре стихло и оно.

– Я что, любила котов?

Котов любила Хиэ. Хотя не только котов – и собак тоже. А еще людей, даже своего незадачливого папку… Чтоб не расплакаться, Мёнчжун потряс головой:

– Нет.

– Да? А то я, конечно, не помню, но что-то они мне не очень…

Рохи хмыкнула, покачала головой, потом нахмурилась и посмотрела на руки Мёнчжуна. Затем перевела взгляд, пристально глядя ему прямо в глаза. Мёнчжун съежился: похоже, она опять что-то задумала. За секунду у него в голове промелькнула тысяча мыслей: «К ней вернулась память! Сейчас как вскочит, как заорет, как кинется вниз по дороге, зовя на помощь! Потом приведет людей, и меня арестуют. И Хиэ не смогут сделать операцию». Хотя он и приучал себя гнать из головы всякий негатив, но сейчас его прорвало. Ничего не поделаешь, ведь до настоящего момента он привык ожидать от жизни только плохое…

– Ты что, ничего не принес?

– А? – удивился Мёнчжун, даже не сразу поняв, что она имела в виду.

– Ты в курсе, что мне вообще-то есть надо? Тебя целый день не было, теперь пришел и ничего не купил… Или сегодня тоже собрался меня мучными комьями травить?

Мёнчжун с облегчением вздохнул: так это она из-за еды так напряглась… Немного поразмыслив, он сказал:

– Может, сходим на толкучку?

– Толкучку? А это что такое? – Теперь пришла очередь удивляться ей.

Мёнчжун усмехнулся: похоже, раньше ей никогда не доводилось ходить по рынкам и закупаться у местных торговок. До сентября им, конечно, лучше лишний раз нигде не светиться, но видеть ее несчастные глаза он тоже не мог.

– Ну, это базар, маленький рынок. Там можно всякого-разного вкусного купить.

– Вкусного? – Рохи задумчиво потерла подбородок своей маленькой ладошкой и кивнула. – Это подходит, пошли.

* * *

Спуск по дорожке с горы занял более десяти минут. Шли пешком: в такси нельзя, там шофер их сразу вычислит. У таксистов же целыми днями в машине радио включено, и про исчезновение ребенка они, скорее всего, будут в курсе. Мёнчжуну подумалось, что и листовки «Пропал человек» в первую очередь будут показывать водителям общественного транспорта. Кроме того, манера речи у Рохи уж очень специфическая, и высока вероятность того, что таксист обратит на это внимание. Ну и сидеть в машине придется совсем рядом с водителем, так что он сможет их хорошо рассмотреть. В общем, по целому ряду причин поездка в такси представлялась небезопасной.

Сесть на автобус они тоже не могли. Остановка была относительно недалеко – прямо у круглосуточного магазинчика под горой, – но это был исходный пункт маршрута, людей там садилось немного, и незнакомого ребенка заприметили бы сразу.

– А почему у тебя нет машины? – спросила Рохи.

И что прикажете ему на это ответить? «Я ее сжег, чтобы меня полиция не нашла»? Нет? А что тогда? Продолжать врать? Это становилось труднее, чем раньше: сейчас, когда Мёнчжун глядел в ее чистые глаза, ложь застревала у него в глотке.

– Просто нет, и всё, – ответил он уклончиво, отводя взгляд.

Девочка остановила шаг и внимательно посмотрела на него.

– Точно…

– Что точно?

– Пахнет.

– Чем пахнет?

Во рту у Мёнчжуна пересохло, он рефлекторно сглотнул слюну и моргнул. Рохи, сверлившая его взглядом сквозь прищур глаз, наконец произнесла:

– Бедностью. – Она принюхалась еще и причмокнула губами. – Ладно, давай уже свои мучные комья. Раз денег нет – пошли домой.

Девочка остановилась, развернулась и потянула его за руку назад. Хотя на ее лице еще оставалось сожаление: ей явно хотелось пойти на этот загадочный базар, хотелось полакомиться чем-то вкусненьким, но с учетом обстоятельств, в которых оказался ее отец, она вошла в положение и решила потерпеть.

«Хеын, нам это никогда не простится – такую девчонку родителей лишить…» Не отпуская руку Рохи, Мёнчжун опустился перед ней на колено, чтобы их лица оказались на одном уровне.

– Ты неправильно поняла. Машины нет не потому, что денег не хватает, а потому что я ее продал – слишком старая была. Все, пошли быстрее, нас ждет вкусный ужин.

Рохи некоторое время смотрела на Мёнчжуна, словно размышляя, правду он говорит или просто так успокаивает. Но, в конце концов, моргнула и улыбнулась. И это было самое детское выражение лица за все время, что он ее знал.

* * *

Они остановились посреди рынка, где на маленьком пятачке торговали мини-рулетиками кимпаба и обжаренными в кляре креветками.

– Ну точно, мы бедные – снова повторила Рохи и покивала, словно соглашаясь сама с собой.

– Говорю же, что нет, – промычал Мёнчжун с набитым ртом, пережевывая кимпаб. Параллельно он потчевал Рохи креветками, а та послушно раскрывала рот, словно маленький ребенок, каким, по сути, и являлась.

– А почему мы тогда едим с улицы?

Ели они в обычной передвижной палатке-фургончике, где, кроме них, была еще целая толпа народу: кто-то, как и они, сидел на деревянных скамейках, кто-то ел стоя, держа тарелки на весу. Набор блюд в таких палатках был вполне стандартный: кимпаб, тток-покки или чапчхэ[14]14
  Тток-покки – колбаски из рисового теста, тушенные в остром соусе; чапчхэ – блюдо из крахмальной лапши с мясом и овощами.


[Закрыть].

Набив рот креветками, Рохи беспрерывно вертела головой: вокруг было столько всего нового, и ее раздирало любопытство.

– Мы едим не «с улицы», это рыночная палатка. Просто ты пока еще маленькая и в этом не очень хорошо разбираешься, но потом, когда подрастешь, поймешь, что вот так перекусывать, стоя на рынке, гораздо прикольнее и вкуснее, чем дома или в ресторане.

Не особо поняв, что он имел в виду, Рохи надула губки и пожала плечами. У нее это получилось так мило, что Мёнчжун не выдержал и рассмеялся.

– А дочка-то, поди, в маму пошла…

Вот она, обратная сторона задушевности рыночного общения: удара с этой стороны Мёнчжун не ожидал. Наблюдательность проявила торговка кимпабом – морщинистая тетушка лет под шестьдесят. Волосы у нее были выкрашены в такой радикально черный цвет, что смотрелись неестественно. Заметив, что Мёнчжун поднял на нее взгляд, тетка решила совсем его добить:

– На папку-то совсем не похожа, вот и говорю, что в маму пошла.

У Мёнчжуна подскочил пульс.

– Да? Я и вправду похожа на маму? – Теперь и Рохи не сводила с него глаз.

– Что? Хм…

Мёнчжун снова напрягся: «Неужто Рохи что-то заподозрила? Или эта тетка? В новостях уже успели сообщить о пропаже ребенка или еще нет? Пока мы на рынке, нужно девчонке тоже какую-то панаму или кепку прикупить».

– А, ну тут это…

В этот момент у него очень удачно зазвонил телефон – старый, которым он пользовался еще до всей этой истории. Как вовремя! Теперь не придется углубляться в этот опасный разговор. Мёнчжун зна́ком показал Рохи, что, мол, извини, звонят, и та не стала мешать – уткнулась в тарелку. Наблюдая за ней, Мёнчжун принял звонок. Номер был незнакомый.

– Алло!

Ему никто не ответил.

– Алло! – повторил Мёнчжун.

– Это я, – послышался в трубке голос Хеын.

7

Йонин был довольно странным местом. Где-то чуть больше года назад сюда в рамках государственной программы релокации стали переводить правительственные учреждения. Город начал быстро развиваться и в настоящий момент относился к числу самых современных и высокотехнологичных. Однако стоило выехать на его окраины или в ближайший пригород, то там можно было лицезреть нетронутый облик провинции, где гор и рисовых полей много, а камер видеонаблюдения как раз наоборот – мало. Вот у одной такой горы в пригороде Йонина и была обнаружена подозрительная сгоревшая машина.

В составе следственной группы на место происшествия прибыл и психолог-профайлер Син Чонрим. Окинув взглядом обстановку, он сразу же вспомнил, что несколько дней назад в утренней сводке городского управления полиции проходило двойное убийство супругов и исчезновение малолетней.

«Обгореть машина может в двух случаях: либо автомобиль – полная дрянь и загорелся в пути, либо сам водитель дрянь редкостная и сжег его для того, чтобы уничтожить следы…» – подумал он и попросил привлеченных к расследованию криминалистов найти в обуглившейся машине хоть что-нибудь: любая мелочь могла стать зацепкой и дать надежду, что дело удастся распутать. И его надежды оправдались – в углу машины обнаружился обрывок волоса.

– Смотрите, телефон выкинули!

Осмотр растянулся на несколько часов, но в итоге на месте происшествия, кроме мобильника и волоса, больше ничего не удалось обнаружить. Отпечатков на телефоне не было, а в детализации звонков значилось только два номера: один неидентифицируемый, явно оформленный на подставное лицо, а вот второй – на номер убитого профессора. Что касается волоса, то его тут же отправили на срочную генетическую экспертизу. Как и предполагал Син, он принадлежал пропавшей Чхве Рохи, поиском которой занималось все городское управление полиции. Профайлер немедленно направился туда, чтобы встретиться с Мун Чжухёком из отдела розыска несовершеннолетних.

– Преступнику, несомненно, очень хорошо знаком этот район. Полагаю, он проживает в радиусе пяти или, если брать с запасом, максимум десяти километров от того места, где нашли машину. Судя по тому, что в салоне не осталось следов крови, нельзя исключать вероятность того, что ребенок пока жив.

* * *

Когда Син Чонрим зашел в офис группы № 1, занимавшейся поисками ребенка, то ее руководитель Чжухёк вместе с подчиненным как раз собирался на выезд. Вместо приветствия они обменялись взглядами, в которых четко читалось: «Еще что-то нашли?» – но по мрачным лицам все было понятно и без расспросов. Чжухёку уже сообщили и про сожженную машину, и про волос Рохи, и про отсутствие пятен крови. При этом последнее обстоятельство само по себе не было таким уж обнадеживающим фактором: убийства бывают и бескровные, таких случаев полно. Поэтому половина его отдела искала Рохи среди живых, а вторая прочесывала горы возле того места, где была сожжена машина: если ребенок погиб – неважно, из-за наезда или по какой другой причине, – то тело должны были спрятать где-то неподалеку. В общем, как и всегда, – надежда и отчаяние были разделены поровну и шли рука об руку.

– По мнению профайлера Сина, преступник пока не покинул Йонин. Поэтому под особый контроль должны быть взяты основные трассы внутри города, а также выезды на шоссе и автомагистрали. Если исходить из того, что это было спланированное похищение, а не просто случайное ДТП, то все равно критическая фаза в семьдесят два часа уже прошла и по горячим следам человек не нашелся. Выходит, нужно переключаться на публичное расследование.

– Это опасно. Если ребенок жив, то преступник может задергаться, – и кто его знает на что пойти…

– Да, решение непростое. Начальник оперативного штаба сейчас как раз собирает совещание. Похоже, тоже никак решиться не может.

Понять сомнения начальства было нетрудно. Если б ребенок точно был мертв, то тогда надо давать делу самую широкую огласку и разворачивать широкомасштабное публичное расследование, чтобы поймать преступника. Но пока есть малейшая вероятность, что девочка жива, действовать нужно крайне аккуратно. Если впоследствии выяснится, что ребенок был жив и погиб из-за того, что похититель почувствовал себя загнанным в угол, то на них обрушится такой шквал критики, что мало не покажется.

«Так что же, лучше, чтобы девчонка уже была мертва, при таких-то раскладах?» – подумал Санъюн и огорченно цокнул языком.

– С Пак Чхольвоном на сегодня договаривались?

– Да, мы утром созвонились, я напомнил, что к четырем нужно прийти. Минут десять еще есть.

Пак Чхольвон обслуживал камеры наблюдения в доме профессора и был последним, кто видел его живым. Так что у него, как у свидетеля, нужно было выяснить, в каком состоянии был профессор, что говорил, что делал… Ну и в списке подозреваемых техник тоже был на первом месте, само собой. Поэтому Санъюн смог обосновать шефу полиции, что в целях следствия нужно вызывать Пак Чхольвона на допрос. Начальник дал добро.

Чхольвон был очень пунктуален – зашел в кабинет за минуту до назначенного времени. Он был довольно худощавого телосложения, ростом сантиметров 175–180, с каким-то осунувшимся лицом. Санъюну сначала показалось, что у мужчины справа в районе шеи имеется татуировка, но, приглядевшись, он понял, что это старый шрам.

– Извините, что пришлось вызвать вас сюда, – произнес Санъюн, протягивая вошедшему стакан с тоником. Сколько раз за свою бытность полицейским ему приходилось повторять эти слова…

Чхольвон кивнул, двумя руками взял напиток, но сразу поставил его на стол.

Санъюн спокойно рассматривал свидетеля. Он заранее навел справки и был немного в курсе его биографии. 54 года, довольно рано женился, 30 лет назад овдовел – жена умерла при родах. Больше в брак не вступал, на текущий момент жил один. Возможно, из-за боли утраты он постоянно жертвовал деньги детским домам. Возможно, по этой же причине выглядел сильно старше своих лет. На лице его лежала какая-то тень.

– Вы давно уже работаете в «S-секьюрити»?

– Да, около десяти лет.

Голос у Чхольвона был очень примечательного низкого тембра. И характер у него, похоже, уравновешенный и надежный, раз в одной фирме десять лет продержался.

– Скажите, дом погибшего профессора Чхве Чжинтхэ вы стали обслуживать относительно недавно?

– Все верно, где-то месяца два назад. Раньше я обслуживал его клинику – где-то уже года три-четыре. Профессор хотел, чтобы за все отвечал один человек, вот поэтому и сменил техника.

– Понятно… Выходит, профессор к вам хорошо относился?

– Да нет, до такой степени мы не были знакомы. – Пак Чхольвон помотал головой. До этого застывшее лицо немного расслабилось, и сейчас его выражение было скорее смущенным, чем недовольным.

– Вы часто виделись с профессором?

– Нет. У нас практически не бывает ложных срабатываний – ну, то есть когда сигнализация включается по ошибке. А если это не ошибка и в дом действительно кто-то забрался, тогда выезжает специальная тревожная группа. Я же занимаюсь техническими вопросами – установка системы, демонтаж… Ну еще ремонт, если понадобится. Так что часто мы с ним не пересекались.

– Выходит, выезд тревожной группы тоже предусмотрен договором?

– Насколько я знаю, да.

Содержание их беседы Санъюн в подробностях заносил в протокол.

– Разрешите задать вопрос о вашем визите к профессору двадцатого августа. Заявку на демонтаж камер наблюдения вы получили в этот же день?

– Да, все правильно.

– Профессор буквально несколько месяцев назад сменил персонал, отвечавший за его дом. Зачем потребовалось снимать видеонаблюдение, да еще так внезапно?

– Хм, даже не знаю… Такие заявки обычно поступают в колл-центр, а дальше их передают специалистам по удержанию клиентов – отдел ретенции, так они называются. Насколько я знаю, там их уговаривают остаться, предлагают различные дополнительные услуги, но если клиент на уговоры не поддается, то тогда уже заявку окончательно передают нам.

– Возможно, профессор что-то сам вам пояснил?

– Да не особо. Мне вообще-то эта ситуация тоже показалась странной. Я спросил, почему он решил отказаться от видеонаблюдения: может, какие-то замечания есть или недоволен чем… Но он ничего объяснять не стал, сказал, что просто вот так решил – и всё. Потом, правда, я еще раз переспросил, и он ответил, что нашел другую фирму.

– Какую?

– Он не сказал. Я было поинтересовался, но он дал мне понять, что такие вопросы задавать некорректно – типа, «а вам обязательно нужно об этом знать?». Поэтому я дальнейшие расспросы прекратил – в конце концов, я же не из отдела по работе с клиентами, мне это не нужно.

«Хм, только поменял обслуживающий персонал, каких-то больших эксцессов тоже не было, а контракт расторг… Тут сама собой напрашивается мысль, что какие-то подводные камни все-таки имелись. Надо будет выяснить, в какую фирму он собрался переходить». Отложив это в памяти, Санъюн перешел к следующему вопросу:

– В которому часу вы пришли к профессору?

– Где-то в десять утра. Я поехал к нему прямо из дома, даже в офис не заезжал.

– Судя по записям на дорожных камерах, вы пробыли там около трех часов. На демонтаж обычно требуется так много времени?

– Три часа? Надо же, я даже внимания не обратил… Хотя в том доме было много камер, даже в подвале имелась. С ней, я помню, как раз особенно много мороки было. А, и еще меня профессор чаем угощал в перерыве, тоже какое-то время заняло.

– Больше ничего? Может, еще какие-то обстоятельства вспомните?

– Он несколько раз спрашивал, сохраняет ли компания копии видео с камер. Я сказал, чтобы он не волновался: это строжайше запрещено законом о защите персональных данных. Все диски с видеозаписями я при нем пересчитал и тут же ему отдал.

«А ведь среди улик, собранных в особняке, дисков не было… Куда они могли подеваться?»

– И где в доме были установлены камеры?

– Перед воротами две, одна в гостиной и еще одна в дальней комнате за гостиной.

«В той самой, где нашли тела Чхве Чжинтхэ и Со Чжинъю».

– А еще у него под землей помещение было, типа лаборатории – то ли для опытов, то ли для исследований, не знаю. Так там тоже камера была подвешена. В общей сложности всего пять камер.

– Возможно, вы почувствовали или заметили в доме что-то странное, необычное?

Чхольвон покачал головой.

– Нет, личное знакомство мы с ним не водили и близкими друзьями тоже не были. Как уже говорил, я пытался узнать у него, почему он решил отказаться от камер, но профессор мне ничего толком не сказал. Потом я попил чай, закончил работу и ушел.

Действительно, уличная камера зафиксировала, как техник выходит из дома и идет по обочине.

– Расскажите, пожалуйста, что вы делали двадцать первого августа.

Этот вопрос удивил свидетеля: он недоумевающим взглядом посмотрел на Санъюна.

– Нет-нет, не волнуйтесь, мы вас ни в чем не подозреваем. Это стандартная процедура, обычный вопрос для уточнения данных, мы его всем задаем. Просто что помните из того дня, то и расскажите.

Техник ненадолго задумался, потом ответил:

– В тот день у меня было где-то четыре заявки на установку систем. В последнем доме пришлось повозиться; когда закончил, было уже где-то полседьмого вечера или даже ближе к семи. Короче говоря, поздно работу закончил. Поэтому позвонил на фирму, предупредил, что в офис возвращаться уже не буду. Мы обычно так и делаем, если заказ к концу рабочего дня закрываем. А потом у меня была встреча, и я сразу направился туда, даже домой не заходил, чтобы переодеться.

– Что за встреча?

– Да с одноклассником бывшим, до ночи с ним сидели-выпивали. Потом он вроде как собрался в службу «трезвый водитель» звонить или типа того, из-за этого поругались немного, но в результате пошли спать в чимчжильбан[15]15
  Чимчжильбан – корейская сауна с подогреваемым полом. Большинство таких саун работают круглосуточно, поэтому они часто используются как дешевое место ночлега, где в общем зале можно спать на теплом полу.


[Закрыть]. Утром там же помылись, похлебали супчика, чтоб похмелье не мучило, да на том и разошлись. Время уже было на работу идти, так что прямо оттуда в офис и поехал. А потом работал целый день.

– А не могли бы вы дать телефон вашего приятеля, с которым вместе отдыхали?

Чхольвон посмотрел на детектива неприязненно. Санъюн же, напротив, в ответ приятно улыбнулся и сказал: «Пожалуйста, очень вас прошу», – и протянул ручку с бумагой, так что свидетелю ничего не оставалось, как выполнить его просьбу.

– Название сауны писать? – По сварливой интонации техника было понятно, что настроение у него испортилось, но Санъюн с неизменной улыбкой ответил:

– Да, пожалуйста.

Название Чхольвон записал уверенно, без запинок и раздумий. Взяв бумажку, полицейский поклонился в знак благодарности и опять широко улыбнулся.

– Простите, что пришлось задавать вам всякие неудобные вопросы. Это не очень приятно, но я надеюсь на ваше понимание.

– Да нет, все нормально. Тут же человек погиб, так что спрашивайте, если нужно.

– Спасибо за такое отношение. Если вдруг потом что-то понадобится уточнить, то я вам перезвоню. И вы тоже, если что-то вспомните, – пожалуйста, звоните.

– Хорошо. – Чхольвон кивнул, попрощался и вышел из кабинета.

Санъюн с каким-то странно-отстраненным выражением лица неотрывно смотрел ему в спину. Когда дверь за свидетелем закрылась, к столу шефа подошел Чонман.

– Что-то интересное заметили?

– Двадцать первого числа во время убийства он встречался с другом. Видел, как он его номер записывал? Быстро, четко… Так что, похоже, про приятеля своего он не наврал.

– Хм, тогда получается, это не он убийца?

Санъюн, покачав головой, подпер рукой подбородок. Он по-прежнему не отрывал взгляд от двери. На его лице явно читалось: «Что-то тут нечисто».

– Получается, нет на него ничего, причем не просто ничего, а вот прямо совсем ничего… – Указательным и средним пальцем он подцепил листок с телефоном, оставленный свидетелем после допроса, и подтолкнул его напарнику. – На, алиби его проверь.

– А что с ним не так?

– Всё так. Даже с перебором.

– В каком смысле? – недоуменно спросил Чонман.

Санъюну пришлось развернуться на кресле к подчиненному.

– Слишком уж оно у него хорошее. И с приятелем встретился, и всю ночь с ним провел – прямо ни на секунду один не оставался…

«У Чхольвона нет алиби только на один час: с 18:30 до 19:30. Если убийство произошло между 19:00 и 23:45, то теоретически за полчаса можно было добраться от его фирмы до дома профессора. Вот только профессорская жена в 19:00 по доставке получила куриный суп: за оставшиеся полчаса убить двоих и после этого скрыться – на это уже времени явно не хватило бы…»

Мысли Санъюна прервал Чонман:

– Ну так и что тут такого? Я тоже с приятелями выпиваю. Бывает, что потом и в сауну идем.

Санъюн больше ничего не ответил, лишь смотрел на записку с номером. Гулять всю ночь напролет, ходить по саунам – оно, конечно, бывает. Вот только по внешнему виду Чхольвона было не очень заметно, что он такой лихой гуляка: очень тихий, даже подавленный вдовец, который больше никогда не женился, – это да, такое впечатление он производил. И что-то оно совсем не стыковалось с пьянками в кабаках. Да и на допросе показания он давал как-то уж слишком гладко. Понятно, с той встречи всего пару дней прошло, забыться она не успела, но все равно ощущение было такое, словно он все заранее репетировал, а теперь повторяет заученный текст. С телефоном его одноклассника опять же непонятно. Сейчас у всех номера в мобильном хранятся, тут не то что давнего приятеля со школы – номер матери родной наизусть не помнишь. А этот номер он без запинки тут же отбарабанил. И вдобавок еще и названия ресторана с сауной записал…

– Займись его алиби, говорю. Созвонись с его школьным приятелем, договорись о встрече. Надо узнать, какой он в обычной жизни.

– Если алиби надежное, то зацепиться будет не за что…

– Все равно надо проверить. Когда слишком хорошо – тоже нехорошо. Есть у меня такое чувство.

– Все чувства – капуста, а нынче не сезон. – Чонман недовольно покачал головой, взял листок и пошел на выход.

– Ах ты ж засранец! – Санъюн схватил колпачок от маркера и кинул в напарника, но промахнулся.

Нетронутый стакан с тоником для Чхольвона так и остался стоять на столе.

* * *

Вечером того же дня Санъюн сидел в кафе; на выходных здесь всегда было многолюдно. Он сидел здесь не просто так, а ждал Ли Хунчжона – того самого школьного приятеля Чхольвона. Свидетелю не очень хотелось идти на допрос в управление: оно и понятно, по полициям расхаживать любителей мало. А поскольку прямого отношения к преступлению он не имел, то они решили встретиться в этом кафе.

У инспектора был свой резон, чтобы побыстрее поговорить с Хунчжоном: ему нужно было понять, что за человек этот Пак Чхольвон. Профессора с женой убили 21-го числа. Понятно, что на этот день у техника было крепкое алиби: как с утра вышел на работу, так целый день и ходил по новым клиентам, устанавливал видеокамеры. В компании «S-секьюрити» инспектор получил список домов, куда должен был прийти Пак. Санъюн обошел их все, показывая фото подозреваемого, и люди везде подтверждали, что да, был такой. Вот и Хунчжон тоже по телефону подтвердил, что они действительно встречались с Чхольвоном, выпивали допоздна, а потом пошли в сауну. Но все-таки не выходил из головы у инспектора этот странный техник. Спроси у него кто – сам не смог бы ответить почему.

Санъюн не знал, как выглядит Ли Хунчжон, поэтому всякий раз дергался и поднимал голову, когда кто-то входил внутрь. Наконец в кафе зашел весьма упитанный мужчина в легком летнем костюме. В руке он держал платок, которым непрерывно вытирал пот с загривка. Огляделся по сторонам, наткнулся на взгляд Санъюна и подошел к его столику.

– Простите, вы, случайно, не…

Полицейский поднялся с места.

– Да, это я вам звонил. Меня зовут Пак Санъюн, инспектор уголовного розыска. Садитесь, пожалуйста.

Хунчжон торопливо пожал ему руку и плюхнулся на стул. Понизив голос, детектив коротко рассказал свидетелю о случившемся, четко дав понять, что Пак Чхольвон ни в коем случае не является подозреваемым, – он просто хотел кое-что уточнить по поводу его приятеля. Хунчжон жадно отхлебнул кофе со льдом, который заказал для него Санъюн, и начал рассказ:

– Честно говоря, мы с ним не сказать чтобы прямо такие близкие друзья. Он мне после окончания школы вообще ни разу не звонил. А в тот день внезапно объявился и предложил сходить выпить по рюмашке. Спрашивал еще, не занимаюсь ли я, часом, страхованием. А я и в самом деле страховой агент. В школе мы действительно хорошо дружили, поэтому я и пошел – дел-то особых у меня в тот день не было. Он, как я понял, жил одиноко: ни жены, ни детей, ни друзей-знакомых. С того, похоже, и накатило на него в плане выпить, да и мне то и дело подливал. Ну, вот меня и ушатало. Я сказал, что мне домой надо, попросил такси или «трезвого водителя» вызвать. А когда очухался – мы были уже в сауне. Я спросил, почему он меня на такси не посадил или с водителем не отправил, а он сказал, что опасался за меня, типа чтобы со мной ничего не случилось. Ему неловко было за вчерашнее, извинялся, даже супом похмельным угостил. Мы супца похлебали и разошлись… Уф, чтоб я еще хоть раз с ним куда-то пошел! Жена мне потом такое устроила! А вы почему спрашиваете?

Толстяка было не заткнуть: казалось, что если он перестанет говорить, то сойдет с ума от тишины и скуки. Санъюн слушал льющийся на него поток слов с полуприкрытыми глазами. Так или иначе, но показания Чхольвона подтверждаются. Вот только общий фон их встречи оба приятеля описывали совершенно по-разному. С чего вдруг у одного выходит, что желание встретиться было вроде как обоюдным – вдвоем весело погуляли, вдвоем в чимчжильбан решили пойти, – а второй утверждает, что и звонок был совершенно неожиданным, и в сауну он идти не собирался? В общем, тумана в деле меньше не стало.