Текст книги "Узкий коридор"

Экономика коридора

По сравнению с экономикой безгосударственных обществ и экономикой при деспотизме, в средневековых итальянских коммунах мы наблюдаем совершенно иную ситуацию. Мы видим не только значительно большую степень безопасности и свободы для жителей этих коммун, не только государство, которое охотнее предоставляет общественные услуги, чем подавляет и угнетает своих граждан, но также совершенно иной набор экономических возможностей и стимулов, порожденных Обузданным Левиафаном.

Благосостояние и экономический рост основываются на нескольких простых принципах. К ним принадлежат стимулы, заставляющие людей инвестировать, экспериментировать и внедрять инновации. Без государства такие стимулы практически отсутствуют, потому что либо не существует законов для разрешения конфликтов и защиты имущественных прав во время конфликтов, либо существуют нормы, призванные заполнить безгосударственный вакуум и сдерживающие экономическую активность; при этом экономические возможности дестабилизируют саму суть таких обществ. В результате плоды любых инвестиций, скорее всего, украдут, отнимут или потратят зря. Деспотический Левиафан способен следить за осуществлением имущественных прав и защищать инвестиции людей, но чаще гораздо более заинтересован в высоких налогах или монополизации ресурсов для себя самого, так что экономические стимулы при нем лишь едва выше, чем при Отсутствующем Левиафане.

Благосостояние и экономический рост не просто покоятся на прочных имущественных правах. Они в критической степени зависят от широких экономических возможностей. Часто мы считаем их само собой разумеющимся фактом, но это не так, и не было так; как мы видели в предыдущей главе, экономика так естественным образом не организована. При Отсутствующем Левиафане клетка норм часто ограничивает экономические возможности для всех. При Деспотическом Левиафане правитель и его окружение могут обладать хорошо защищенными правами на собственность (даже чересчур защищенными, поскольку эти люди побеждают в любом споре), но не простолюдины. Такого рода неравного распределения экономических возможностей недостаточно для обеспечения экономического процветания. Возможности должны быть широко и равномерно распределены во всем обществе, для того чтобы если у кого-то появится хорошая идея для инновации или ценных инвестиций, он смог ее осуществить. Вспомним, что доминирование может проистекать от чрезмерной экономической власти, которую одни проявляют над другими, или из удушающих ограничений, накладываемых нормами. Следовательно, свобода в экономической сфере требует выравнивания поля и снятия ограничений. Именно это мы и видим на примере социальной мобильности в итальянских коммунах. Бесчисленные индивиды вроде Франческо ди Марко Датини или отца святого Франциска воспользовались этими возможностями и свободой для инвестиций, основания собственного дела, эксперимента с новыми идеями, инноваций и превращения из людей «низшего положения» в богатых торговцев. Такое направленное снизу вверх экспериментирование и социальная мобильность являются плодами свободы.

Таким возможностям и стимулам также необходима поддержка в виде честной системы разрешения споров и исполнения законов (или Правосудия, как подчеркивает «Аллегория доброго правления»). А они, в свою очередь, требуют, чтобы политические элиты не были слишком влиятельными, чтобы вмешиваться в отправление правосудия и пытаться склонить обстоятельства в свою пользу (веревки на фреске). Здесь мы видим другую критическую роль Обузданного Левиафана, закладывающего основы экономического процветания. Если бы Левиафан не был обузданным, то как бы мы проследили затем, чтобы к нему и к политически влиятельным людям применялись законы? То, что иногда называется «правилом закона», также зависит от оков на ногах Левиафана. И эти оковы возникают не просто в результате конституций и клятв, но, как подчеркивает фреска, это веревки, которые держит в своих руках общество.

Даже абстрактной приверженности принципам предоставления широких возможностей и честного разрешения конфликтов в общем случае бывает недостаточно. Если отсутствует ключевая инфраструктура, или если только немногие люди имеют доступ к знаниям и к навыкам, необходимым для достижения успеха в бизнесе или на работе, то возможности по-прежнему будут распределяться неравномерно. Поэтому общественные услуги необходимы, не только потому что они улучшают жизнь граждан, получающих доступ к лучшим дорогам, каналам, школам, и выгоду от регулирования, но и потому что они предоставляют широкие возможности. Вот чего достигли итальянские коммуны благодаря своей способности обуздать Левиафана, и именно это блестяще объясняет «Аллегория доброго правления».

* * *

Читатель, знакомый с нашей предыдущей книгой «Почему одни страны богатые, а другие бедные», увидит заметные параллели между тем, что мы только что описали, и концептуальной основой той книги. (По крайней мере, мы во многом последовательно соглашаемся с нашей более ранней позицией.) Там мы описывали институты, предоставляющие людям широкие возможности и стимулы для инвестиций, инноваций и занятий продуктивной деятельностью, такие как «инклюзивные экономические институты», которые предотвращают монополизацию политической власти небольшим сегментом общества и в то же время позволяют государству обеспечивать исполнение законов. Мы подчеркнули, что инновации, новые технологии и организационные принципы несмотря на то, что они необходимы для стабильного экономического роста, часто будут встречать сопротивление, поскольку могут дестабилизировать существующий порядок (то, что мы назвали «политическим креативным разрушением»). Лучшая гарантия от того, чтобы некоторые очень влиятельные игроки не блокировали новые технологии и в процессе не сдерживали экономическое развитие, – это убедиться в том, что никто и ничто не окажется достаточно сильным, чтобы сделать это.

С такой точки зрения концептуальная основа данной книги является развитием мыслей, изложенных в книге «Почему одни страны богаты». Обузданный Левиафан – не просто кульминация инклюзивных политических институтов, необходимых для инклюзивных экономических институтов. Он также критически зависит от эффекта Красной королевы – способности общества противостоять государству с политическими элитами и сдерживать их. Это выявляет центральную роль норм, которые помогают обществу организовываться, вовлекаться в политику и при необходимости восставать против государства и элит. Но важны не только оковы. В равной степени важна способность Левиафана проявлять свою силу для обеспечения исполнения законов, разрешения конфликтов, предоставления общественных услуг и поддержания экономических институтов, порождающих экономические возможности и стимулы. Таким образом в равной степени важна способность государства, основанная на балансе сил между ним и обществом. Другой новый элемент здесь – внимание, которое мы уделяем ослаблению клетки норм. Об этом говорилось в предыдущей главе, где были приведены примеры того, как ограничения, основанные на нормах, традициях и обычаях могут сдерживать экономические стимулы и возможности, и утверждалось, что для экономического роста их необходимо ослабить. Такое может происходить в какой-то степени само по себе, когда люди находят способы обхода этих норм, а сами нормы начинают терять релевантность. Но этот процесс значительно ускоряет Обузданный Левиафан, как мы видели в главе 2 на примере Древней Греции, и это подчеркивает еще одну основную роль способности государства – ослаблять клетку норм, одновременно создавая условия для свободы и устраняя препятствия на пути вовлечения общества в политику. Что критично, такое происходит, когда другие аспекты норм (особенно связанные с организацией общества и желанием предпринимать действия против элиты) сдерживают Левиафана, обеспечивая многогранное взаимодействие между способностью государства и нормами, как мы видели на примере Афин в главе 2.

Плоды дурного правления

Теперь, когда мы рассмотрели фрески двух стен в Зале девяти с их символизмом, перейдем к левой стене и изучим последнюю фреску. Тут мы видим «Аллегорию дурного правления», иллюстрирующую экономические последствия плохого правления.

Эта фреска сохранилась хуже остальных, но смысл ее ясен. На ней доминирует клыкастая и рогатая фигура Тирании (или того, что мы назвали деспотизмом). У ее подножия мы видим связанное Правосудие. Над нею вместо таких добродетелей, как Великодушие и Стойкость, парят Тщеславие, Измена, Жестокость, Обман и Злоба. С левого края мы видим Войну, понявшую меч. Рядом с Войной – Раскол, который вместо рубанка держит лобзик, распиливающий предметы, – олицетворение разногласий, которые разрывают на части общину и приводят к войне. На заднем плане ярко обрисованы экономические последствия Тирании. Город слева разорен. Земля усеяна кучами камней, стены и балконы домов разломаны. На наших глазах совершается убийство. Никакой торговли и коммерции не наблюдается. Последствия дурного правления видны и в сельской местности. По разоренным полям скачет войско. Дома горят, деревья поникли. Мы видим сильные образы экономических последствий Деспотического Левиафана, в которых художник прозорливо обвинил плохое правление.

Почему были изобретены тортильи

Обузданный Левиафан и порождаемые им экономические последствия и стимулы – явление не исключительно европейское. Еще один пример – из долины Оахака в древней Мексике примерно в 500 году до н. э. Чтобы понять, что происходило в Оахаке примерно в то время, начнем с одного из основных современных мексиканских блюд – лепешек тортилья.

Окультуривание кукурузы (маиса) стало ключевым моментом в долгой истории экономического развития коренных американцев. Это произошло на территории современной Мексики примерно 5000 лет до н. э., а возможно, и ранее. Кукурузу можно употреблять разными способами. Можно жарить початок и есть с него жареные зерна – такой деликатес до сих пор продается на улицах в большинстве современных мексиканских городов. Либо можно сварить его и растолочь зерна в кашу. Альтернатива, возникшая в 500 году до н. э., – превратить кукурузу в лепешки. Для этого нужно размолоть зерна в муку, смешать их с водой, посолить и приготовить на том, что мексиканцы называют комаль, – на плоской керамической сковородке. На фотографии во вкладке показан набор современных комалей из Оахаки. Известно, что тортильи были изобретены примерно в 500 году до н. э., потому что археологи обнаружили, что первые комали появились в долине Оахака именно в то время.

Приготовление тортилий из кукурузы требует гораздо больше работы, чем просто поджаривание зерен в початке. Но это облегчает транспортировку кукурузы. Для тортилий нужна лишь съедобная часть початка, а остальное можно выбросить. Но зачем вдруг обитающему в долине народу, известному под названием «сапотеки», понадобилось транспортировать кукурузу?

Ответ связан с политической историей долины. В 1000 году до н. э. численность всего населения долины была всего примерно 2000 человек, а население первой по-настоящему урбанизированной зоны, Сан-Хосе-Моготе, достигло 1000 человек. Вскоре Сан-Хосе столкнулся с конкуренцией со стороны более новых городских центров, в частности со стороны Йегуи в восточном ответвлении долины (Тлаколула) и Сан-Мартин-Тилькахете в южном ответвлении (Валье-Гранде). Некоторые археологи называют эти три места соперничающими между собой вождествами, но у них было много общего. Они почитали молнии, землетрясения, оборотней-ягуаров и говорили на диалектах языка, который мы сейчас называем сапотекским. Название «сапотеки», по всей видимости, происходит из доминирующего в Центральной Мексике языка науатль и означает «обитатель местности, где растет сапота», то есть сапотовое дерево со своеобразными плодами. Между этими тремя городскими центрами, там, где сейчас находится современный город Оахака, располагалось нечто вроде ничейной земли. Здесь посреди долины возвышается гора Монте-Альбан, достигающая высоты в 400 метров.

Монте-Альбан был довольно пустынным местом без природных источников воды, далеко от пригодных для сельского хозяйства земель в долине. В 500 году до н. э. он еще был необитаемым. Но вскоре после этого общины Сан-Хосе-Моготе, Йегуи и Сан-Мартин-Тилькахете объединились и построили город на горе, население которого быстро достигло численности в 7000 человек. Этот город стал столицей новообразованного государства, интегрировавшего всю территорию долины посредством иерархии поселений и административных центров. Большинство зданий, сооруженных в эпоху, которую археологи называют Ранним периодом Монте-Альбан I, ныне погребены под более поздними постройками. Тем не менее раскопки предоставляют четкие доказательства существования трех районов, окружавших первоначальную центральную площадь города. По всей видимости, выходцы из разных общин селились каждые в своем районе. В этот период, прежде чем для сохранения дождевой воды стали выкапывать резервуары, всю воду для поселения приходилось поднимать на гору, как и кукурузу. Тут-то и пригодились тортильи. На горе было сооружено несколько сельскохозяйственных террас, но их было недостаточно, чтобы обеспечить пищей 7000 человек или 17 000 человек, населявших Монте-Альбан в более поздний период. Итак, пищу, как и воду, приходилось доставлять вверх по склону, и тортильи облегчали этот процесс.

Создание поселения Монте-Альбан жителями Сан-Хосе-Моготе, Йегуи и Сан-Мартин-Тилькахете – еще один пример первичного зарождения государства там, где его прежде не существовало, что мы описывали в главе 3. Но он отличается от типичных примеров первичного образования государства. В отличие от того, что Чака делал в Зулуленде, или от того, что мы видим в долине реки Нил при зарождении древнеегипетской цивилизации, там не было харизматичного лидера или мощной политической элиты, которые навязали бы свое доминирование остальному обществу. Этот пример, скорее, похоже на ситуацию в Афинах или в США, где общество было достаточно сильным и способным ограничивать государство и элиты. Вспомним, например, как после конституционального конвента в Филадельфии и ратификации Конституции, федеральному правительству пришлось решать вопрос о столице. Сначала конгресс собирался в Нью-Йорке, но южные и северные штаты спорили о постоянном месте столицы. Высказывались различные предложения. Жители Нью-Йорка хотели оставить столицей свой город, а южане хотели переместить ее ближе к югу. Первый президент, Джордж Вашингтон, предпочел компромисс – нейтральную территорию на реке Потомак, недалеко вверх по течению от его поместья в Маунт-Вернон. В 1790 году он настоял на своем, благодаря сделке, оформленной Джеймсом Мэдисионом, Александром Гамильтоном и Томасом Джефферсоном. Южные штаты блокировали принятие законов, которые позволили бы новообразованному федеральному правительству брать на себя и оплачивать долги штатов. Для Гамильтона это было критическое условие построения нового государства с централизованной фискальной системой и способностью занимать деньги. В обмен на соглашение о том, что столица будет сооружена на реке Потомак в указанном Вашингтоном месте, южные штаты согласились разрешить федеральному правительство брать на себя долги штатов. Таким образом город Вашингтон в округе Колумбия был построен на нейтральной, неразвитой территории между двумя группами соперничающих между собой северных и южных штатов.

Хотя от истории Монте-Альбан и не осталось письменных свидетельств, вполне вероятно, что происходившее там во многом напоминало пример США. Как и Мэдисон с Гамильтоном, граждане, или по крайней мере элиты Сан-Хосе-Моготе, Йегуи и Сан-Мартин-Тилькахете, наверняка осознали преимущества создания более эффективного централизованного государства. Именно и это произошло по свидетельствам археологов. После основания Монте-Альбана мы находим меньше следов конфликтов, как и меньше сожженных остатков зданий или обгорелых кусков штукатурки или других материалов. Свидетельства говорят о том, что в этот период становления государства значительно расширилась и торговля. На одном археологическом участке в Валье-Гранде обнаружена большая открытая платформа размерами 55 на 38 метров. Это не храм, и она обрамлена крупными камнями. Есть доказательства, что это было место специализированного производства: остатки неправильно обожженной керамики; кучи обломков кремня и кварцита; камни, сточенные особым образом, доказывающим, что их использовали для шлифовки или толчения, и взбивалка коры для изготовления бумаги. По сути платформа почти определенно исполняла роль рынка.

Так какого же рода политические институты поддерживали мир и экономическую специализацию в Монте-Альбане? Как правило, мы узнаем о политических институтах древних государственных образований по их археологическим свидетельствам, по именам и изображениям могущественных царей и по им гробницам, полным ценных предметов. Но в случае с сапотеками ничего подобного мы не находим. Мы не имеем ни малейшего представления, какие там были древние цари, если вообще были какие-то цари и династии. Если удается установить датировку, то мы не знаем их имен; нет никаких искусно выполненных гробниц, гравировок или дворцов. Похоже, там не было принято персонифицировать власть. После основания Монте-Альбана центральную роль в религии сапотеков играл культ Кохико. Кохико был сапотекским воплощением «молнии-туч-дождя», но в его образе не отображались какие-то отдельные личности. Не было никаких «богов-королей». Для доколумбовой Мексики это не так уж необычно. В огромном городе Теутиуакане к северу-востоку от Мехико, в котором в период его наивысшего расцвета проживало 200 000 человек, так же не было именованных царей, царских гробниц или дворцов. На фресках изображаются представители так называемой элиты, но всегда в масках; в Теотиуакане не было принято хвастаться властью, как если бы там существовали нормы, препятствующие доминированию правителей и элиты – как если бы Левиафан был крепко обуздан. Хотя мы не знаем, какого именно рода было правительство как в Монте-Альбане так и в Теотиуакане, известно, что на момент завоевания Мексики там существовало много государств, управляемых коллективно консулами. Хорошо задокументированный пример – доколумбовое государство Тлашкала, существовавшее с середины XIV века до испанского завоевания и создавшее сложные республиканские институты с общественным представительством. Археологические свидетельства могут свидетельствовать о том, что схожая форма правления была и у сапотеков. Так что разумно предположить, что появившееся в Монте-Альбане было обуздано схожим образом.

Также можно наблюдать, что институциональная система Монте-Альбана имела глубокие положительные экономические последствия. Мы уже отметили, что жители той эпохи, скорее всего, поддерживали мир, у них существовали процветающие рынки и имеются доказательства важного роста торговли. Помимо прочего, по сравнению с предыдущим периодом прекратилось сооружение больших хранилищ для продуктов – возможно, потому что их можно было легко купить на рынке и необходимость в длительном хранении отпала. О рыночном развитии свидетельствует и качество строительства домов. До 500 года до н. э. дома, как правило, сооружались из переплетенных прутьев со штукатуркой и лишь некоторые строились из камней и глинобитных кирпичей. Но после 500 года н. э. постройки последнего типа стали нормой. Что еще больше поражает, после образования государства наблюдается широкая экспансия населения по всей долине. Как мы уже говорили, в 1000 году до н. э. во всей долине проживало около 2000 человек, и население держалось на этом показателе до начала Раннего периода I. После основания Монте-Альбана и увеличения его численности до 7000 человек, численность населения всей долины возросла до 14 000 человек. Позже население Монте-Альбана, увеличилось до 17 000 человек, а население всей долины превысило 50 000. Несмотря на быстрый рост Монте-Альбана никакого убытка населения Сан-Хосе-Моготе, Йегуи и Сан-Мартин-Тилькахете, похоже, не наблюдалось. Некоторые их жители, по всей видимости, действительно переезжали в Монте-Альбан, но их население быстро восстанавливалось, а приток новых жителей в столицу обеспечивала миграция из сельских районов. Возможно, в тот период одновременно происходили повышение рождаемости и миграция людей в новое государство из мест за пределами долины. Среди других экономических изменений были увеличившееся производство гончарных изделий, изменения в типе гончарных изделий и заметная интенсификация сельского хозяйства. Обрабатываемые области расширялись, и впервые наблюдались инвестиции в ирригацию. Все свидетельства говорят о росте сельскохозяйственной производительности и потребления.

* * *

В этой главе мы рассмотрели нечто довольно сильно отличающееся от того типа государств, которые возникают благодаря воле к власти, и, конечно, так же сильно отличающееся от слабой, почти отсутствующей политической иерархии безгосударственных обществ. Мы также наблюдали, как и было предсказано в главе 2, за тем, как такой Обузданный Левиафан на ранней стадии своего развития порождал гораздо больший уровень свободы и совершенно иной набор экономических возможностей и стимулов, пробуждающих мощные силы, подталкивающие общество к процветанию.

Но каковы же истоки этого совершенно иного типа отношений между государством и обществом? К этому вопросу мы и переходим в следующей главе.