Текст книги "Щит судьбы"

– Большой, грубый брат. Тот, о котором мечтает любой ученый.

– И мой тоже, – прошептал он, глядя на поднимающиеся над далекой гаванью клубы дыма. – Мой махаданданаяка. Мой бхатасвапати.

Бормотание.

Глава 30

Евфрат.

Осень 531 года н.э.

– Еще раз расскажи мне, – попросил Велисарий. Наверху огромной груды камней, которые кушаны вытащили из Нехар Малки, рядом с полководцем стоял Маврикий. Хилиарх решил притвориться не понявшим вопрос.

– У них сейчас пятнадцать тысяч конницы, – ворчливо сказал он. Показал коротким толстым пальцем на облако пыли, поднимающееся в пустыне примерно в десяти милях к юго-востоку. – По моим прикидкам, пять тысяч из них – арабы, служащие Лахмидам. Они на верблюдах. В основном…

– Еще раз расскажи мне, Маврикий. – Хилиарх надул щеки. Вздохнул.

– Это не моя область, полководец. Я не считаю себя вправе влезать в…

– Я не прошу тебя влезать, – проворчал Велисарий. – И не надо мне твоих заявлений о скромности и униженности. Просто скажи мне, что ты думаешь.

Маврикий снова надул щеки. Затем с шумом выпустил воздух.

– Я думаю, полководец, что император Персии предлагает династический брак Римской империи. Между Фотием и старшей дочерью своего самого благородного шахрадара.

Маврикий посмотрел вниз на Баресманаса. Отец девушки, о которой шла речь, сидел на большом валуне в шестидесяти футах от них. Вне пределов слышимости. Маврикий продолжил.

– Он бы предложил свою дочь – Хосров это ясно дал понять – но у него их нет. Поэтому лучшей альтернативой является дочь Баресманаса. Если не выбирать из дочерей родных или сводных братьев Хосрова.

Велисарий покачал головой.

– Это последнее, что он сделает. Хосров пытается обуздать толпу амбициозных братьев. И если я его правильно понял, пытается зацементировать наиболее надежные прослойки знати вокруг себя.

Лениво глядя на облако пыли над пустыней, полководец почесал подбородок. Однако его глаза на самом деле не фокусировались на нем. Из опыта он знал, что надвигающаяся на него армия малва не сможет атаковать до завтрашнего дня. А пока…

– Хосров хитер, – сказал он. – Часть его вопросов в Вавилоне касалась римских методов организации империи. Я думаю, он планирует, нет, лучше сказать – ищет способ – увести Персию от застарелого…

Он замолчал. Слово «феодализм» Маврикию ничего не скажет. Оно ничего не значило и для Велисария, пока Эйд не объяснил его значение.

– …старых традиций, – закончил он фразу.

– Думаешь, он может это сделать? – спросил Маврикий. – Персы закоренели в своих традициях.

Велисарий задумался над вопросом. Один раз Эйд в видении показал ему Персию, созданную Хосровом Ануширваном в будущем, которое имело бы место, если бы «новые боги» не вмешались в человеческую историю. Величайший император из династии Сасанидов пытался установить централизованную императорскую власть над неуправляемой арийской знатью, в некотором роде вдохновленный римским примером. Но в основном он все-таки руководствовался собственным острым умом.

Во многом Хосров добьется успеха. Он сломает воинскую мощь великой аристократии. Он завоюет преданность дехганов, трансформирует их в социальную базу для профессиональной армии, которой платит и которую всем необходимым обеспечивает император, и поставит их под командование своих полководцев – спахбадов, как он станет их называть. Никогда больше амбициозные шахрадары или вурзурганы не будут представлять угрозу трону.

И в другом Хосров преуспеет. Его величайшей реформой – именно благодаря которой его в истории будут называть «Хосров справедливый» – станет значительное снижение бремени налогообложения. Хосров введет систему налогообложения, которая станет не только менее обременительной для простых людей, но также стабилизирует императорскую казну.

Тем не менее…

Эйд показал Велисарию, что человеческая история никогда не шла простыми ясными путями. Династия Хосрова – династия Сасанидов – исчезнет, как и все династии. Но система налогообложения останется. Арабские завоеватели Персии используют ее в великих мусульманских халифатах.

Мысли Велисария ушли далеко. Он знал о мусульманских халифатах будущего, которые могли бы быть. Эйд показал ему их. Точно так же, как Эйд показал ему падение Римской империи, почти через тысячу лет. Разграбление Константинополя во время Четвертого крестового похода. И окончательное покорение Византии, четверть тысячелетия спустя, новыми людьми, которых назовут турками.

Теперь Велисарий размышлял, как и часто в прошлом, о том, что он думает обо всем, показанном ему Эйдом. Он был полководцем на службе Римской империи. На самом деле одним из величайших, которых когда-либо производил Рим. Он знал это как факт.

И также знал, что он – единственный полководец в долгой истории великой империи, который сражался за нее, все время понимая, что империя обречена.

Велисарий надеялся спасти Рим и мир от тирании малва. Но он не спасет сам Рим. Рим падет – когда-нибудь, как-то. Если не от руки султана Мехмеда и его янычар, то от руки кого-то другого. Все человеческие создания падают, или разрушаются, или просто приходят в упадок. Когда-нибудь, как-то, где-то.

Велисарий мысленно пожал плечами. Его задачей не являлось создание идеального человеческого будущего. Его задача – обеспечить, чтобы у людей было будущее, которое они могут создать. Может, создать плохо, но создать. А не быть вынужденными подстраиваться под сделанный для них образец.

Маврикий все еще терпеливо ждал ответа. Велисарий улыбнулся и дал простой:

– Да, он может. И он это сделает.

Маврикий что-то проворчал. В этом звуке прозвучало удовлетворение, что на самом деле было странно для римского солдата. Но Маврикий лично встречался с Хосровом Ануширваном и, как и многие другие, даже прожженный грубый ветеран попал под личное обаяние персидского императора.

– А ты сам что думаешь? – теперь спросил он. – Я имею в виду – о предложении династического брака.

Велисарий снова улыбнулся.

– Великолепная идея. Конечно, Феодора будет дергаться и нервничать, но Юстиниан ухватится за предложение обеими руками.

Маврикий нахмурился.

– Почему?

– Потому что Юстиниан смотрит на положение династии еще и внутренним зрением – давай назовем его так. Его династии, несмотря на то что Фотий не его сын. И он знает: ничто так не зацементирует верность армии, чем династический брак с персидской принцессой.

Маврикий задумчиво потрепал бороду.

– Верно, – согласился он. – Все что угодно, чтобы предотвратить еще одну кровавую резню с этими чертовыми дехганами. В особенности, если думать о перспективах выхода в отставку.

Внезапно ему пришла в голову мысль. Его глаза слегка округлились.

– А если подумать… Когда в последний раз римский император женился на персидской девушке благородного происхождения?

Велисарий рассмеялся.

– Никогда. Этого не было никогда, Маврикий. Персы считают нас, римских дворняжек, недостойными их крови.

– Именно так я и думал, – задумчиво сказал Маврикий. – Боже, да армия будет писать от счастья. Ты знаешь, они уже считают Фотия своим. А если он еще и женится на дочери персидского шахрадара…

Хилиарх замолчал и внимательно посмотрел на сидящего внизу Баресманаса.

– А он знает об этом, как ты думаешь? Мы же в конце концов говорим об его дочери. Может, ему придется не по душе эта идея.

Велисарий рассмеялся и похлопал хилиарха по плечу.

– Если только я не сильно ошибаюсь, Маврикий, то идея принадлежит Баресманасу.

Словно получив какой-то сигнал, Баресманас выбрал именно этот момент, чтобы повернуть голову и взглянуть на двух римлян, стоявших на самом верху каменной груды. Мгновение они с Велисарием смотрели друг на друга. Затем Баресманас спрыгнул с валуна. Несмотря на то что страшная рана плеча до сих пор сильно беспокоила его, он был достаточно подвижным для человека средних лет. Он стал подниматься наверх.

Только добравшись до вершины, Баресманас тут же спросил Велисария:

– Ну и что ты думаешь по этому поводу?

На мгновение римский полководец удивился. Как Баресманас мог услышать?..

Затем, поняв, что шахрадар спрашивает о военном положении, Велисарий скорчил гримасу.

– Нам определенно не удастся удивить их еще одной атакой по флангу. Это точно.

Баресманас кивнул. Ни он, ни Велисарий на самом деле и не думали, что такой вариант окажется возможен. После разгрома под Анатой малва снова не повторят ту же ошибку, не будут слишком самоуверенны. Приближающаяся к ним с юго-востока армия была гораздо больше силы, с которой они столкнулись в охотничьих угодьях. Тем не менее командующий этой огромной силы малва держал большое количество бойцов по флангам. Причем фланги довольно сильно растянулись и там находились лучшие войска. Слева в пустыне командующий малва поставил арабов на верблюдах. Справа, на плодородных землях на другой стороне почти высохшего Евфрата, использовал кушанскую кавалерию. Четыре тысячи человек, судя по донесениям разведчиков Куруша. Они поддерживали идеальный порядок, а их фланги оберегали их собственные разведчики.

На этот раз не удастся удивить малва никакими хитрыми маневрами со скрытыми войсками. Только не в этот раз.

– В таком случае нам придется полагаться на твой главный план, – сказал шахрадар и вздохнул. – Потери будут высокими.

Велисарий сжал челюсти.

– Да, будут. Но я не вижу другого выбора.

Баресманас повернул голову и уставился на запад. На другой стороне реки располагался огромный лагерь, где обустроились Ормузд вместе с двадцатью тысячами копьеносцев и лучников. Они прибыли неделю назад. Даже на таком расстоянии Баресманас видел шатер Ормузда, который возвышался над менее изысканными шатрами его солдат.

– Если он не…

– Он – да, – уверенно сказал Велисарий. И хитро улыбнулся. Широко улыбнулся. – Ормузд поставил свой лагерь там – вместо того чтобы дальше вниз по реке.

Баресманас кивнул и нахмурился.

– Свинья, – проворчал он. – Вверх по дамбе, где он поставил лагерь, не перебраться через Евфрат достаточно быстро, чтобы прийти тебе на помощь, если она тебе потребуется. Ему следовало встать лагерем в нескольких милях вниз по реке, где практически сухое русло.

Велисарий покачал головой.

– Ни одного шанса, Баресманас. Тогда его войска приняли бы на себя главный удар врага. В то время как сейчас…

– Они не участвуют в действиях, – завершил фразу шахрадар. – Малва это тут же поймут и сконцентрируют на нас большую часть своих сил. Им только потребуется держать небольшой отряд на тот случай, если вдруг Ормузд решит атаковать их слева.

Велисарий рассмеялся, делая таким образом понятным свое мнение насчет вероятности массированной вылазки войск Ормузда. Сводный брат персидского императора явно надеялся сидеть на месте, пока римская армия и армия малва выясняют отношения на другом берегу Евфрата.

– Как он это объяснил? – злобно спросил Баресманас. Велисарий пожал плечами.

– По правде говоря, ему не пришлось ничего объяснять. Я не настаивал, Баресманас. Я хочу, чтобы он оставался там, где он сейчас.

Баресманас нахмурился сильнее. Разумом шахрадар понимал стратегию Велисария. Однако эмоционально арийский благородный господин все еще давился от мысли на самом деле использовать ожидаемое предательство другого ария. И, ни больше ни меньше, из династии Сасанидов.

Баресманас посмотрел на римского полководца.

– Иногда я забываю, насколько невероятно хладнокровно ты можешь убивать, – пробормотал он. – Я не могу назвать никого другого, кто разрабатывал бы план сражения, ожидая предательство союзника.

Брать такую возможность в расчет – да, это делает любой здравомыслящий полководец, когда сражается совместно с иностранными союзниками. Но планировать… Нет, больше! Строить ради этого планы!

Баресманас замолчал и покачал головой. Велисарий со своей стороны ничего не сказал. На самом деле сказать было нечего. Несмотря на множество сходных черт, они с Баресманасом кое в чем расходились так, как только могут два человека.

Несмотря на всю свою образованность и благородство, Баресманас в глубине души все еще оставался тем человеком, который провел детство, восхищаясь персидскими копьеносцами и лучниками. Провел много часов в юности, наблюдая за дехганами на тренировочных полях обширного поместья отца, когда они демонстрировали высшее мастерство, как всадники-лучники.

В то время как Велисарий, несмотря на все свои уловки и умения, все еще – в глубине души – оставался тем же человеком, который провел детство, восхищаясь фракийскими кузнецами. Он провел многие часы детства, наблюдая за кузнецами на скромной усадьбе своего отца, демонстрировавшими свое – пусть и более скоромное – мастерство, однако более мощное. Люди умирают от стали дехганов. Но люди живут благодаря железу кузнеца.

Однако даже мальчиком Велисарий обладал хитрым и тонким умом. Поэтому когда другие мальчики восхищались силой кузнеца, хватая в благоговении воздух, когда огромный молот с силой опускался на наковальню, Велисарий видел истину. Кузнец был сильным человеком по необходимости. Но хороший кузнец делал все возможное, чтобы эту силу экономить. Раз за разом мальчик Велисарий видел, как хитро кузнец ставит раскаленный металл и как точно рассчитывает удар молотом.

Поэтому он ничего не сказал Баресманасу. Сказать было нечего.

Несколько минут спустя Маврикия позвал один из трибунов – возникла какая-то проблема. Маврикий ушел с вершины искусственной горы. Велисарий с Баресманасом остались там вдвоем, изучая огромную силу малва, которая приближалась к ним.

Они не разговаривали. Если только обменивались время от времени профессиональной оценкой диспозиции вражеских сил. По этому вопросу они всегда соглашались. Неудивительно. Если Баресманас и не обладал чистой военной гениальностью римского союзника, он все равно был опытным и компетентным полководцем сам по себе.

Однако, несмотря на всю искреннюю дружбу и во многом сходные взгляды, две совершенно разные души по-разному готовились к предстоящей битве.

Один, арийский шахрадар – благороднейший человек из благороднейшей семьи самой благородной в мире нации – искал силу и смелость в этой самой благородной крови. Искал ее, находил и ждал сражения со спокойной уверенностью, полагаясь на свою доблесть и честь.

Другой, фракиец, рожденный в одном из самых низших слоев римской вульгарной аристократии, никогда не думал о благородстве. Ни разу не подумал о доблести и чести. Он просто ждал наступающего врага, спокойно, терпеливо, как кузнец ждет, пока металл не согреется в печи.

Ремесленник, занимающийся своим делом. Ничего больше.

И ничего меньше.

Глава 31

Александрия.

Осень 531 года до н.э.

– Это сумасшествие! – закричал один из гимнасиархов. Плотный мужчина стоял в первом ряду небольшой толпы, собравшейся в зале для приемов. Все остальные тоже были мужчинами, причем богато одетыми, большинство – такими же толстыми.

Городской совет Александрии.

– Сумасшествие! – эхом повторил еще один член совета.

– Безумие! – прокричал третий.

Антонина не была уверена насчет титулов этих господ. И ее они не волновали. Специфические титулы не имели значения – это только устарелая традиция, идущая с ранних веков империи, когда городской совет на самом деле обладал властью. В современной Александрии членство в совете являлось просто вопросом социального престижа. Реальная власть находилась в руках префекта претория, командующего египетской армией и, больше всего, – патриарха.

Ступив на берег, войска Антонины тут же захватили дворец, располагавшийся недалеко от гавани. Она даже не была уверена, чей он. Владелец пустился в бега до того, как она и ее солдаты заняли здание. Убежали и слуги.

Все многочисленные монархи, которые правили Египтом восемьсот шестьдесят два года с основания Александрии, строили по собственному дворцу. Город был уставлен великолепными дворцами. На протяжении веков большинство этих царских дворцов стали частными резиденциями греческой знати, занимающей в городе определенное положение.

Только Антонина обосновалась во временном штабе, как перед дворцом появился городской совет в полном составе, требуя права представить петиции и рассказать о проблемах. Она пригласила их войти – более сотни важничающих господ – просто чтобы прощупать отношение высших слоев общества Александрии. В течение десяти минут после того, как они ворвались в зал для приемов, они ясно показали свои чувства. Следующим образом. Первое. Империей правит сумасшедшая.

Второе. Сумасшедшая императрица послала еще одну сумасшедшую, чтобы распространить сумасшествие и в Александрии.

Третье. Они, с другой стороны, не сошли с ума.

Четвертое. Они не станут терпеть сумасшествие.

Пятое. Конечно, сами они даже не подумают применять насилие по отношению к императрице и ее представительнице – пусть такой мысли ни у кого не возникает – даже если эти двое и являются двумя спятившими женщинами. Но…

Шестое. Толпа жителей Александрии, которые всегда готовы взорваться при малейшей провокации, уже прямо сейчас начинает сильно бурлить. Теперь в любой момент сумасшествие может выплеснуться на улицы. Что…

Седьмое. Является неизбежной судьбой спятивших женщин.

Восьмое. Которые, они повторяют, полностью спятили. Само воплощение безумия. Полностью выжили из ума. Лишены всего разума. Настоящие сумасшедшие…

Антонине этого хватило.

– Арестуйте их, – сказала она. Спокойно. Как леди. – Всех. – Легко взмахнула рукой.

– Пока посадите их в трюме одного из кораблей для перевозки зерна. Потом решим, что с ними делать дальше.

Пока Ашот с катафрактами выполняли приказ, Антонина не обращала внимания на яростные вопли разгневанных известных в городе лиц, когда их вязали по рукам и ногам и тащили лицами вниз из дворца. Ей требовалось заниматься другими проблемами.

Некоторые из этих проблем были простыми и незапутанными.

Представители очень большой еврейской общины города спросили о том, что их ждет. Каково наиболее вероятное развитие событий. Антонина заверила их, что никто не собирается ущемлять евреев как в гражданских правах, так и в отправлении ими религиозных ритуалов, если они примут ее власть. Через пять минут представителей еврейской общины вывели из зала приемов. Когда они выходили, Антонина услышала, как один шепнул другому:

– В таком случае пусть эти проклятые христиане передерутся друг с другом. Не наше это дело.

«Отлично».

Следующая проблема.

Представители мощных гильдий города потребовали, чтобы им сообщили отношение империи к их древним прерогативам.

Сложно, но можно.

Антонина заверила их, что ни она сама, ни император Фотий, ни императрица-регентша не собираются ущемлять законные интересы гильдий, более того, не имеют никакого желания влезать в дела гильдий. Просто хотят обратиться к гильдий кораблестроителей и гильдии металлообработчиков. Их обеспечат большим количеством работы. О, да, будет еще работа для ткачей. Потребуются паруса для новых судов, которые будут строиться. И, несомненно, кое-какие деньги из императорской казны передадут и гильдии стекольщиков. Императрица-регентша, как всем известно, очень любит изделия из стекла.

Конечно, повезет и изготовителям папирусов. Увеличение числа чиновников на службе у империи, естественно, увеличит запросы на бумагу. Что касается ювелиров, то вскоре ожидается большой прилив трофеев от малва, пораженных и униженных, и все солдаты – а солдат будет много, очень-очень много, – которые прибудут для усиления египетского гарнизона, естественно, захотят обменять свои громоздкие трофеи на что-то одновременно не занимающее много места и ценное. И – о счастливое совпадение – в этом обмене ювелирные украшения займут одно из первых мест, в особенности производимые в Александрии, городе, который славится на всю империю – о счастливое совпадение – непревзойденным мастерством золотых дел мастеров. Да и по серебру тут работают неплохо.

Что касается поставщиков зерна, ну, солдаты – ребята здоровые. Им нужно много есть. Поэтому…

Через два часа представители городских коммерческих и мануфактурных гильдий весело покинули дворец. У них сладко кружились головы от мысли о вновь найденном богатстве.

Конечно, другие проблемы были очень сложными. Но, по крайней мере, решая их, Антонине не требовалось по многу часов сидеть на троне. С этими проблемами можно было справиться только на улице.

Гермоген вошел в зал для приемов как раз тогда, когда выходил последний представитель гильдий. Он прямо направился к трону Антонины, склонился к ней и прошептал:

– Начинается. Павел только что закончил проповедь в церкви Святого Михаила, призывая праведных горожан отвергнуть вавилонскую блудницу.

– Которую? – спросила Антонина. – Меня? Или Феодору? – Гермоген пожал плечами.

– Судя по отчетам наших шпионов, патриарх не уточнял. Вернее, бывший патриарх.

Антонина покачала головой.

– Он все еще патриарх, Гермоген. Фактически, если и без титула. Пусть Феодосий и объявлен патриархом, но это ничего не значит, пока мы не посадили его в церкви Святого Михаила и он не сел там прочно.

Она бросила взгляд на человека, о котором шла речь. Феодосий стоял в двадцати футах от них и совещался с двумя дьяконами, которые выступали в качестве его помощников. Зенон, командующий рыцарями-госпитальерами, стоял рядом с ним вместе с двумя своими подчиненными.

Антонина с удовольствием отметила, что Феодосий не кажется ни слишком возбужденным, ни испуганным.

«Я ничего не знаю о его теологических представлениях, но у этого человека хорошие нервы. Они ему понадобятся».

Она опять повернулась к Гермогену.

– А что там с Амброзом? – Гермоген нахмурился.

– Ублюдок засел в армейском лагере в Никополисе. Со всеми своими войсками.

Ашот и Евфроний прибыли как раз вовремя, чтобы услышать последние слова.

– В настоящий момент можно сделать только одно, – сказал Ашот. – Он – полководец в армии и на него распространяются суровые правила империи относительно неподчинения. В то время как патриарх может читать проповеди и заявлять впоследствии, что просто молился вместе с прихожанами, – армянский катафракт фыркнул. – Не его вина, если его неправильно поняли, когда он поносил вавилонскую блудницу. Он просто предупреждал паству насчет греха. Он определенно не хотел, чтобы огромная толпа брала штурмом представительницу императрицы. Он шокирован и огорчен, узнав, что несчастную женщину разорвали на части.

К этому времени Феодосий и Зенон уже присоединились к небольшому кругу, собравшемуся вокруг Антонины.

– Такое случалось и раньше, – заметил рыцарь-госпитальер. – Префекта Петрония толпа закидала камнями во время правления Августа, а одного из Птолемеев вытащили на улицу и убили. Если не ошибаюсь, это был Александр II. – Антонина поджала губы.

– Ашот, как ты считаешь: сколько времени Амброз будет оставаться в стороне?

Командующий фракийскими катафрактами неопределенно пожал плечами.

– По большей части зависит от войск. У Амброза только три варианта выбора. – Он загнул большой палец. – Во-первых, принять свою отставку.

– Нет шансов, – вставил Гермоген. – Я знаю этого человека. Ситтас еще был вежлив, когда назвал его вонючим ублюдком. Он очень амбициозен.

Ашот кивнул.

– В таком случае этот вариант исключаем. Остаются два. – Он загнул еще один палец. – Неподчинение. Но…

Гермоген начал качать головой.

– …это будет сумасшествием, – продолжал Ашот. – Все его солдаты знают, какое наказание за неподчинение предусмотрено в римской армии. Риск не имеет смысла, если только… – он загнул третий палец. – Еще один вариант. Амброз объявит себя новым императором. Его солдаты поддерживают его, начинают гражданскую войну и надеются насладиться преимуществами, если победят.

Гермоген усиленно закивал.

– Он прав. Патриарх может играть в игры с уличным насилием. Полководец не может. Для него это все или ничего.

Антонина переводила взгляд с одного офицера на другого.

– Вы так и не сказали мне, сколько у меня есть времени до того, как он решит.

– По меньшей мере день, – тут же ответил Ашот. – Ему необходима поддержка солдат. В любом случае большинства. А это потребует времени.

– Речей, – уточнил Гермоген. – Обращений к собравшимся войскам. Переговоров с командным составом. Нужно всем дать обещания.

– Несомненно, он пообещает огромную аннону, если сядет на трон, – тут же добавил Ашот. Все офицеры кивнули с мрачными лицами. Аннона – это премия, которую римские императоры традиционно раздавали своим войскам после того, как занимали трон. Во время хаотичных гражданских войн три столетия назад, когда в Риме одновременно бывало по два или три императора, лишь некоторым из которых удавалось прожить больше года или двух, претенденты на трон боролись за преданность армий, обещая абсурдные блага.

– Увеличение жалованья после того, как он станет императором, – развивал мысль Гермоген. – Лучшие пенсии после ухода в отставку. Все, что придет ему в голову.

– Он будет говорить без перерыва несколько часов, – завершил Ашот. – Весь день и полночи.

Антонина встала.

– Хорошо. Суть в том, что у меня есть день, чтобы разобраться с толпой патриарха без вмешательства египетской армии.

Ашот с Гермогеном кивнули.

– Значит, давайте этим займемся. Насколько велика толпа? – Ашот развел руками.

– Точно трудно сказать. Вокруг церкви Святого Михаила собралось несколько тысяч. Большинство – его фанатичные последователи, но найдется и много симпатизирующих им из ортодоксальной публики, которые к ним присоединятся. Тогда…

Он повернулся к Феодосию.

– Сколько в городе живет монахов из Халкедона? – Патриарх поморщился.

– По меньшей мере две тысячи, – сказал он.

– Пять тысяч, – добавил Зенон. – Если считать тех, кто живет в монастырях в радиусе дня пути от Александрии.

Ашот повернулся к Антонине.

– Каждый из этих монахов, до последнего, присоединится к толпе и будет ее заводить.

– Скорее даже поведет в атаку! – рявкнул Гермоген. Ашот хрипло рассмеялся.

– И можно даже заключить пари, что те, кто обычно болтается у ипподрома, присоединятся к ним. Их по большей части будет интересовать, кого бы ограбить. Но они определенно присоединятся к Павлу. Может, только по одной причине: получить его благословение на совершаемые ими преступления.

– Они прямо направятся в квартал Дельта, – добавил Зенон. Антонина кивнула в задумчивости. Александрия была разделена на пять кварталов, которые обозначались первыми буквами греческого алфавита. На протяжении столетий квартал Дельта считался еврейским.

Она посмотрела на Евфрония. Во время предшествующего обсуждения – и как и обычно на совещаниях командного состава – командующий Когортой Феодоры ничего не сказал. Молодой сирийский гренадер был слишком скромен и только слушал.

– Как ты относишься к евреям? – резко спросила она его. Евфрония вопрос удивил.

– Евреям? – нахмурился он. – Если честно, никогда об этом не задумывался. Не могу сказать, что они мне нравятся, но…

Он замолчал, стараясь подобрать слова.

Антонину ответ удовлетворил. Антисемитские настроения были свойственны всей Римской империи, но только в Александрии они приобрели безумные пропорции. Это продолжалось на протяжении столетий. С другой стороны, сирийцы сосуществовали рядом с евреями без проблем.

– Я хочу, чтобы ты с Когортой направился в еврейский квартал. Твоей задачей будет защита его от головорезов с ипподрома. Для поддержки возьми также одно из подразделений пехоты Гермогена.

Теперь пришел черед Ашота и Гермогена удивляться.

– Зачем, Антонина? – спросил Гермоген. – Евреи способны сами о себе позаботиться. Им не в первый раз сражаться с головорезами с ипподрома.

Антонина покачала головой.

– Именно этого я и боюсь. Я намереваюсь… – она сжала кулак, – …подавить уличное насилие. Я совершенно не хочу, чтобы оно распространялось.

– Я согласен с Антониной, – вставил Феодосий. – Если евреи втянутся в уличную борьбу, Павел использует их, чтобы еще больше разъярить толпу.

– Если же толпу остановить перед тем, как она начнет погром – причем остановить собственной Когортой императрицы, – то это подаст совсем другой сигнал, – продолжала Антонина.

Она выпрямилась, ее спина была напряжена.

– Я обещала их представителям, что евреи Александрии не пострадают, если останутся верными империи. Я намерена сдержать это обещание.

Она направилась к огромным двойным дверям, ведущим из зала приемов. Отдавала по пути распоряжения.

– Гермоген, отправь одно из своих подразделений поддержать гренадеров в квартале Дельта. Найди такое, в котором офицеры знают Александрию. Сирийцы потеряются в городе без проводников.

– Возьми Трифиодороса и его ребят, Евфроний, – сказал Гермоген. – Он из Александрии.

– Он также очень хороший трибун, – согласился сирийский гренадер и кивнул с одобрением.

Антонина резко остановилась. Повернулась и посмотрела на командующего Когортой Феодоры. Смотрела сурово, почти яростно.

– Хороший трибун или нет, ты, Евфроний, – старший. Пехота отправляется только для того, чтобы тебя поддержать, ни за чем больше.

Евфроний начал протестовать, но Антонина пресекла протест.

– Ты всегда кому-то подчинялся. Но не сегодня. Сегодня ты старший. Ты поведешь отряд. Ты готов к этому – как и гренадеры. Я ожидаю, что ты покажешь себя блестяще.

Молодой сирийский командир выпрямился.

– Мы все сделаем, Антонина. Мы тебя не подведем. – Антонина повернулась к Ашоту и Гермогену.

– Собирайте войска. Я хочу, чтобы они надели все доспехи. Это включает лошадей катафрактов. Все доспехи – не меньше. Проверьте. В этой жаре многие попытаются не надеть часть.

– Все доспехи? – сморщился Ашот. – Да это же как в печке сидеть. Антонина, тут против нас выступают не персидские дехганы, ради всего святого. Просто свора нечесаных…

Антонина твердо покачала головой.

– Я знаю, что это перегиб против уличной толпы. Но в любом случае ваши войска не будут находиться в центре действия, а я хочу, чтобы вы выглядели как можно более устрашающе.

Глаза Ашота округлились. Как и Гермогена.

– Не в центре? – спросил армянский катафракт. Антонина улыбнулась. Затем повернулась к Зенону.

– Считаю, пришло время рыцарям-госпитальерам занять центральные позиции.

Зенон торжественно кивнул.

– Я тоже так думаю, Антонина. И это прекрасная возможность.

– Я не уверен в этом, – пробормотал Гермоген. Он посмотрел на Зенона полуизвиняющимся-полускептическим взглядом. – Я не хочу оскорбить, но твои монахи совсем немного тренировались. А предстоит жуткая бойня. Та, в которую ты собираешься их бросить.

Антонина уже собралась вмешаться. Но потом увидела уверенность на лице Зенона и решила дать рыцарю-госпитальеру самому решить вопрос.

– Мы имели гораздо больше возможности для подготовки, чем ты думаешь, Гермоген, – сказал Зенон. – Конечно, не в вашем полном вооружении и не на полях сражений. Но мы воспользовались долгим путешествием сюда, чтобы потренироваться на борту кораблей для перевозки зерна. При помощи посохов с железными наконечниками.