Текст книги "Путеводные звезды. Секреты навигации мореплавателей островов Тихого океана"

Хипур идет древним морским путем

С незапамятных времен Каролинский и Марианский архипелаги поддерживали между собой постоянные контакты. Каноэ с Сатавала и Ламотрека обычно останавливались на Пигаилое перед тем как совершить по открытому морю бросок на 422 морских мили до Сайпана. А флотилии с Пулувата предпочитали передохнуть на острове Пик, и затем преодолевать 450-мильный участок маршрута до Сайпана. Иногда, как в случае с Репунглугом в 1973 году, промежуточной остановки не делали, и все 500 миль между Сатавалом или Пулуватом и Сайпаном преодолевали с ходу.

Один ученый поставил под сомнение давность этих контактов, очевидно, на том основании, что островитяне, по его мнению, могли пройти все это расстоянии в случае, если европейцы показали им путь. Исторические факты говорят об обратном.

Мы узнали в разговоре с отцом Полом Клайном на Филиппинах, что в 1696 году, во времена, когда для испанцев Каролины были в основном закрытой книгой, унесенные ветром Каролинские моряки включили «Сайпен» в число известных им островов. В 1686 году испанцы убивали марианских чаморро, практически уничтожив все население этих островов, кроме Гуама. Спасшиеся бежали на юг в своих «летучих проа» (таких же, как каролинские каноэ) к островам Ламотрек, Сатавал и Волеаи на Каролинах, которые, к счастью, «цивилизации» еще не были известны, в отличие от чаморро, явно знавших путь туда. Это всего два факта из тех, что привели историка Бёрни (Burney) к выводу о том, что население двух архипелагов «имело общее представление друг о друге и, возможно, поддерживало постоянные связи между собой».

Естественно, контакты каролинцев с марианцами резко оборвались после 1686 года. Каролинцы, странствовавшие в своих каноэ в поисках железа, эти контакты с осторожностью восстановили столетие спустя, а затем возобновили и постоянные морские плавания. Российский исследователь Коцебу, посетивший Гуам в 1816 году, приводит слова просвещенного испанского губернатора: «Когда в 1788 году каролинцы пришли на Гуам в нескольких маленьких каноэ, они сообщили, что всегда торговали с жителями этого острова (Гуам), и прекратили торговые отношения только тогда, когда здесь поселились белые люди, жестокость которых каролинцы видели собственными глазами». В их песнях сохранилась память об этих плаваниях, а также описание морских маршрутов на Маршаллы – вот еще одно подтверждение, существовавших до появления здесь европейцев связей между архипелагами.

Время прекращения океанских плаваний между Каролинскими и Марианскими островами установить нелегко. Наиболее точные временные рамки приводит этнограф Сол Ризенберг (Saul Riesenberg) – 1904 или 1905 годы. Через 64 года мы сделали свое предложение Хипуру. Может ли он повторить путь до Сайпана без навигационных карт и инструментов, пользуясь лишь устным описанием маршрута, сообщенным ему во время прохождения обучения и последний раз применявшимся на практике не менее чем три поколения назад?

Хипур принял вызов с готовностью, и этим открыл новую эру в океанском плавании. Переход должен был совершаться на «Исбьерне». Мы сняли с судна компас, а также убрали в помещение карты, секстан, радио и наши наручные часы. Экипаж состоял из Хипура в должности капитана, Улутук был переводчиком, а Барри и я – неквалифицированной рабсилой. Маршрут предполагался традиционный – до необитаемого острова Пик, лежащего в 100 милях к северо-западу, а далее 450 миль по открытому океану до Сайпана.

Тиа борау Теми Реей с Беру, острова Гилберта, обучает свою дочь навигации с помощью «каменного каноэ». В дневное время эта структура изображает остров, треугольные камни по углам своей формой, расположением и размерами показывают конкретные виды волн, появляющихся на разных сторонах острова. Например, крупный треугольный камень слева – это большая волна от дующего с востока пассата

Здесь сделаем отступление, рассказав кое-что о продолжительности плаваний между тихоокеанскими островами, для того чтобы труд Хипура был виден в должной перспективе. Многие предполагают, что в Тихом океане, охватывающем, между прочим, треть земного шара, расстояния между островами обязательно должны быть огромными. Это не так. Например, из Индонезии до Микронезии и Полинезии можно пройти со значительными отклонениями от прямого маршрута, не совершая морских переходов длиной более 310 миль. Исключением в этом являются Гавайи, остров Пасхи и Новая Зеландия. Большинство морских расстояний между островами и даже архипелагами намного короче – 100–200 миль. Если исходить из того, что специально никто из здравомыслящих мореплавателей не будет удлинять маршрут своего судна, то ясно, что большей частью протяженность непрерывных переходов открытым морем в каноэ была именно укорененной.

Навигатор Хипур с женой и дочерью

Это не значит, что более удлиненные маршруты являлись чем-то недоступным для островитян. Не всеми признается очевидным, что навигационная точность не зависит от длины пути. Если уж на то пошло, более длительные переходы предоставляют больше возможностей для корректировки ошибок, возникающих в результате воздействия неизвестных течений и неверных выводов. Например, во время плавания «Реху Моана» без инструментов от Раротонга до Новой Зеландии, ошибка в моем счислении пути ежедневно достигала 40 миль, но вот общая ошибка за весь 1600-мильный переход была не намного больше – 77 миль.

Подготовка каноэ Хипура к переходу на Пулусук

Специфические проблемы длительных морских плаваний в давние времена были связаны с мотивацией, личным составом, запасами продовольствия и конструкцией судна, но никак не с навигацией.

Кратчайший путь между двумя островами не всегда бывает самым удобным, и во времена первых контактов с представителями Запада уже совершались целенаправленные морские плавания, включавшие непрерывные переходы до 500 миль. Далекие полинезийские острова Пука-Пука и Ниуе лежат на расстоянии 530 миль друг от друга. И этнографы Е. и П. Биглхол (Beaglehole) получили многочисленные свидетельства плаваний между этими островами, включая точные звездные курсы. На Каролинских островах профессор Крамер (Kramer) из немецкой экспедиции в южные моря (South Seas Expedition) в 1908–1910 годах, а позднее доктор Нейсон (Nason) нашли подтверждения торговых рейсов с Пулусука к лежащему на 465 миль южнее Капингамаранги, где говорят на полинезийском языке. Вождь Бейонг сообщил мне звездные курсы и этак для такого перехода. Есть еще участок протяженностью 450-миль перехода Пик – Сайпан при плавании между островом Пулуват и Марианами. К более раннему периоду относится плавание длиной 2500 миль между Таити и Гавайями, которое мы обсудим в следующей главе.

Безусловно, контакты не ограничивались только круговыми рейсами. Мы знаем, что было бесчисленное количество случайных дрейфов, и сегодня такое происходит нередко. Намеренно плавали только в одном направлении.

Рассматривая доисторическую Океанию, лучше всего нам представить ее в виде ряда связанных тесными контактами зон, с центрами, например, на Таити, Тонга или острове Яп. В их границах контакты были относительно частыми. Между разными зонами связи осуществлялись лишь случайно. Тем не менее большинство таких территорий находилось не очень далеко от соседних, и множество плаваний, предпринимавшихся на регулярной основе внутри зоны, были протяженнее и представляли большую опасность, чем более редкие переходы в прилегающие районы.

В качестве иллюстрации приведем такой довод. Культурная «граница» между Полинезией и Микронезией проходит между группами островов Тувалу и Гилберта. В то же время расстояние, разделяющее эти полинезийские и микронезийские архипелаги, намного меньше, чем между отдельными островами «Большого Тонга» (куда входит Тувалу). Например, от Северного Тувалу до атолла Арораэ (Агогае) на островах Гилберта 185 миль, что намного короче таких морских маршрутов внутри зоны Тонга, как 260 миль от острова Ротума до Фунафути и 295 миль между островами Футуна и Ротума.

Это подчеркивает тот факт, который этнографы не желают признавать – частота и близость связей в Океании определялась культурными факторами намного в большей степени, чем океанскими расстояниями. В том, что касается существования этих контактов, то они, безусловно, были многочисленными, но здесь мы вспомним лишь два.

В конце третьей главы мы рассказали, в какой упадок пришло океанское плавание, особенно на больших островах, когда развились самодостаточные экономики, основанные на сельском хозяйстве, племена и мелкие монархии стали соперничать, а войны и налеты изолировали соседей друг от друга. Маленькие атоллы, больше зависевшие от торговли, сохранили свое искусство мореплавания. Но они особенно привлекали захватчиков, и избранный жителями таких атоллов превентивный курс – убивать пришельцев – в результате ограничил их контакты с внешним миром.

Рулевой на борту каноэ Хипура

В конце дня мы вышли с острова Пулуват на «Исбьерне» без навигационных приборов и инструментов, устав ждать, когда штормовая погода успокоится. По крайней мере, первые сто миль будет дуть попутный северо-восточный ветер до острова Пик, а уж после него – как повезет. За уменьшавшейся по корме землей велось интенсивное наблюдение, чтобы оценить направление и силу течения. В районе основных морских маршрутов у Каролинских островов северное и южное экваториальные течения подходят близко друг к другу и устремляются с большой скоростью на запад. Два этих течения разделяет идущее в обратном направлении экваториальное противотечение, тоже очень сильное. Так как ширина полос всех этих течений непрерывно меняется (иногда такая полоса составляет добрую сотню миль), а также в них существуют участки, где действуют временные отклоняющиеся потоки большой силы, в любой момент судно может сносить на север или юг, запад или восток, и характеристики сноса могут меняться совершенно внезапно.

Хипуру были известны отложившиеся в его памяти альтернативные курсы по звездам, подходившие для всех возможных течений. Он нашел сильное течение, сносящее судно на юг, и для него нашими путеводными звездами были Плеяды – Долони Маригер (Doloni Mariger). Когда это созвездие зашло около 11 часов вечера, мы держали Большую Медведицу и Полярную звезду в створе с определенными частями вооружения примерно на 20° впереди траверза правого борта.

Чуть раньше рассвета я заметил новую для себя яркую звезду. Толкнув дремавшего У тулука, я спросил его, что это за звезда. Он перевел мой вопрос Хипуру, тот ухмыльнулся и ответил неожиданно на английском языке: «Спутник!».

На рассвете восходящее солнце и смешанная волна в борт заменили звезды в качестве ориентиров для выбора направления. До нашего выхода в море, на заходе солнца, Хипур отметил, что оно садится между Поясом Ориона (270°) и Вороном (253°), «чуть ближе к Ориону». Я тогда записал в судовой журнал, что, соответственно, Солнца заходит «на один румб к югу от запада», или по пеленгу 264/4°. Вернувшись в Австралию и сверившись по

Морскому астрономическому ежегоднику, я убедился, что на эту дату и широту точное значение было 264°!

Удерживать курс по солнцу труднее, чем по звездам, но если, как Хипур, точно заметить, где оно восходит и садится, и знать его местоположение в полдень – где, к югу или северу от вас оно находится, то дневное светило может служить довольно хорошим ориентиром. Несколькими днями позже, удерживая курс по солнцу, сиявшему за стеклом рулевой рубки, я вдруг сообразил, насколько автоматическим стал для меня процесс наблюдения и оценки. В этот час солнце уходило по дуге к югу, но теперь мне не требовалось особых умственных усилий, чтобы скорректировать курс. Подозреваю, что и Барри, и я выписали не одну кривую, управляя судном, но когда ближе к вечеру на руле стояли Хипур или Утулук, путеводная звезда, которая становилась видна в темнеющем небе, всегда появлялась точно над форштагом.

Крик в разгар утра сообщил о том, что мы прошли у кромки подводного рифа, обнаруженного по более светлой синеве моря. Хипур подвернул к западу, и мы выпустили с кормы рыболовные снасти. Скоро на палубе билась дорадо.

Часом позже Утулук сообщил, что впереди открылся остров Пик. Мы преодолели 100 миль и идеально вышли к берегу затерявшегося в море пятнышка размером 500 ярдов. Так как ориентиры обеспечиваются «экранами» из ряда подводных рифов, и участками с возвращающимися к берегу птицами, навигация в этих местах считается несложной. Часто целые компании отправляются с Пулувата на Пик экспромтом, даже пьяными после пальмового пунша. И они всегда доходят до места.

Осторожно пробравшись на тяжелом волнении в лагуну с подветренной стороны острова, мы отдали якорь между двумя хорошо заметными коралловыми рифами, и спешно вытравили достаточно якорь-цепи, чтобы «Исбьерн» мог без напряжения удерживаться против волны. «Эйвон» на скорости вылетел на узкий берег. Дрожа, мы помчались прочь от прибойных волн, лишь чуть-чуть промокнув.

Пик безводен и необитаем, вместе с атоллом Пигаилое именно таким его описывали в 1696 году беседовавшие с отцом Клайном унесенные ветром островитяне. О его ценности для жителей населенных соседних островов говорило изобилие выцветших до белизны костей черепах. В растительности преобладали кокосовые пальмы, над которыми возвышалось одно хлебное дерево, а также густые кустарники. Пляж из кораллового песка ослеплял великолепием, но был усеян поплавками от японских рыболовных сетей, и менее заметными пластмассовыми бутылками. Почти на каждом дереве гнездовались белоголовые глупыши, а еще я насчитал семьдесят фрегатов, без усилий паривших высоко над пальмами.

Улутук зажарил дорадо на костре из скорлупы кокоса, пренебрегая такими пустяками, как потрошение и чистка рыбы. Затем он взобрался на ствол пальмы, исчез среди листьев и оторвал несколько связок питьевых кокосов. Мы прождали весь день в напрасной надежде, что сильный ветер стихнет, так как море по-прежнему оставалось отвратительно бурным, а наш путь отсюда пролегал против ветра. По словам Хипура, для каноэ было обычным делом выжидать здесь более благоприятного ветра от востока-северо-востока. В любом случае, добавил он многозначительно, ни один ответственный навигатор на каноэ даже не думает о том, чтобы начинать плавание в такую погоду. Однако шансы на её улучшение в это время года оставались весьма призрачными. Ждать дальше смысла не было.

Ближе к заходу солнца мы неохотно вышли в бушующее море, используя двигатель в помощь тяге парусов. То и дело «Исбьерн» нырял в особенно крутую встречную волну и с вибрацией замирал, когда ее гребень обрушивался на корпус. Бортовая качка была стремительной, а по палубе гуляла вода. Затем нос судна уходил под ветер, и, сильно накренившись, кеч вновь начинал движение. В таких погодных условиях мы шли день за днем, что, конечно, не делало легче ни удержание курса по звездам, ни учет скорости и дрейфа.

По словам Хипура, истинное направление с острова Пик на Сайпан было чуть левее точки захода Малой Медведицы (Долони Маилоб Балефанг – Doloni Mailob Balefang). Пеленг на нее равнялся, по моим сведениям, примерно 344°. (После нашего возвращения, проложив пеленг на Сайпан на навигационной карте, я выяснил, что он был почти точно таким, как сказал Хипур – 345°).

Но это был не тот курс на Сайпан, который мы держали. Хипура учили, что в этом районе на протяженности всего перехода на судно будет воздействовать идущее на запад течение, а кроме того, нас сносило на запад ветром. Чтобы противодействовать этим перемещениям при умеренных ветрах, необходимо было держать курс на Полярную звезду. Однако при сильных ветрах, как в нашем случае, первые сто миль требовалась была еще большая поправка курса.

Поэтому на тот момент мы держали курс на восходящую Малую Медведицу (Данне Маилоб Балефанг – Danne Mailob Balefang), равный 10° или 12° к востоку от севера, хотя фактически Сайпан находился от нас в направлении 15° к западу от севера. Когда, по оценке навигатора, наступит время, мы должны были последовать курсом строго на север. Для Каролинских островов обычной практикой является учет большинства поправок курса на течение и дрейф на начальном этапе плавания, для того чтобы быть в более благоприятном положении при дальнейшем ухудшении погоды.

Это было шестидневное плавание. В его начале Хипур сомневался, будет ли ему знаком характер волнения. Он часами напролет наблюдал за морем, замечая направление, длину, частоту прохождения и профиль волновой зыби, до тех пор пока эти характеристики не стали узнаваемы в любое время суток, а отдельные волны уже были знакомы, как лица друзей.

Хипур подтвердил – его учили только тому, что «Большая зыбь», идущая с направления чуть севернее восточного, продолжает проявляться и за островом Пик. Все остальное было для него новым.

«Гляди, – сказал он, указывая на то место на леере, куда обрушивалась каждая волна – вот она, Большая зыбь». Далее он показал мне более крутую ветровую зыбь от норд-оста, еще одну – от ост-тень-зюйда и периодически приходившую очень низкую зыбь от далеких юго-восточных пассатов.

Точная оценка дрейфа и скорости являлась важнейшей составляющей в производимом Хипуром счислении пути. Указывая на воду за кормой, он обратил мое внимание на угол около 15° между кильватерной струей и направлением нашего движения. Это был наш угол сноса, который Хипур еще раз продемонстрировал, разложив карандаши на штурманском столе. Что касается скорости, то, к моей досаде, он вскоре определял ее лучше меня, несмотря на то что на «Исбьерне» я прошел 20000 миль.

Этот опытный мореплаватель обычно выражал дистанции в таких терминах, как «сутки перехода при ветре с траверза». Но он почти также свободно оперировал милями, которые, по его словам, недавно были приняты молодыми ппалу в качестве второй единицы измерения расстояния.

Вечером четвертого дня после выхода с Пика мы легли в дрейф, так как Сайпан уже был где-то недалеко. Длинная зыбь с востока, не искаженная каким-либо невидимым нами островом, подтверждала, что Марианские острова должны лежать у нас с подветренной стороны. Хипур считал, что мы находились примерно напротив Сайпана и с его наветренного берега (к востоку). Поправка на ветер и течение оказалась слишком большая. Высокие горы Марианских островов, относительно небольшие расстояния между ними и, по сообщениям, изобилие гнездующихся на берегу птиц, включая олуш, создавали непрерывный «экран» с нашей подветренной стороны. Только ночью, по уверениям Хипура, мы могли пройти мимо островов, не заметив их, поэтому в темное время суток яхта должна была лежать в дрейфе.

Утром мы начали движение, следуя курсом, пересекающим под углом цепь Марианских островов. Вскоре Хипур и Улутук, напряженно наблюдавшие за морем, начали изредка замечать то пару крачек, то глупыша или олушу. Позднее они обнаружили вдалеке стаю из пяти олуш, круживших над скоплением рыбы, в полдень – четырех олуш и глупыша. Обычный наблюдатель, возможно, не заметил бы морских птиц даже ближе к берегу. Этот день показал, насколько много могут увидеть люди, чья жизнь часто зависит от остроты их зрения.

Около 4.30 дня появилась и стала кружить над морем стая из дюжины олуш, и наше радостное возбуждение начало возрастать. Ведь земля находится где-то совсем рядом – птицы, которых мы видели до сумерек, летели в нашем направлении.

Видимость ухудшилась – напряженный день подходил к концу. Глаза Улутука покраснели и налились кровью. Теперь он забрался на нижние ванты. И вот его торжествующий крик сообщил нам о появлении расплывавшегося в дымке объекта в 16–18 милях слева по носу – безусловно, это был какой-то остров.

Три олуши, закончив поиски рыбы, полетели, почти касаясь воды, в сторону далекой земли. Это оказался Фаральон-де-Мединилья (Farallon-de-Medinilla), первый после Сайпана остров, лежащий в 50 милях на норд-тень-ост от своего более крупного соседа. Я вспомнил слова тонганского навигатора: «Достаточно, если мы выйдем на ряд деревьев пуко».

Сам Сайпан появился из дымки вскоре после полудня следующего дня. Этим вечером, ровно через неделю после выхода с Пулувата, мы стояли лагом к пирсу, а Хипур и Улутук возбужденно переговаривались с соотечественниками на берегу. Какая-то европейка с пренебрежением смотрела на меня, стоявшего на потрепанной палубе «Исбьерна».

«Этот метис, – сказала она мужу пронзительным голосом, – выглядит законченным дегенератом».

Той ночью мы устроили праздник. Хипур и Улутук, в одних коротких набедренных повязках, весело поднимали бокалы в городских барах вместе со старым «метисом» и его сыном.

Погода была к нам более милостива, когда мы пустились в обратный путь к окаймленной кокосовыми пальмами полосе песка под названием Пик. Хипур заявил, что намерен воспользоваться небольшим встречным течением и обойти Пик с наветренной стороны, то есть с востока, пройдя вдоль кромки лежащего у восточного берега этого островка подводного рифа, примерно в пределах 20-мильного радиуса зоны обнаружения им птиц. Хипур был уверен, что мы сможем выйти на лежащий под водой риф в нужной точке. Но если, паче чаяния, собьемся с пути, «экран» находящихся рядом с зоной птиц, мели и маленькие островки, разбросанные по району, к которому мы направлялись, остановят нас.

Вновь мы определяли обратные направления, чтобы выяснить характер течения, и, посчитав его сильным, навигатор проложил начальный курс в направлении восходящего звездного скопления Шаула в созвездии Скорпиона (Данне Мхару – Danne Mharu) – немного южнее от направления на юго-восток. Мы учитывали поправки на снос от течения и дрейфа, в основном, в первый день. Затем, когда Хипур посчитал, что наступило время (это произошло через 29 часов), мы изменили курс на более южный – в направлении восходившего Южного Креста (Даануп – Daanup) или курс на юг-юго-восток.

В действительности удержание на курсе было несколько сложнее, чем можно было предполагать исходя из этих направлений, так как ни Южный Крест, ни Скорпион в сумерках еще не появлялись.

В первую ночь события развивались примерно так: Венера, чей пеленг Хипур определил на заходе солнца, удерживалась в корму от траверза первые два часа. В полночь, когда я сменил Улутука на руле, он приказал удерживать Антарес слева сразу за вантой, а когда появится следующая звезда созвездия Скорпиона, курс держать на нее. Восходивший Юпитер следовало удерживать в контуре левого окна рулевой рубки; а Южный Крест, находящийся в вертикальном положении, должен прятаться за стакселем. Во время моей вахты появилось столько облаков, что мне пришлось вызывать Хипура и уточнять наше направление. Небо немного очистилось около 3.30 утра, и стало видно, что Альтаир восходит в корму от вант левого борта, а Южный Крест, уже выйдя из-за стакселя, теперь заходит под углом 45° от курса.

Почти четыре дня спустя утром, когда Сайпан по счислению находился примерно в 410 милях по корме, Хипур устроил мне проверку. Он спросил, могу ли я показать направление на Пик, Сатавал и Пигаилое. Я показал, что Пик находится строго на юг от нас примерно в 40 милях. Сатавал, по моим расчетам, лежал в направлении юг-юго-запад, а Пигаилое – чуть к югу от запада. Последнее заявление ужасно развеселило не только Хипура, но и рядового матроса Улутука. Да, в отношении первых двух островов я был абсолютно точен, но как я умудрился так сильно ошибиться с третьим? Пигаилое уже «передвинулся» нам в корму и лежал в направлении точки захода Альдебарана. А это было чуть севернее направления на запад, а не чуть южнее, как ошибочно предполагал я. Наш последующий подход к берегу и проверка по навигационной карте подтвердили все сказанное Хипуром.

Согласно его счислению, тем же вечером мы должны были подойти вплотную к подводному рифу и зоне птиц острова Пик. И действительно, около 5.30 вечера мы услышали птичьи крики (маан – таап). Две крачки, закончив свое патрулирование, полетели низко над водой прямо в направлении чуть западнее юга. В течение следующего получаса еще пять глупышей и крачек отбыли точно в том же направлении, потом одинокая птица, за ней – еще пара.

Больше сомнений быть не могло – мы прибыли в зону птиц острова Пик с его наветренной стороны, и наше место было определено с такой же точностью, как если бы была видна земля. Трудно было понять, как Хипур абсолютно верно вычислил наше положение, после четырех дней плавания и 450 пройденных миль без признаков суши, полагаясь только на поведение нескольких дюжин крошечных морских птиц.

Пока мы лежали в дрейфе, ожидая светлого времени, Хипур дал более детальные пояснения. Он сказал, что Пик, естественно, лежит в том направлении, куда улетают птицы. Он находился на расстоянии между 10 и 20 милями от нас. Будь это менее 10 миль, мы бы его увидели, а если расстояние до острова было бы более 20 миль, то птиц оказалось бы меньше или вообще не было. Большие размеры птичьих стай говорили о том, что расстояние до острова ближе к 10, чем к 20 милям.

Эти два жителя острова Пулуват наблюдали за птицами с рассвета, чтобы проверить, как далеко и в каком направлении снесло нас течение за ночь. Когда стало светлее, птицы появились с юго-запада, что говорило о том, что судно дрейфовало на юг. Когда поднимали парус, внезапные всполохи в темной синеве воды показали, что мы подошли к подводному рифу. Полчаса перехода в направлении прилета птиц – и открылся остров Пик.

На веслах дошли до берега, чтобы размять ноги, а заодно запастись кокосами и черепашьими яйцами, перед тем как в полдень сниматься в море для завершающего перехода. Встречные ветра и отклонение от курса на ловлю в богатом рыбой районе задержали наше возвращение на судно до следующего дня. Поэтому, когда мы пошли по извилистому проходу между коралловыми рифами, уже было темно. Сайпан лежал в шести днях и 9 часах перехода – в 550 милях к северо-западу от нас.

Наш кеч заметили задолго до наступления ночи, и на южной стороне входа в лагуну был разведен направляющий костер. Затем в тот момент, как «Исбьерн» миновал проход в рифе и степенно последовал по тихой воде, по всему периметру лагуны длиной около мили, словно по сигналу, вспыхнула, салютуя нам, колеблющаяся линия факелов из сухих кокосовых веток. Из обволакивавшей судно темноты вдруг появились весельные каноэ, и их пассажиры в набедренных повязках начали карабкаться по леерам на борт, выкрикивая приветствия. Это была достойная встреча навигатора и его помощников, так наглядно доказавших, что традиции мореплавания еще не забыты.

На островах Пулуват и Сатавал сохранено не только культурное наследие тихоокеанских островитян-мореплавателей. Это практически последнее прибежище, в котором еще сохранилось что-то от бесчисленных поколений великих навигаторов. После нашего успешного плавания на Сайпан и назад Хипур произнес воистину очень приятные мне слова:

«С этого момента твое имя – Хипур, а меня отныне следует называть Дэвид».

Этот обмен именами не сопровождался какой-либо особой церемонией, но было высказано предположение, что знаменательному событию приличествует татуировка на бедре с изображением мужского символа моря – дельфина. Таким вот образом я очутился, немного побаиваясь, на циновке перед мужским домом, в окружении толпы скалившихся в улыбках мужчин в набедренных повязках, а кое-кто – с вытянутыми мочками ушей, и хихикавших женщин без верхней части гардероба. Иглы, вместо традиционных костей птицы фрегат, были закреплены в маленькой бамбуковой рамке. Краску растерли и разбавили водой до нужной консистенции. Закопченным прутиком на мою кожу тщательно нанесли стилизованное изображение трех прыгающих дельфинов, чему сопутствовало длительное обсуждение рисунка, его стирание и редактирование. Это была картина из прошлого, думал я, разглядывая покрытые панданом крыши домов под пальмами и оживленную толпу людей. Кроме металлических иголок, единственной данью современности оставалась краска для татуировки. Ее сделали не из сажи, а из содержимого разрядившейся батарейки для фонарика!

Пока велась подготовка, зрители весело потчевали меня уверениями в том, что эта операция очень болезненна, поэтому я с облегчением почувствовал, что ничего, кроме пощипывания, не ощущаю, когда художник начал тыкать в нанесенный рисунок рамкой для иголок с закрепленным в ней лезвием ножа. Этот длительный процесс разнообразился неким подобием художественной выставки, когда аборигены показывали собственные украшения на коже.

Некоторые мужчины среднего возраста демонстрировали японские иероглифы на тыльной стороне их ладоней – наследие Второй мировой войны, когда они были мобилизованы на трудовые работы. Утренняя перекличка для проверки состояла из построения, во время нее сержант проверял номера на их руках. Эта процедура была обязательной для всех, кроме одного храброго шутника. Он показал мне, что номер был вытатуирован у него на ягодице. Во время переклички ему пришлось поворачиваться кругом, сгибаться и демонстрировать свое заднее место сержанту.

«Да, много-много раз они били меня по лицу, – признал он. – Но это была хорошая шутка. Она стоила того».

Совершенно неожиданное последствие моего нового «родства» проявилось спустя несколько дней. Когда мужчина объявляет друга своим «братом по имени», только его жена вправе решать, считает ли она своего нового «родственника» братом или «мужем-сменщиком».

Кармен, импозантная и энергичная жена Хипура, действовала с точным соблюдением правил приличия. Она надела свое платье для воскресной церковной службы, купленное по настоянию священника, но усовершенствованное Кармен – она вырезала верхнюю переднюю часть так, чтобы в церкви было удобно кормить ребенка грудью. В сопровождении своего родственника, волонтера Корпуса мира, она прибыла и стояла в сторонке, пока мужчина переводил ее послание. Кармен покраснела от смущения, когда переводчик сообщил мне, что я могу считать ее своей женой, когда Хипур находится в море. Между прочим, мне пришлось бы принять на себя полную, хотя и временную, ответственность за ее детей и домашнее хозяйство. Однако мое решение стало для нее полным разочарованием: каждый раз, когда Хипур уходил в море, я отправлялся вместе с ним.

Я и Барри неохотно распрощались с Пулуватом. К тому времени мы уже более месяца выходили в море без навигационных инструментов. Было непривычно вновь возвращать рулевой компас в его подвес и доставать секстан, хронометры и навигационные карты. Непривычно, но очень успокаивающе – насколько простым казался 135-мильный переход на Трук в сравнении с нашими недавними плаваниями! С легким сердцем мы вновь настроили авторулевого и расслабились.