Текст книги "Разбойничья дорога"

– Омар! – окликнул он меня. – Это безумие! Нас увидят!

– Кто увидит? Я же говорил – нам стоит остерегаться только стражи.

Проспект был широкий. Маленькие группы людей шли к храму или от храма – один-два человека в сопровождении слуги с факелом. Я решил, что все это просители. Долги, болезни, бесплодие – когда человек собирается обратиться к богам с какой-то серьезной просьбой, он предпочитает делать это незамеченным, в ночные часы. Не хочет же он в самом деле, чтобы его друзья застали его за молитвой Махусу! И потом, вполне возможно, ночью боги не так заняты, как днем, значит, им проще ответить на молитвы смертных.

В эти неспокойные времена просителей должно быть больше, чем обычно; купцы вроде Тарпита, потерявшие свои поля и плантации, жены, чьи мужья странствуют по дальним землям, матери, чьих сыновей взяли в армию.

Мы держались поодаль, не обращая на них внимания, и они точно так же игнорировали нас. Никто не замечал, что мы идем босиком. Хотя на нас и не было этих дурацких шапок-горшков Пряных Земель, но и не все из встреченных нами носили их. Вскоре мы дошли до колоннады, которой заканчивается Большой Проспект. Миновав арку, мы оказались в храме.

Площадь Тысячи Богов в Занадоне – самая большая площадь во всех известных мне городах-крепостях за исключением, быть может, Большой Площади в Сноворе. Я видал площади и больше в Островных Королевствах, полагающихся в своей обороне не на стены, а на флот, – но только там. В ту ночь зрелище лишило меня дара речи.

Правильный овал с боковых сторон ограничивал изгиб высокой стены, а со стороны, противоположной входу, – высокая пирамида храма. Колоннада, завершающая Большой Проспект, продолжалась портиками, окружающими площадь. Зиккурат – лестница богов – поднимался к небу восемнадцатью высокими ступенями, в три человеческих роста каждая. Лестница для смертных делила пополам ту его сторону, что была обращена к площади, и вела на самый верх зиккурата – к Обители Богини, золотая крыша которой сияла у самых звезд. По двум углам пирамиды стояли огромные, превосходящие ее по высоте Майана и Балор.

Они царили над площадью. Я запрокинул голову, чтобы посмотреть на их темные силуэты. Их головы касались небес. Они грозно смотрели на меня горящими глазами, хотя, возможно, это было всего лишь игрой воображения. Я подавленно отвел взгляд.

Только жрецам дозволено разгуливать по молельням и помещениям самого храма, но любой смертный может войти на площадь, чтобы совершить молитву. Перед каждой колонной стоит изваяние бога или богини.

Площадь была пуста. О, тут, возможно, была сотня людей, но это пространство запросто вместило бы все население города, так что площадь показалась бы пустой, даже если бы на ней упражнялись во владении пикой четыре кавалерийских когорты. Около двух дюжин огоньков горело забытыми звездами в ночи. На заднем плане, за колоннами, медленно передвигались, мерцая, факелы: небольшие группы жрецов и жриц, словно два огромных колеса, медленно вращались навстречу друг другу. Три или четыре маленьких воинских отряда пересекали площадь.

По меньшей мере половина огней не двигалась, очерчивая прерывистой цепочкой периметр площади, словно четки. Каждый огонек означал одного или двух молящихся. Факелы освещали коленопреклоненные фигуры просителей и выхватывали из темноты статуи богов. Кажется, только дюжина из тысячи статуй была освещена, слушая завывание у своих ног. В полумраке виднелись соседние изваяния – свидетели. От этого зрелища волосы встали у меня дыбом.

– Ну? – прорычал Ториан. – Девушка уже в храме. И что ты собираешься делать, о Меняла Историй? Взять храм Майаны приступом?

– Не знаю, – ответил я. Во рту у меня пересохло. – Кстати, вон те стражники направляются в нашу сторону. Пойдем-ка к кому-нибудь из богов и сделаем вид, что молимся. Там и подумаем.

– Тогда веди.

Старательно изображая слугу, который освещает дорогу своему господину, я двинулся через площадь. Я выбрал самый темный угол площади и направился в самую его середину, выбрав бога наугад.

Строго говоря, богов на храмовой площади Занадона всего-навсего триста сорок восемь – «тысяча» это, так сказать, поэтическое преувеличение. Позже, при свете дня, я изучил их; подобный набор я встречал и в других городах. В Вейлмене их так и вовсе больше четырех сотен. Большинство, правда, не более чем бессмысленные двойники – те же самые боги, но под другими именами. А остальные – покровители каких-то мелких городков, озер, рек и тому подобного. Причем некоторые настолько незначительны, что никто уже не помнил, кто они такие. Некоторые – совсем немного – даже и не люди: со звериными головами или крыльями. Как правило, этих экзотических богов ввозили из дальних стран.

Подавляющее большинство статуй изображало красивых мужчин и женщин, в человеческий рост или чуть крупнее, на невысоких, по колено, постаментах. Мужчины почти все были одеты, женщины – нет, хотя имелись и исключения. Почти половина держала в руках непременные атрибуты вроде кувшинов с вином, пышных снопов или даже детей.

Когда мы подошли наконец к одной из фигур, я опустился на колени, как и положено молящемуся, и коснулся лицом земли. Ториан встал на колени рядом со мной.

Стояла тишина. Ночь была теплой и тихой: занадонцы молятся негромко – в отличие от многих других известных мне людей.

Я пребывал в замешательстве. Искать вход в храм и заходить внутрь казалось безумием. Я хотел найти прекрасную Шалиаль, хотя не очень представлял себе зачем – возможно, чтобы предупредить ее об опасности. Но что, если она уже прошла инициацию и даже заговорить с ней будет преступным святотатством?

Если нас арестует сейчас как бродяг городская стража, нас от души выпорют и вышвырнут за городские ворота или, скорее, снова закуют в цепи и пошлют укреплять стены.

Но если нас поймают в храме Майаны, сбудутся самые худшие опасения Ториана. Рано или поздно нас, конечно, сдадут городской страже, но не раньше, чем лишат мужского достоинства. Я и сам наслышался историй про тупые ножи, раскаленное железо, чтобы останавливать кровь, и истории еще более страшные, где все делалось ногтями… Большинство умирает от боли, и таким еще, можно сказать, повезло.

И что должен здесь делать я? Зачем мне была показана эта странная ночная сцена: человек, отдающий свою дочь в жрицы против ее воли? Если я не найду повод для пребывания здесь, Ториан посмеется надо мной и обзовет меня сумасшедшим. Мне отчаянно необходимо было уснуть и увидеть сон.

Для разнообразия Ториан откинулся назад и воздел руки к небу.

– Услышь мою молитву, о святой… – Он осекся и пригляделся повнимательнее. – Рош? – прошептал он, прочитав имя на постаменте. – Этого бога зовут Рош. Кто такой Рош?

Он склонился к земле, а я выпрямился, воздев руки. Это улучшало кровообращение и к тому же выглядело убедительнее.

– Рош – бог истории, приливов и – иногда – памяти.

Я склонился, и Ториан выпрямился.

– Зачем приливам свой бог? – спросил он. – Бог – для того лишь, чтобы толкать воду туда-сюда?

– Не богохульствуй, – шепнул я.

Неожиданно Ториан вскочил и громко, с присвистом выдохнул. Потом выхватил факел у меня из руки и поднял его к лицу бога.

Я тоже встал, глядя на лицо изваяния. Высеченный из старого, выветренного гранита, Рош – симпатичный юнец, обнаженный, почти безбородый

– загадочно улыбался нам со своего постамента. В мерцающем свете факела губы его, казалось, шевелились, отчего улыбка казалась еще шире. Я чуть было не поверил, что он вот-вот поднимет руку в приветствии.

Ториан снова рухнул на колени, кланяясь до земли. Только теперь он кланялся мне.

10. ЗНАКОМАЯ СПИНА

Я тоже опустился на колени. Ториан все прижимался лицом к булыжнику. Я задумчиво потеребил бороду.

– Это просто совпадение, – сказал я. – Так, случайное сходство.

Ториан не ответил. Я отчетливо слышал, как стучат его зубы.

– Я человек. Омар, меняла историй. Не Рош, не бог.

Ториан медленно выпрямился и посмотрел на меня. Снова глаза его горели двумя маленькими факелами. Скулы над бородой побелели.

– Можешь поклясться, что ты смертей?

– Насколько мне известно, смертей. Я не знаю точно, так как доказать это смогу, только когда умру.

– Сколько тебе лет?

– Ах! Трудный вопрос. Я сам сбился со счета. Больше, чем кажется, во всяком случае. Думаю, боги хранят меня в благодарность за то, что я бываю им полезен. Но я дышу, и потею, и ем, и испражняюсь, как любой человек, и плету небылицы девушкам. – Я улыбнулся ему как можно более естественно, ибо мне было действительно жаль его. – Я трушу, и хвораю, и терпеть не могу брокколи. Это просто случайное сходство. Освещение тут плохое.

– Так ты клянешься, что ты смертный?

– Чтоб Морфит отверг мою душу, если вру! – Конечно, не самая убедительная клятва: будь я бессмертен, Морфит не имел бы надо мной никакой власти.

Похоже, Ториан не заметил противоречия; он протянул руку словно для пожатия. Я принял ее. Он сжал мне кисть. Наверное, такой хваткой он мог крошить кирпичи. По лицу у меня струился пот, и я закусил губу, пытаясь удержаться от крика боли. В конце концов я негромко взвыл. Только тогда он отпустил меня.

– Ты, чертов свинский высерок! – прохрипел я, растирая руку. – Если б я мог разить молниями, я бы тебе потроха выжег за это! – Я облизал кровь с руки и вытер слезы.

– Если б я не верил, что ты обладаешь сверхчеловеческими силами, – буркнул он, – я бы разорвал тебя в клочья. Что тебе от меня нужно?

– Дружбу. Не больше, но и не меньше.

Его угольно-черные глаза блестели в свете факела, но оставались холодными, как могила.

– Я не разбрасываюсь своей дружбой просто так. Это обязывает жизнью. – Разумеется, он имел в виду воинскую дружбу. Да, воинская дружба – это не то, что возможно предложить простому меняле историй.

– Тогда давай просто договоримся довольствоваться обществом друг друга и вести себя честно.

– Мне не нужно клясться, чтобы вести себя честно, Меняла. Ладно, ты человек забавный, к тому же, похоже, без подвоха. Значит, дружба на таких условиях. Теперь скажи-ка: почему приливов и истории? И почему бог истории

– почти мальчишка?

– У истории свои приливы и отливы, сдается мне. – Я покосился на статую и ухмыльнулся. – А все-таки ведь не совсем мальчик? Да и грудь у него в волосах. Если б у меня были дочери, я бы старался не подпускать его к ним. Мне кажется, как История Рош изображается старше. А как Память он совсем юн.

– Почему? По-моему, это неверно.

– Спроси у жриц. Возможно, потому, что воспоминания юности самые счастливые. И потом, насколько я помню легенду… в воплощении бога приливов Рош взрослеет, как смертный, до тех пор, пока не становится глубоким стариком. А потом снова молодеет, и так до бесконечности.

Великан нахмурился:

– Учитывая обстоятельства, вся эта философия меня мало утешает.

– Не ломай ты над этим голову, Ториан, – посоветовал я. – Как известно, боги никогда не позируют для своих изваянии – это делают за них смертные. Какой-нибудь король или богатый купец, задолжавший храму десятину, предпочел заплатить своему племяннику-скульптору. Или возжелал увековечить свою жену, или подружку, или сына. Ну, например, тетя Страшила в качестве богини Саранчи… Так при чем здесь сходство? Я никогда не позировал скульпторам: не настолько я горжусь своей внешностью. Какой-нибудь давным-давно забытый горожанин столетие назад в годы юности носил мои черты. Боги использовали их еще раз, когда творили меня, вот и все.

– Может, и так. – Судя по голосу, его не слишком удовлетворило мое объяснение.

– Это может даже пригодиться, если мне потребуется соврать что-то по большому счету, – усмехнулся я. – Знаешь, со мной, бывало, происходили забавнейшие вещи. Много лет назад я прожил некоторое время в Аху Савиш. Совершенно случайно обнаружилось, что я как две капли воды похож на младшего выборного мужа царицы, и…

– Как-нибудь в другой раз, пожалуйста. Скажи лучше, что нам делать сейчас?

– Думаю, что пойду в храм и найду там женщину.

Ториан уставился на меня так, словно хотел определить на глаз мою умственную полноценность.

– Ты слишком многого требуешь от моей дружбы! Конечно, девушка очень хороша, и ее подло обманули. Я не считаю себя трусливее любого другого, но тебе придется доказать мне, что то, что мы можем сделать для нее, стоит риска, ибо, если жрецы изловят нас, от нас уже не будет пользы ни для нее, ни для любой другой женщины.

На этот вопрос мне нечего было ответить, но, к счастью, боги избавили меня от необходимости отвечать. В проходе за статуей послышались шаги.

– Кто-то идет!

Мы с Торианом не сговариваясь повернулись к Рошу и распластались ничком. Нельзя сказать, чтобы я слишком боялся, ибо все, что кто-то мог увидеть, поглядев на нас, были две обнаженные спины. Единственное, что мне грозило, – возможность уснуть. Коленопреклоненная поза оказалась слишком удобной, особенно после столь долгого и полного событиями дня.

Шаги и голоса приблизились и миновали нас, удаляясь по направлению к храму. Кроме сопрано евнуха, были и еще два голоса – хриплый баритон и утробный бас.

Последний показался мне знакомым.

Я покосился на своего спутника. Увидев сверкающий белок глаза и белозубый оскал, я предостерегающе нахмурился.

– Еще не время, – прошептал я.

Стоило им отойти чуть подальше, как мы на четвереньках заползли за колонну и выглянули оттуда. От нас удалялись трое. Перед ними шел прислужник с факелом, и все, что мы видели, – три темных силуэта.

Тот, что шел справа, был военным, и его я не знал.

Толстый коротышка, семенивший посередине, был жрецом, но в пурпурной хламиде. Не Нагьяк. Впрочем, пурпур тоже означал, наверное, кого-то важного.

Здоровяк слева шагал в коричневой повязке, обнажавшей одну ляжку, что означало невысокий статус. Его шапка возвышалась чуть не на два локтя над сиявшим лысиной затылком жреца; спина его не уступала шириной и мускулатурой спине Ториана. Я и раньше обращал внимание, насколько похожи они телосложением.

И что, интересно, делает этот увалень, капрал Фотий, во всей этой истории, да к тому же в штатском? Я снова повернул голову и подмигнул Ториану.

– Ну что, за ними?

Он молча кивнул.

Стражники не заподозрили нас ни в чем, когда мы поднялись на ноги и зашагали в направлении огромных ног Балора. Бесстрашные – или стараясь казаться бесстрашными, – поспешили мы за этой троицей. Они шли чуть правее, следуя изгибу стены – их факел мелькал меж колонн. Они могли направляться только в храм.

Я все думал об Аху Савиш.

– Может, лучше нам погасить огонь? – предложил Ториан чуть погодя.

Собственно, факел и сам вот-вот готов был угаснуть без посторонней помощи.

– Мне спокойнее, когда он горит. Уверяю тебя, с факелом мы выглядим гораздо менее подозрительно. Давай сделаем вид, будто собираемся помолиться какому-нибудь незначительному, забытому богу, затерявшемуся на этой необъятной площади. Ну, например, Ол-Ку-а-Ранну, покровителю некогда прославленного Поллидия. Если он здесь и присутствует, то только в самых глухих закоулках. Несчастный бог, позволивший своему городу погибнуть, – то-то, должно быть, остальные над ним потешались! Несомненно, у него хватит времени выслушать наши молитвы. Первейшее правило маскировки – это думать, как…

– Прекрати трепаться!

– Тоже верно, – согласился я. – Это со мной всегда так, когда я волнуюсь. Пойми, меня ведь никогда не учили быть храбрым, как подобает воину.

Впрочем, в страхе я был не одинок. Воин или нет, Ториан тоже потел так сильно, что кожа его блестела в свете факела. Храбрость – умение принять опасность. Храбрые люди боятся точно так же, как и трусы. Вся разница лишь в том, что они при этом исполняют свой долг.

Он остановил меня, схватив за плечо.

– Они, похоже, идут в храм. Уж не предлагаешь ли ты следовать за ними и дальше?

– Именно.

– Может, притворившись жрецом?

Уж за кого, за кого, а за жрецов бы нас не принял никто – достаточно одного только взгляда на бороду и волосатую грудь Ториана или даже на мою менее пышную растительность.

– Нет. Я просто верю в то, что боги помогут мне остаться незамеченным.

– Но это же чистое безумие!

– Тебе не обязательно идти, если ты не хочешь, – сказал я, хотя сам надеялся, что он пойдет: без него было бы слишком одиноко.

Мы и так уже беглые рабы. Стоит нам шагнуть за колонны – и мы превратимся в преступников, достойных кары, рядом с которой даже смерть покажется пустяком. Лицо Ториана исказилось, как от боли.

– Я с легкостью встречу клинок в бою, и я проливал свою кровь. Я не боюсь смерти! Но это? Ногти? Цепи?

Я стряхнул с плеча его потную руку.

– Да хранит тебя Кразат, друг мой, – сказал я и пошел вперед, оставив его стоять с факелом.

Должен признать, я был несколько разочарован. Я наслушался, да и сам рассказывал столько историй про героев, что поверил в то, что все герои должны вести себя героически. Иногда я забываю, что герои – тоже люди. У Ториана – как и у любого из нас – были свои слабости. И уж конечно, я мог понять его: воина учат полагаться лишь на собственную сноровку и на братьев по оружию. Я же за долгие годы привык доверять себя богам. Так что действительно положение его было не из легких.

Тем не менее не успел я сделать и несколько шагов, как факел, который он все еще держал в руке, погас. Я обернулся.

– Ты веришь в знаки? – спросил я.

Он издал очень негромкий горловой звук и шагнул вперед. Герой снова сделался героем.

Наверное, боги тоже слегка подтолкнули его. Все же мне кажется, он так и так пошел бы за мной, ибо воины не выносят, когда кто-то превосходит их в храбрости. Вместе мы прошли мимо исполинской ступни Балора.

– Я объясню тебе, как устроен этот храм, – сказал я. – Приблизительно, конечно. В центре пирамиды… что-то не так?

Ториан зашипел, как змея.

– Говоришь, никогда не был в Занадоне?

– Не был. По крайней мере я этого не помню. Помнишь, я говорил тебе про Аху Савиш, где я так смахивал на младшего выборного…

– Заткнись, – произнес Ториан со спокойствием, лишь подчеркивающим напряженность его чувств. – Я не желаю больше слышать твою пустую болтовню и фантазии. Если нас задержат, я собственными руками вырву тебе глаза, не дожидаясь, пока это сделают жрицы. А теперь заткнись!

Я счел за благо помолчать. Все, что я хотел рассказать своему вспыльчивому спутнику, – это некоторые наблюдения, вынесенные мною из знакомства с дворцом в Аху Савиш. Тот тоже выстроен по принципу ступенчатой пирамиды, хотя имеет не восемнадцать ступеней, а всего одиннадцать. К тому же он сооружен не из красно-бурого гранита, а из белого известняка. Впрочем, это не столь существенно.

Какого бы цвета ни была пирамида, она производит величественное впечатление. Кажется, что в ней полным-полно места, но на деле это вовсе не так. При том, что она может напоминать кому-то квадратную в плане разновидность купола, внутренность ее нельзя сделать полой без риска обрушить стены (или крышу; все зависит от того, как вам нравится называть боковые поверхности). А если вы построите внутренние стены, чтобы подпереть ими наружные, каким образом вы будете освещать или проветривать внутренние помещения? В общем, от ядра пирамиды не больше пользы, чем от косточки манго.

Дворец в Аху Савиш был изначально храмом, ступенчатой пирамидой из сплошной каменной кладки. Он был так стар, что никто уже не помнил, какому богу он посвящался. Царица решила перестроить его во дворец, поскольку ее подданные имели склонность то и дело затевать мятежи, а савишианцы славятся как чертовски меткие лучники. Три ее предыдущих дворца сгорели дотла, подожженные пущенными посреди ночи горящими стрелами. Фьюить – прямо в окно. К тому же меткие стрелки подстрелили некоторое количество ее мужей.

Так вот, она сделала – точнее, приказала сделать, ибо царицы редко делают такие вещи своими руками, – в общем, она приказала построить по краю каждой ступени стену, вокруг всей пирамиды. Верх каждой стены приходился вровень со следующей ступенью.

Потом она перекрыла те места, которые ей понравились.

Таким образом, у нее получилось несколько окруженных стенами квадратных ярусов… могут квадраты окружаться? Трудно объяснить, не двигая при этом руками. В общем, эти ярусы имели достаточную ширину, чтобы их поделили на комнаты, оставив с наружной стороны коридор для сквозного прохода. Климат на острове Аху Савиш очень сухой, поэтому отверстия для проветривания и освещения можно проделать в крыше. У многих комнат вообще не было крыши.

Снаружи дворец производил весьма внушительное впечатление. У него не было окон, а это означало, что стрелы пускать некуда. Меткие лучники не видели снизу проемов в крыше. Не зная, куда целиться, они были вынуждены стрелять наугад. В некотором роде это был очень даже азартный спорт. Лежишь, бывало, в постели с царицей и слышишь: «звяк!» стрелы о крышу над головой. Несколько раз, когда я шел по коридору, к моим ногам валились мертвые слуги, пронзенные стрелой. Жизнь во дворце обыкновенно скучна, но не в Аху Савиш.

Точно так же царица оставила с носом и поджигателей. Хотя крыши были деревянные, полы оставались каменными. Самое страшное, что могла натворить горящая стрела, – выжечь комнату или две. Огню некуда было распространяться, а несколько часов работы восстанавливали комнату как новенькую. Кудряшка вообще обожала менять интерьеры.

Да, я забыл одну деталь. Лестницу пришлось высечь в толще старой пирамиды. Да вы, наверное, и сами уже догадались.