Текст книги "Приключения со сменой кожи"

2

– Забавно, – сказал Джордж Ринг.

Держась за руки, они прошли по Сьюэлл-стрит до Прейд-стрит.

– Обожаю дождь. – Он тряхнул прилипшими кудрями и протанцевал по тротуару.

– Мое новое коричневое пальто осталось в ванной, – сказал Самюэль, и миссис Дейси накрыла его своим зонтиком.

– Да ладно, ты ведь не из тех, кто надевает в дождь пальто, а? Хватит танцевать, Джордж.

Но Джордж Ринг все приплясывал на тротуаре в летящих струях дождя и увлекал за собой остальных; против воли они пустились танцующим бегом под фонарными столбами, моросящими светом; миссис Дейси, черная, как дьякон, с шуршанием и скрипом скакала через лужи, мистер Эллингем на обочине, топоча, лавировал между сточными канавами, Самюэль, со звенящей головой, скользил, едва касаясь земли.

– Осторожно, люди! – крикнул мистер Эллингем и потащил их, еще танцующих, на скользкую мостовую. Пойманные фарами в круг и преследуемые гудками и сиренами машин, они топтались на месте, но потом вскочили на тротуар, резво уцепившись друг за друга, их мокрые холодные лица сияли.

– Где огни, где огни, Джордж? Полегче, малыш, полегче. – И мистер Эллингем, одна нога в грязи, скакал, как кролик, и дергал Джорджа Ринга за руку, заставляя его танцевать еще быстрее. – Это все Сэм виноват, – сказал он, подскакивая, и голос его был от дождя высоким и звонким, как у юноши.

– Смотри на Лондон, летящий за мной, автобусы и светлячки, зонты и фонарные столбы, сигареты и глаза за водяной завесой, я танцую с тремя незнакомцами под дождем на Эджвер-роуд! – кричал Самюэль скользящему вокруг него мальчику. Невесомый и податливый, как костюм из перьев, он держался за их руки, и зонтик трепыхался над ними, как птичка.

Миссис Дейси, холодная и серьезная, ничего не видящая сквозь запотевшие очки, прыгала рядом.

И Джордж Ринг, с мокрыми волосами, вздымающимися и опадающими, как прибой, пел: «Мы орехи собираем и боярышника цвет, Дональд, миссис Дейси, Джордж и Сэм».

Когда они остановились у «Антилопы», мистер Эллингем прислонился к стене и закашлялся до слез. Кашляя, он не вынимал сигарету изо рта.

– Не бегал лет сорок, – произнес он; платок белел, как флаг, у его губ, и плечи ходили ходуном. Он ввел их в бар, где три молодые женщины, сняв туфли, сидели у электрического камина.

– Три виски. А тебе что, Сэм? Рюмку киви?

– Он тоже будет виски, – сказала миссис Дейси. – Смотрите, к нему вернулся цвет лица.

– Киви – средство для обуви, – прошептала одна из девиц и склонилась, хихикая, к каминной решетке. Ее большой палец неожиданно показался в дырке на чулке, как любопытный нос, и она снова захихикала.

«Этот бар находился в Лондоне. Дорогая Пегги, – писал Самюэль пальцем по стойке, – я выпиваю в, Анти-лопе" на Эджвер-роуд с мебельным торговцем, владелицей чайной, тремя молодыми женщинами и Джорджем Рингом. Я должен описывать все очень четко, потому что вокруг шумят, а одеколон, который я выпил в ванной, еще действует. Я чувствую себя хорошо, но не знаю, надолго ли».

– Что ты делаешь, Сэм? Рисуешь? Похоже, у меня в груди целое кладбище. Кха-кха, – сказал мистер Эллингем, сердясь все больше после каждого кхаканья.

– Не кашель доконал его, – заметила девица. Все ее пухлое тело тряслось от хихиканья.

«Все очень банально», – писал Самюэль.

Мистер Эллингем опьянел с одной порции виски. Все его лицо, за исключением родимого пятна, побледнело.

– Вот мы, – начал мистер Эллингем, – четыре заблудшие души. И где мы очутились.

– А в «Антилопе» очень мило, – отозвался Джордж Ринг. – В отдельном кабинете несколько настоящих гравюр со сценами охоты. – Он улыбнулся Сэму и быстро пробежал по стойке длинными прямыми пальцами, будто по клавишам рояля. – Я весь – ритм. Во мне как будто бурлит поток.

– Я имею в виду мир. Это всего лишь его крошечная часть. Здесь все хорошо, время течет размеренно, ты задергиваешь шторы и знаешь, чего ожидать. Но взгляни на мир. Ты, с твоими потоками, – продолжал мистер Эллингем.

– Нет, этот ритм и впрямь так и рвется из меня. – Джордж Ринг отбивал одной ногой чечетку и прищелкивал языком.

– И вот куда нас забросило. Посреди улиц, домов, людей, машин.

Девица потрогала вылезший палец. «Помолчи». Ее подружки хихикали, закрывая лица руками, и глядели сквозь щелочки на мистера Эллингема, подзуживая друг друга возгласами «Симпатяга», «Вот те на» и «Лентяйка Минни выходит замуж», а Джордж Ринг притопывал узким желтым ботинком из оленьей кожи и постукивал по стойке. Они закатили глаза, кто-то проговорил «держите меня!», и снова захихикали и зашушукались.

– Я оборонялся пятьдесят лет, – говорил мистер Эллингем. – И поглядите на меня. – Он снял шляпу.

– Вот волосы, – прошептала девица в рваном чулке.

Его серенькие волосенки поредели на макушке, они уже не росли на висках, зато теперь лезли из ушей. От шляпы у него на лбу появился глубокий белый след.

– Все мы обороняемся с утра до ночи, миссис Дейси. Круговая оборона. – У него были коричневые зубы. – Ни чувств, ни долга – ничего, все мы отвратительные психи. Посмотрите на Сэма. Красивый, невинный мальчик с кудряшками, большими глазами и всем прочим. Что он делает? Посмотрите на его чертову бутылку.

– Не выражайтесь, – сказала женщина за стойкой. Она была похожа на герцогиню, скачущую на лошади; говоря, она медленно вздымалась и опускалась.

– Галопом, – сказал Самюэль и покраснел под указывающим на него испачканным пальцем мистера Эллингема.

– Вот именно. Всегда у него нужное слово на нужном месте. Галопом! Я говорил вам, что все люди сумасшедшие. Они сами не знают, куда несутся, и потом не понимают, как там оказались. Все, чего они хотят, – это любовь, пиво и сон.

– С первым я согласна, – отозвалась миссис Дейси, – Не обращайте на него внимания, – посоветовала она женщине за стойкой. – Он философ.

– Называющий всех отвратительными, – проговорила женщина, вздымаясь. – Соринки в чужом глазу замечает.

«Берет барьер», – лениво подумал Самюэль, и она снова опустилась на невидимое седло.

– Она проскачет за ночь несколько миль, – сказал он пустому стакану.

– Людей интересуют и другие вещи. – Джордж Ринг для красивости возвел глаза к потолку. – Музыка, – сказал он, – и танцы. – Он танцевал на цыпочках и дирижировал.

– Секс, – добавил мистер Эллингем.

– Секс, секс, секс, всегда ты об этом, Дональд. Тебя, наверное, травмировали или еще что-нибудь.

– Секс, – прошептала молодая женщина у огня.

– С сексом все нормально, – сказала миссис Дейси. – Можете оставить секс в покое.

– Конечно, меня не травмировали. Меня подавляли пятьдесят лет.

– Не трогайте секс. – Женщина за стойкой перешла на карьер. – И религию. – Она чисто берет барьер и ров с водой.

Самюэль достал из бумажника фунт и указал на полку с виски. Он еще не решался заговорить со скачущей женщиной с гигантской фальшивой грудью и длинными молочно-белыми булками вместо рук. Его горло еще пылало, жаркий воздух комнаты горячил через ноздри мозг, и все слова схватывались на кончике его языка, как хворост, политый бензином; он видел трех молодых женщин, мерцающих у металлических поленьев, и трое его новых друзей орали и неестественно жестикулировали рядом с ним, как люди из плоти и крови, изображающие в кино узников, навеки обреченные представлять свое ничтожество в драматической манере.

Он сказал себе: «Миссис Антилопа, разливающая виски словно четыре оскорбления, думает, что секс и постель одно и то же. Акт любви есть постельный акт по своей сути; „Падай!" – вскрикивают пружины, и она рушится вместе с лошадью и всем остальным. Я вижу ее лежащей, как бревно, в кровати и слушающей с ненавистью и отвращением совершенные голоса зазубренных простыней».

Он почувствовал себя старым, мудрым и неустойчивым. Его внезапная мудрость оказалась такой тяжелой, что он вцепился в стойку и вскинул руку, как человек, схваченный морем и подающий сигнал бедствия.

– Можно, – сказала миссис Дейси, и комната захихикала, как девица.

«Теперь я понял, – думал Самюэль, выбираясь на поверхность со своим грузом, – что означает „столп церкви". Длинная, холодная миссис Дейси, способная подпереть Вифезду[7]7
  Купальня у Овечьих ворот в Иерусалиме – место излечения больных.


[Закрыть] макушкой своей высеченной головы или заморозить взглядом черных, как навозные жуки, грешников, которые скребутся позади нее». Ее шутка ударилась об крышу.

– У тебя лихорадка, Сэм. – Мистер Эллингем поднял бумажку и держал ее на окрашенной солнцем ладони.

– Это адрес Люсиль Харрис, – объяснил Самюэль.

– Почему бы вам не позвонить ей? Телефон наверху, на лестнице, – показал Джордж Ринг. – Рядом с дамским туалетом.

Самюэль раздвинул занавеску и начал восхождение.

– Рядом с дамским туалетом. – Голос донесся из тонущей комнаты.

Он прочел инструкцию над телефоном, опустил два пенни, набрал номер и хотел произнести: «Миссис Харрис? Я друг Остина».

– Ничей я не друг. Я сам по себе, – шептал он в гудящую трубку. – Я – Лопо, изгой. Слоняюсь по ночам в компании сов и убийц. Слишком умен, чтоб ухаживать, – громко сказал он в трубку.

Она не ответила, и он прошаркал вниз по ступенькам, отдернул рывком занавеску и вошел в ярко освещенный бар широким шагом.

Троица девиц исчезла. Он посмотрел, не остались ли на решетке их туфли, но и они исчезли. Люди ничего не оставляют.

– Ее не было дома, – сказал он.

– Мы слышали, – сказал мистер Эллингем. – Слышали, как ты разговаривал с ее совой.

Стоя посреди комнаты, печальный и свирепый, как человек, держащий помилование в своей руке, он поднял стакан и пристально поглядел на него. Затем сделал выбор и выпил.

– Пойдем смотреть окрестности, – сказал он. – Возьмем такси, Сэм заплатит. Поедем в Вест-Энд искать Люси.

– Я знал, что она вроде Святого Грааля, – воскликнул Джордж Ринг, когда все они оказались в темноте такси, с грохотом мчащегося сквозь дождь.

Самуэль ощутил руку миссис Дейси на своем колене.

– Четыре вооруженных рыцаря – это восхитительно. Заедем сначала в «Гейспот», потом в «Чериох», потом в «Нептун».

– Четыре заблудшие души.

Рука корчилась от боли на его бедре, пять сухих рыбешек, умирающих на одежде.

– Марбл-Арч,[8]8
  Триумфальная арка, служившая ранее в качестве главного въезда в Букингемский дворец.


[Закрыть] – пояснял мистер Эллингем. – Отсюда по ночам разлетаются эльфы.

У толпы, спешащей под дождем, видно, не было ни плоти, ни крови.

– Парк-Лейн.[9]9
  Улица в лондонском Вест-Энде, известная своими фешенебельными гостиницами и особняками.


[Закрыть]

Толпа скользила мимо капота и стекол, смешивая во внезапной вспышке лица, лишенные черт, жидкие тела; исчезала в потоке света из высокой двери, ведущей в недра богатого ночного Лондона, где все женщины носят жемчуга и терзают свои ручки иглами.

Машина выхлопнула газ.

– Слышите, как стреляет шампанское?

«Мистер Эллингем слышит шум в моей голове», – думал Самюэль, вжавшись в угол, подальше от пальцев.

– Пиккадилли.[10]10
  Одна из главных улиц центральном части Лондона.


[Закрыть] Проедемся по маршруту Эллингема. Это «Ритц». Зайдем поесть селедки, Сэм?

– «Ритц» закрыт навсегда. Bњ официанты мычат, прикрывшись руками. «Густав, Густав, – кричал человек в оперной шляпе, – он взял не ту вилку». Он носит галстук на резинке. А женщина в вечернем платье с вырезом, таким глубоким, что виден бриллиант в пупке, перегнувшись через стол, оттянула его галстук-бабочку и потом отпустила ее на место.

– Грязные богачи, – сказал он. – Мое место среди изгоев и нищих.

– Мощно и неистово Самюэль Беннет разоблачит все притворство общества в своем последнем романе «В недрах».

– Пиккадилли-Серкус.[11]11
  Площадь в центральной части Лондона, одна из главных достопримечательностей столицы.


[Закрыть] Центр мироздания. Видишь человека под фонарем, который ковыряет в носу? Это премьер-министр.

3

«Гейспот» напоминал угольный подвал с баром в одном конце, несколько углекопов танцевали со своими мешками. Самюэль качался у двери между миссис Дейси и Джорджем Рингом, все еще ощущая испуг своим бедром. Он не отваживался посмотреть вниз, опасаясь увидеть на штанине непростительный отпечаток своего ужаса в такси.

– Как космополитично, – прошептал Джордж Ринг. – Посмотрите на этого черного.

Самюэль стер ночь со своих глаз и увидел черных мужчин, танцующих со своими женщинами, закручивая их среди зеленых плетеных стульев, между игровыми автоматами и русским бильярдом. Некоторые женщины были белые, они курили во время танца. Женщины жеманничали и озирались, равнодушные к танцу, будто руки, обнимавшие их, обнимали тела других женщин; взглядами они тянулись к входящим; среди жарких телодвижений они вели себя так, будто занимались любовью с мужчиной и глядели через его плечо на свое отрешенное неудовлетворенное лицо в зеркале.

Мужчины были из себя сплошь сверкающие зубы и дрыгающиеся зады, узкобедрые и широкоплечие, в двубортных пиджаках в тонкую полоску и глянцевых вылизанных ботинках, без возраста и морщин, в ожидании котлов с мясом, гордые и молчаливые, дружелюбные и голодные, в прокуренном подвале, над которым был центр Вселенной; они дергались под звуки барабана и рояля, на котором в четыре руки играли, шевеля губами, бледные мальчики.

Пробираясь с Джорджем Рингом сквозь танцующих к бару, Самюэль увидел игральный автомат и поставил пенни на лимон. Выскочила монетка в один пенс и шестипенсовик.

– Не знаешь, кто выиграет «Дерби»,[12]12
  Ежегодные скачки лошадей.


[Закрыть] Сэм? – спросил мистер Эллингем у них за спиной.

– А наш поэт – счастливчик, – присвистнул Джордж Ринг.

Миссис Дейси, за полминуты нашедшая себе партнера, такого же высокого, как и она, танцевала с ним в сигаретном дыму, возвышаясь, как часовня. Его лицо было напудрено, чтобы скрыть шрам, тянувшийся от угла глаза до подбородка.

– Миссис Дейси танцует с человеком-бритвой, – сказал Самюэль.

В этом выражении он соединил и шрам, и дыхание Лондона, уловить которые долго собирался.

Посмотри-ка на присутствующих женщин без нижнего белья, они сидят за плетеными столиками в винных парах и очаровывают, поджидая, не войдет ли, пошатываясь, деревенский простофиля с пучком сена и всеми своими сбережениями или розовощекий старичок с бутоньеркой, у которого дома жена, веселая, как мешок картошки. Посмотри на танцы черных бритвенных королей с оскалами людоедов, которые сотрясают грудь и кровь своих партнерш под заикание барабанов, одетые змеями в этих потрепанных, пропахших потом джунглях под мокрой мостовой. И на завитого мальчика, танцующего как девочка, и на двух мужеподобных официанток.

Мистер Эллингем заказал четыре стакана белого вина.

– Пойдемте. Он заработал эту штуку на пинболе.[13]13
  Игра на бильярде-автомате.


[Закрыть] Ты могла бы привести сюда свою тетушку, Моника? – спросил он у девушки в галстуке-бабочке, разливающей им вино.

– Только не мою тетушку, – сказал Самюэль. – Тетушку Морган Понт-Нёф-Воэн в штиблетах с резинками. – И добавил: – Она не пьет.

– Покажи Монике бутылку. У него бутылка на пальце. Самюэль засунул руку поглубже в карман куртки.

– Зачем ей смотреть на какую-то дурацкую бутылку. – У него пробежали мурашки по груди, он просунул два пальца правой руки между пуговиц на рубашке, и они коснулись голого тела. – Майки нету, – протянул он удивленно, но девушка уже отвернулась.

– Здесь просто воскресная школа, – говорил мистер Эллингем. – Уже попробовал вина, Сэм? Эта лошадка не годится для работы. Только попкой вертеть умеет. Сюда хоть жену священника приводи.

Это он о миссис Котмор-Ричардс, росточком четыре фута один дюйм, с визжащими окорочками в чулках.

– Обычное церковно-приходское собрание, – сказал мистер Эллингем. – Видишь эту танцующую женщину? Она словно в ларь с мукой падала. Это племянница управляющего банком.

Женщина с мертвенно-белым лицом, проходя, улыбнулась им из объятий пухлого парня.

– Привет, Моисейчик.

– Привет, Лола. Смотри, как выделывается. Думает, что она – Звезда Добродетели.

– Она проститутка, мистер Эллингем?

– Она маникюрша, Сэмми. Тебя заусенцы не беспокоят? Не стоит верить всему, что видишь, особенно в темноте. Все здесь сплошное притворство. Видишь этого Казанову в кругу голубок? Когда он последний раз прикасался к женщине, у него еще была соска во рту.

Самюэль огляделся. Джордж Ринг в углу радостно ржал в компании нескольких женщин. Пронзительные голоса скрежетали в перекрестном шуме барабанов.

– Последний раз я видела Люси побитой, – говорила женщина с искусственными зубами и в лисьих мехах. – Ее ухажер сказал, что работает аптекарем.

– Люсиль, – подхватил Джордж Ринг, нетерпеливо потряхивая кудрями. – Люсиль Харрис.

– У него была платяная щетка. В маленькой сумочке.

– Знаю я таких аптекарей, – заявила женщина в живописной шляпке.

– Он говорил не о Люси Уэйкфилд, – сказала третья.

– Люси Уэйкфилд сейчас в Физерсе с парнем из Круч-Энда, – обронила танцевавшая рядом племянница управляющего банком. Парень, с которым она танцевала, улыбался, закрыв глаза.

– Может, у него кожаный ремень в этой сумочке, – предположила женщина в мехах.

– Через сто лет будет то же самое, – вздохнула женщина в шляпке. Она отхлебнула белого вина, расставила ноги, как старый мул у пруда, и перевела дыхание. – Они льют сюда масло для волос…

Все это было неправдой. Они говорили как женщины у него на родине, которые, надев мужские шляпы, таскали пустые бутылки в плетеных рыбных корзинах в пункт стеклотары «Циркуль».

– …Это помогает от перхоти.

Он никак не ожидал, что женщины из ночного клуба под мостовой могут петь под звучание струн, как сирены, а их опасные подведенные глаза фиалкового цвета будут вытворять такое с его пуговицами. Если снять с Лондона покрывало, на котором кинопроектор показывает все компании значительными и развратными, то останутся только эти женщины. Женщины с поношенными лицами и шутовскими языками, которые будут пререкаться, сидя на корточках над останками своих матерей, будто они только что вернулись в объятиях коренастых парней с эмблемами Уэльса с футбольного матча в Манелли. Женщины за столиками, которых он увидел в завлекающих позах, когда, ошеломленный, вошел сюда из темноты, были скучными, как сестры, красноглазые и отупевшие от насморка; такие будут чихать, целуясь, или икать, рассуждая о хороших манерах в темных ловушках гостиничных спален.

– Отличное место, – сказал он мистеру Эллингему. – А мне казалось, вы говорили, что это плебейское заведение, типа забегаловки.

– Сам ты забегаловка. Они здесь не любят, когда их называют плебеями. – Мистер Эллингем наклонился к нему и говорил одним только уголком рта. – Потому что они и есть плебеи. Обычный дешевый ресторан, – прошептал он. – Это только разогрев. Скоро они поснимают одежду и станцуют «хулу», тебе понравится.

– Никто не знает Люсиль, – подошел Джордж Ринг. – Вы уверены, что она не Люси? Здесь есть одна хорошенькая.

– Нет, Люсиль.

– «Она жила там, где Голубкин Ключ журчал». Иногда Вордсворт нравится мне больше Уолтера де ла Мара. Вы знаете «Тинтернское аббатство»?

Миссис Дейси возникла у плеча Самюэля.

– Малыш не танцует?

Он вздрогнул от прикосновения ледяной руки к его шее. Не здесь. Не сейчас. Ужасная безликая Вифезда мучила его своими пальцами. Он вспомнил, что она держала зонтик, даже когда танцевала.

– У меня сестра в Тинтерне, – сказал мужчина у них за спиной.

– Тинтернское аббатство.[14]14
  Живописные руины католического аббатства XII–XIV вв. в графстве Монмутшир.


[Закрыть] – Надувшись, Джордж Ринг даже не обернулся.

– Не в аббатстве, она работает официанткой.

– Мы говорили о поэме.

– Она не из этих чертовых монашек, – продолжал мужчина.

Музыка кончилась, но два парня на маленькой сцене еще шевелили губами и руками, отбивая такт в тишине. Мистер Эллингем потряс кулаком:

– Повтори, что ты сказал, и я тебе так врежу.

– Я из тебя пар-то повыпущу. – Он сам пыхтел и отдувался. Изо рта у него пахло гвоздикой.

– Сейчас, сейчас. – Миссис Дейси нацелила зонтик.

– Никто не имеет права поносить и оскорблять монахинь, – сказал мистер Эллингем, когда железный наконечник ткнулся в его жилетку.

– Пар-то повыпущу, – повторил мужчина. – Я никогда не оскорбил ни одну монахиню. Я ни с одной даже не разговаривал.

– Сейчас, сейчас. – (Зонтик пронесся у его глаз, но он увернулся.) – Еще раз дыхнешь, – вежливо проговорила миссис Дейси, – и я воткну его тебе в глотку и там открою.

– У вас насилие не вызывает отвращения? – спросил Джордж Ринг. – Я всегда был ужасным пацифистом. Одна капля крови, и мне противно. Потанцуем?

Он положил руку на талию Самюэля и, танцуя, повел его от бара. Оркестр снова заиграл, хотя ни одна из пар не прекращала танца.

– Но мы же оба мужчины, – удивился Самюэль. – Это вальс?

– Вальс они здесь не исполняют, это я так самовыражаюсь. Смотрите, вон еще двое мужчин танцуют.

– Я думал, это девушки.

– Мой друг принял вас за девушек, – громко сказал Джордж Ринг, когда они оказались рядом. Самюэль глядел на пол, стараясь следовать движениям Джорджа Ринга. Раз, два, три, поворот.

– Пойдем наверх, посмотришь, какая у меня шикарная плита.

Раз, два, три, кружимся, притоп.

– Полли Дейси из этого типа девушек, правда? Она сумасшедшая?

«Я легкий как пушинка, – думал Самюэль. – Кружусь, снова кружусь, теперь на носочках, встряхиваю бедрами».

– Не так грузно, Сэм. Ты как слоненок. Когда она еще ходила в школу, то запускала мышей в почтовый ящик, и они сжирали все письма. Еще она проделывала штуки с мальчиками, которые мыли посуду. Я не смогу этого выговорить. Их крики разносились по всему дому.

Но Самюэль уже не слушал. Он кружился, сбиваясь со своего собственного ритма, среди летающих ног, наклонялся и пятился, подпрыгивал на одной ноге и вертелся, волосы падали ему на глаза, а бутылка вращалась. Он вцепился в плечо Джорджа Ринга и откачнулся от него, потом снова навалился.

– Не маши бутылкой. Не маши, говорю. Осторожно. Сэм, Сэм!

Рука Самюэля описала полукруг, и невысокая женщина упала. Падая, она обхватила его ноги, и он увлек за собою Джорджа Ринга. Еще один мужчина повалился, успев схватиться за юбку партнерши. Треск разрываемой ткани, и она рухнула между ними, головой во вздыбленные животы и руки.

Самюэль лежал смирно. Его рот упирался в кудряшки на затылке женщины, упавшей первой. Он высунул язык.

– Слезьте с моей головы, у вас ключи в кармане.

– Нога!

– Ладно. Запросто. Оп-ля.

– Меня кто-то лижет, – взвизгнула самая нижняя женщина.

Потом две девушки из-за стойки стояли над ними – и пинали, и хлопали, и тянули их за волосы.

– Это все вот он наделал. Он треснул ее по голове. Я видела, – сказала племянница управляющего банком.

– Откуда у него бутылка, Лола?

Девушка с галстуком-бабочкой потянула Самюэля за воротник и показала на его левую руку. Он попытался засунуть бутылку в карман, но чья-то рука, похожая на черную боксерскую перчатку, крепко в нее вцепилась. Широкое черное лицо нависло над ним, таращась. Он различал только белки глаз да зубы.

«Я не хочу, чтобы мне резали лицо. Не режьте мой открытый рот. Бритвы идут в ход только в книжках. Не давайте ему читать книжки».

– Сейчас, сейчас. – Он услышал голос миссис Дейси.

Черное лицо отдернулось после тычка раскрытым зонтом, и руку Самюэля отпустили.

– Вышвырни его отсюда, Моника.

– Он танцевал, как макака, вышвырни его.

– Если вы его вышвырнете, можете вышвырнуть и меня вместе с ним, – сказал мистер Эллингем, стоявший у бара. Он выставил кулаки. К нему подошли двое мужчин.

– Не разбейте мои очки.

Никаких очков не было.

Они открыли дверь и выбросили его на лестницу.

– Чертовы монашки! – донесся крик.

– Теперь ты.

– И старушку не забудьте. Осторожней с ее зонтиком, Доди.

Самюэль приземлился ступенькой ниже мистера Эллингема, за ним, держась за зонтик, вылетела миссис Дейси.