Текст книги "Партизан пустоты"

Дед Вомхуй

Каждую осень Дед Вомхуй ходит по лесу, собирает яблоки и ловит ёжиков.

Поймав ёжика, он со всей дури нахуячивает ему на иголки яблоко, опускает на землю и умиротворенно смотрит.

Иногда пускает старческую слезу умиления.

Ёжики, которым совсем не нравится эта процедура – хер куда с этим яблоком на жопе пролезешь, на спине не поспишь, да воняешь, как скунс, когда оно начнет подгнивать, – за глаза называют дедушку «старый мудак».

Но Дед Вомхуй, даже если бы и знал об этом, не очень-то бы и расстроился.

Устало довольный собой, возвращается он с работы, съедает тарелку борща, макароны с котлетой и пивом Лидское, тихо сопит у телевизора с футболом.

В это время все говорят: тсс, не шумите, дедушка очень устал.

Потом Дед Вомхуй ложится спать до следующий осени, пуская слюну на теплую подушку, и оставляя вне своей обычной жизни всякие незначительные события типа зимы, весны или лета.

≈

 
Степи – ветру,
даль – помещик,
Ночь – грозы послушный сторож.
Дождь – размокшие предплечья —
Скатом дня не переспоришь.
 
 
Ветки бьются,
Стекол звонких
 
 
Трут тугие перепонки.
Горизонт пурпуром тонким
Режет вены дня в сторонке.
 
 
Туч границы —
 
 
Не похитишь
 
 
Чистоту границ простора,
Где стогов взопрелых китеж
Тает розовым узором.
 

Happy end

Человеческая жизнь так устроена, что не все истории в ней заканчиваются хорошо.

Эта история о том, что никогда и ни при каких обстоятельствах вера и надежда на лучшее не должна покидать человека. Равно как и наоборот.

В одном доме, в одной семье родилась девочка. Не будем лукавить и говорить, что она была прекрасна, поскольку «да уж» и «хм» были самыми добрыми словами, произнесенными теми, кто видел ее новорожденной.

Возможно, время и лечит. Нет оснований сомневаться в мудрости этой неказистой фразы. Но уже и позже, когда к ровесницам нашей героини вовсю приставали мальчики: то за косы дернут что было сил, то камнем в спину захерачат, с ней происходили совсем иные вещи: когда шла она по улице, собаки, завидев ее, затевали игру «я сдохла», пешеходы стремительно переходили на красный и беременные кошки без посторонней помощи взбирались по водосточной трубе. Девочку начинало это тревожить, и тогда мама сказала ей сакараментальную фразу: «Не бери в голову (так сказала мама, скрывая отвращение за вязанием), когда-нибудь Прекрасный принц на Белом коне приедет за тобой, и все вокруг поймут, как же ты прекрасна». Мама, честно говоря, любила девочку.

Годы шли, и все происходившее с нашей несчастной можно описать двумя словами: «она ждала».

Надо ли говорить, что кроме перепивших и, увы, стареющих подростков, никакие принцы не обращали на нее внимание. Честно говоря, и кони не особо.

Почти устала она надеяться.

Но – чу! – однажды ночью слышит она цок-цок-цок, выбегает во двор, а там – не поверите – Самый Прекрасный Принц на Самом Белом Коне. И она бежит к нему, бежит, а он спешился, коня под уздцы и ласково так говорит ей:

– Чем я могу помочь тебе, бабушка?

Новогодний рассказ

– Зябко, – сказал доктор Йоханан Дворкин, кутаясь в вялый тулуп.

Три белых коня, запряженные в утлую телегу, трясли гривами и ждали, когда он уместится.

– Йаволь, – сказал доктор, беря под уздцы, – там кажется роды – надо торопиться.

Телега минула чахлое поселение, устремясь излучиной зимника вдоль по кромке леса, где лысые осины сменялись пухлыми свежим снегом соснами да вечными березами.

А на повороте стояла фея.

Доктор Йоханан Дворкин вдруг понял, что на любой его вопрос она бесспрменно ответит. И всякое его желание, конечно же, исполнит.

Она стояла с дымящейся в уголке рта Волшебной палочкой на берегу почти покрывшейся льдом реки и улыбалась.

«Эх», – подумал Дворкин, притормозив.

А ещё подумал: была бы она тут раньше.

А потом вдруг – как накрыло – понял он, что стояла эта фея здесь всегда. И именно на этом месте. И даже тогда, когда он был ещё жив. И вспомнил он, что и вопросов-то нет у него никаких, а про всякое желание и думать некогда.

Потому что.

Три белых коня тут фыркнули паром – и – «трогай» – сказал доктор Дворкин, чувствуя, что где-то там, где все-таки его ждут, оттого, что надо помочь.

Потому что.

Уже настойчиво бьется, где надо помочь, чья-то зачем-то новая жизнь, чтобы вырваться наружу этого кислорода, заплакать навстречу этому тусклому небу и этим вчерашним листьям. И, конечно, раствориться с его помощью в этой самой вечности изнутри.

Фея улыбнулась ему.

И он засмеялся.

Резво захохотали три белых коня.

А солнце было в зените.

И день даже и не думал кончаться.

Юнга

Время поступает с нами, как с собственным прошлым, – обмакнет да выкинет. Из слёз да прочь.

Бывает, выйдешь на заблёванную палубу, дунешь как следует, прочистив горло, крикнешь в голос:

– Какой сегодня ветер, юнга?

А в ответ – хуй.

Иногда, правда, насрёт сверху, перепугавшись, чайка.

Такое здесь ещё случается, к сожалению.

Запомним это время

Ещё у метро:

Пожилая барышня с бумажками —

– Доктор Коваленко. Лечение от алкогольной зависимости за один сеанс.

Повторный визит – бесплатно.

Рядом – флегматичный старец-бутерброд.

На животе надпись: Запомним это время

И на спине: Eyjafjallajöku

Иногда у нас нет выбора.

Камень преткновения

На дороге из Вытегры на Клязьму есть камень преткновения.

Издревле повелось так, что каждый знал, что вот этот самый камень и есть камень преткновения.

С годами, как водится, он был почти полностью забыт, и лишь старожилы (которые, как известно ничего не припомнят) в этом случае как раз таки помнили и время от времени вскидывали посохи, восклицая: «Се камень преткновения!».

Потом и они всё позабыли.

После пришли историки и внезапно для всех выяснили, что стоя на этом самом камне пел Шаляпин, под него, опростившись до дальше некуда, с косой подмышкой справлял нужду граф Толстой, с него клевала ягоды та самая птица Симарьгл и, покурив каменного мху, где-то рядом окончательно сошел с ума Гитлер.

Камень преткновения был огорожен бархатной ленточкой, вокруг него суетились фотографирующие китайцы, пытаясь пробиться вспышками аппаратов сквозь целлюлитный заслон краснодарских блядей, вульгарно позирующих у камня перед сальными лысоватыми потребителями. На память, так сказать, которую последние немедленно уничтожат по прибытии к месту существования в страхе перед забигудеванными самками во взятых в кредит автомобилях.

Как обычно, случилась война. Камень захватили испанцы и поместили его на своей самой центральной площади. Накаляясь жаром сиесты, он доводил до исступления андалузцев, и во избежание конфликта цивилизаций к юбилею какого-то очередного сражения был возвращен на родину. Которой в ту пору было не до него.

Тем не менее, к юбилею юбилея сражения и в ознаменования окончания испании, камень вернули из забытья, окольцевали цепью и установили рядом почетный караул. Кое-кто предлагал даже в патриотическом оргазме высечь на нем надпись «В назидание потомкам», однако предложение это не прошло пятое чтение, и эти неумные слова теперь, как известно, отлиты в граните.

Между тем, случилось так, что во время одной смены почетного караула сменяющие вышли навстречу сменяемым, но встреча не состоялась.

С тех самых пор, пока, пугая грибников, по лесам ходят, задирая прямые ноги к небу, солдаты в парадной форме, камень преткновения оказался окончательно похерен. Он обрюзг и почернел. На южной стороне его поселился лишайник с редкой брусникой, которую иногда прилетает поклевать странная птица с недоуменным взглядом. Да тощая собака, бывает, прибежит лизнуть воды из лужи с северного края.

В этом месте, видимо, следовало поставить точку, но дело в том, что конец света часто бывает абсолютно неотличим от его начала.

Как ответил однажды Господь вопрошавшему его на этот счет ангелу: «Видишь ли, дружище, откуда мне знать, как это всё закончить, если это всё вообще не следовало начинать?»

≈

 
Темнота страшна. Страшней свет
Тьма и свет – у них равноправие.
Липового меда нет
Разнотравие.
 
 
Все, что плохо, – только во сне,
Сгинет с наступлением дня.
Кто из приходящих ко мне
Обнаружит меня?.
 

Пасмурно

Постоял тут минут десять на осколках городской природы, осмотрелся, поприслушивался.

Осень какая-то в этот год холодно отстраненная, как выдохшийся херес.

И птицы, такое ощущение, – не улетели вроде, а то ли попрятались, то ли умерли.

Погода

Очень нравится погода.

Серая срань ветром бьет в морду. Прохожие на перекрестке задирают воротники пальто и задраивают капюшоны.

Совсем у них не остается времени ни на зависть, ни на злобу, ни на прочую херню, которой они обычно заняты.

Золотые свечи

Дед Мороз родился в Великом Устюге, но быстро просёк тему и переселился на ПМЖ в благополучную Лапландию.

Там, в натопленном доме, собирает он мечты всех-всех людей на земле, а эльфы-гастарбайтеры читают изо дня в день приходящие почтой письма и открытки, расфасовывая их по внушительным ящикам с надписями типа «железная дорога», «сони плэйстейшн», «плазменная панель» и тому подобное.

Подчас Деду Морозу становится аж до слез жалко всех-всех людей на земле и тогда он садится в оленью упряжку и отправляется в путь с мешком самых заветных желаний.

Но выясняется, что там, куда он приезжает, его совсем не ждут.

«Ну, ты даешь, дед, – говорят ему, – март на дворе… По ходу, здорово ты отметил!»

Дед Мороз очень расстраивается и терпеливо ждет зимы, огорчаясь, что отчего-то людям так не хочется, чтобы их мечты исполнялись раньше условленного срока.

В конце декабря радостный, румяный и веселый он вновь отправляется в путь, и уставшие эльфы машут ему вслед.

Он едет мимо замерзших озёр и бархатных песков, дикорастущих кактусов и танцующих гиппопотамов, печальных китов и дремлющих ленивцев, по просекам и тропам, болотами и пустынями, радугой и снегопадами.

Там, куда он едет, уже готовятся его встречать. Женщины примеряют новые блузки, мужчины в майках достают с балконов ведра с капустой, подростки прячут втихаря водку с марихуаной, а маленькие дети учат какие-то нелепые стишки.

Но так случается каждый год, что когда он стучит или звонит, выдыхая в дверной глазок морозный пар, в открывшуюся недовольно дверь видит одно и то же: заснувшего в салате пьяного мужика в майке, тётку с перекошенным от злобы лицом, поскольку пирог сгорел, а блузка у соседки оказалась круче, икающего от непривычного алкоголя подростка да убегающего в слезах маленького мальчика, который от волнения помнит только первую строчку того самого нелепого стишка.

И все их мечты в этот момент скукоживаются до какой-нибудь сущей нелепицы, про которую они вскоре и вовсе забудут, но Дед Мороз всё-таки положит им это под ёлку или засунет в приготовленный носок, а сам спустится вниз, потреплет по загривку оленей, сядет под ёлку и развяжет мешок с самыми заветными желаниями.

Он будет перебирать их по одному, грустно улыбаясь, и в Новый год ему будет очень-очень хорошо, потому что у этих странных людей такие простые и хорошие мечты.

Потом он сядет в упряжку и отправится в свою Лапландию с веселыми эльфами, горячим чаем, теплыми плюшками и золотыми свечами.

А далеко-далеко маленький мальчик проснется на заплаканной подушке и вспомнит весь свой нелепый стишок. С точностью до буквы. И, повернувшись на другой бок, заснёт уже почему-то абсолютно счастливым.

Арбузный мёд

Мохнатым февральским утром, когда ледяные птицы беззвучно падали с хрупких веток, она копошилась на чердаке, где разбирая пачки старых увесистых журналов и собранные группами ненужные утлые предметы, обнаружила запылившуюся трехлитровую банку с нанесенной чернилами на косо приклеенный кусок лейкопластыря надписью «Арбузный мёд».

Прихватив одной рукой дырявую корзинку, набитую ломаными детскими игрушками, второй она ухватила банку за въевшуюся крышку и спустилась в столовую.

Он посмотрел, опустив газету, сквозь пар, поднимавшийся от чашки густого кофе перед ним, на то, как она взгромоздила банку на стол, вытерла её кое-как спустившимся рукавом и, поправив сбившуюся прядь, с усилием провернула крышку.

– Господи, – проворчал он.

– Господи, – резко сказала она и, поведя плечом, вышла в коридор, свернула за угол и оказалась на кухне.

По дому распространился приторный запах душного лета.

Где-то в углу окна обнаружилась сонная пчела.

На кухне она, уперев до боли ладони в края раковины, смотрела вниз на то, как упавшая с крана капля воды неспешно растекается по блеклой поверхности.

По радио рассказывали, как кого-то убило калорифером.

– Не буду, – вдруг сказала она. – Не буду.

Решительно развернувшись, она вернулась в столовую, подняла принесенную с чердака корзину и небрежно бросила:

– Ты поздно сегодня?

«Тебе-то что?» – зло подумал он, свернул газету и, с отвращением взглянув на неё, сказал театрально доброжелательно:

– Как получится.

Она пожала плечами и направилась к выходу.

По радио рассказывали, как кто-то пропал без вести.

«Ушёл из дома и не вернулся».

Пчела, как будто исполняя наскучившую обязанность, подергалась в воздухе над открытой банкой и опустилась внутрь.

Брезгливо ухватив двумя пальцами лежащую рядом крышку, он поспешил накрыть банку и затем, обернув крышку салфеткой, как мог плотно закрутил.

Смятую салфетку он бросил в чашку с недопитым кофе и откинулся на стуле.

Некоторое время он, постукивая пальцами по столу, прислушивался к возбужденному радио.

Потом вдруг поднял брови и произнес рассудительно: «Угу».

Взяв банку двумя руками, он отнес ее на чердак. Поморщившись от боли, наклонился, поставил банку на пол в дальний угол, набросил поверх несколько газет, рваное пальто, которое он так искал и так и не смог найти лет эдак десять тому назад, и водрузил на это всё скрипучую табуретку с отломанной ножкой.

Он застегнул пуговицы, одернул пиджак и огляделся вокруг.

«Ушёл из дома и не вернулся», – с удовольствием, смакуя, пробормотал он.

И впервые за много лет улыбнулся.

≈

 
а все изменится, когда я умру
и полюбивший мороз полюбит жару
 
 
и плачущий устанет от слез
и полюбивший жару полюбит мороз
и жалевшие меня перекрестятся
 
 
а наблюдавшие тьму увидят край
 
 
а осуждавшие – попадут в рай
 
 
их будет много
и – они не вместятся
 

Рага Апреля

Рассказывают, Рамакришна вышел в поле, увидел летящего журавля и упал в обморок от счастья.

Человек застегивает куртку, выходит из дома и – внимание! – выходя на улицу, расстегивает куртку.

Такое не жаркое солнце на минуту ослепляет его, а дальше уже совсем в другом свете смотрит он на дома, стоящие напротив. И видит как будто впервые их неказистые крыши, утыканные антеннами, пыльные глазницы окон, помятые водосточные трубы (где ваши флейты?) … Словно и не он каждое утро проходил мимо, следуя отработанному алгоритму: у этого дома повернуть за угол, пройди вдоль того и дальше во двор. А тут – господи, да они же живые! И смотрят на него с такой снисходительной жалостью и сожалением, мол, сколько таких уже прошло мимо, а сколько еще пройдет. Где ты там, в этом списке? И человек улыбается им в ответ как-то виновато. И, как практикующий у-вэй, сквозь изогнутую решетку ветвей во дворе бессмысленно долго смотрит в бесконечно синее небо с обязательным белым следом никогда не застигнутого там самолета.

Господи, какая же это любовь! Та самая, безусловная, без требований и самопожертвований, настоящая. Только не кончайся вот сейчас, – думает человек, – не так сразу. А в ответ случайно (случайно ли?) солнечный луч вместе с легким апрельским ветром затевают игру с верхушкой какого-то совсем согбенного дерева, отчего кажется, что и дерево это, прекрасное в своей печальной мудрости, и ветер, и солнце, и разбитая нахуй дорога, взошедшая морщинами сквозь грязь – всё вокруг подмигивает ему: да не переживай, ты просто один из нас. И человек улыбается чему-то, щурясь на бесконечную радость вокруг…

А потом бросает взгляд на часы, вздыхает виновато, и возвращается в дом. И, заходя в дом, застегивает куртку…

Зверь птица

Вот летит по небу зверь птица.

Крылом взрывая воздух, крылом касаясь солнца.

Вот видит зверь птица, как внизу догоняет зверь волк зверя волчицу, а другой зверь волк – зверя оленя. С иной целью.

Видит под собой зверь птица натянутые по вдоль дорог зверем человеком провода. И цель этого совсем неясна.

Видит зверь птица рваные круги зверя пчелы, собирающей свой мёд, и затухающие тени зверь камня, стерегущего неподвижность реки с осторожным отражением зверь рыбы в глубине.

Летит зверь птица сквозь безликую тишину, яростную морозную пустоту снаружи и звенящую беспросветную пустоту внутри.

И слезятся черные глаза зверь птицы. От ветра ли, от того ли, что видит далеко, от того ли, что видит глубоко, оттого ли, что видит много, или, может от всего сразу, – слезятся черные глаза.

Летит зверь птица.

Гобеленов

Гобеленов вышел из квартиры, закрыл за собой дверь и направился к лифту, когда вдруг вспомнил, что забыл дома ключ.

«Стоп, – сказал себе Гобеленов, – я ведь отчетливо помню, что закрывал дверь. А раз так – я не мог оставить ключ дома»

Тем не менее, чтобы развеять последние сомнения, он развернулся и решительно отправился назад.

Однако, к немалому удивлению Гобеленова, никакой двери на прежнем месте не обнаружилось – лишь сплошная стена.

Постояв с минуту в задумчивости, Гобеленов решил про себя: раз никой двери нету, стало быть, нет и смысла тревожиться о ключе.

Обрадованный этим нехитрым выводом, он отправился по своим делам дальше.

Водитель (история первая)

В июле 1988 года я совершил свое первое самостоятельное путешествие за пределы родного города. Километров 300—400 сейчас не расстояние, но только знающие, о чем идет речь, понимают насколько это важное и ответственное событие для домашнего вьюноши, которому в ту пору исполнилось шестнадцать.

Отчасти удивительно, по большому счету – нет, что больших и подробных воспоминаний на этот счет у меня не осталось. Чего переживать-то? Междугородний автобус до Лодейного поля, деревенский – до Надпорожья, и – десять километров пешком. А я молодой – чего со мной станется?..

Но что-то помню. Другу Андрею, к которому я ехал, вез какую-то рокенрольную газету, тогда это было редкостью, едва ли не эксклюзив. Было очень жарко, и слепни. Чудовищное количество слепней, об которых по себе я излупил газету в мочалку. И Беломор. Тогда я курил беломор, и в борьбе с насекомыми выкурил все, что было, не оставив на самое вкусное и самое главное.

А это вот что такое. Когда поднимаешься вдоль этой красоты и – кажется, нет ей предела, но – там, чуть ниже так уютно примостившись к берегу ласково дымятся печными трубами не то дома, не то бани, – и не сродни ныне модным кукольным что европейским, что азиатским, – а такие вкоренившиеся, что лес, – настоящие.

Вот ты и пришел, – думаешь. И закуриваешь так вкусно-вкусно, хотя еще идти и идти. А ты уже дома.

..А в 89-м – уже закончили школу, сразу студенты, взрослые люди – ехали вдвоем (больше никого, на самом деле) на этом деревенском автобусе с девушкой, которую я безумно любил. А может, не ее, а всю эту жизнь, как она была тогда: необыкновенная красота настоящего, пустая проселочная дорога, нас только двое, мы всю дорогу смеемся. Нам все смешно. Никто из нас не заболеет. Наши друзья уже заждались нас. Вся жизнь впереди. И мы никогда не умрем.

И где-то совсем-совсем в пустом месте из кабины этого побитого пазика выглянул водитель, сказал: сломались. И ушел.

Представьте, дикий лес со всех сторон. Ни души. Мы одни в пустом автобусе. Тишина. Воздух. Птицы поют вместе с нами. Знаете, как это? А вот как: их не видно, но они здесь. Мы не издаем звуков, а песня – вот она.

И счастье, необыкновенное счастье и радость, которой никогда больше не было и не будет.

Мы молчали. Мы дышали. Мы были.

А потом вернулся водитель, подмигнул и сказал: заработало.

И мы поехали дальше.

Взял Силой

Осажденные в конце концов сдались. Откуда бы ему знать об этом. И он взял город силой.

Ошалевший и обезумевший, носился он по окрестным лесам в поисках беглецов. Девушки кричали ему. Но он не знал языка. И брал их силой.

А потом он возвращался домой. Туда, где его никто не ждал, а даже напротив. Жена постарела. Дети не узнавали. Его боялись. А дверь была заперта. И окно заколочено.

Так вышло. Свой родной дом он брал силой.

Мутным взглядом один за пустым столом всю ночь – только бы не спать. И темнота подкрадывалась к нему. И ночь брала его силой.

Сквозь боль и стоны под утро он обретал покой, но каждый раз новым лучом нового солнца новый день – будто бы назло – брал его силой.

И даже – когда уже стало невтерпеж, и напрочь всего так захотелось жить – сама смерть взяла его силой. В отличии от нас, других. Тех самых, кого – словно веер легкомысленная барышня на балу, в танце уронив, и на лету с игривым хохотом подхватив, – она обычно подбирает так весело и так беззаботно.