Текст книги "Я всемогущий"

Часть вторая

8

Самолёт слегка покачивало. Пассажиры первого класса казались размазанными по огромным креслам. Кто-то, надев наушники, смотрел фильм. Кто-то читал «The Financial Times». Большинство же просто дремало, накрывшись клетчатыми пледами с эмблемой «British Airways».

Ирина смотрела в иллюминатор. Она немного закусила губу и очаровательно хмурилась, как будто выискивая что-то там, в проплывающем внизу пейзаже. Её чёрные кудри в кажущемся беспорядке рассыпались по изящным плечам. Бывшая офис-менеджер компании «Снег», а ныне – мой заместитель Ирина Кислицина была, как обычно, прекрасна.

– Что там видно-то хоть? – спросил я, присаживаясь в соседнее кресло.

Ирина оторвала лицо от окна и сообщила:

– Пролетаем западную часть Франции. Вон, смотрите, сейчас за той грядой холмов показалась вода. Это Ла-Манш.

Я потянулся к окну. Наши головы соприкоснулись. Оторвавшись от созерцания мутноватой картинки и вернувшись на своё место, я заметил, что уши Ирины слегка порозовели.

По проходу между креслами катила тележку с напитками стюардесса в сине-белой форме с ярко-красным то ли галстуком, то ли бантом на шее. Её профессионально-фальшивая улыбка вызвала во мне волну размышлений на тему того, почему в британских авиакомпаниях так любят брать на работу некрасивых стюардесс. В финских самолётах работают милые светловолосые скандинавки, в немецких – симпатичные немки, во французских – очаровательные француженки, в южноевропейских – знойно-красивые южанки. В нашем «Аэрофлоте» вообще, кажется, на работу берут только девушек модельной внешности. Может быть, в Великобритании есть закон, чтобы стюардессами становились только дурнушки? Или же это корпоративные правила?

Я рассмеялся про себя. Девушка же, заметив, что я пристально её разглядываю, расцвела лицом, послала в моём направлении несколько гораздо более искренних улыбок и даже стала немного симпатичней.

Я отказался от обширного ассортимента предложенных напитков и порылся в специальном отделении, наполненном прессой для чтения в полёте. В итоге выудил свежий номер журнала «Forbes», на обложке которого красовалась моя фотография в обрамлении заголовка «Platon Kolpin: I just sell snow».

Немецкий журналист, работающий на американский журнал и берущий интервью у российского бизнесмена после конференции, проходящей в сингапурском отеле, – это забавно уже само по себе. Когда же этот журналист оказался у меня в номере, я не смог сдержать улыбки. Маркус Кугель, как он представился, был более всего похож на огромную картофелину с глазками-угольками, массивным носом и жёсткой щёточкой нелепо растопыренных усов; картофелину, которую по какому-то недоразумению засунули в тесный деловой костюм и снабдили коммуникатором, цифровым диктофоном, а также, на всякий случай, блокнотом и ручкой.

Первые несколько минут мы пытались объясняться на русском языке, однако, не в силах понять, что он имеет в виду под несколько раз повторённым словом «траншкрибовать», я взмолился о переходе на английский. К счастью, этот язык Маркус знал гораздо лучше.

– Мистер Колпин, – сказал он после того, как включил диктофон и приготовил блокнот, – первый мой вопрос очень прост. Кто вы?

Я вопросительно посмотрел на журналиста:

– То есть?

Маркус улыбнулся, отчего форма его усов приобрела очертания замысловатой геометрической фигуры:

– Я имею в виду, как бы вы себя описали, о себе рассказали. Помните, одно время был популярен вопрос про вашего бывшего президента «Кто такой мистер Путин»? А я хочу, чтобы вы ответили, кто такой мистер Колпин. Нашим читателям будет интересно знать вашу собственную формулировку.

– Кто я такой? – Я задумчиво потёр подбородок и поднял глаза вверх. – Ну хорошо, напишите так: я просто продаю снег.

– Отлично, – Маркус сделал быструю пометку в блокноте. – Ещё пару лет назад продавать снег было весьма нетривиальным занятием. Как вы пришли к пониманию того, что снег тоже может быть товаром?

– Вы знаете, в России есть поговорка о жадном человеке: «У него зимой снега не выпросишь», – я помолчал, чтобы удостовериться, что мой собеседник правильно понял смысл идиомы. – Иными словами, в нашей стране продажа снега воспринимается как нонсенс, нечто, лишённое логики. Наверное, это меня и привлекло. Кажущуюся абсурдность такой идеи я воспринял как вызов, брошенный мне. И начал думать, подключив к этому своего партнёра, как превратить продажу снега в бизнес, приносящий реальный доход.

– И всего за три года вы создали не только прибыльное дело, но и огромную международную корпорацию «Sneg Incorporated». Такого рекордного роста не испытывали за последние сто лет даже компании в сфере высоких технологий. Как вам это удалось? В чём секрет?

Хороший вопрос. Не рассказывать же ему о моих сверхспособностях? Я снова потёр подбородок и стал думать, не закончить ли мне интервью, сославшись на усталость, болезнь или завтрашний утренний рейс. Перед глазами, однако, всплыл образ Славы Лунева, нашего PR-директора. Воображаемый Слава строго посмотрел на меня и укоризненно покачал головой. Я тяжко вздохнул, изобразил на лице улыбку и ответил:

– Наверное, мне просто повезло. Бывает же так – никаких секретов, простое везение.

Журналист покивал, строча в блокноте. В отличие от монументально-бесформенной внешности, почерк Маркуса был мелким и аккуратным. Казалось, что он не пишет, а быстро-быстро нанизывает на ниточку крохотные бисеринки.

– Мистер Колпин, сегодня я посетил один из ваших снежных парков, здесь, в Сингапуре. Я видел, какими глазами на всё это смотрят местные дети, впервые в жизни увидевшие снег. И если раньше я думал: что такого в них, этих снежных парках, то теперь я начинаю понимать вашу идею.

– Да, вы правы, – я немного оживился. Рассказывать о работе мне нравилось гораздо больше, чем отвечать на скользкие вопросы на тему моего везения. – В мире очень много регионов, где люди – не только дети, но и взрослые – ни разу не видели снега. Мне показалось это несправедливым. Идея очень проста, как вы сами убедились, – огромное замкнутое пространство, в котором генерируется обычный снежный пейзаж – точно такой же, как видят каждую зиму, например, жители России. И в этом пространстве посетителям доступны самые разнообразные зимние развлечения – катание на лыжах, санях, коньках; детские забавы – снежные городки, горки, ледяные домики и пещеры. Плюс два раза в день проходят снежные шоу – большие игры, организованные по особым сценариям, в которые вовлекаются все гости снежного парка.

– У вас уже создана целая сеть подобных парков?

– Сейчас наши парки работают в Юго-Восточной Азии – Сингапуре, Гонконге, Таиланде, Тайване. Уже четвёртый парк открывается в Китае. Активно развиваемся в Индии, скоро попробуем стартовать в Японии, в Токио. Конечно, большая сеть на Ближнем Востоке – Саудовская Аравия, Кувейт, Эмираты – там это очень популярно. В Бразилии у нас работают два снежных парка, во Флориде недавно открылись. В Южной Африке. Вообще, Африку планируем всю охватить, но это, скорее, будет больше имиджевый или благотворительный проект – платёжеспособный спрос там не очень велик.

– Жалоб у ваших посетителей не было? Всё-таки вы строите парки в местах, где снега никто не видел. Нет ли случаев переохлаждения, обморожения?

Я усмехнулся:

– Вы знаете, я родом из Сибири. Если вы там кому-нибудь скажете, что можно переохладиться при той температуре, которую мы поддерживаем в парках, вас просто не поймут. Каждый посетитель берёт напрокат спортивную зимнюю одежду, все находятся в постоянном движении, так что замёрзнуть у нас невозможно. Кроме того, внутри работает целый штат людей, которые следят за безопасностью гостей.

– Понятно, – Маркус был доволен, что удалось меня разговорить. – Мистер Колпин, львиную долю доходов «Снег Инкорпорейтед» получает от пищевой промышленности. В чём секрет популярности вашего фруктового снега?

Я встал и подошёл к бару-холодильнику, раскрыл его. Пробежал взглядом многочисленные бутылки спиртного и прохладительных напитков, нашёл дверку морозильного отделения. Оно, естественно, было заполнено упаковками фруктового снега, лишь в уголке притулились два брикетика классического мороженого.

– Будете? – спросил я журналиста, доставая фруктовый снег.

Он смахнул со лба бисеринки пота:

– Не откажусь.

Несколько минут мы увлечённо хрустели холодным лакомством. Затем я спросил Маркуса:

– Так в чём же секрет популярности фруктового снега?

Тот обезоруживающе рассмеялся:

– Вы меня поймали. Пожалуй, за последние десять лет это самое вкусное изобретение человечества.

– И заметьте, совершенно безопасное для здоровья и никак не способствующее набору лишнего веса, – добавил я.

– За последний год вы разрушили бизнес практически всем производителям мороженого, – Маркус довольно топорщил усы, уминая фруктовый снег, – не боитесь, что нажили себе врагов?

– Ну что вы, какие враги, – я махнул рукой. – Крупные игроки диверсифицированы в другие индустрии – молочную, кондитерскую и так далее. А мелкие – раньше боролись с монстрами типа «Баскин Роббинс», а теперь так же борются с нами.

– Кстати, хорошо, что вы об этом упомянули. Покупка «Снегом» в прошлом году «Баскин Роббинс» и «Хааген Дазс» была воспринята с удивлением. Зачем вам понадобилось бросать этот спасательный круг умирающим компаниям?

– Всё проще, Маркус, – я понемногу входил в роль хозяина положения и уже посматривал на журналиста свысока. – Нам необходимо быстрое, буквально молниеносное развитие – поэтому гораздо эффективнее купить существующие производственные мощности и перепрофилировать их на наш продукт, чем строить собственные с нуля. Кроме того, не забывайте о том, что у этих компаний оставались достаточно серьёзные дистрибьюторские и розничные возможности.

Маркус покивал и с сожалением посмотрел на пустую упаковку только что съеденного фруктового снега.

– Мистер Колпин, – сказал он, вновь взявшись за блокнот, – про вас сейчас пишут, что вы смогли вернуть нашим детям рождественские сказки. Расскажите про этот проект.

Я немного задумался, с чего начать. Рождественским проектом я гордился, наверное, больше, чем всем остальным. И задал вопрос самому журналисту:

– А вы, Маркус, где сейчас живёте?

Мой собеседник оторвался от блокнота, удивлённо на меня посмотрел.

– Сейчас – в Нью-Джерси, а что?

– А детство где провели? – продолжил я допрос.

– Детство? В Германии. Сначала в небольшом городке на западе Баварии, потом под Франкфуртом, потом…

Я жестом остановил его и сформулировал основной вопрос:

– А снег на Рождество вы последний раз когда видели?

Журналист задумался. Потом неуверенно ответил:

– В Нью-Джерси на Рождество не помню, чтобы вообще снег шёл. Разве что в январе иногда выпадает. А в Германии было… Пару раз, наверное…

Я торжествующе поднял палец:

– Вот видите! В Америке и Европе во многих городах снег под Рождество не выпадает. Фактически, рождественский снег многие европейцы и американцы видели только в кино и сказках. Мы же обеспечиваем им этот снег в канун Рождества – крупные, красивые хлопья снега, которые медленно падают с зимнего неба. Плюс кое-где организовываем целые рождественские шоу. Видели бы вы лица детей, которые снова начинают верить в сказки!

– Как вам это удаётся?

Я улыбнулся и промолчал. Маркус шутливо поднял руки:

– О’кей, о’кей. Профессиональные секреты, понимаю. Хорошо. – Журналист перелистнул страницу блокнота. – Но хотя бы расскажите, как вы достигли того, что ваш искусственный снег не отличается от настоящего? В чём фокус?

– Никакого фокуса. Только кропотливая работа. По нашей инициативе был создан Институт Снега при Академии Наук – и эти ребята, как мне кажется, наработали уже не на одну нобелевку. О снеге мы знаем практически всё, и чем глубже его изучаем, тем больше возможностей перед нами открывается.

Маркус покивал:

– Корпорация «Снег», как мне кажется, просто монополизировала использование этого ресурса. Вы поставляете своё оборудование, по-моему, на все лыжные курорты мира, вы спонсировали и обеспечили проведение последней зимней олимпиады, вы запатентовали использование снега уже в нескольких десятках отраслей промышленности…

– И значительно увеличили эффективность этих отраслей, кстати, – прервал его я. – Только в прошлом году наши технологии дали три процента роста ВВП России.

– Да, да, – Маркус сделал пометку в блокноте. – Я читал русские газеты, там на полном серьёзе пишут, что ваш снег – это третий стратегический ресурс страны после газа и нефти.

Я рассмеялся:

– Вы немного не поняли, Маркус. Это было сказано в шутку. Такой уж у нас юмор.

– Ну хорошо, в шутку, – согласился журналист.

– На самом деле, – прервал я его, – снег – это первый стратегический ресурс страны.

Несколько секунд я, сделав каменное лицо, наблюдал за попытками Маркуса определить, шучу ли я. Потом рассмеялся. Журналист, так и не поняв моего юмора, продолжил:

– Хорошо. Но «Снег» – это одна из крупнейших корпораций России. И даже всего мира. Журнал «Fortune», например, включил вас в первые ряды своего Топ100. А с учётом вашего роста… По капитализации обгоните «Газпром»?

– Да, наверное… – рассеянно ответил я, не понимая, к чему он клонит. – Годика через два-три – точно.

– Вот-вот. Мир захлестнула мода на снег. Все эти снежные дискотеки, снег-клубы, шоу – вся эта огромная индустрия, которую вы развернули. Но не боитесь ли вы, мистер Колпин, что скоро мода схлынет – и вместе с этой волной упадут и доходы вашей корпорации?

От такого вопроса мне стало смешно. Если бы он только знал, этот журналист, насколько не волнует меня то, изменится конъюнктура или нет.

Ответил я в ироничном ключе:

– Нет, не боюсь. Но если это всё-таки произойдёт, то мы будем продавать что-нибудь другое. Например, тополиный пух.

Как ни странно, эта моя реплика тоже вошла в интервью, опубликованное в «Forbes».

Самолёт начал снижаться. Зажглись надписи с просьбой пристегнуть ремни. Я отложил журнал и задумался.

Всё оказалось слишком лёгким. То, к чему другие люди, умные, талантливые, даже гениальные, идут в течение всей жизни – у меня получилось всего за три года. «Ставь перед собой высокие цели, – когда-то говорил мне отец, – иначе ты быстро достигнешь низких, и тебе станет некуда развиваться».

И кажется – куда уж выше. В рейтингах популярности за прошедший год я обогнал всех крупных бизнесменов. Всемирная известность, деньги уже некуда девать, но это, как всё те же фальшивые ёлочные игрушки, – не радует.

Тогда, в самом начале, ещё было интересно. Я играл со своими возможностями, пытался определить их границы, затевал самые безумные проекты – чтобы вновь и вновь убедиться, что они неожиданно для всех «выстреливают». Быстро заработал много денег, очень много, но, пожалуй, деньги – это самое первое, что перестало приносить какие-либо эмоции. Оказалось, что потребности у меня растут гораздо медленнее, чем возможности. И если разница между передвижением по городу на «маршрутках» и на собственной простенькой иномарке достаточно велика, то различие между той же иномаркой и последней, эксклюзивной моделью «BMW», выполненной по спецзаказу, – уже гораздо меньше. Полёт первым классом – я обвёл глазами салон лайнера – мало чем отличается от путешествия в эконом-классе, кроме цены. Огромные кожаные кресла, наверное, это большое преимущество для откормленных хряков, коих так много в той же Америке, однако моей субтильной фигуре такие сиденья доставляли лишь дополнительные неудобства. Хотя – положение обязывает, было бы странно видеть главу одной из крупнейших корпораций в эконом-классе. Может быть, стоит таки уступить Солодовникову и согласиться на покупку парочки собственных самолётов…

Что делать, когда всё легко и просто? Когда жизнь становится пресной именно потому, что можешь практически всё? Месяц, проведённый в тюрьме, теперь вспоминается с улыбкой и даже с какой-то болезненной ностальгией. Тогда я ещё не понимал, что стоило захотеть – и вмиг выстроилась бы цепь случайностей, ведущая меня к выходу на свободу в первый же день.

Стюардесса продефилировала по проходу, проверяя, у всех ли застёгнуты ремни. Мне она отпустила, кажется, самую лучезарную из своего арсенала улыбок.

О чём я мечтал в детстве? Я стал перебирать свои ранние мечты. Мороженое каждый день? Смешно, но было и такое страстное желание. Годы, когда за вожделенным стаканчиком приходилось выстаивать больше часа в склочной очереди, выпали как раз на моё детство. Чтобы у меня жило несколько кошек? Сколько угодно – только кто их будет кормить и ухаживать за ними… Стать известным, знаменитым? Можно ставить галочку. Уехать в Петербург и жить там? Тоже галочка, причём без применения каких-либо сверхвозможностей – оказалось достаточным просто захотеть и сделать это. Путешествовать по миру? Кажется, свою страну в последнее время я вижу гораздо реже, чем чужие…

О чём вообще люди мечтают? Вон Солодовников мечтал о чуде – и уже который год наблюдает его во всей красе. Огромный собственный бизнес, деньги – всё это Олег тоже исполнил. Надо бы спросить его при случае, о чём ещё он мечтает. Ирина? Я повернул голову набок и встретился взглядом с тайным обожанием, плавающим в глубине карих глаз. Это не секрет, о чём мечтает она. Что же касается моей личной жизни, то я категорически поставил себе запрет на использование своего чудесного везения в этой сфере. Иметь рядом с собой не близкого свободного человека, а куклу, привязанную ко мне моими способностями, – нет, этого я совершенно не хотел. Да и есть ли такой человек, с которым мне было бы хорошо…

Я стал вспоминать, когда в недавнем прошлом у меня были хоть какие-нибудь романтические отношения. Долго ворошил память и с удивлением обнаружил, что последний такой момент, очень мимолётный, произошёл со случайно встреченной девушкой Катей. И было это в тот памятный день, когда я, спрыгнув из погибающего самолёта, транзитом оказался в маленьком городке Муроме. Вечер того дня и следующее раннее утро так и остались у меня в памяти светлым пятном – крохотным кусочком сказки, к которому довелось прикоснуться.

Тем утром Катя тоже мне рассказывала про свои мечты. Сонные улицы, колыхание лёгкой юбки над асфальтом – и слова про тёплое море, пустынный остров с пальмами и домик на берегу. Боже мой, каким недостижимым казалось это тогда – и насколько просто всё это сделать сейчас. Я потянулся к спутниковому телефону, вызвал на экран адресную книгу. Конечно, Катиного номера у меня не осталось. Но… Как она там говорила? «Набрал бы случайный номер – и чудом попал бы на меня».

Я стал нажимать цифры вслепую, не глядя на телефон. В динамике раздался гудок, второй – и, наконец, узнаваемый голос Кати: «Алло?»

Повезло. И почему я не удивлён?

Стюардесса с красным бантом (или галстуком?) на шее замахала руками, показывая, что нельзя пользоваться телефоном во время подготовки к посадке. Я приложил палец к губам, призывая её успокоиться.

– Кто это? – тем временем спрашивала трубка Катиным голосом.

И в самом деле – кто? Наверное, она и не помнит мимолётного знакомого, случайно появившегося в её квартире несколько лет назад.

– Это я… – слова звучали неловко, неуклюже. – Это я. Платон.

– А, привет! – В голосе Кати мне послышалась спокойная радость. И ни одной нотки удивления, как будто расстались мы только вчера, а не три года назад. – Как ты тогда доехал, нормально?

– Доехал? – Я попытался вспомнить, о чём она, затем в памяти возник полупустой автобус на Самару. – Доехал отлично. Спасибо, что ты тогда меня приютила.

– Ну не могла же я тебя бросить. Ты был такой потерянный и чудной.

Было слышно, что она там, на той стороне трубки, смеётся.

– Катя, ты когда-то говорила, что мечтаешь побывать на острове. Полетели со мной на такой остров?

– Полетели, – просто ответила она.

Мои губы непроизвольно расплылись в улыбке. Мне нравились лёгкие на подъём люди.

– Тогда жди, я скоро у тебя буду. У тебя загранпаспорт есть? Нет? Ничего, сделаем.

Самолёт закладывал широкий вираж над центром Лондона. Там, за окном, проплывали открыточные виды – Темза, собор святого Павла, Тауэрский мост, огромное колесо обозрения.

Ирина же больше не смотрела в окно. Она глядела на меня.

– Так. Что у нас намечено в Лондоне? – Я принял озабоченно-деловой вид.

Моя помощница одним движением достала карманный компьютер.

– Встреча с «Лексингтон Индастриз», затем обед с мистером Шоулзом, потом посещение нашего лондонского офиса.

– Понятно. – Я пристально посмотрел на Ирину. Она ожидала моих распоряжений. – Ира, я полагаю, что с этим всем ты справишься и без меня. Сможешь?

Она пару секунд подумала, потом кивнула.

– Отлично, – я в очередной раз отметил хладнокровие моего заместителя. – Теперь – расписание важнейших дел на ближайшую неделю.

Несколько кликов на компьютере – и Ирина спокойным голосом начала перечислять:

– Завтра – торжественное открытие снежного парка в Бомбее. Вы там выступаете. Речь готова.

– Отменяй. Передай в наш индийский офис – пускай справляются без меня. Не маленькие уже. Дальше?

– В среду – переговоры в Нью-Йорке с «Хилтоном». Относительно совместных планов по созданию сети курортов…

– Да, помню. Пускай летит Солодовников, он в курсе. Ты ему поможешь. Вдвоём вы выбьете нужные нам условия. У тебя план переговоров остался? Я набрасывал на прошлой неделе.

– Конечно. Всё сделаем, Платон Сергеевич.

Ирина казалась невозмутимой. Хотя я догадывался, какие бури сейчас бушуют у неё внутри.

– Хорошо. Дальше?

– В четверг – очень важная пресс-конференция в Чикаго, относительно планов создания снежного заповедника на Великих Озёрах. Совместно с представителями конгресса США и правительства Канады.

– Да, помню… – Я задумчиво потеребил подбородок. – Перенести никак?

– Невозможно. Со всеми участниками согласовано, приглашения журналистам отосланы.

– Значит, вам с Олегом придётся отдуваться.

– Они хотели вас… – Ирина подняла на меня глаза.

– Знаю, – отрезал я. – Но от «Снега» участниками будете вы с Солодовниковым. Ещё что-то есть на эту неделю?

– По поводу Кении мы хотели сегодня уточнить…

– Кению переноси. На следующую неделю. Нет, лучше на конец месяца. Их президент изображает из себя слишком занятого человека, вот пусть поймёт, что у нас тоже дел по горло. Может быть, заодно вспомнит, что на Африканском континенте есть много других стран.

Ирина делала пометки. Наконец, она отложила компьютер и посмотрела на меня завораживающим карим взглядом. Кажется, впервые в её глазах я увидел печаль – глубокую, скрытую, почти никогда не всплывающую наружу.

И голос, тихий, растерянный, такой не похожий на обычный деловой тон моего заместителя:

– А куда вы, Платон Сергеевич?..

Не знаю, все ли секретарши влюбляются в своих боссов. Сильно в этом сомневаюсь, однако сравнивать мне не с чем – до Ирины у меня не было ни секретаря, ни личного помощника. Надо отдать должное этой кареглазой красавице – за всё время она ни словом не обмолвилась о том, что испытывает ко мне какие-то чувства. Ирина держалась профессионально, не позволяя возникнуть даже малейшим пересудам – пожалуй, из всей компании только Солодовников о чём-то догадывался. Иногда мне даже казалось, что всё это – лишь плод моего воображения. Но каждый раз, натыкаясь на крошечные свидетельства того, что мой заместитель ко мне неравнодушна, я ощущал некоторую двойственность. С одной стороны, мы с ней оба знали – что-то происходит. С другой – внешне, в наших действиях это не отражалось никак.

На уровень личных отношений мы не переходили, хотя Ирина, по всей видимости, тайно об этом мечтала. Между нами оставался барьер, разрушать который я не хотел по многим причинам – как чётко сформулированным, так и не вполне осознаваемым. Ирина обладала яркой внешностью, причём умело ею пользовалась, по необходимости превращаясь то в элегантную бизнес-леди, то в соблазнительную красавицу, то в простую и милую девчонку. Моя помощница отличалась глубоким умом и эрудицией, с ней было интересно разговаривать даже на отвлечённые темы. И хотя не во всём наши мнения совпадали, по своему отношению к жизни, основным принципам мы с ней сходились. Иногда казалось, что мне сказочно повезло и я встретил женщину, которая подходила мне во всём.

Но… Я не любил её. Внутри так и не щёлкнуло, не загорелось, не возникло то самое пьянящее ощущение плывущей под ногами почвы. Возможно, всему виной был мой тайный страх, парализующий, гипнотизирующий волю. Страх перед красивыми девушками. А может быть, я стал старше и просто не мог любить так, как раньше. Как бы то ни было, я решил, что неудачный роман едва ли стоит того, чтобы потерять отличного собеседника и незаменимую помощницу. А в корпорации «Снег» после нас с Олегом Ирина была, пожалуй, самой ценной сотрудницей. Она смогла организовать работу так, что мне, по сути, оставалось лишь принимать стратегические решения, разруливать крупные проблемы и вдохновлять коллектив на подвиги. Всё остальное делал отлаженный механизм, контролируемый Ириной.

Я сидел в том же самолёте, но уже возвращающемся в Россию, почти на том же самом месте – и думал, как плохо находиться в условиях невзаимной любви – причём в любой из двух ролей. Чувство вины перед Ириной не проходило, но, хоть убей, я не мог понять, как мне себя вести.

Та же самая стюардесса, которая полтора часа назад попрощалась со мной, с удивлением вновь увидела меня в салоне. Её так и подмывало спросить, почему я лечу тем же рейсом обратно. Однако профессиональная выучка взяла верх – и девушка лишь фальшиво улыбнулась, проверяя крепление ремня безопасности.

Ночью ощутимо штормило. Сквозь сон я слышал шум огромных волн, накатывающих на песчаный берег. Несколько раз даже хотел подняться и полюбоваться буйством стихии, но сонливость неизменно брала верх. Я обещал себе, что вот-вот, сейчас я встану, однако снова засыпал.

Утро же опять выдалось солнечным. Когда я, разомлевший ото сна, вышел на балкончик, уже припекало. От дома к морю спускалась широкая пологая лестница, по обеим сторонам которой росли пальмы, похожие на взлохмаченных страусов на длинных голых ногах. По лестнице ко мне бежала Катя и волокла за собой большой пальмовый лист.

– Ты смотри, ты только посмотри, что тут за ночь накидало! – возбуждённо кричала она, демонстрируя добычу. – Ты представляешь, какой ветрина ночью был!

Я смотрел на неё и улыбался. Здесь, на острове, Катя напоминала мне ребёнка, вдруг попавшего в сказочную страну. Она умела заразительно удивляться самым, казалось бы, простым вещам – а я всё более ощущал себя добрым волшебником.

Дотащив лист до дверей, девушка бросила его, а сама умчалась к морю. Я постоял ещё немного, вернулся в комнату и расположился в шезлонге, пощипывая кусочки папайи с блюда на столике.

Было спокойно и хорошо.

Вскоре прибежала Катя, вся мокрая, и принялась энергично растирать волосы полотенцем.

– Вода холоднее, чем вчера, – сообщила она. – Но это ещё лучше, по такой-то жаре!

Я кивнул. Катя, отбросив полотенце, села в шезлонг напротив и тоже запустила руку в блюдо с папайей.

– Вкусная штука, – сказала она. – Похожа на… смесь дыни с персиком, что ли? – Она засмеялась. – Нет, не так. Сама на себя похожа.

Я улыбался. Катя выглядела беззаботной и счастливой.

– Ты счастлива? – спросил я.

Девушка засмеялась и отмахнулась от вопроса, как от назойливой мухи. Она набила рот сочными кусочками папайи и, жуя, хитро на меня поглядывала. Я уставился в окно. Катя, вытерев губы салфеткой, кошачьими пружинистыми шагами подкралась ко мне сзади и прошептала в ухо:

– Конечно, я счастлива! Зачем спрашиваешь, глупый!

От неё пахло морем и фруктами. В раскрытое окно залетела большая фиолетовая бабочка и стала кружить по комнате. Девушка подскочила от восторга и принялась носиться за ней, пытаясь разглядеть необычное существо поближе. Бабочка выпорхнула наружу, а Катя вновь уселась напротив меня.

Я подумал, что дать счастье хотя бы кому-нибудь, пускай на время – это уже немало. Только в этом ли смысл? Разве это и есть то главное, что может сделать человек, обладающий моими возможностями? Правильно ли размениваться на фиолетовых бабочек?

– О чём ты так глубоко задумался? – спросила Катя.

Я вздохнул. Привычка отвечать честно на прямо поставленный вопрос брала своё.

– Что бы ты сделала, если бы могла всё? – медленно произнёс я. – Ну, пусть не всё, но многое?

Катя засмеялась:

– Волшебная палочка, да? Ты спрашиваешь меня о волшебной палочке?

Я замялся:

– Не совсем. Хотя очень похоже. Может быть, немного ограниченная волшебная палочка, но, в принципе, да. Можно сказать и так.

– А сколько желаний есть? – Катя, казалось, заинтересовалась моим вопросом, приняв его за новую игру.

– То есть?

– Ну, обычно в сказках даётся три желания. Или, иногда семь. Как в «Цветике-семицветике».

Я задумчиво покачал головой:

– Если бы было три желания, то это проще. Ну а если количество желаний не ограничено? Что тогда?

Катя откинулась в шезлонге и мечтательно закатила глаза:

– Ну, тогда, в первую очередь, сделала бы, чтобы у меня в холодильнике никогда не кончался фруктовый снег!

Я улыбнулся:

– Это как раз самое простое. Для этого и волшебной палочки не надо. Положим, что это желание ты загадала и исполнила. А что дальше?

Катя задумалась. На этот раз, по-видимому, уже серьёзно. Она взяла с блюда ещё кусочек папайи и медленно его сжевала. Потом произнесла:

– Если честно, я бы в первую очередь устранила самые серьёзные проблемы – бедность, беспризорных детей, голодных стариков с нищенскими пенсиями, войны, конфликты всякие, убийства. – Мне показалось, что впервые она посмотрела на меня серьёзным, даже каким-то жёстким взглядом. – В нашей стране ещё столько дел, что любому чародею с волшебной палочкой работы хватит.

Я молчал, переваривая сказанное. Наконец, брякнул:

– Понятно.

Откуда-то из глубины души на меня наваливался стыд. Пока я, как обожравшаяся утка, лениво думал, покупать ли личный самолёт, пока я пытался изобрести новые способы удовлетворения своих почти атрофировавшихся желаний, в стране оставалось ещё столько нерешённых проблем, что на их фоне мои сытые душевные метания казались жалкими, нелепыми и смешными.

Катя, заметив перемену моего настроения, поднялась и игриво взъерошила мои волосы:

– Ну, ты что?

– А хочешь, – пробормотал я, чтобы хоть что-то сказать, – хочешь, чтобы у тебя на самом деле в холодильнике никогда не кончался фруктовый снег? Я могу организовать.

Катя весело засмеялась, и у меня на душе сразу потеплело.

– Нет, – выговорила она, отсмеявшись. – Наверное, случись такое, я бы быстро объелась и возненавидела фруктовый снег.