Текст книги "Дети Аллаха"

Часть 3. Дар уль-Харб

Глава 1

– Мухаммад Абд-аль-Малак?

– Добро пожаловать!

В эти две фразы уложилось для Самира собеседование с пограничником. Таможенный досмотр он прошел быстро и без проблем, ведь ни в сумке, ни в рюкзаке у него не было ничего интересного.

Обычные вещи беженца, что приехал с Ближнего Востока.

Следом за ним через «зеленый коридор» прошел и Ильяс, и того даже не досмотрели.

Два года они готовились к этому дню, учились и тренировались, и вот он наступил. Они прибыли в логово врага, на землю тех, кто бомбил Машрик, кто много лет убивает его жителей из ненависти к людям истинной веры, из жадности к прячущемуся в земле черному жидкому золоту.

А ведь нефть есть дар Аллаха для тех, кто сохранил верность настоящему исламу и не забыл Коран.

– Мир вам. – Встречавший группу беженцев молодой человек говорил по-арабски не очень хорошо, но видно было, что он старается. – Прошу следовать за мной.

Аэропорт, куда они прилетели, напоминал огромный сверкающий дворец и изнутри, и снаружи; Самир думал, что такие бывают только в сказках: высоченные потолки, статуи и растения, толпы нарядно и непривычно одетых людей, огни и голоса. Он пытался вызвать в себе неприязнь ко всему этому, напоминал, что это не более чем творение неверных, но не мог.

Восхищение оставалось.

Садились они в самолет рядом с обветшалым ангаром, а пересадку делали где-то в Восточной Европе, и ее запомнили не очень хорошо, поскольку случилось это глубокой ночью.

За пределами аэропорта их ждал автобус с кондиционером и мягкими креслами.

Моросил дождь, серая хмарь висела низко, едва не цепляясь за верхушки небоскребов, но город, где они оказались, все равно выглядел удивительным и прекрасным. Столько машин, сколько он не видел никогда в жизни, исполинские дома, не заброшенные, а полные жизни, огромные стенды с рекламой, магазины, рестораны, и много-много зелени.

– Отвратительно, правда? – сказал сидевший рядом Ильяс, и Самир посмотрел на него с удивлением.

На лице брата на самом деле читалась неприязнь.

– Вот тебе раз. Почему? – поинтересовался Самир.

– Творение Иблиса. Мир греха, – отозвался Ильяс, и процитировал нараспев. – Утверждают христиане: «Мессия – сын Божий». Но это всего лишь словеса легковесные, изреченные устами их, напоминающие то, что говорили задолго до них неуверовавшие в Бога Единого. Да поразит их Аллах! Сколь отвращены они от Истины!

Самир ничего не сказал в ответ. Да, он знал все это, но город ему нравился.

Автобус свернул на тихую улочку, засаженную деревьями, и остановился у серого кубического здания за высоким забором.

– Иммиграционная полиция, – прочитал Ильяс. – Ну-ну.

Он говорил на здешнем языке так, что вполне мог сойти за местного, куда лучше того же Самира, но этот факт им предстояло скрывать, чтобы не вызвать подозрений. Скрывать предстояло и многое другое, и обучение в лагерях, и принадлежность к «Детям Аллаха».

Они двое бедных, испуганных сирот, бежавших от ужасов войны.

Внутри оказалось светло и тепло, пахло кофе и какой-то химией, может быть, жидкостью для мытья окон. Ильяса вызвали на «собеседование» первым, но он изобразил испуг, вцепился в локоть брата и заявил, что без него не пойдет.

– Хорошо. – Сопровождавший их молодой человек ничуть не удивился, наверняка видел и не такое.

В просторном кабинете их ждал рыжий круглолицый мужчина с плечами борца.

– Мир вам. Добро пожаловать, – сказал он вроде бы приветливо, но взгляд его остался холодным, визитеров в мгновение оценили и словно заглянули им не только в карманы, но и в душу.

Самир подумал, что с этим человеком нужно держать себя осторожно.

– Здравствуйте, – произнес он с нарочито ужасным акцентом. – Правильно?

– Да, верно, – отозвался рыжий. – Меня зовут Роберт Полански. Присаживайтесь. Заполните для начала вот эти анкеты…

Им достались два одинаковых стула и два листа с вопросами на арабском: имя, дата рождения, место рождения, откуда прибыл, языки, которыми владеешь, профессии, которыми владеешь, наличие родственников в принимающей стране, наличие родственников в Машрике.

Они видели такие бумажки во время подготовки и знали, что где писать.

– Потом сдадите отпечатки пальцев, – продолжил Роберт.

Тут Самир напрягся, поймал недовольный взгляд Ильяса.

– Это зачем? – спросил тот. – Мы не можем.

– Почему? – удивился полицейский.

– Только Аллах может знать все о людях… Ведь все сущее подсчитали Мы и внесли в запись… Воистину, доподлинно знает Господь твой то, что таят они в сердцах своих, и то, что являют!

– Печально. Но в этом случае мы вынуждены будем отправить вас обратно, – проговорил Роберт.

– Мы не можем. Тем самым мы подвергнем себя проклятию, – проговорил Самир.

Об этом их не предупреждали, зато сто раз говорили, что нельзя позволить, чтобы с вас сняли отпечатки.

Должно быть, процедуру приема беженцев изменили совсем недавно.

– Европейский союз по фетвам и исследованиям выпустил специальную фетву, – сообщил Роберт, – и согласно ей в предоставлении власти отпечатков пальцев нет греха. Приняли ее все, даже салафиты.

– Мы не салафиты! – неприязненно пробурчал Ильяс.

Да, согласно легенде и документам они обычные двунадесятники из деревни Рахат в пятидесяти километрах от столицы.

– Либо вы соглашаетесь и остаетесь здесь, либо отказываетесь и едете обратно, – полицейский улыбался, но улыбка эта была жесткой, ее словно высекли в камне. – Решайте.

– Мы согласны, – с неохотой буркнул Самир. – Да простит нас Аллах! Иншалла!

Если они будут упираться дальше, то это вызовет подозрения, а те сейчас нужны меньше всего.

Они заполнили анкеты, затем Роберт проводил братьев в соседнюю комнату, где хмурая девушка сняла с них отпечатки, после чего грязные пальцы пришлось оттирать влажными салфетками.

– Еще один момент, – сказал он, когда Самир и Ильяс вернулись в кабинет.

В новой анкете вопросы оказались позаковыристее: «Поддерживаете ли вы концепцию исламской государственности?», «Признаете ли вы нерелигиозные источники права?», «Признаете ли вы, что права женщин точно такие же, как и у мужчин?», «Убеждены ли вы, что смена религии – индивидуальное право человека?».

Прочтя этот пункт, Самир вздрогнул, его словно окатили ледяной водой.

Вспомнился спор на кладбище, тот момент, когда он снял кресты, принесение шахады в Белой мечети.

Кресты, кстати, были спрятаны в рюкзаке, лежат с другими мелочами в кармашке: младший брат вернул их вскоре после того, как они покинули «Источник», сказал тогда, что они ему не нужны, но выкинуть рука не поднимается.

– Это зачем? – уже второй раз за день поинтересовался Ильяс, и недовольства в этом вопросе оказалось еще больше.

– Сбор информации, – Роберт пожал плечами. – Мы хотим знать, кто к нам едет.

«Чтобы выявить тех, кто везет сюда войну», – закончил мысль Самир.

Он ответил на вопросы так, как это сделал бы обычный двунадесятник, не пытаясь подстроиться под нужную местным картину мира, ведь если он попробует это сделать, то это опять же покажется странным.

– Спасибо, – сказал полицейский, быстро просмотрев заполненные анкеты. – Держите ваши паспорта. Это разрешение на временное пребывание и инструкция, как его продлять. Через месяц, не позже.

После этого братья добрый час проторчали в коридоре, ожидая, пока их спутники пройдут ту же процедуру. Их покормили чем-то странным и невкусным, указали молельную комнату, где имелись ковры и указатель на Мекку, но не было духа благости, который должен жить в храме.

Так что в автобус Самир забрался, кипя от раздражения.

На этот раз их привезли к пятиэтажной коробке белого кирпича, старой и обшарпанной: во дворе гоняли футбольный мяч оборванные дети, из окна таращилась старуха в черном, на лавочке, не обращая внимания на морось, сидели трое стариков в фесках и пиджаках, под грудой смердевшего мусора прятались баки.

– Центр размещения «Восход», – прочитал Ильяс. – Ничего себе «Восход»…

Едва вылезли из автобуса, как из здания вышли несколько африканцев, черных, точно вакса. На вновь прибывших они посмотрели без дружелюбия, забормотали на неизвестном Самиру языке.

Зато пока их оформляли, он услышал реплики на нескольких языках, с которыми, пусть поверхностно, познакомился в учебных лагерях – турецкий, урду, афгани, фарси. Комната им досталась на пятом этаже, с хлипкой, еле закрывающейся дверью.

– Найдете деньги – чините, – сказал комендант, угрюмый карлик с огромной головой, после чего развернулся и ушел.

Братья стали хозяевами куска пола три на три метра, окна, в которое дуло, стен с потеками, двух продавленных кроватей, и шкафа, такого ветхого, что он едва не развалился, когда Ильяс открыл дверцу. Внутри обнаружились плечики из проволоки и таракан, умерший то ли от тоски, то ли от голода.

– Ну что же, – сказал Самир. – Джихад можно вести откуда угодно.

Но даже для него эта фраза прозвучала жалко.

Глава 2

Магазин выглядел оскорбительно большим, и, оказавшись внутри в первый раз, Самир едва не заблудился: десятки стеллажей, сотни полок, морозильники, и все набито едой. «Великий Аллах, – взмолился он тогда, ощущая разочарование и возмущение. – Отчего ты даровал такое изобилие неверным, и оставил тех, кто верует в тебя, в бедности?».

Затем привык, узнал, где находятся халяльные продукты, а где запретная свинина, но все равно, заходя сюда, каждый раз ощущал дискомфорт – потому что денег у него было мало, едва-едва, чтобы не умереть с голоду, выглядел он нищим в жалких обносках, лицом отличался от местных, и кассирши, сплошь молодые и красивые, смотрели, как казалось, с презрением и жалостью.

Ну и да, надо притворяться, что ты не так хорошо знаешь язык.

В этот раз Самир пошел в магазин без брата, тот отправился получать пособие. Брезгливо миновал отдел, где продавался алкоголь – да избавит Аллах от мерзкого зелья – и, как обычно, задержался в молочном, где притягивали взгляд бесконечные ряды ярких баночек с йогуртом.

Ильяс всегда был сладкоежкой, и тут он попал в рай.

Седой мужчина с короткой стрижкой, что шарил на одной из полок, неловко повернулся, задел локтем тележку, и бутылка молока выпала у него из руки, укатилась к ногам Самира. Тот быстро поднял ее, отряхнул и, сделав несколько шагов, вернул хозяину со словами:

– Пожалуйста. Это ваше.

Седой взял молоко за горлышко, словно боялся испачкаться, вернул его на полку. Ухватил соседнюю бутылку и сказал, чеканя слова:

– Я ждал от вас другого, молодой человек.

– Чего же? – удивился Самир.

– Чтобы вы вернулись туда, откуда приехали. – Глаза седого блеснули неприязнью. – Вас тут и так слишком много, грязных арабов, вы шумите, все пачкаете, не даете покоя. Наркотики, грабежи, убийства – ваша работа.

Гнев, словно огонь, вспыхнул у Самира в груди, он едва не задохнулся.

– Свинину теперь продают не везде, – продолжал седой, кривя уголок рта. – Оскорбляет мусульман, видите ли. Кто хозяева в этой стране, я или грязные чужаки? Езжайте домой – вот что скажу я! Вас сюда никто не звал!

«Хорошо, что со мной нет Ильяса, – подумал Самир. – Он бы точно не утерпел. Бросился бы в драку».

И что тогда? Вызов полиции, камера, разбирательство, ненужное внимание.

Но как же тяжело сдержаться и не ответить.

Хотя мы ответим, «Дети Аллаха» ответят тем, кто их оскорбляет и гонит, кто бросает на их страну бомбы, ответят так, что неверные содрогнутся, поймут, что даже у себя дома они не в безопасности.

Самир посмотрел на седого так, что тот осекся.

– Ты не посмеешь… – забормотал он, пятясь. – Не посмеешь достать нож! Камеры! Тут всюду камеры! Грязный араб!

– У меня нет ножа, – сказал Самир презрительно. – Я никогда не нападу на старика.

Он развернулся и пошел прочь, не слушая криков седого.

В центр размещения вернулся в паскуднейшем настроении, с таким ощущением, словно на самом деле вывалялся в грязи.

– Что случилось, брат? – спросил Ильяс, когда они столкнулись на лестнице.

– Ничего, – ответил Самир. – Ты получил деньги?

– Ну как же… Оно само… Дали в два раза меньше. Говорят – работу пора искать.

– Вот тебе раз. Значит, будем искать, и начнем… с мечети.

До сегодняшнего дня они молились у себя, но сегодня решили посетить ближайший храм.

Такийя-сокрытие позволена верующему при угрозе его жизни и безопасности, она дает им право двинуться в любой храм, даже в суннитский, но, по счастью, в соседнем квартале имеется мечеть двунадесятников. Теперь они будут ходить туда, изображать последователей двенадцати имамов, и греха не будет на них, ведь говорит Коран, что «Падет гнев Аллаха на тех, кто отрекся от Него, а раньше верил в Него, за исключением тех, кто был принужден к отречению, но в сердце сохранил приверженность Вере».

Мечеть оказалась небольшой, минарет цвета свежей зелени терялся на фоне громадного торгового центра.

– Красивая, – сказал Ильяс, и Самир про себя с ним согласился.

Было холодно, небо закрывали тучи, но они совершили полное омовение под любопытными взглядами, и как только зазвучал призыв муэдзина, направились к входу. Избавились от обуви, и началось – возвеличивание Аллаха, воззвание стоя, когда читается первая сура…

Давно Самир не молился с таким чувством, с такой отдачей, забыв обо всем на свете. Он был на чужбине, за тысячи километров от родины, в окружении врагов, неверных, но в этот момент он ощущал себя как дома, членом огромной единой семьи: вот они, братья, отвешивают поклоны в унисон, повторяют слова шахады за имамом.

Вспомнил, как ходил когда-то на христианские богослужения – стоишь, слушаешь, что там отец Григорий возглашает, крестишься, да иногда бормочешь «аминь».

Но все же было и в них что-то настоящее, теплое, искреннее.

Закончив молиться, Самир несколько мгновений просидел с закрытыми глазами, а когда открыл их, то вздрогнул. Показалось, что мимо проходит сторож из мечети в лагере «Источник» – такой же старик с седой бородкой, веселые глаза на морщинистом лице.

Нет, не может быть!

Он напоминал и сторожа из мечети шейха Мансура, но тот наверняка давно умер.

– Мир вам, – сказал кто-то по-арабски, и Самир повернул голову.

К ним подошел имам, молодой, белолицый, с ниточкой шрама от правого уха до уголка рта.

– И вам мир, – отозвался Ильяс, и удивленно глянул на старшего: что, заснул?

– Я всех прихожан знаю, а вас вижу первый раз, – продолжил имам с улыбкой. – Хотелось бы познакомиться.

– Прошу прощения, ради Аллаха, – Самир поспешно встал на ноги.

Они назвались, сказали, что только что прибыли в Европу из Машрика и не успели толком устроиться.

– Много людей приезжает, – сказал имам. – И все разные.

Подозрения в его голосе не было, но Самир все равно напрягся.

– Некоторые оказываются добрыми мусульманами, – продолжил служитель Аллаха. – Другие… нет… Все как везде. Не желаете ли мятного чая?

Отказаться они не могли, и вскоре сидели в небольшом кафе через дорогу от мечети. Тут были сплошь мужчины-арабы, беседы велись на языке Пророка, булькали кальяны, и только хмарь за окном говорила, что они вовсе не в Машрике или Египте.

Имам разговаривал с ними доброжелательно, без нажима, и Самир осмелел. Поинтересовался сначала насчет работы, но получил ответ, что с ней все сложно, особенно для тех, кто только приехал и не знает языка; если какая и найдется, то за гроши и тяжелая.

Зато на замечание о том, что центр размещения за проведенные в нем дни встал братьям поперек горла, имам отозвался так:

– Жилье мы вам найдем во славу Аллаха. Ведь он велит помогать единоверцам. Дешевое и хорошее. Ведь так, люди добрые?

Последнюю фразу он сказал так, чтобы ее услышали все посетители кафе.

– Так! Иншалла! – понеслось с разных сторон, и Самир понял, что на них сошлись десятки взглядов: открытых, дружелюбных, полных искреннего, сердечного желания помочь.

Глава 3

Переехали они на следующий день, ничего не сказав коменданту, просто забрали вещи и ушли. Добрались до мечети, как велел имам, а там их встретил гордый поручением мальчишка-провожатый.

– Вот! – сказал он важно, когда они оказались на узкой и довольно грязной улице. – Это наш квартал! Неверные боятся сюда приходить, и правильно делают! Свиноеды!

Самир вспомнил, как это слово звучало в его адрес, и только головой покачал.

Да, в Европе нет стен между кварталами, не ходят патрули с оружием, не стоят блокпосты, но люди точно так же не любят чужаков, стараются жить рядом с тем, кто похож на тебя.

Квартал же выглядел так, словно некий джинн по попущению Аллаха взял да и перенес его сюда из Дамаска или Багдада: уличные торговцы с тележками, крики зазывал от магазинов, кофейни и вывески арабской вязью, запахи мулухии, хумуса и кебабов, от которого текут слюни, люди в таубах и женщины в черном, правда, с открытыми лицами.

Не хватало только жары, но в этих краях ее, судя по всему, вообще не знали.

Самир, глядя на все это, ощущал себя вернувшимся на родину, но это его не радовало – он явился в Европу не для того, чтобы обнаружить тут процветающий кусочек Машрика. Он приехал сражаться с врагами, мстить тем, кто погубил его родных!

Ощущение было странное.

Пока думал об этом, навстречу прошагал араб в плаще и деловом костюме, с кожаным дипломатом в руках.

– Это Белкасем, он адвокат, – сообщил мальчишка. – Гордый такой, прямо ужас. Только в мечеть все равно ходит. А я вот вчера к врачу ходил, чтобы живот вылечить… Так он закричал на меня – что вы ходите постоянно, дикие люди, понапрасну тратите мое время? Обращаетесь по каждому пустяку, выдумываете себе болезни, чтобы лечиться! Чтобы получать деньги от нашей страны! А у меня правда болел живот… Вот и пришли! Слава Аллаху!

Остановились они перед трехэтажным домом, знавшим лучшие времена.

Он не падал лишь благодаря тому, что опирался на соседние, краска с фасада давно облупилась, первый этаж, судя по вывеске, занимал книжный магазин, через окно виднелись уставленные фолиантами полки.

– Абу-Саад! Абу-Саад! – закричал мальчишка. – Мир вам! Постояльцев привел! Уважаемый!

– И тебе мир, постреленок. – На крыльцо магазина выбрался пожилой, но крепкий еще мужчина – небольшая бородка, очки без оправы, пиджак и брюки неновые, но из хорошей ткани. – Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, проходите, гости дорогие!

Самир и Ильяса вошли в дом, ну а там их захватил настоящий круговорот.

Семья у Абу-Саада оказалась большой и радушной даже по арабским меркам. Познакомиться пришлось со всеми, начиная от старой матери хозяина и заканчивая лежавшим в колыбели Абделем, и все чужакам улыбались, радовались, причем искренне.

Самир пытался запомнить всех, кому их представляли, кто приходится сыном главе семейства, кто внуком или племянником, но не был уверен, что справился с этой задачей. В доме царили беспрекословная власть патриарха и верность асабу, родству по мужской линии.

– Когда мы приехали, много-много десятилетий назад, чтобы по милости Аллаха начать новую жизнь, – рассказывал Абу-Саад, водя гостей из комнаты в комнату, – приходилось тяжело. Никакой общины, единства, все сами по себе, даже мечети не было. Потом, слава Всевышнему, стало легче, объединились, начали селиться рядом.

Братьям достались две комнаты на третьем этаже, с собственной ванной, видом на улицу и работающим, хоть и старым телевизором.

– Местные нас тогда очень не любили, – продолжал хозяин. – Погромы случались.

«А сейчас любят?» – подумал Самир, вспомнив стычку в магазине.

– Многие пытались забыть, кто они такие и откуда явились, – голос Абу-Саада посуровел. – Но мы не забыли. Рожали детей, привозили родственников, слава Аллаху. Получили гражданство, даже партия своя теперь есть… Так, все устраивает?

Самир заверил, что все, и получил в ответ сообщение, что деньги за первый месяц – сумма оказалась небольшой – можно отдать завтра, прямо в магазине, после чего хозяин велел гостям «обживаться», и ушел.

– Супер, – сказал Ильяс, щелкая кнопками на пульте телевизора. – Мне нравится.

И они начали «обживаться».

Самир отправился в ближайший хозяйственный магазин за всякими штуками вроде мыла и губок, а брату велел навести порядок. Провел внутри минут десять, а когда вышел обратно, то дорогу ему перегородил невысокий бородач в кожаной куртке поверх ярко-алой футболки.

– Да проклянет Аллах Йазида, – произнес он, хотя вовсе не собирался пить воду. – Славим великого худжжу, того, кто стоит между нами и светом Четвертого Имама, да ускорит Аллах его приход.

В груди у Самира похолодело.

Перед ним, без сомнений, был связной «Детей Аллаха», но слишком быстро он появился, еще и двух недель не прошло с момента приезда, и отыскал братьев с потрясающей легкостью… Не значит ли это, что за ними следили с самого начала и не отпускали из-под присмотра ни на час?

Назвался он Али и сообщил, что им нужно поговорить.

Ильяс, увидев незнакомца, вытаращил глаза, но послушно опустился на стул и изобразил внимание.

– Когда подоспеет помощь Аллаха и наступит победа, и когда увидишь ты, что станут люди толпами принимать Веру в Аллаха, то воздай хвалу Господу своему и проси у него прощения, ибо Прощающий Он, – сказал Али и, выдержав паузу, заговорил снова: – Пора за дело, братья.

Самир с унынием слушал, что им предстоит устроить акцию в одной из старых церквей: не очень большую, не с целью разрушить здание и убить много людей, а для того, чтобы напомнить о себе. Полиция начнет рыть землю, журналисты поднимут вой, неверных по всей Европе охватит страх.

Только когда связной замолчал, он позволил себе заметить:

– А не рано? Мы только приехали, наверняка за нами особый присмотр.

– Не думаю, – отозвался Али. – Таких как вы беженцев, – тут он усмехнулся, – прибыло за неделю две или три сотни; чтобы усмотреть за всеми, не хватит никаких глаз. Аллах велик! Завтра начинаем…

Он излагал детали, ставил задачи, а Самир все больше мрачнел.

Они не успели как следует познакомиться с городом, не слились с окружением, а их уже бросают на операцию – может быть, для того, чтобы подставить, сдать полиции, использовать как пушечное мясо?

Хотя нет, вряд ли, не для того их много лет обучали и готовили.

– О, слава Аллаху! – воскликнул Ильяс, когда Али распрощался и ушел. – Начинаем! Давно я ждал этого часа! Теперь мы отомстим! Ведь так, брат?

Голос его полнил искренний энтузиазм.

– Ты так рвешься убивать? – спросил Самир.

Он не испытывал ничего подобного, его донимало ощущение, что происходит нечто неправильное, они сами лезут в ловушку, или их искусно в нее загоняют, используя преданность «Детям Аллаха».

Уже завтра они должны получить взрывчатку и инструкции.

Понятно, что явились сюда не загорать на курорте, но разве не учили их, что отсутствие спешки и тщательное планирование – залог успеха любой операции?

– Я же… Оно само… – Ильяс опешил. – Это же наш долг перед Всевышним! Убивайте многобожников, где бы ни застали вы их! Ты что, забыл?

– Нет, я помню, – возразил Самир. – Когда же пройдут месяцы запретные, убивайте многобожников, где бы ни застали вы их, захватывайте их в плен, осаждайте в крепостях и устраивайте засады, где только можно. Если же раскаются они, станут совершать салят и раздавать закят, то пусть идут дорогой своей, ибо Прощающий Аллах, Всемилосердный. Эта сура ниспослана об арабских язычниках, живших во времена Пророка, мир ему!

Да, их натаскивали в том числе и в тафсирах, и в богословии, на тот случай, если придется участвовать в призыве.

– Много ты знаешь, – пробурчал Ильяс с сомнением. – Я вот помню о своем долге. Помню о джихаде. А ты?

– И я, – ответил Самир с упавшим сердцем. – Попробуй, забудь о нем.