Текст книги "Туристический сбор в рай"

Тортик

Танин работал на крупной столичной киностудии в тон-ателье звуковым оформителем, по-простому говоря, шумовиком. В этот странный цех, где на озвучении фильмов взрослые люди имитировали, например, лошадиный храп или сопение младенца в люльке, его привел институтский товарищ. Случайно. Ему надо было занести матери, заведующей тон-ателье, забытый ею паспорт на путевку в Крым, и они, студенты физмата, забежали на фабрику грез всего на несколько минут. Напротив студии уже лет пятьдесят находился пивной бар, называемый в народе «Счастьем» – благодаря тому, что умирающие от похмелья бродяги, приползавшие сюда по утрам, вылечивались чудесным образом лишь одним большим глотком терпкого напитка. В баре студентов ждали друзья и килограммовый вяленый лещ.

Но в этот день в пивную Танин так и не попал, леща не попробовал, пива не выпил, а завороженный происходящим в тон-ателье забыл обо всем. Он словно бы попал в детский сон, в котором можно было все. Стать, например, скрипучей телегой с помощью диковинного деревянного прибора, в котором имелась вертящаяся ручка, хорошо высушенная: при ее проворачивании конструкция издавала натуральный тягучий тележечный скрип. Или оборотиться прелестными женскими ножками, бегущими по кромке синего моря – надо было просто шлепать ладошками по воде, налитой в тазик…

Забрав у сына паспорт, мать махнула рукой – мол, пусть товарищ посмотрит, а позже догонит. Сын согласился, вспомнив, как в детстве сам был очарован работой матери и ее коллег, похлопал однокурсника по плечу и напомнил о завтрашнем зачете.

Танин весь день проторчал на студии, увидел пару кинозвезд, выстроенный из папье-маше средневековый город, нескольких рыцарей, дерущихся на мечах во всем тяжеленном облачении, и много чего еще.

На завтрашний день студент Танин на зачет не явился, а, отключив телефон, просидел в комнате. Он думал.

Его отец, кандидат физико-математических наук, почти с самого рождения сына принялся приучать отпрыска видеть мир глазами математики. День за днем будущий академик втискивал в него различные формулы, алгоритмы, системы. Рассказывал о выдающихся представителях их профессии, о математическом смысле мира, а сын благодарно внимая родителю и легко впитывая точные науки, в конце концов окончил математическую школу с серебряной медалью. Дальше, естественно, в физмат. Отец, уже член-корреспондент АН, видя успехи сына и понимая, что далее мотивировать юношу незачем, отвлекся на свои академические дела.

Можно за одно мгновение разлюбить женщину и тотчас полюбить другую – так Ромео позабыл Розалинду, лишь только увидел Джульетту.

Не имея возможности самостоятельного выбора своих пристрастий, живя мечтами отца, он вдруг словно очнулся на дне озера, где вокруг была только вода из нолей и единиц. Танин оттолкнулся ногами от дна и, всплыв на поверхность, увидел совершенно другую картину мира, в которой его душа не просто жила, а проживала эту картину. Слегка подмороженная детством, сейчас она согревалась в лучах теплого солнца.

В конце недели Танин явился в отдел кадров киностудии и попросил места в цеху звукооформителей, сославшись на мать своего однокурсника. Зав. тон-ателье вскоре спустилась и уставилась на Танина как на ненормального. Она без мужа всю жизнь работала на трех работах, чтобы раскрыть математический талант сына, о котором ей втолковали в обычной школе: «У вас растет гений! Не упустите»!..» Она горбатилась до полуночи на взятки для поступления в специальную математическую школу, на поездки для участия в математических олимпиадах, а этот мальчик, родившийся с золотой ложкой во рту, у которого отец без пяти минут академик, вдруг решил все бросить и… Она не поверила ему, в его искреннее желание – ну потому что в это невозможно поверить, – а он уверял, что хочет попробовать. Женщина упиралась, объясняя, что вакансий у них нет, а если и появится, ему надо будет пройти период ученичества, после чего его, может быть, зачислят в штат с трехкопеечной зарплатой.

Он отвечал, что пускай, он готов и бесплатно. Он обязательно докажет, что сможет работать шумовиком.

– Елена Сергеевна, – заявил Танин, – я серьезный человек, вы знаете меня с седьмого класса, я никогда не бросаю слов на ветер и не совершаю необдуманных поступков.

– Вот именно! – ответила зав. тон-ателье – и вдруг поняла, что Танин не отступит, что в его голове жестко переклинило. Женщина взяла паузу, а потом поступила решительно: – Завтра к восьми!

Он никогда не пожалел о свершенной им революции в своей душе, работал истово, получая от труда какое-то огромное наслаждение. Он хрюкал за свиней, превращался в падающий водопад, в шипящую воду на раскаленных камнях финской бани. Он пукал и сморкался в русских комедиях, один раз ему даже доверили озвучить любовную сцену. Профессиональный артист не справлялся со стонами, а у него получилось это изящно и страстно – так, что известная актриса Хатько, стонавшая с ним в паре, даже похвалила… За десять лет работы он выказал большущий талант в изобретении приспособлений для различных звуков, за который через десять лет был назначен на место Елены Сергеевны, уходящей на пенсию. Ему прибавили зарплату, которая стала чуть выше прожиточного минимума, а фотографию Танина повесили на Доску почета.

Здесь, на студии, он познакомился со своей будущей женой Татьяной, милой женщиной в теле, с покорными глазами, пахнущей хлебом, в которой до него, Танина, никто ничего этакого не мог разглядеть. Они поженились, и Татьяна со временем превратила его холостяцкую двушку в уютный, наполненной любовью дом.

– Ты Танин, а я Таня, – горячо шептала она мужу ночью. – Значит, ты мой. Предназначен мне.

– Твой.

Вскоре у них родился сын, а через год второй. Подрастая, оба мальчика показывали большие способности к точным наукам, и лишь тогда отец Танина, академик РАН, познакомился с внуками. Он просидел с ними целый вечер, рассказывая про всякие алгоритмы, системы, нерешенные задачи…

На прощание отец велел Татьяне, чтобы она почаще привозила мальчиков на дачу – мол, такие способности надо развивать и он попытается отыскать для внуков время. Собственному сыну он на прощание лишь кивнул.

После ухода академика супруги переглянулись и улыбнулись друг другу. Они одинаково понимали этот мир, а оттого редко возникали темы, на которые нужно было дискутировать.

За семнадцать лет Танин отшумел за все, что можно. И скрипел, и изображал падение человеческого тела с высоты, придавал шуршащий звук бегающему по школьной доске мелу и, перетирая руками целлофан, рождал шум дождя…

Как-то вечером, после двойной смены, он, возвращаясь домой, зашел в магазин и купил небольшой вафельный тортик, совсем небольшой, на четыре кусочка. Денег на больший не хватило, так как еще нужно было купить молоко и хлеб.

На ужин Татьяна подала сосиски с вермишелью и вкусный салат с килькой. А потом, перед чаем, Танин вытащил из-под стола спрятанный до времени тортик и явил его миру. Мальчишки звонко кричали «ура!» – аж гудело в плафоне люстры, а Татьяна резала торт. Свои куски дети проглотили мгновенно, измазавшись в шоколадном креме, и жадно смотрели на тарелки родителей, в которых торт оставался нетронутым. И опять Танин и его жена Татьяна улыбнулись друг другу, а потом – детям, давая разрешение заполучить мальчишкам еще по кусочку…

– Ураааа!!!

Чуть позже погодков уложили спать. Когда Танин целовал их на ночь, то почувствовал запах шоколада. Он кивнул жене – мол, ложись тоже, а сам еще некоторое время сидел у окна, всматриваясь в ночь.

Танин лег в постель, когда жена уже спала, положив под голову большую белую руку. Она источала запах свежего ароматного хлеба, и он, уткнувшись ей в носом в грудь, мгновенно заснул.

Танин всегда улыбался во сне.

Нора

Она родилась в Саратове, окончила школу с золотой медалью и поступила в Саратовский государственный университет им. Чернышевского. Проучившись три года на врача, неожиданно, несмотря на протесты родителей, ушла в академический отпуск и переехала жить в Москву. В те годы дикого перераспределения ценностей почти все симпатичные девчонки страны связывали свое будущее счастье с необходимостью как можно раньше перебраться в столицу. Вот и Нору, заскучавшую на малой родине, поезд домчал до сердца России, откуда ее вынесло толпой на площадь трех вокзалов и она почти захлебнулась солнцем, висевшим над огромным городом и, казалось, светившим только для него одного. И для нее.

Первое время она жила у жадной старухи, встреченной на вокзале с транспарантиком «Сдаю комнату». Пружинный матрас, установленный на кирпичи, древний платяной шкаф и черно-белый телевизор, экран которого прикрывала кружевная салфетка. И целыми днями старая ведьма назойливой мухой пилит, чтоб мужчин не водить, никаких гостей, а уж если приспичило, то плати за двойной постой.

– Хорошо, Алена Ивановна!

– Я Маргарита Петровна! – злилась старуха.

За неделю такой жизни Нора оправдала Раскольникова…

Она была неглупа и знала, что ежедневно в столицу высаживается многотысячный десант таких же, как она, симпатичных, красивых, очень красивых и готовых почти на все девочек, чтобы полететь к звездам своих мечтаний.

На второй день ей удалось устроиться в магазин женской одежды, где она проработала два месяца. Зарплата была мизерной, и Нора решила, что роль продавщицы ведет в никуда. В Москве, чтобы прожить достойно, нужны приличные деньги, а заработать их можно было только одним способом. Она вовсе не собиралась становиться проституткой – но лишь стриптизершей в маленьком ночном клубе «Мимоза». Отбор прошла без трудностей, велели показать только грудь, трусы снимать не заставили, хотя она и была готова к полному разоблачению, накануне посетив косметолога. Собственно говоря, и в клубе, уже работая на шесте, Нора трусов не скидывала – танцевала топлес. Хорошие деньги платили только за приват-танец, где полное обнажение было само собой разумеющимся. Хоть и неопытная, но умная от природы и родителей, она понимала, что в клубе можно разрешить себе почти все, только не переходить самой последней черты: не спать с клиентом. Если не удержалась – тогда все! Ты проститутка, а, как рассказывали девчонки, это еще тот наркотик, покруче героина: и деньги, и удовольствие, а главное – доминантное ощущение, что ты всем нужна, без тебя никак…

Владельцем клуба оказался богатый совсем молодой человек, открывший «Мимозу» лишь для своих многочисленных друзей и их прихотей. Окончив Плехановский, он заработал состояние на собственной гениальности, торгуя на мировых биржах ценными бумагами. Он никогда не связывался с криминалом, как, впрочем, и с властью, предпочитая быть не замеченным и теми, и другими. Бизнесмен довольно часто посещал «Мимозу», где, будучи человеком молодым, удовлетворял свои мужские потребности, а заодно проводил неофициальные переговоры с китайцами, индийцами и представителями иных цивилизаций. Он быстро заприметил Нору, новенькую милую стриптизершу, и отправился с ней в ВИП-комнату, где она прекрасно станцевала, соблазняя владельца своими прелестями. Порозовевший от возбуждения, он вытащил из кармана пачку долларов, отсчитал тысячу и протянул Норе. Девушка отказалась, объяснив, что работает без интима, он предложил ей еще денег, но она лишь повторяла «Простите», а когда молодой человек протянул ей всю пачку, коротко чирикнула «Сорри» и выскользнула из комнаты. Позже владелец клуба, давая наставление директору, ухмыльнувшись, обмолвился о новенькой, которая отказалась от десяти тысяч баксов.

– Я ее обломаю! – нахмурился директор.

– Не обломаешь! Не хочет – дело ее! – Хозяин бросил на стол двести долларов. – Отдашь ей за приват! Проверю! Ведь заныкаешь!

С тех пор Нора видела владельца не часто, но, появляясь, он всегда ее замечал и здоровался, улыбаясь, но не было в этой улыбке похоти. И без Норы разномастных девок в клубе хватало. Она продолжала спокойно работать чистой стриптизершей, и никто ни к чему ее более не понуждал. Конечно, клиенты ею интересовались, но директор тотчас оповещал, что она ни с кем и никогда.

Нора сняла приличную квартиру в центре и поставила себе задачу купить в Москве хоть какое-то жилье, затем бросить «Мимозу», перевестись в московский мед и, отучившись, стать гинекологом, выйти замуж и родить детей. Даже у самых умных девушек простые планы. Но ох как эти планы сложно осуществить! Деньги хоть и откладывались, но малые, так как хотелось жить сегодня, да и ухаживать за телом было архидорого. Ночная жизнь сначала выбеливала кожу, затем истончала. Лишенный солнечного света, организм терял былую выносливость, и радостное ощущение от жизни тонкой струйкой вытекало из юной души…

Нора понимала, что выбрала путь в никуда, но другой дороги не видела, и отчаяние потихоньку овладевало ею.

Помогла Лариска, простая деваха без затей и отказов. Работала по полной и из клуба почти не выходила.

– Не хочешь раздвигаться – иди на массаж с хеппи-эндом!

– С чем? – не поняла она.

– Со счастливым концом.

– Это как?

– Делаешь массаж клиенту, а в конце он должен приехать в твой нежный ротик.

– Ты же знаешь! – разочарованно ответила Нора. – Я без интима.

– А здесь и не будет интима! Это хитрость! – И Лариска поведала, как все проворачивается. Клиент всегда минимум нетрезв и, пока ты ему делаешь массаж, лежит колодой. Потом его надо перевернуть на спину и всего лишь ладошкой коснуться внутренней поверхности бедра. Мужик, как правило, этого ждет, он готов, и у него все готово. Ты ложишься головой ему на живот, только затылком, это главное, зажимаешь хозяйство между щекой и плечом, а потом туда-сюда-обратно. Они ни в жизнь не поймут, что не в рот попали. Ощущения те же, но ты чиста. А если еще возьмешь свой пальчик, как в детстве, в ротик и издашь нужные звуки – клиент опустошится на раз-два… – А вообще, подруга, перестала бы ты ломаться и работала бы как все. Нельзя и рыбку съесть, и на х… не сесть… Да, – предупредила Лариска, – нельзя, чтобы он смотрел!

Нора быстро обучилась фокусу, и денежка пошла побольше. Во время интимного обмана она гладила клиента по лицу, а если он пытался сесть на массажном столе, легким толчком в грудь отправляла обратно, нежно покручивая мужской сосок тонкими пальчиками.

Директор этот фокус тоже знал, но клиентам не раскрывал.

У Норы появились поклонники, и девушка смогла откладывать суммы значительнее.

В одну из пятниц в «Мимозе» появился мужчина лет тридцати пяти, черноволосый, статный и с пронизывающим взглядом больших глаз. Арабский принц, подумала тогда Нора. Но гость оказался отечественным, к тому же большим другом хозяина. Директор потом объявил всему персоналу, что для черноволосого красавца все бесплатно – кроме интимных услуг, само собой.

Альберт, так звали мужчину, с ударением на первую «А», как у принца Монако, был веселым жизнелюбивым человеком. И не бизнесменом он оказался, а мировой известности скрипачом. Девчонок никогда не обижал, пел с ними в караоке, ну и от плотских радостей не отказывался. Зато алкоголь почти не употреблял – но то и понятно: как извлекать из скрипки виртуозную музыку дрожащими пальцами? Альберт, вернувшись с очередных гастролей, непременно объявлялся в «Мимозе» и радовал танцовщиц щедрыми чаевыми.

16 ноября, в свой день рождения, скрипач появился в клубе прилично выпившим, был не слишком весел, с девочками не заигрывал, а попросил директора объявить парад-алле – это когда все работницы древнейшей профессии под томный голос ведущего выходили на сцену с голой грудью, а клиент осматривал плоть и делал выбор.

Он указал на Нору. Директор предупредил, что девочка работает без интима, на что Альберт согласно кивнул.

Она станцевала ему в ВИП-комнате пять раз подряд. Он не дотронулся до ее тела и пальцем, затем резко встал, взял за руку и, наклонившись, шепнул в ухо:

– На массаж.

Он ей нравился, и она старательно массировала его немускулистую спину, тонкие, но сильные руки, а потом привычным движением перевернула скрипача и стала демонстрировать фокус «шея-плечо». Туда-сюда-обратно… Работая, она отвлеклась, почему-то вспомнила Саратов, улицы города, институт. Виртуоз гладил ее по собранным в пучок волосам, Нора вспомнила руки матери, а потом вдруг поняла, что у нее во рту вовсе не собственный пальчик, а… Она хотела было это выплюнуть, но здесь все закончилось.

Нора сидела на полу здесь же, в массажной, и плакала. Альберт ее успокаивал и говорил, что она ему нравится, что ничего страшного не произошло, тем более что это было всего один раз и ничего не значит. Он сказал, что знает этот довольно распространенный фокус, фактически обман, а потому так и вышло, как на то был уговор. Слезы из глаз Норы текли рекой, она пила шампанское бокал за бокалом, и в ее голове все словно бетоном сковало, будто жизнь кончилась.

Он просидел с ней два часа, пока сил рыдать у девушки не осталось и слезы не высохли, Нора только икала и всхлипывала. Альберт попросил рассказать, какими судьбами она оказалась в «Мимозе».

Все девочки имели заготовленный на такой вопрос детальный рассказ, и Нора, все еще икая, поведала, что в Саратове у нее был молодой человек с хорошими деньгами, делавший ее жизнь простой и легкой, но потом его по ложному обвинению посадили в тюрьму, а все материальное отобрали. Так она и оказалась в Москве.

Альберт посочувствовал ей, хотя отлично знал все эти шлюшкины байки. Потом спросил:

– Я тебе нравлюсь?

– Да, – ответила она, всхлипнув.

Тогда он предложил ей эксклюзивные встречи на интимной основе.

– Это будет твой выбор! – мотивировал скрипач. – Ты сама меня выбрала, и ты не проститутка, так как я буду платить тебе не за секс, а просто давать деньги на всякие мелочи и дарить подарки. Тебе больше не придется заниматься массажем…

И она ухватилась за это предложение как за единственную возможность отмотать время, сделать самостоятельный выбор и обмануть себя, успокоив, что все принципы остались незыблемыми и у нее просто появился бойфренд, очень известный скрипач…

Когда Альберт появлялся в «Мимозе» после гастролей, теперь он выбирал только Нору, которая не заметила, как влюбилась в черноволосого красавца, и теперь исполняла все его интимные прихоти уже по собственному желанию. Он действительно оказался щедрым, и девушка уже через три месяца ездила на маленьком, но очень хорошем автомобильчике.

Через полгода «дружбы» Альберт все чаще стал заговаривать с Норой о ее уходе из «Мимозы». И не то чтобы он предлагал ей что-то взамен, жизнь вместе или помощь в обычной жизни – нет, он вкладывал в ее голову мысль, что такая жизнь смертельно опасна и если Нора думает, что наступит время и она сможет уйти из бизнеса, то она жестоко ошибается.

– Через пять лет ты перейдешь в клуб классом ниже, затем в стрип на окраине города, в тридцать – тяжелая работа при дешевом мотеле, а потом – вокзалы. Понимаешь это? На моей памяти еще ни одна девочка не вырвалась из этой трясины!

В сверкающих глазах Альберта было что-то от купринского студентика, но, в отличие от художественного персонажа, скрипач был женат и хоть и говорил, что с женой все условно, но и как Норе прожить эту жизнь после ухода из «Мимозы», решений не предлагал. По-прежнему не звал с собой даже любовницей вне стен распутного клуба. Они всего лишь несколько раз встретились за его территорией, на даче музыканта, когда его жена находилась в Париже: было хорошо – но и все!

– Уходи! – не отставал он. – Уходи оттуда!

И она решилась. В один день объявила об этом директору, а уже через неделю поменяла квартиру на более дешевую в спальном районе.

Нора устроилась официанткой в грузинский ресторан и в свободное время сидела за учебниками, чтобы как можно скорее восстановиться в институте. Альберта она видела не часто, на свиданиях они все больше разговаривали, нежели предавались любовным развлечениям, он пытался ее мотивировать, чтобы она не вернулась к прежнему, оставлял немного денег, давал читать книги классиков, того же Куприна, а Нора, золотая медалистка, делала вид, что впервые слышит обо всех этих авторах, понимая, что Альберту нравится быть ее спасителем, вырвавшим девичью душу прямо из ада. Нравится – пусть хоть Христом будет!

Они стали реже встречаться, быстро охладевая друг к другу. Альберт – оттого что в Норе исчезла та порочная изюминка, которая волновала его кровь, а она пресытилась его спасительными речами. Они иногда разговаривали по телефону, а когда Нора провалилась в мед и уехала в Саратов к родителям, их связь прервалась вовсе.

Нора решила не восстанавливаться в институте, устроилась в Дом культуры, где полтора года преподавала танцы, а затем вдруг выступила на городском конкурсе красоты и неожиданно завоевала звание «мисс Саратов». Но времена были уже не те, денег дали совсем немного, но подарили ваучер на недельное проживание в лучшем московском отеле «Националь».

Здесь, в лобби знаменитого отеля, она случайно встретилась с Альбертом – он поднимался из казино в бар, а она спускалась в дамскую комнату.

Увидев ее, скрипач передернулся. Сначала он решил сделать вид, что не заметил ее, но, проходя, почти коснувшись ее плечом, не выдержал:

– Сломалась, девочка! Второй этап, путана в гостинице? Я тебя предупреждал.

Нора улыбнулась ему. Она давно и хорошо понимала суть Альбертовой души. Скрипач злился, что его усилия оказались тщетными, что он, великий, пророк, чье пророчество сбылось, потратил на мелкую шлюху свой запал спасителя впустую. Ему от этого было очень больно. Нора, будучи девушкой доброй, успокоила музыканта, объяснив, что ему не о чем волноваться, что именно благодаря ему ей удалось выскочить из жизненной западни, когда чуть было не сорвалась в пропасть небытия ее душа, а сейчас она в гостинице на отдыхе – премия за звание «мисс Саратов».

Скрипач переменился в лице и уже через минуту улыбался, лицезрея перед собой собственный успех, пригласил девушку на ужин, прослезившись, просил прощения, восхищался красотой, а потом предложил полететь в Сочи, где собиралась компания его друзей. Так, по дружбе. У него молодая жена, если что!

– А вдруг и ты встретишь там кого!

Она согласилась и прекрасно провела неделю на газпромовской заимке. Женщин в компании было немного, но мужчины по отношению к ней вели себя сдержанно, ни малейшей попытки флирта. Этим состоянием дел Нора была довольна, она купалась в море, загорала и отсыпалась.

В понедельник Альберт принес в ее комнату билет на самолет до Москвы:

– Разлетаемся… Увидимся…

Машина довезла ее до Адлера.

В комнате отдыха на вылете она познакомилась со своим будущим мужем, человеком взрослым, сложным, но хорошим. После свадьбы она тотчас забеременела и целиком погрузилась в будущее материнство, благодаря Бога за то, что он подарил ей долгожданное счастье. Она позвонила Альберту, сообщив ему о своей радости.

– Твоя заслуга, – сказала. – Будет девочка!

– Будь счастлива!

А за три дня до родов во время ультразвука наблюдающий врач-акушер Элия Казгоев сообщил, что плод внутри нее мертвый. Вероятно, ее любимая девочка запуталась в пуповине и задохнулась. Так бывает.

Она рожала мертвого ребенка совершенно одна. В рваной родильной рубашке, почти черная от горя и нестерпимой боли, двое суток издыхала в корчах родов, пока Казгоев не явился и не вытащил из нее мертвое тельце.

– Скотина! – прошептала она акушеру.

Позже Нора узнала, что никакой врач, ни одна акушерка не захочет принимать мертвый плод – нехороший знак.

Приходя в себя, она первый раз в жизни подумала, что человечество в основной массе своей злое. Но вспомнив мужа и почему-то хозяина «Мимозы», переменила мнение. Все-таки есть много добрых и порядочных людей.

Ее муж долгое время не мог находиться с ней рядом. Молчаливо скорбящий, он все время работал, старался приходить ночью, спал коротко, а она не имела возможности выговориться самому близкому человеку. Поделиться с ним болью, рассказать, как ей невыносимо заходить в приготовленную детскую, и много чего еще…

Через три месяца Нора физически оправилась и вспомнила Альберта.

Она позвонила ему и попросила о встрече.

Они сидели в японском ресторане, скрипач много ел и слушал рассказ Норы о случившейся с ней трагедии. Альберт, казалось, понимал ее чувства, разделял горе, чуть было не прослезился, когда она рассказала, как ее девочку словно батон колбасы завернули в простыню и унесли в морг. А в ответ услышала от него:

– За все в жизни надо платить! Я говорил тебе, Нора! Это твоя плата!

Нора тогда подумала, что в жизни никогда более не встретится с Альбертом.

Но лет через восемь он сам позвонил ей и предложил увидеться.

Постаревший и обрюзгший, скрипач жаловался на жизнь, женщин и правую, смычковую, руку. Она все чаще дрожала, а он боится идти к врачу – вдруг это паркинсон или психосоматика?

– Оба мы с тобой какие-то несчастные! – подытожил скрипач.

Нора улыбнулась и рассказала виртуозу, что через полтора года после неожиданной смерти ребенка она родила чудесную здоровую девочку Анечку. А еще через три – вторую, Любушку, затем третью, Дарью. Нора поведала Альберту, что все же окончила медицинский, но работает только в своем дачном поселке – так, для радости, времени-то нет: трое детей, любимый муж, родственники, друзья… А еще открыла Альберту старую тайну свою, что после ухода из «Мимозы», уехав в Саратов, она обнаружила, что беременна от него.

– Я бы родила! – объяснила Нора. – Но заболела пневмонией и после приема сильных лекарств испугалась, что ребенок может родиться нездоровым. Ты знаешь, антибиотики…

– Аборт сделала?

Она кивнула:

– Сказали, что мальчик был бы здоровым. А у нас только девчонки!

– А у меня нет детей… И в жизни почти ничего… Кроме трясущейся руки.

– Кстати, меня зовут Света. А Нора – сценическое имя… Не знал?.. Ты много сделал для меня, – нежно произнесла она и погладила Альберта по щеке. – Но за все в жизни надо платить. Это твоя плата…