Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1"

В реальности ставанов как особого и ключевого балтского или праславянского этноса на балто-черноморском пути между прибалтийскими готами, галиндами и судинами и причерноморскими аланами не сомневался ни один крупный ученый, занимавшийся этой проблемой. К. Мюлленхофф считал ставанов восточными литовцами. Но большинство исследователей видят в Σταυανοί искаженное Στλαυανοί – грекоязычную передачу имени *slověne. Некоторые сомнения вызывает лишь суффикс – αν– вместо обычного – ην– в греческих и – en– или – in– в латинских источниках. Однако уже Ловмяньский заметил, что в рукописях B и O «Готики» Иордана мы имеем вариант написания Sclauani c суффиксом – an– (Lowmiański 1963: 175–177), а в других источниках VI–IX вв. также встречаются написания, поразительно близкие форме, сохраненной Птолемеем: Στλαβηνοί, Σκλαυηνοί, Sclavani, где в первых двух имеются вставные τ и κ, а в последней – суффикс – an– (Свод … 1991: 465; Свод … 1995: 584).

Надо отметить, что мы имеем у Птолемея, судя по всему, древнейшее (слегка испорченное) написание имени словен в греческой транскрипции, и это имя, судя по последовательности перечисленных этносов, было получено при посредстве западных балтов, самоназвания коих – галинды и судины – встречаются в античной традиции только у Птолемея. Западные балты, по данным лингвистики, были в наиболее тесном языковом родстве с праславянами и могли передавать их имя в огласовке, несколько отличной от более поздней. В связи с этим отмечу наличие в Южной Литве реки Šlavantà и озера Šlavañtas (Трубачев 1968: 150.) Не исключено, что до Птолемея эта западнобалтская огласовка имени словен дошла к тому же через посредство римлян, появившихся с середины I в. на янтарном берегу Балтики.

Вставное – τ– (-t-) вместо более частого – κ– (c) в греко-латинской традиции зафиксировано как наиболее древнее в передаче названия Вислы. Имя реки в проанализированном выше отрывке из Плиния Старшего, восходящем к греческим источникам III–II вв. до н. э., дается, по наиболее авторитетным спискам, в форме Visula (без вставного t или c), хотя в других списках есть и Vistula и Vistla (со вставным t). Форма Vistla засвидетельствована на карте Агриппы (12 г. до н. э.), а Vistula – у Помпония Мелы (ок. 44 г. н. э.). И лишь у Плиния Старшего в рассказе о германцах середины I в. н. э. появляется форма Visculus со вставным c (более позд-няя форма – Viscla). Кл. Птолемей, для которого нижняя Висла является западной границей венедов, в соответствии с архаической традицией сохраняет форму Οὐιστoύλα. Видимо, это же архаичное вставное t имеем и в имени ставанов при утрате l.

Невозможно представить себе, чтобы центральный, узловой этнос на достоверном, подтвержденном археологией балто-черноморском пути середины I–II в. н. э. после упоминания его Кл. Птолемеем начисто исчез вместе со своим именем из письменных источников и вообще из истории. Поэтому я не сомневаюсь в достоверности реконструируемой цепочки Σταυανοί < Στλαυανοί < *slověne (или несколько иная западнобалтская или праславянская огласовка исходного этнонима). Так же несомненно, что территориально ставаны совпадают как с центральной частью области обитания и «разбоев» венетов Тацита, так и с частью ареала культуры поздней штрихованной керамики. Попробуем точнее определить территорию ставанов по косвенным указаниям письменных источников.

Сопоставление местоположения отдельных гор и истоков различных рек в системе координат «Географического руководства» и на лучших средневековых картах (например, на той, которая приведена в Lowmiański 1963), восходящих к карте Кл. Птолемея, позволяет утверждать следующее.

1. Ставаны размещаются к югу и юго-западу от неких гор, которые именуются «гора Бодин», и к северо-востоку от «самого северного истока» реки Борисфен. Этот исток наиболее сближен из всех рек, впадающих в Балтику, с рекой Хрон, в которой большинство исследователей, включая меня, видят Преголю. В таком случае северный исток Борисфена на карте Птолемея может быть лишь Припятью, за исток коей принята Ясельда. Само направление течения этого северного истока Борисфена с северо-запада на юго-восток более всего напоминает направление течения Ясельды и нижней Припяти. Точка истока изображена на карте как темное пятно – озеро или болото. Вероятно, этот водный исток соответствует тому «великому болоту», из которого «рождается Данапр», по свидетельству Иордана в его рассказе о ранней истории готов (Iord. Get. 46), а это, в свою очередь, хорошо коррелируется с реальными болотами и озерами у истока Ясельды и болотами в верхнем течении Припяти.

2. «Гора Бодин» изображена на карте как западная часть целого массива гор, на востоке которого располагается к северу от алаунов (аланов) скифов гора Алаун (Алан). В «Географическом руководстве» указаны координаты лишь устьев рек, впадающих в «Венедский залив» (Балтику), однако на карте показаны и истоки этих рек. В частности, река Рубон (Рудон), обоснованно отождествляемая с Неманом, имеет на карте истоки в вышеозначенном массиве гор, рядом с горой Бодин. Уже из этих соображений следует, что по меньшей мере западная часть этого горного массива, обозначенная как гора Бодин, соответствует Минской возвышенности, южнее которой и севернее Припяти и помещаются ставаны.

Чтобы еще полнее разобраться в местоположении ставанов, необходимо сделать некоторое отступление.

Ни один из античных авторов, писавших ранее середины I в. н. э. (ни Геродот, ни Страбон, ни Мела, ни другие), не имел никакого представления ни об истоках реки Борисфен, ни о каких-либо болотах или горах на севере неподалеку от его истоков (за исключением полуфантастической географии Эсхила в «Прикованном Прометее», где река Гибрист («яростная»), текущая, судя по контексту, как и Днепр, с севера в Понт, имеет истоки на вершинах Кавказа). И вдруг с середины I в. н. э. возникает целый залп подобных сведений, дополненных еще данными о реках, впадающих в Балтику.

Наиболе близок к «Географическому руководству» Марина – Птолемея «Перипл Европейской Сарматии» Маркиана Гераклейского (ок. 400 г. н. э.), составленный с использованием в первую очередь вышеозначенного труда, а также сочинения некого Протагора. Некоторые данные Маркиана отличаются от сведений, дошедших до нас в труде Птолемея, и иногда менее противоречиво согласуются с реальной географией. Так, вопреки Птолемею, он утверждает, что в Вендский залив (у Птолемея – Венедский) впадают восточнее Вистулы не четыре реки, а лишь две южные – Хрон и Рудон. Действительно, изгиб Балтики от северной точки Польского Поморья до Клайпеды образует залив, который включает еще более углубленные заливы – Висленский и Куршский, отделенные одноименными косами. И в этот залив, кроме Вислы, впадают действительно лишь две достойные внимания реки – Преголя и Нямунас (Неман). Таким образом, Рудон у Маркиана соответствует Неману или системе Вилия – Неман. Две более северные реки – Турунт (Западная Двина) и Хесин (по Брауну – Пярну), естественно, никак не соотнесены с этим реальным заливом.

Особенно важно для наших целей следующее утверждение Маркиана:

Река же Рудон течет из горы аланов; населяет же и эту гору, и эту землю широко распространившийся народ аланов сарматов, у которых находятся истоки реки Борисфен, той, которая вытекает в направлении Понта. Землю по Борисфену за аланами населяют так называемые европейские хуны[181]181
  Благодарю Д. А. Браткина за помощь в уточнении перевода.


[Закрыть] (SC I: 250–251).

Этноним «аланы сарматы» у Маркиана вместо «аланы скифы» у Птолемея более соответствует названию «Европейская Сарматия». Подтверждаются намеченные на карте Птолемея истоки Рудона с некой горы, именуемой Маркианом «горой аланов». Совершенно новым является утверждение, что истоки Борисфена находятся в земле аланов и, следовательно, сближены с истоками Рудона. «Хуны» на нижнем Борисфене отмечены и в тексте, и на карте Птолемея. Если сопоставить эти данные с реальной географической картой, то окажется, что эти истоки Борисфена соответствуют истокам крупнейшего северо-западного притока Днепра – Березины (в названии которой, так же как в названии острова Березань у впадения в море Днепро-Бугского лимана, некоторые лингвисты усматривали трансформированное и славянизированное имя «Борисфен»). И действительно, истоки Березины находятся в непосредственной близости от Минской возвышенности, где находятся истоки Немана-Рудона. Видимо, где-то на восточных склонах Минской возвышенности (называвшейся в дореволюционной географии «Алаунский кряж»), на речном пути Неман – Днепр, и проходила граница между территорией обитания ставанов и областью доминирования аланов. Некоторое удивление вызывает проникновение аланов так далеко на север в лесную зону. Но это находит приемлемое объяснение в свидетельстве другого автора, Аммиана Марцеллина, также использовавшего данные Птолемея:

За нею (за рекой Танаис. – Д. М.) тянутся бесконечные степи Скифии, населенные аланами, получившими свое название от гор; они мало-помалу постоянными победами изнурили соседние народы и распространили на них название своего народа, подобно персам. Между этими (народами) срединное положение занимают нервы (nervi)[182]182
  Так во всех списках. Благодарю за консультацию П. В. Шувалова.


[Закрыть], соседи высоких и обрывистых гор, на которых все коченеет от мороза и порывис-тых северных ветров. За ними живут видины (vidini)… (Am. Marc. XXXI, 13–14).

Итак, свидетельство Маркиана разъясняется текстом Аммиана. «Широко распространившийся народ аланов сарматов» (Маркиан) соответствует аланам, которые «распространили… название своего народа» на «соседние народы» (Аммиан). Нервы, на которых аланы постоянными набегами распространили свое имя, и являются непосредственными соседями «аланских» гор, около которых, собственно, аланы появляются лишь во время набегов. Заодно подтверждается свидетельство Тацита, что венеты заимствовали склонность к разбойным набегам у сарматов. Под vidini Марцеллин, вероятно, подразумевал геродотовых будинов, но написание этого этнонима позволяет осторожно предположить, что на него оказал воздействие этноним vinidi, который мог быть на слуху у Марцеллина и его информаторов. А само написание nervi, отличающееся от традиционного neuri, уже напоминает этноним, известный позднее и севернее – нерева древнерусских источников (Мачинский 1986, 1990), nerivani «Баварского географа» (см. ниже). Неслучайность употребления Марцеллином этнонима nervi подтверждается другим его текстом, где сами nervi не только напрямую соотносятся с истоками Борисфена, но и косвенно, наряду с аланами, ставятся в некую связь с известными Марцеллину реками бассейна Балтики и живущими на их берегах народами:

…Аримфеи справедливые и известные своей кротостью; через них текут реки Хрониус и Висула; неподалеку живут массагеты-аланы и сарматы (вариант: саргеты) и многие другие безвестные (obscuri, букв. «темные») [народы], коих ни языки, ни нравы нам неизвестны <…>. Затем Борисфен, берущий начало в Нервийских горах, изобилующий первоначальными истоками и еще более увеличивающийся вследствие впадения в него многих рек, изливается в море… (Am. Marc. XXII, 38–40).

Что касается древних «известных кротостью» аримфеев, локализуемых в сочинениях классической и эллинистической эпох на востоке Европейской Скифии, то их перемещение на этнокарте, отражающей реальность второй половины I – начала III в., на запад Европейской Сарматии, на берега Преголи (Chronius) и Вислы, вероятно, объясняется их соотнесением с эстами янтарного побережья, которые, по Тациту, почти не пользуются железным оружием, а Иорданом охарактеризованы как «эсты, вполне мирный народ», и даже Херманарик подчиняет их себе не войной, а «благоразумием и доблестью». Привлекают внимание «безвестные» народы с неизвестными языками и нравами. Это явно не нервы. В таком случае, уж не венеты ли (vidini?) и стлаваны имеются в виду? А описание Борисфена определенно свидетельствует об опыте плавания по нему и его притокам тех первичных информаторов, к которым через промежуточные звенья восходит описание историка.

Если считать «алано-нервийские» горы, с которыми соседствуют (судя по всему, с востока) нервы-аланы, тождественными с Минской возвышенностью (дающей истоки рекам неманского и днепровского бассейнов), то подтверждается даже свидетельство Марцеллина об особо холодном климате этих гор, особенно если приближаться к ним с запада, как это и предполагает, например, перечисление народов на неманско-днепровском пути у Птолемея: галинды, судины, ставаны, аланы. Средняя температура января – февраля на Прибалтийской равнине –1 °C, а средняя температура января на Белорусской возвышенности (самой высокой частью которой является Минская) –8 °C (Физическая география 1976: 189–191; 195).

Отмечу, что, по данным Геродота, область невров (Νευροί) – Неврида (Νευρίς) – занимала земли западнее среднего Днепра (Борисфена) и озер – истоков Днестра (Тираса) и Южного Буга (Гипаниса), с неопределенной границей на севере. Ничего об истоках Борисфена и связи их с неврами Геродоту и зависящим от него авторам неизвестно. Еще Помпоний Мела в 44 г. н. э. послушно повторяет Геродота: «река Тирас, она берет начало у невров» (Mela II, 7).

Некие новые данные появляются лишь с середины I в. н. э. «По направлению внутрь материка живут авхеты, во владениях которых берет начало Гипанис, невры, от которых (вытекает) Борисфен…» (Plin. NH IV, 88); «…Ниже соименных гор амадоки и навары (невры? – Д. М.)» (Ptol. Geogr. III, 5, 10), при этом первые привязаны к истокам Борисфена: «часть реки Борисфена у озера Амадоки лежит под 52°30´–50°20´, а самый северный исток Борисфена под 52°–53°» (Ptol. Geogr. III, 5, 6).

Таким образом, и аланы и нервы (невры) связаны и с горой в центре Европейской Сарматии (Скифии), и с истоками Борисфена, а название «гора аланов» объясняется тем, что аланы своими набегами распространили свое имя на нервов, включив их в зону своего военно-политического влияния.

Вся встающая из суммы проанализированных источников географическая и этническая номенклатура центральной части Европейской Сарматии (Скифии) относится к узкому хронологическому промежутку – от появления здесь основной массы алан (51–65 гг.) до миграции на юго-восток готов (ок. 200–220-х гг.). Горы в центре Евросарматии, а также исток вытекающего из них Рудона (Немана или системы Вилия – Нярис – Нямунас) и исток соседствующего с горами Борисфена (Березина – Днепр) связываются либо с неврами (Плиний), либо, видимо, с венетами (Тацит), либо со ставанами, бодинами и аланами (Птолемей), либо с аланами сарматами (Маркиан), либо с нервами-аланами (Аммиан Марцеллин).

Территориальное совпадение (частичное или полное) венетов Тацита и ставанов Птолемея несомненно. Венеты Тацита – это имя, под которым этот этнос известен западным соседям германцам; сам этнос дан Тацитом в меридиональной, «вертикальной» динамике: его активность развивается от певкинов до феннов. Ставаны (стлаваны) Птолемея – это латиногреческая передача самоназвания того же этноса (или, вероятнее, его части), ставшая известной через посредство близких в языковом отношении западных балтов[183]183
  Существует версия, что имя ставанов-стлаванов стало известно античной традиции не через посредство западных соседей (галиндов и судинов), а через восточных – аланов. Исходя из всего этногеографического и политического контекста второй половины I – начала II в., западная версия представляется мне более вероятной.


[Закрыть]. Во втором случае тот же этнос дан в широтной, «горизонтальной» статике – на Неманско-Днепровском речном пути, связывающем Балтику и Причерноморье, по которому осуществлялись разнообразные контакты.

Этот путь более длинный, чем путь по Висле – Западному Бугу – Днестру (или Южному Бугу), но пролегал он севернее зоны «взаимного страха» и столкновений между германцами и сарматами, через земли балтов и праславян, конфронтация которых со степняками была не столь острой и уравновешивалась, видимо, определенными формами сотрудничества в области военных союзов, торговли, кооперации в производстве продуктов питания и ремесла, – но это отдельная тема. (Речной путь предполагает не только плавание по рекам, но и движение по их льду в зимнее время, и движение по водоразделам, но параллельно течению основных рек этого пути.)

Узловым и самым трудным местом на этом пути была Минская возвышенность (до 345 м), с одной стороны разделяющая Днепровский (Березинский) и Неманский бассейны, с другой – соединяющая их. Об этой соединительной роли «Алаунского кряжа» говорят дублирующиеся названия текущих с него на восток и на запад рек двух бассейнов: днепровского – Березина, Волма, Уша, Уса, Свислочь, с одной стороны, и неманского – Березина, Волма, Уша, Уса, Ислочь, с другой. Ислочь – несомненно, рудимент гидронима Свислочь, так как чуть западнее в Неман впадает другая река, именуемая Свислочь. Текущие с Минской возвышенности Свислочь и Ислочь вплотную сближаются в своих истоках, при этом Свислочь является правым притоком Березины, правого притока Днепра, а Ислочь – правым притоком Березины, правого притока Немана.

Очень важной ветвью Днепровско-Неманской системы речных путей является путь через сближающиеся к северу от Минской возвышенности истоки Вилии и Березины (днепровской – Борисфена), позволяющий миновать трудные волоки по возвышенности. Возможно, еще одним путем (волоком) между бассейнами Немана и Днепра был путь через Минскую возвышенность от верхней Вилии на верхнюю Свислочь, где ныне пролегает «Главный канал Вилейско-Минской водной системы»; тогда понятно основание в верховьях Свислочи и Изяславля, и Минска, контролировавших волоки между реками Балтийского и Черноморского бассейнов.

О значении этой системы речных путей и Днепровско-Неманского водораздела позднее, в древнерусское время, говорят следующие факты.

Как показывает картирование, этот путь был самым южным и кратким путем распространения арабских дирхамов в направлении Балтики уже в первой половине и середине IX в. (Булкин, Мачинский 1986). (К слову, правобережье среднего Днепра и сам Днепр в районе Киева находились в стороне от основных потоков распространения дирхамов вплоть до рубежа IX–X вв.)

Владимир Святославич, владевший и днепровско-волховским, и западнодвинским путем в Балтику, где-то в конце 980-х гг. пожаловал своей отвергнутой жене Рогнеде и ее сыну Изяславу город Изяславль, построенный им в самом центре Минской возвышенности у истока Свислочи (днепровский бассейн), в месте сближения его с истоком Березины неманской. Примерно в это же время на восточном склоне Минской возвышенности, на речушке Мѣне (правый приток Свислочи), возникает город Мѣнеск (Минск).

Когда сыновья Ярослава Мудрого, старший из коих, Изяслав, контролировал днепровско-волховский путь, вступили в конфронтацию с полоцким Всеславом (потомком Рогнеды), державшим путь по Западной Двине и владевшим Минской возвышенностью, то решающая битва между ними, упомянутая в «Слове о полку Игореве», произошла на речушке Немиге под Менском, который позднее также был взят Ярославичами.

На текущей с Минской возвышенности Вилии-Нярис (приток Нямунаса), сближающейся истоками с Березиной днепровской, возник город Вильнюс, а в месте слияния Нямунаса и Нярис – г. Каунас. В устье Куршского залива, куда впадает Нямунас, позднее возник город Клайпеда. На днепровской ветке этого пути, ведущей к Черному морю, достаточно назвать Любеч, Вышгород, Киев. А в I–III вв. точкой притяжения для северных варваров была Ольвия и Березань на берегах Днепровско-Бугского лимана.

Также с Минской возвышенности течет Птичь, приток Припяти, – еще один возможный путь к Днепру. А от Днепра возможен был и другой водный путь – по Десне и Сейму с волоками на Оскол и Северский Донец и далее по Дону к городу Танаису, и далее – в Меотиду к Боспору. А на западе Днепровско-Неманского пути точкой притяжения был янтарный берег со всеми его связями с германским и римским миром.

Из всех приведенных выше письменных свидетельств и из сопоставления их с реальной географией следует, что на южных и западных склонах Минской возвышенности, а также на всем пространстве между нею и Припятью, в бассейне средне-верхнего Немана, на левобережье Припяти и правобережье Березины днепровской не позже середины II в. н. э. достоверно фиксируется этнос, название коего Σταυανοί (Στλαυανοί с опущенным λ) не может быть ничем иным, как греческой передачей этнонима-самоназвания *slověne. Этноним этот, по мнению ряда лингвистов, имеет значение «обладающие речью», «говорящие на своем языке». Приятие такого осмысления равносильно признанию того, что уже во II в. словене отчетливо отличали свой язык от наречий близкородственных им западных балтов – галиндов и судинов.

Опираясь на сопоставление свидетельств Маркиана Гераклейского, Аммиана Марцеллина и Плиния Старшего, приходим также к выводу, что на восточных склонах Минской возвышенности, у истоков Березины и на ее левобережье, а возможно, и вплоть до Десны, фиксируется этнос nervi (neuri), так же как и этнос st(l)avani, соседящий с областью доминирования ираноязычных аланов-сарматов. Эти nervi, в соответствии со свидетельствами гидронимии и данными лингвистики о соседстве ареалов различных языков, могут быть только одной из «срединно-восточных» групп балтопраславянского языкового массива. Восточнее их, как было упомянуто ранее, располагались иные этногруппы того же языкового континуума, обозначаемые как Golthe-, голядь и т. п. (Мачинский, Кулешов 2004).

Обращает на себя внимание выявляемое для I–II вв. близкое соседство ст(л)аванов-словен и нервов-невров и непосредственное соседство тех и других с аланами-сарматами. Невольно эта ситуация вызывает в памяти таинственное утверждение, дошедшее в списках «Повести временных лет» (ПВЛ): «…бысть языкъ словѣнескъ, от племени Афетова, норци, еже суть словѣне» (Лаврентьевский список); «нарѣцаемѣи норци, иже суть словенѣ» (Ипатьевский список). Эта фраза перекликается с перечислением народов в эпитафии, написанной в 558 г. Мартином Бракорским, посвященной святому Мартину Турскому и дошедшей до нас в трех рукописях. Ниже – ее текст, в скобках – варианты написания этнонимов.

Огромные и многоразличные племена присоединяешь ты к благочестивому союзу Христа: Alamannus, Saxo, Toringus, Pannonius, Rugus, Sclavus (Sclabus), Nara (Narra), Sarmata, Datus (Danus), Ostrogotus, Francus, Burgundus, Dacus, Alanus – радуются, что под твоим водительством познали Бога… (Свод… 1995: 357–360).

Е. Ч. Скржинская считала, что «следовало бы читать „Sclavus-Nara“, подразумевая под этими двумя словами представителя одного племени, а именно склава, склавена, который иначе мог быть назван „нарой“ („нарцем“, „норцем“)», т. е. жителем провинции Noricum. Но тут же она пишет: «естественно было бы ожидать формы Norensis, Noricanus или, по крайней мере, Nora» (Скржинская 1960: 211–212). Но даже эта «крайняя мера» не соблюдена, поэтому, ввиду беспрецедентного изменения корневой гласной, написание Nara/Narra нельзя считать обозначением жителя Норика. Это не мешает С. А. Иванову, автору комментария к тексту, переводить рассматриваемое место как «склав, норец», хотя он и признает, что для отождествления этих этнонимов «нет достаточных оснований» (Свод… 1995: 359–360).

Что касается текста ПВЛ, который обычно трактуют так же, отождествляя словен с населением римского Норика, то еще Ф. Браун резонно замечал, что из контекста следует, что в ПВЛ речь идет о всех «словенах» вообще, а не только о словенах Норика, о котором, добавлю, как о прародине словен не говорится ни в ПВЛ, ни где бы то ни было; более того, в ПВЛ первой прародиной словен отчетливо назван «Илюрик» (Иллирия). Наконец, Noricum никогда не был полностью заселен словенами; лишь в его восточной части в конце VI в. (позже написания эпитафии) появляются хорутане, западная группа словен.

Создается впечатление, что и в эпитафии, и в ПВЛ речь идет о каком-то этнониме, тесно связанном с этнонимом «словене», «sclavus», и что эта связь имеет глубокие корни в предшествующей истории словен. К этому можно добавить, кроме уже отмеченной связи ст(л)аванов-словен и нервов-невров, что на территории «словенской прародины» IV–V вв. н. э., где и зародилась корчакская (пражская) словенская археологическая культура, с одной и той же доминирующей возвышенности западнее Овруча текут реки Словечна (Славечна) и Норинь (Норин), а чуть севернее Словечны имеется речушка Нересна и поселок Наровля (подробнее – ниже). Напомню также, что юго-западнее области ст(л)аванов, в окрестностях реки Нарев, располагается выявляемая по данным гидронимии «Нурская земля» (Браун 1899: 82). Похоже, что этноним с корнем ner-/nar-/nor-/nur– был так же, как и этноним с корнем gal-/gol-, распространен и отражен в гидронимии и западнее и восточнее территории обитания древнейших словен-ст(л)аванов.

Однако, в отличие от венетов Тацита, которых он склонен причислять к германцам, несмотря на соседство с сарматами, и от ст(л)аванов Птолемея, которые лишь соседствуют с аланами, из сопоставления свидетельств Плиния, Аммиана и Маркиана следует, что в верхнем течении Борисфена (Березины) существовал этнос с названием nervi-alani, причем сами nervi-neuri занимали в этой системе подчиненное положение. Это вызывает аналогию с расположенным еще восточнее этносом Golthe-scytha (на карте Птолемея мы имеем аланов-скифов). Эти двойные этнонимы говорят не о существовании смешанных балтопрасловено-иранских этносов, но о некоторой зависимости первых от последних, о включении первых в зону доминирования степняков, среди которых во второй половине I–II в. лидирующее положение занимали аланы-скифы и роксоланы. Возможные формы этой зависимости уже были рассмотрены (Воронятов, Еременко 2006).

К вопросу о военно-политическом доминировании аланов в землях по Борисфену вплоть до истоков Березины-Борисфена имеет отношение следующее. По сообщению Диона Кассия, когда у императора Адриана (117–138) умер любимый конь по имени Борисфен, император поставил стелу с надписью на его могиле. Эта стела найдена, и надпись на ней начинается так: «Борисфен-алан, рысак цезаря…» (Нефедкин 2004: 149). Но дело в том, что император Адриан имел дело в Нижнем Подунавье не с аланами, а именно с роксоланами. Элий Спартиан сообщает: «…услышав о восстании сарматов и роксоланов, он отправился в Мезию, выслав наперед войска <…>. С царем роксоланов, который жаловался на уменьшение дани (stipendiis), по разборе дела заключил мир» (SC II: 293). Не при заключении ли этого мира Адриану был подарен конь от «борисфенских алан» – т. е. от роксолан? По Страбону, роксоланы – сильнейшее из племен бастарнов, т. е. некие тесные отношения (доминирования?) связывали их с населением лесостепи и леса уже во II–I вв. до н. э. На Певтингеровой карте они помещены между Борисфеном и Западным Бугом. Вероятно, те аланы, что контролировали почти все течение Борисфена в конце I – начале III в., – это роксоланы, передовая часть алан, еще более усилившаяся с появлением в Причерноморье около 50–65 гг. основной массы их сородичей. Возможно, и многочисленные «сарматские» погребения I–II вв. на правобережье Среднего Днепра оставлены не аорсами (как принято считать), а роксоланами.

Я уже упоминал выше, что не могу поверить в полное и почти мгновенное исчезновение лесного населения, оставившего в VII–III вв. до н. э. многочисленные памятники милоградской культуры, которую О. Н. Мельниковская не без оснований соотносила с неврами Геродота. В. Е. Еременко связывал с неврами лишь южные (волынский и подгорцевский) варианты этой культуры (Еременко 1989: 90–91). Он же отмечает прекращение поступления датирующих латенских импортов к носителям милоградской культуры в начале III в. до н. э., связывая это со вторжением первой волны сарматов. Предполагаемое исчезновение ее в конце III в. до н. э. можно связывать со вторжением с запада бастарнов (преимущественно германцев), соотносимых с зарубинецкой культурой и, возможно, с близкой по времени миграцией с востока иранцев-роксолан, которые, видимо, вступили с ними в какой-то момент в тесный союз, поскольку Страбон считал роксолан попросту одним из четырех подразделений бастарнов.

Однако между тремя группами классических зарубинецких памятников в центре территории «милоградцев» в течение II в. до н. э. – середины I в. н. э. остается археологическое «белое пятно», не заполненное какими-либо памятниками; сохраняется оно и позднее, после гибели зарубинецкой культуры. Проанализированные мной материалы Корчеватовского могильника убеждают, что в ряде его погребений вместе с зарубинецкими сосудами находились и милоградские. Как дальше эволюционировала и распространялась культура «милоградцев-невров (?)» пока совершенно неясно.

А. А. Егорейченко полемизирует с М. И. Лошенковым, который лишь на основании штриховки на сосудах поселений «усматривает присутствие носителей КРШК (культуры ранней штрихованной керамики. – Д. М.) <…> на левобережье нижней Припяти», полагая, что по сумме признаков «ранние отложения городищ части Гомельско-Могилевского Поднепровья, Посожья и Северо-Восточного Полесья относятся к милоградской культуре» (Егорейченко 2006: 15; Лашанкоў 1997). Он считает, что даже городище Кистени (50 % штрихованных сосудов) относится скорее к милоградской культуре, чем к культуре ранней штрихованной керамики, а поздние отложения на этом и других городищах связаны с зарубинецкой группой Чечерск-Кистени, из чего следует, что автохтонные традиции (штриховка сосудов) и в этой группе, и в происходящей из нее группе Грини-Вовки, распространяющейся во второй половине I–II в. в поречье среднего Днепра, имеют истоки скорее в первой, нежели во второй. Обычай штриховки сосудов был заимствован, по Егорейченко, поздними «милоградцами» у «штриховиков», видимо, во второй половине III–II в. до н. э.

Более того, А. А. Егорейченко полагает, что в более северных районах вплоть до II в. до н. э. «между племенами КРШК и милоградской культурой существовала полоса отчуждения, занимавшая южную часть центральной Беларуси, в которой поселения обеих культур ранее этого времени неизвестны. Позднее (т. е. со II в. до н. э. – Д. М.) в этой полосе появляется ряд городищ с керамикой гибридного типа <…>. Наиболее выразительно она представлена на городище Лабенщина (у истоков Свислочи на Минской возвышенности. – Д. М.)», где венчики сосудов милоградские, а тулово покрыто штриховкой. «На западе подобная керамика доходит до реки Лань (северный приток Припяти. – Д. М.), где она выявлена на городище Заградье <…>. На всех этих городищах костяной инвентарь, столь характерный для… памятников КРШК <…>, не обнаружен». (Все это не мешает автору уверенно относить городище Лабенщина к культуре ранней штрихованной керамики, а позднéе и к культуре поздней штрихованной керамики.) Формирование этой смешанной группы автор относит ко второй половине III–II в. до н. э., считая, что появление здесь носителей милоградской культуры «связано с выдавливанием какой-то части населения на север в результате расселения в Полесье и Верхнем Поднепровье зарубинецких племен в конце III – начале II в. до н. э.» (Егорейченко 2006: 53). К сожалению, хронология этой «смешанной группы» (культура поздней штрихованной керамики – милоградская культура), по Егорейченко, недостаточно подкреплена конкретными археологическими материалами.