Текст книги "Российский анархизм в XX веке"

В конце марта 1926 г. был создан Комитет по увековечению памяти А.А. Карелина. В его состав входили 30 чел. Среди них четверо родственников Карелина (брат, сестра, племянница и ее муж). Известны фамилии некоторых членов комитета: А.В. Андреев, Г.И. Аносов, Д.А. Бем, Н.К. Богомолов, М.М. Брендстед, М.А. Карелин, Л.В. Кафка, К.Н. Медынцев, А.А. и А.О. Солонович, И.Н. Уйттенховен, И.В. Хархардин и В.С. Худолей. Его заседания проходили на квартире Солоновичей. Многие из участников комитета одновременно состояли в кружках анархо-мистиков. Целью его деятельности было изучение и издание идейного наследия Аполлона Карелина и создание музея его имени. Своими хлопотами члены комитета добились устройства вдовы Карелина, Е. Карелиной, в Дом Ильича (дом инвалидов) и выплаты персональной пенсии его сестре. В пользу комитета были проведены два концерта. Первый – в помещении ОПК, второй – в зале Академии художеств. В состав Секретариата Карелинского комитета входили А.В. Андреев, Н.К. Богомолов, М.М. Брендстед, К.Н. Медынцев, А.О. Солонович и И.Н. Уйттенховен. Они вели переписку с анархистскими организациями эмиграции, информируя их о деятельности «Черного Креста помощи заключенным и нуждающимся анархистам». Велись протоколы заседания Комитета, книга которых была изъята при аресте А.А. Солоновича в 1930 г. В 1927 г. из него вышли Хархардин и Худолей. После арестов московских анархистов в 1929 г. собрания комитета были прекращены. Официально же он прекратил существовашие в 1930 г. в результате арестов его участников. К этому моменту в его составе оставались А.В. Андреев, Г.И. Аносов, Н.К. Богомолов, А.О. Солонович, И.Н. Уйттенховен и четверо родственников Карелина.

Сталкиваясь с активной деятельностью анархистов и все возрастающим интересом к их деятельности со стороны широких слоев населения, правящая партия шла по пути постепенной ликвидации анархистских организаций. Так, уже к началу 1922 г., в результате арестов ее лидеров, прекратила свое существование ВСАУ. В июле 1922 г. вышло очередное циркулярное письмо ОГПУ по анархистам, предписывавшее вести со сторонниками безвластия борьбу путем арестов. Но главную роль должно было сыграть «внутреннее осведомление», призванное «парализовать работу анархистов»²⁴⁴². В 1923 г. были закрыты клуб и типография пананархистов в Москве²⁴⁴³, но затем вновь открыты по рекомендации заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта, заявившего: «Существование этой группировки в Москве с клубом и типографией, как компрометирующей анархистское движение в целом, – желательно»²⁴⁴⁴. В 1924 г. была ликвидирована Организация анархистов-универсалистов (интериндивидуалистов)²⁴⁴⁵, а ее лидер А. Гордин вместе со своей женй З. Ворониной бежал через границу в Китай²⁴⁴⁶. В следующем году, после голодовки, ареста и помещения в психиатрическую больницу его брата, З.-В. Гордина, требовавшего разрешить ему выезд в Мексику с целью распространения изобретенного им языка АО, была закрыта руководимая им «Всеизобретальня»²⁴⁴⁷. В октябре 1925 г. в результате самороспуска прекратили свою деятельность секретариаты Всероссийской федерации анархистов (ВФА) и Всероссийской федерации анархистов-коммунистов (ВФАК)²⁴⁴⁸, в 1929 г. был закрыт издательский и книготорговый кооператив «Голос труда»²⁴⁴⁹, в 1930 г. – Анархическая секция Музея П.А. Кропоткина²⁴⁵⁰. В этой ситуации даже руководство Кропоткинского музея, близкой анархистам общественной организации, периодически отказывало им в праве на ведение пропаганды в своих стенах, что послужило причиной конфликтов между ними в 1925 и 1928 гг., приобретших характер скандала, вышедшего на международный уровень²⁴⁵¹.

Реакцией анархистов на эти тенденции стал постепенный переход к нелегальным формам борьбы и организации. Весьма интересным примером здесь является деятельность группы активисток Анархистского Черного Креста – организации помощи заключенным-анархистам, действовавшей при ВФАК. В конце сентября 1923 г. в Москве были арестованы студентки медицинского факультета I МГУ Елизавета Евгеньевная Ганьшина, Галина Федоровна и Людмила Федоровна Лях, Елена Григорьевна Писаревская (Залингер), Татьяна Романова. Они собирали продукты питания и деньги в помощь другим анархистам и, вероятно, по этой линии поддерживали опосредованные контакты с А. Карелиным. Кроме того, Писаревскую обвиняли в том, что на ее квартире в течение нескольких дней ноября 1922 г. нашли временное пристанище бежавшие из тюрьмы анархисты Д. Коган-Рубин и И. Ахтырский, а также покинувшая место ссылки анархистка М. Вегер. Писаревская была осуждена к 2 годам ссылки, которую отбывала в Ташкенте, а затем – в Коканде и Фергане²⁴⁵². Елизавета Ганьшина и арестованная ранее по тому же делу Е.А. Лютович-Литвинова отбыли три года заключения в Соловецком концлагере²⁴⁵³.

Имели место и попытки вернуться к практике экспроприаций, столь популярных в анархистской среде в дореволюционные годы, а затем получивших применение в деятельности «анархистов подполья» в 1919 г. Так, 9 августа 1923 г. анархист П. Фисун, вернувшийся в Полтавскую губ. после освобождения из Бутырской тюрьмы, попытался совершить экспроприацию кассы Полтавского окружного финансового отдела. Экспроприатор был на месте преступления схвачен сотрудниками ГПУ, знавшими о его намерениях от осведомителя, внедренного в анархистскую среду²⁴⁵⁴.

Под влиянием репрессий и сокращения возможностей какой-либо легальной работы начинается отход от анархистского движения части его активистов. А.А. Боровой в своих дневниковых записях от 6 июня 1934 г. отмечает это обстоятельство, говоря о вынужденной беяздеятельности, усталости от долгих, бесконечных арестов, ссылок и тюрем. Впрочем, его выводы имели отношеине и к более раннему периоду – началу 1920-х гг.: «„Типов“ отхода было несколько. Одни уходили, п[отому] ч[то] не могли оставаться без живого, реального дела. Их томила вынужденная бездеятельность. Такими были – тт. Альфа (Аникст), занявший видное место среди советских работников, пожалуй, Ярчук. Другие уходили от „усталости“ – Рубинчик и др. Третьих – мучили соблазны карьеры. Таковы были – Новомирский и гораздо более мелкие Сандомирский и Алейников. (Последний, кажется, худо кончил)»²⁴⁵⁵.

В отчетах руководства ОГПУ отмечается все большее количество нелегальных анархистских групп²⁴⁵⁶. Так, ВФА помимо легальных структур имела подпольные организации, например – в Петрограде²⁴⁵⁷. В середине 1920-х гг. активно действовали созданные ее лидерами (А.А. Карелиным, А.А. Солоновичем, Н.И. Проферансовым, Н.К. Богомоловым) подпольные кружки «анархо-мистиков», организованные по системе эзотерических орденов и ориентированные на работу среди студенчества и интеллигенции. В 1925–1930 гг. анархо-мистическая сеть распространила свою деятельность за пределы Москвы, создав парамасонские орденские структуры в Нижнем Новгороде, Сочи, Ленинграде и др. городах²⁴⁵⁸.

Следует сказать немного о мировоззрении анархо-мистиков. Они пытались подвести под идеи анархизма обоснование с позиции религиозных, эзотерических учений, опираясь, прежде всего, на гностические христианские идеи. Основную роль в создании этого течения сыграл А. Карелин – автор большинства орденских легенд и др. текстов. Кроме того, как мы можем судить по трудам другого видного представителя анархо-мистиков, А. Солоновича, учение Кропоткина они трактовали как этическое, далекое от принципов и практики классовой борьбы: «Благодаря углубленной способности сопереживания – его опыт становился все больше и позволял ему легко прозревать сквозь оболочку условностей, сквозь искусственные перегородки социальных неравенств – то общечеловеческое в страдании, что присуще каждой душе, несмотря на все ее индивидуальное и личное своеобразие… Поэтому же он никогда не мог стать на точку зрения классовой борьбы и т. п. схематизации»²⁴⁵⁹. Уже сам выбор Кропоткиным пути революционера, анархиста был обусловлен этическим чувством сострадания, на что Солонович указывает как на один из главных аргументов своей трактовки идей Кропоткина²⁴⁶⁰. Принимая, как одну из основ собственного «анархо-мистического» учения, этику взаимопомощи Кропоткина, Солонович отвергал даже материалистический характер его философской концепции: «Материя нисколько не противоположна духу, и раз она живет и мыслит, она ничего общего с материей метафизической не имеет, а так как название для той или другой философской системы дается в области философии же, то там под формой материализма понимается совершенно определенное учение. Но это учение совершенно не совпадает с тем материализмом, о котором говорят Бакунин и Кропоткин. Поэтому точнее было бы назвать это не материализмом, а реализмом, потому что оно прежде всего хотело считаться с реально существующим»²⁴⁶¹.

Обращение Кропоткина преимущественно к общественной жизни и коллективистским ценностям, полагал Солонович, перечеркнуло возможность утверждения этического характера его учения, выдвинув в фокус его внимания социально-экономическую и политическую борьбу. Полная переориентация интересов Петра Алексеевича на этические проблемы была возможна при постановке в центр его исследований личности как таковой, однако он сосредоточил внимание на социальной природе человека и связанных с ней факторах. Итогом стала «философская беспомощность» Кропоткина перед проблемами личности: «Для него остается наглухо и навсегда закрыта внутренняя сторона личности, что предохраняет его от многого, делает его цельным, но зато и не дает ему возможности глубже взглянуть на жизнь и самих людей. Сама личность в силу этого истончается перед его глазами, делается прозрачной и сквозь нее Кропоткин видит одну только массу»²⁴⁶². Обращение Петра Алексеевича в последние годы жизни к работе над вопросами этики Солонович трактовал как своеобразную попытку преодолеть ограниченность собственного коллективистского мировоззрения: «В попытке создать новое обоснование морали можно видеть проблески своеобразного бегства Кропоткина из „Ясной Поляны“ – его светлого рационалистического оптимизма, … убедить себя, что, может быть, можно уйти из старого, не отрекаясь от него, сохраняя его прежнюю цельность…»²⁴⁶³ Эта ограниченность преодолевается в призыве Кропоткина к совершенствованию личности, который Солонович толкует как вывод из кропоткинского этического анархизма²⁴⁶⁴. Тем самым Кропоткин перенес внимание с проблем общественного переустройства на личностное совершенствование. И вслед за ним сам А.А. Солонович утверждает необходимость перевести фокус практической работы анархистов с воплощения социальной утопии на духовную работу как над собственной личностью, так и над окружающими людьми²⁴⁶⁵.

Для анархо-мистиков была характерна попытка сближения анархо-коммунистических идеалов П.А. Кропоткина с религией. В этических принципах Петра Алексеевича они усматривали религиозные начала: «в основу этики он кладет веру и истину»²⁴⁶⁶. С этой точки зрения Солонович трактует учение Кропоткина как религиозное и проводит параллель с учениями Кришны, Будды и Христа²⁴⁶⁷.

Между тем к подпольной борьбе анархистов в значительной мере толкало и недовольство бездействием руководства легальных организаций, сильно ограниченного в свободе действий. Одним из проявлений протеста стало вышедшее в декабре 1924 г. воззвание подпольной Организации анархической молодежи из числа членов ВФА, призывавших к проведению ее съезда, переизбранию секретариата и поиску новых форм борьбы. Фактически же речь шла о переходе в подполье. Письмо было передано анархистам-эмигрантам, с которыми ленинградские анархисты-подпольщики вели тайную переписку²⁴⁶⁸.

Важной частью работы анархистского подполья была деятельность кружков по изучению теории анархизма. Так, в архивно-следственных делах нами были выявлены рукописи, написанные как рефераты для кружковых занятий с единомышленниками. К такого рода материалам относятся тезисы «Анархизм и право», «Анархизм и современность» и «Общественный идеал анархизма»²⁴⁶⁹, написанные анархистом-коммунистом Б.В. Власенко в 1924 г. Среди рукописей подпольщиков, впрочем, встречаются и подлинные теоретические работы. Так, текст талантливого рабочего-самоучки Я.М. Войханского «Историко-экономическое исследование в свете советской действительности» представляет историко-экономический анализ политики РКП(б) с популярным экскурсом в историю России времен Ивана IV²⁴⁷⁰.

Особенно ярко тенденция к нелегальной работе прослеживается в развитии анархистской печати. Появляются подпольные издания: журналы «Туркестанский набат» (1922 г., Ташкент), «Анархия» (Полтава, апрель 1925 г.), «Возрождение» (Самара, 1925 г.), «Голос подполья» (Башкирия, 1925 г.) и «Черный набат» (Ленинград, 1926 г.), листок «Анархия» (август 1923 – август 1924 гг., ст. Калинковичи Гомельской губ.), рукописная газета «Набат» (Рыбинск, 1925 г.) и др.²⁴⁷¹ Некоторые из них, как «Голос подполья», выходили в единственном экземпляре, другие имели тираж. Так полтавская «Анархия» была выпущена в количестве 46 экземпляров, из которых часть была разосланы анархистам в другие города (Брянск, Гадяч, Киев, Миргород, Тулу и Харьков), а другую получили активисты Полтавской группы анархистов²⁴⁷². Некоторые периодические издания были ликвидированы, так и не увидев свет. Так, например, в начале апреля 1924 г. ГПУ арестовала в Харькове редколлегию подпольного анархистского журнала. Были изъяты материалы для первого номера издания и первомайские листовки²⁴⁷³. В мае 1925 г. группа ссыльных анархистов, действовавшая в Усть-Сысольске АО Коми планировала издавать журнал и с этой целью использовать машинистку одного из казенных учреждений²⁴⁷⁴. Все большее значение в пропаганде анархистов приобретает самиздат. Многие подпольные группы выпускают периодические издания, листовки, теоретические работы и декларации рукописным и машинописным способами. Для издания использовались также литографский камень, шапирограф, гектограф, примитивные самодельные типографии²⁴⁷⁵. В Полтаве, готовясь выпустить 2-й, так и не увидевший света, номер журнала «Анархия», анархистам удалось купить типографский шрифт и станок²⁴⁷⁶. Помимо расклеивания или разбрасывания листовок, как средство агитации использовались стенгазеты. Например, в марте 1926 г. первый номер стенгазеты «Анархист» был тайно вывешен в одной из школ Гжатска²⁴⁷⁷.

Подпольщики периодически издавали и распространяли анархистские листовки. Некоторые из них были обнаружены нами в архивах. Издателями и распространителями некоторых из них были анархистские группы. Это имеет отношение к листовкам «Рабочий протест против гонения на анархистов» (Москва, 19 января 1922 г.), «Освобождение трудящихся есть дело рук самих трудящихся» (Полтава, 1922 г.), «Ни Бога, ни Власти» (Ленинград, 1924 г.), «Товарищи рабочие и крестьяне» (Москва, середина мая 1925 г.), «С угнетенными против угнетателей всегда!» (Москва, 15 августа 1927 г.) и проекту листовки «Всем анархистам и всем сочувствующим анархической идее трудящимся!» (Москва, 1929 г.)²⁴⁷⁸. Автором последней из них был Н.И. Варшавский, участник кампании в защиту Сакко и Ванцетти. В ряде случаев издание и распространение листовки было, вероятнее всего, действием одиночки, изолированного, но пытавшегося заявить протест в безопасных для себя формах. К таковым относится расклеенная на железнодорожной станции листовка «Граждане и молодежь» (ст. Молосковицы Кингисеппского у., Ленинградской губ., начало июня 1926 г.)²⁴⁷⁹.

На примере этих изданий хорошо прослеживается идеология «подпольников», их лозунги. Прежде всего они оставались верны традиционной для анархистов постановке целей и задач. Обычно они ставили задачей антибольшевистской борьбы социальную революцию²⁴⁸⁰. При этом обращалось внимание на Октябрьский переворот как образец социально-революционного движения: «К новому Октябрю! […] Да здравствует новый народный Октябрь!»²⁴⁸¹ Как правило, авторы прокламаций и статей в нелегальных журналах апеллировали к рабочим и рядовым военнослужащим (матросам и красноармейцам), отдельные авторы обращались адресно к молодежи. Весьма часто упоминаемым лозунгом был призыв к протесту против преследования властями анархистов, репрессий против трудящихся (рабочих, студентов, красноармейцев, матросов) и подавления свободы слова²⁴⁸². Важным аспектом пропаганды «подпольников» было разоблачение диктаторского, тиранического характера большевистской диктатуры²⁴⁸³: «Не для того пролиты реки народной крови, не для того свергнут ненавистный царизм, чтобы вырастить новых диктаторов – новую власть с теми же царистскими приемами насилия, гнета, религиозного дурмана (ленинизм) и водочной монополии»²⁴⁸⁴. В случае, если листовка выходила к официальным праздникам (День международной солидарности трудящихся и т. д.), авторы призывали бойкотировать официальные шествия. Среди конкретных лозунгов и требований преобладал призыв к освобождению из тюрем заключенных анархистов и предоставлению им свободы слова²⁴⁸⁵. Высказывались и призывы к созданию независимых от государства профсоюзов и кооперативов²⁴⁸⁶.

В подпольных журналах, как правило, проводился более обстоятельный анализ социально-политической ситуации, что характерно, например, для публикаций в журнале «Туркестанский набат». Его авторы обвиняли большевиков в прабощении рабочего класса и крестьянства. В качестве апофеоза этого процесса рассматривалось возрождение капиталистических отношений при НЭПе. Уделялось внимание нарастанию безработицы и проституции в стране, как и росту налогов на крестьянство. В контраст ужасному положению трудящихся авторы журнала писали о роскошной жизни бюрократии («комиссаров»)²⁴⁸⁷. В той или иной мере эти проблемы затрагивали и авторы листовок. Одновременно с большевиками разоблачению были подвергнуты меньшевики и эсеры как партии, также стремящиеся к захвату власти²⁴⁸⁸.

В соответствии с анализом ситуации, редакция обратилась с воззваниями в адрес каждой группы, на поддержку которой рассчитывала: «Письмо к рабочим и крестьянам», «Письмо к людям науки и искусства, а также получившим высшее образование», «Открытое письмо к красноармейцам», «Письмо к офицерам». Каждый из этих слоев населения рассматривался как ударная сила будущей анархистской социальной революции, часть ее социальной базы. Эти воззвания ориентировали на непосредственные действия – всеобщую забастовку при одновременном массовом неповиновении властям, а затем – вооруженном восстании²⁴⁸⁹. Будущее общественное устройство авторы документа видели в анархо-синдикалистском варианте, как Федерацию профессиональных союзов, основанную на принципах федерализма, делегирования и сосредоточении всей власти в нижестоящих структуах. Трудовые коллективы, составленные из рабочих различных профессий, должны были взять в свои руки управление предприятиями и отраслями. Функции экономического регулирования должны были осуществлять органы самоуправления на основе данных Статистического справочного бюро. Предполагалось, что в процессе революции будут уничтожены органы государственной власти и карательные структуры прежнего режима. Армия заменялась бы всеобщим вооружением народа и добровольческими структурами охраны порядка. Убежденным противникам анархического строя предлагалось покинуть страну. Месть в их адрес отвергалась. Подлежали уничтожению денежные знаки. Вместо них предполагалось ввести обмен услугами и продукцией труда между союзами на основе свободного соглашения²⁴⁹⁰.

Журнал самарских анархистов «Возрождение» апеллировал не к широкому кругу сторонников, а скорее к самим же анархистам, призывая их к разработке теоретических проблем в новой исторической ситуации. Весьма характерно, впрочем, и различие оценок новой социально-экономической модели. Если авторы «Туркестанского набата» оценивали его, как «государственный социализм», представители «Возрождения» говорили о «государственном капитализме», который «хотя и отличается от империализма и других государственных форм, но вместе с тем имеет очень много общего»²⁴⁹¹. Он неизбежно ведет к тем же экономическим противоречиям. «Мы видим ту же безработицу, ту же эксплуатацию трудящихся и тех же дармоедов государственных чиновников, которые не являются производителями, а лишь только потребителями. […] Мы знаем, что батраков и полубатраков в деревне насчитывалось в 1922 году около 300 000 человек, в текущем году их насчитывают до 2-х миллионов, а через год-два мы будем иметь громадные кадры обедневших крестьян-батраков. […] Несмотря на изощрения их умов, промышленные кризисы мы переживали и будем переживать. Такие факты хорошо знакомы рабочим-металлистам»²⁴⁹², – указывал автор передовицы. Ставя в отдаленной перспективе задачу социальной революции, авторы журнала предполагали перейти к самовоспитанию и переоценке ценностей, «дабы выработать новый взгляд на некоторые вещи и в конце концов дать определенную форму анархизму, до сих пор дробящемуся на массу мелких группировок, зачастую не имеющих никакой связи»²⁴⁹³. Предполагалось, однако, что будет разработана модель революции «с так называемыми „программой-минимум“ или „переходной эпохой“»²⁴⁹⁴.

В условиях подавления политических свобод большое значение для издательской деятельности и информационного обеспечения движения имела анархистская эмиграция. В ее периодических изданиях часто публиковались материалы, пересылавшиеся легально или нелегально анархистами в СССР. Зарубежная анархистская литература также доставлялась в страну, хотя и в незначительном количестве. Так, при арестах 1926 и 1929–1930 гг. у ивановских и московских анархистов были обнаружены экземпляры газет «Рассвет», «Der Sindikalist» и журнала «Дело труда»²⁴⁹⁵. Связи с зарубежьем в какой-то мере поддерживались легально. Так, живший под Москвой итальянский эмигрант-анархист Ф. Гецци открыто переписывался с лидерами мирового анархистского движения и до середины июня 1929 г. получал из-за границы анархистскую прессу²⁴⁹⁶. Легальный характер таких связей был выгоден и ОГПУ, ибо облегчал контроль за анархистами. Так, в августе 1927 г. чекисты Белашев и Юргенс во время беседы с Музилем и Бармашом по делу Варшавского дали понять, что возможна легальная переписка с товарищами из других стран. Тем не менее те обманули ожидания спецслужб. Так, наиболее хлопотной для ОГПУ издательской акцией анархистов стала подготовка, нелегальная переправка за границу, а затем и издание в Париже (1928 г.) направленной на критику всех сторон политики ВКП(б) книги А.А. Борового «Большевистская диктатура в свете анархизма. Десять лет диктатуры пролетариата»²⁴⁹⁷, написанной при участии В.В. Бармаша и Н.И. Музиля²⁴⁹⁸.

Поскольку большинство анархистских организаций действовали в подполье, для поддержания связей с анархистами-эмигрантами большую важность имели нелегальные каналы. Так, уже в первой половине 1920-х гг. арестованную участницу анархо-синдикалистских кружков Петрограда Т.М. Гарасеву сотрудники ГПУ обвиняли в том, что она поддерживала связь с кронштадтскими матросами, скрывавшимися в Финляндии. В частности, утверждалось, что она проводила с ними конспиративные встречи недалеко от границы. Я.В. Леонтьев, передающий эту информацию, ссылается на личные беседы с Гарасевой при личных встречах в конце 1980-х – начале 1990-х гг. В пользу данной версии говорит то обстоятельство, что она отказалась что-либо рассказывать о той истории, «так как дала обет об этом молчать», пояснив, «что ее не смогли расколоть ни ГПУ-шники, ни чекисты, и что эта тайна будет унесена ею в могилу»²⁴⁹⁹.

Другим примером такого рода деятельности стала организованная О.И. Таратутой с 1926 г. регулярная переправка анархической литературы и курьеров через польскую границу у Ровно, которая использовалась анархистскими организациями Ленинграда, Курска, Москвы, Одессы, Поволжья, Харькова²⁵⁰⁰.

Важным каналом нелегальной связи становятся моряки Ленинграда, Мурманска и черноморских портов, что фиксировались ОГПУ на протяжении исследуемого периода²⁵⁰¹. Так, например, Д. Скиталец-Едиткин в 1929 г. посетил Одессу, сумев установить связь с моряками Черноморского флота и наладить доставку в СССР номеров журнала «Дело Труда»²⁵⁰². Г.М. Борзенко, помощник капитана дальнего плавания и лидер действовавшей с 1923 г. в Одессе подпольной анархистской группы, сумел наладить связь одесских анархистов с товарищами в Германии, действуя через бывшего анархиста, советского резидента в Германии Улановского, проживавшего в Гамбурге²⁵⁰³.

Отдельной проблемой деятельности анархистов во второй половине 1920-х – начале 1930-х гг. становится сопротивление репрессиям. В первую очередь шла речь о проявлении солидарности с заключенными и ссыльными анархистами. До 1938 г. в этой области оставались некоторые легальные возможности, предоставленные правозащитной организацией Е.П. Пешковой «Помощь политическим заключенным» (Помполит), обеспечивавшую политзаключенным материальную (посылки с вещами²⁵⁰⁴, небольшие денежные суммы²⁵⁰⁵) и моральную (например, открытки с поздравлениями к праздникам²⁵⁰⁶) помощь от иностранных и российских анархистов. В Москве действовали две центральные организации Анархистского Черного Креста: АЧК ВФА, перешедший под контроль «анархо-мистиков», и действовавший в 1927–1929 гг. АЧК «группы Бармаша». «Черный Крест» Бармаша передавал собранные в СССР и полученные от анархистов-эмигрантов и зарубежных анархистских организаций средства в «Помполит», сотрудники которого принимали их как пожертвования от частных лиц²⁵⁰⁷. АЧК «анархо-мистиков» действовал до конца 1936 г., собирая денежные средства в помощь находившемуся в сибирской ссылке А.А. Солоновичу²⁵⁰⁸.

Примером соединения усилий отечественных, эмигрантских и зарубежных анархистских организаций в борьбе за освобождение товарища по движению стало дело заведующего издательством «Голос труда» и казначея «Общества помощи заключенным и ссыльным анархистам» Е.Б. Рубинчика, арестованного в конце марта 1922 г. по обвинению в финансировании деятельности анархического подполья и 7 декабря 1923 г. приговоренного к 3 годам заключения в лагере. В его поддержку высказался секретариат все еще легально действовавшего в СССР Союза анархо-синдикалистов «Голос труда». С ходатайством об освобождении Рубинчика к Л.Б. Каменеву обратилась и Софья Григорьевна Кропоткина. Известный же теоретик и историк анархизма Макс Неттлау выставил освобождение своего русского товарища в качестве условия предоставления советскому историку и редактору «Известий» Ю.М. Стеклову документов, связанных с жизнью и деятельностью М.А. Бакунина. С ходатайством об освобождении Рубинчика выступил представитель французских профсоюзов при Исполкоме Коминтерна Эрклэ. Кампанию за освобождение Рубинчика развернула Международная ассоциация трудящихся. Итогом кампании стало решение ОСО при Коллегии ОГПУ от 27 июня 1924 г. об освобождении Ефрема Рубинчика из тюрьмы и его переводе в ссылку²⁵⁰⁹.

Гораздо менее успешной оказалась кампания по делу арестованного еще в 1921 г. члена анархистской группы «Безвластие» и издателя одноименной газеты, В.Ф. Моченовского. В его защиту выступил Секретариат ВФА²⁵¹⁰. Текст его речи, прочитанной на заседании Ревтрибунала при ВЦИК, был нелегально переправлен за границу²⁵¹¹ и опубликован в эмигрантской печати анархистов. В своем выступлении Моченовский обвинил большевиков в давнем и целенаправленном уничтожении анархистов в России и подверг критике РКП(б) за подавление свободы мысли: «С начала 1918 г. большевики организовали, для истребления анархистов в России, антианархический фронт. По всей территории Советской республики они направили свое оружие против анархистов. Закрывали анархические типографии, конфисковали газеты и литературу, закрывали анархические клубы, книжные магазины. Всеми мерами препятствовали анархическим съездам, арестовывали анархистов и где только была возможность, под тем или другим предлогом, их расстреливали. Все это делалось гнусным, жестоким образом. […] И по сие время, по всей РСФСР, в разных тюрьмах, в самых зверских условиях, томятся многие идейные анархисты; многие сосланы по разным, почти необжитым, местностям РСФСР; многие изгнаны за ее пределы; многие расстреляны и подлежат расстрелу. […] Власть большевиков, как и всякая власть, боясь общественной критики за свои неблаговидные действия, отнимает у человека право выражать свободно свои взгляды и навязывать всем и каждому идеи Маркса, мешает личности развиваться свободно»²⁵¹².

В ряде случае, как это было в 1922 г. со старой анархисткой-подпольщицей О.И. Таратутой, об освобождении ходатайствовали хорошо знавшие ее большевики²⁵¹³. Их поручительство могло обеспечить успешный результат. Впрочем, уже со второй половины 1920-х гг. это становится невозможным.

Важным средством сопротивления репрессиям была организация кампаний в поддержку заключенных. Так, после ареста А.Н. Андреева в июне 1929 г. его жена, З.Б. Гандлевская, используя как аргумент революционные заслуги мужа, написала 14 заявлений в Общество политкаторжан, Общество старых большевиков, Юридический отдел ЦК ВКП(б). К делу защиты Андреева были привлечены знавшие его, как организатора «искровских кружков», партийные деятели А. Шотман и Е. Ярославский. Е. Пешкова привлекла к ходатайствам и М. Горького. Одновременно Андреев в течение 22 суток вел голодовку. Итогом стало его освобождение и замена тюремного заключения 3-летней ссылкой²⁵¹⁴. В 1929–1931 гг. была организована международная кампания с требованием освобождения и отправки за границу арестованного в 1929 г. Гецци. В марте этого года письменные протесты против его ареста советскому послу во Франции отправили «Комитет права убежища» из Брюсселя и группа деятелей культуры (Р. Роллан, Ш. Вильдрак и др.). Роллан вынудил М. Горького обратиться с запросом к И. Сталину и Г. Ягоде. С обращениями и письмами протеста к СНК СССР и лично Сталину в 1929–1930 гг. выступил Секретариат МАТ, призвавший рабочих всех стран протестовать против ареста Гецци. Итогом кампании стало его освобождение в марте 1931 г.²⁵¹⁵

Важной частью противостояния репрессиям становятся индивидуальные и групповые голодовки в тюрьмах, в том числе – голодовки солидарности. Довольно часто имели место голодовки арестованных анархистов с требованием немедленного освобождения²⁵¹⁶. В большинстве случаев они завершались определенными уступками, чаще всего касавшимися улучшения тюремного режима. Из-за сохранения неконтролируемых связей с зарубежьем (что было чревато дискредитацией руководства СССР в случае смерти политзаключенного во время голодовки) они имели успех²⁵¹⁷. Но в 1937 г. голодовка была обессмыслена отменой особого режима политзаключенных и переводом их на общий режим с уголовниками. Усилилось применение мер физического воздействия к голодающим. В итоге – добиться успеха стало почти невозможно. Так, Андреев и Гандлевская после ареста в декабре 1937 г. выдержали многие десятки дней голодовки, сопровождаемой насильственным искусственным кормлением и заключением в карцер. Результаты были скромны – свидание друг с другом, право на переписку с родственниками и ознакомление с приговором²⁵¹⁸.