Текст книги "Закон монолита"

– Чего задумался, хомо? – пихнул меня Охтыж в спину автоматным стволом. – Не бойщя, этой ночью не помрешь. Я шегодня добрый, да и гетман велел шохранить тебя для продажи.

Мутант мерзко хихикнул.

– Иди-иди, не задершивайся. Ага, вон туда, ты не ошибся.

То есть, шли мы прямиком в «їдальню», от которой откровенно несло сладковатым запахом гнилой крови. А еще в самой глубине здания столовой кто-то жутко стонал. Так стонут, когда уже не осталось сил надрывно орать от жуткой, нестерпимой боли, а распроклятое сознание всё не хочет покидать истерзанное тело, избавив его от мучений.

Вёл бы меня даже под автоматом обычный человек, я б, честное слово, попытался сбить поворотом корпуса ствол и уделать конвоира ногами. Но я понимал – с мутантом это не прокатит. Слишком быстр, силен, слишком хорошая реакция. Разве что лишних трендюлей схвачу при попытке к бегству. А мне нужна была моя физическая форма для более удобного случая. Поэтому я беспрекословно перешагнул порог и вошел в старую столовую, периодически подталкиваемый стволом автомата в спину.

Внутри здание выглядело еще хуже, чем снаружи.

Коридор, освещенный тусклыми потолочными лампами, которые в некоторых местах Зоны горят вечно – известный местный феномен, уже ни для кого не удивительный.

Практически полностью отвалившаяся со стен плитка.

Горы мусора на полу.

Остатки серой штукатурки на потолке, отсыревшем от дождей…

И мелочи, за которые цепляется взгляд опытного сталкера, и которые могут сказать очень много.

Три облепленные черной слизью косточки в углу, некогда бывшие пальцем. Человеческим. Похоже, тут кого-то пытали с месяц назад, так как плоть еще не успела полностью сгнить…

Обломанный ноготь, застрявший под квадратиком плитки, чудом держащемся на стене. Кто-то рефлекторно цеплялся за малейшую неровность, не желая принимать страшную боль…

Почерневший кусок кости, в котором с трудом можно узнать фрагмент человеческой челюсти с характерными следами плоскогубцев на ней – кто-то грубо выдирал изо рта несчастного золотые коронки. И хорошо, если тот несчастный к тому времени был уже мертвым. Порой с такой чисто коммерческой процедуры начинаются пытки пленных…

– Ошуждаешь? Нишего лишного, прошто бизнеш.

Бизнесмен, мля… Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Охтыж в очередной раз ткнул меня в бок стволом – и я вошел в просторное помещение, некогда бывшее кухней…

Блин… Лучше б я попытался забить мутанта ногами на входе. Вряд ли получилось бы, но может появился б шанс сбить его с ног и сбежать, скрываясь за заводскими строениями. Один из тысячи.

Сейчас же шансов больше не было. Охтыж проворно захлопнул тяжелую стальную дверь, закрыл ее на ключ, и мерзко осклабился.

– Ну, как тебе, хомо, моя кухня?

Теперь мне ничего не оставалось делать, как стоять и рассматривать тот кошмар, что открылся перед моими глазами.

В кухне Охтыжа стояли несколько огромных плит, работающих на дровах. Две из них и сейчас работали в лайт-режиме – из-за заслонок отчетливо воняло гарью. На плитах стояли огромные котлы, в которых что-то лениво булькало.

Также имелись в кухне разделочные столы, покрытые толстой черной коркой. И не надо было иметь семь пядей во лбу, дабы понять, что это за корка.

Ибо с потолка кухни свешивалось множество цепей, оканчивающихся крюками, на которых висели фрагменты человеческих тел. Либо сами тела в различной степени расчлененности. Одно из них с частично содранной кожей было еще живо и глухо стонало – по ходу, именно эти стоны я и слышал, подходя к столовой.

– Не ушпел законшить, – посетовал Охтыж, повесив автомат на гвоздь, торчащий из стены. После чего надел кожаный фартук, заляпанный кровавыми пятнами, и подошел к стойке с кухонными ножами. – Братва ш привыкла к свешему мяшу. А где я им напашусь свешего-то?

Выбрав подходящий шкуросъемный нож, мутант подошел к стонавшему и принялся сноровисто сдирать с него кожу.

– С живого шнимать всяко проще, – проговорил Охтыж, работая ножом с фантастической скоростью. – Мертвая шкура хуже отходит от мяша.

Несчастный, подвешенный за связанные руки, взвыл было – и затих. Отключился. Или умер. Хорошо бы, если б второе.

– Нишего, я пошти законшил, – осклабился мутант, после чего отбросил в сторону ком окровавленной кожи и круговым движением вспорол живот своей жертвы. На пол, смачно чавкая, посыпались кишки, похожие на огромных, длинных червей.

– Хорошая кишка! – восхитился Охтыж. – Почищу, мяшом набью, будет братве колбаша.

– В смысле братве? – не сдержался я. – Ты хочешь сказать, что «вольные» человечину жрут?

– А ты не знал? – урод удивленно выпучил на меня единственный рабочий глаз. – Как Шин к влашти пришел, так и начали. В Зоне шо швежими продуктами плохо, вот и пришпошобились. Какая рашница, белок есть белок, мяшо есть мяшо. Повкушнее швинины будет, кштати. Шейчас на плите суп доходит, дам попробовать. И не вздумай отказываться! Обишусь нашмерть! Но шначала…

Неожиданно скользнув ко мне, Охтыж нанес короткий удар под дых, от которого я не успел уклониться – со связанными за спиной руками не больно-то попрыгаешь…

Плохо это, когда не успеваешь уйти от такого удара. Меня скрючило в бараний рог и я упал на пол, осознавая, что мутант зачем-то разрезает веревки на моих руках.

Однако свободой воспользоваться я не успел.

Опытный в таких делах Охтыж продел мои кисти в специальные петли и, мощно рванув, подвесил меня на крюк. Спасибо, что не за ребро, а за вязку на руках. Запястья немедленно свело новой болью, но это перетерпеть можно. Это не крюк под ребра.

– Молодеш, не рыпаешься, – похвалил меня Охтыж. – Хороший шталкер. За это я от тебя шегодня немного отрежу, мошет, одну ногу. Или даше только руку. Не обешшудь, ладно? Мне пару кило свешего мяша на фарш не хватает. Но это попозше, попозше. Шначала шуп.

Он подошел к освежеванному мертвецу, вырезал у него печень, понюхал, удовлетворенно кивнул и закинул в булькающую кастрюлю. Потом направился к полке со специями, поковырялся в банках, набрал в горсть каких-то трав, вернулся к кастрюле, всыпал туда приправу, помешал варево большой поварешкой, понюхал воздух.

– Хорошо, – кивнул. – Сейчас кишки шоберу, и шуп пробовать будем.

Минут двадцать мутант шустрил на кухне. Собрал кишки с пола, кинул в помятый алюминиевый чан – не иначе, на промывку. Потом деловито срезал еще несколько больших кусков мяса с освежеванного трупа и бросил в бочку, на которой красной краской было намалевано «Засолка».

– Оштальное в коптильню отнешу, – почесав в затылке сообщил он. – Ладно, давай шуп пробовать.

Взяв со стола ложку в черных разводах, Охтыж сунул ее в пасть, тщательно облизал, после чего смачно сплюнул на пол и, подмигнув мне единственным глазом, сообщил:

– Теперь чиштая. Мошно шказать, штерильная.

И направился к чану. Зачерпнул ложкой варево, попробовал, причмокнул.

– Вошхитительно! Но одно мнение – не мнение.

И, зачерпнув из чана еще раз, двинулся ко мне с дымящейся ложкой. При этом второй рукой он прихватил со стола свой поварской нож, похожий на небольшой мачете. Зачем – понятно без разъяснений.

– Пробуй, – внимательно глядя мне в глаза сказал мутант, поднеся ложку к моему рту. – И без глупоштей.

Я почувствовал, как моего бедра коснулось острое. Ясно. Не попробую – и моя нога отправится на фарш не «попозше», а немедленно.

– Ты подуй, – посоветовал мутант. – Горяшее же.

Я послушно подул. И когда моих губ коснулся край ложки, безропотно втянул в себя жирное варево. А что делать? Да ничего тут не сделаешь. Или дегустируй, или сам станешь предметом для дегустации.

– Глотай, – сказал Охтыж, чуть надавив ножом мне на ногу. Еще немного – и клинок в мясо войдет.

Я проглотил.

– Вкушно?

Блин… Чтоб ему сдохнуть, твари такой, но это было действительно вкусно. Пожалуй, более вкусного супа я в жизни не пробовал. Но в то же время была в нем некоторая нотка мерзости. Не знаю как объяснить. Как кривой мазок на прекрасной картине, который бросается в глаза своей кривизной – и портит всю картину. Причем эта нотка с каждой секундой, пока мой глоток катился по пищеводу к желудку, становилась все очевидней. И, наконец, стала очевидной настолько, что я, дернувшись на своей подвеске, душевно так блеванул. Аж скрючило меня всего. Похоже, всю сегодняшнюю жратву выблевал разом вместе с распроклятой ложкой супа, чуть сам весь наружу не вывернулся. Пожалуй, более душевно я в жизни не блевал…

– Вишу, что вкушно, – удовлетворенно кивнул мутант, вовремя отскочивший в сторону от струи моей блевотины. – А тошнит с непривычки. Ну ладно, пора и твоей ногой заняться – одной руки, думаю, вше-таки на фарш не хватит…

– Еще, – прохрипел я, отплевываясь от желудочной горечи.

– Что еще? – удивился мутант.

– Еще супа хочу, – сказал я. – Вкусно – охренеть.

Повар аж расплылся в довольной улыбке, показав весь набор жутких кривых зубов, натыканных в безразмерной пасти как попало. Понятное дело, каждому творцу похвала приятна.

– Я ш говорил! – воскликнул мутант, засовывая нож в широкий карман кожаного передника. – Еда из предштавителей швоего вида шамая вкушная. К ней только привыкнуть надо. Хороший шталкер, ай, хороший! Я тебе шейчас целую мишку налью, и шам покормлю. Даше жалко тебе ногу отрезать. Но што делать, где ш я еще два кило свежего фарша возьму?

Погремев посудой, которой были заставлены настенные полки, мутант нашел глубокую солдатскую миску и, от души наполнив ее дымящимся супом, снова направился ко мне. Единственный его глаз сиял гордостью. Подозреваю, что бойцы «Воли», осознавая, что они жрут и кто это приготовил, редко нахваливали стряпню Охтыжа, вот урод и обрадовался.

Он и шел ко мне, радостный такой, забыв про нож, рукоять которого торчала из глубокого кармана. В одной руке ложка, в другой – дымящаяся миска. Но даже когда я долбанул по той миске ногой, Охтыж все-таки успел выпустить ложку из руки и заслонить ею свою уродливую харю. Только что кипевшее варево, как я и рассчитывал, выплеснулось на рожу Охтыжа… и практически не достигло цели. Так, маленько на подбородок попало да на лоб, все остальное пришлось на руку, которая немедленно покраснела.

Не обращая внимания на боль, мутант опустил руку, грустно посмотрел на меня, потом ни слова не говоря подошел к деревянному шкафу, стоящему возле стены, открыл створку и снял с полки закопченную паяльную лампу.

– Зря ты это шделал, хомо, ох зря, – покачивая головой, сказал Охтыж, направляясь ко мне и по пути доставая из кармана передника свой внушительный нож. – «Борги» получат тебя живым. Но до этого я твои руки и ноги всю ночь резать буду. По кушочку. Резать – и прижигать, штоб ты не умер. И ты тысячу раз пошалеешь, что еще живой.

Он приближался ко мне, а я смотрел на его обожженную руку, сжимающую нож. Похоже, мутант совершенно не чувствовал боли, потому что, когда с твоей конечности медленно, словно тесто, сползает плоть, это наверно всё-таки, как минимум, неприятно. А она как раз сейчас неровным чулком сползала с руки, наплывая на нож и медленно стекая на пол тяжелыми комьями разжиженной плоти. Наконец и нож тоже выпал из пальцев, которые уже и не пальцы были, а почти голые косточки фаланг. Выпал, звякнул об пол…

Мутант остановился в двух шагах от меня и удивленно глянул вниз. Видимо, он всё еще чувствовал свою обожженную руку как целую. Ту самую руку, что я в схватке с Охтыжом лишь слегка оцарапал ножом Рудика, клинок которого он лизнул, оставив на нем несколько капель своей слюны. Ядовитой слюны! Как спир сказал тогда про нее? «Разве ж это яд, который действует при температуре от плюс семидесяти градусов? Только в бане вражью силу травить, и то не факт, что подействует. В общем, считай, что обычные слюни».

Не обычные, Рудик, ох, не обычные. Похоже, ты и после смерти смог отомстить своему убийце, который стоял сейчас столбом на месте, и с ужасом смотрел на то, как с его тела размякшими кусками отваливается уродливая плоть. Яд, скопившийся в небольшой ранке и разогретый горячим супом, стремительно распространялся по телу мутанта…

Признаться, не ожидал я такого эффекта. Надеялся глаз уроду обварить, а получилось вон чего.

Яд уже достиг плеча мутанта, когда тот поднял на меня взгляд, полный жгучей ненависти.

– Т-ты! – взвыл он, замахиваясь на меня паяльной лампой.

Но скорость у него уже была не та. Он, конечно, ударил, метя мне по голове, но я встретил его ударом обеих ног в грудь. Непростое это дело – драться вися на цепи, но жить захочешь и не такое изобразишь.

Удар получился слабым, скорее не Охтыжу какой-то ущерб нанес, сколько меня назад отбросил. Но все, что не делается, как известно, к лучшему. Паяльная лампа просвистела мимо моего лица, не причинив мне никакого вреда. А мутанта занесло в сторону. Он покачнулся, сделал два шага назад и неловко завалился на разделочный стол, на котором, видимо, расчленил немало людей. Но сегодня его карьера повара-каннибала закончилась навсегда. Сейчас мутант вяло извивался, скреб длинными ногтями пропитанную кровью древесину, пытаясь подняться, в то время как яд Рудика разделывал его неторопливо и обстоятельно.

Я смотрел, как с костей Охтыжа стекает размякшая плоть… Как из его ужасного рта выпадают зубы… Как из-под передника вываливаются и шлепаются на пол кишки… Можно было уже пытаться освободиться, но я смотрел, невзирая на режущую боль в запястьях – и почти видел, как бесплотный, но вполне себе живой Рудик убивает эту тварь, которой просто не должно было быть на этом свете…

Через несколько минут все было кончено. Вместо одноглазого мутанта на разделочном столе лежал скелет, облаченный в мятую, сырую одежду, насквозь пропитанную дурно пахнущей слизью – жуткая вонь от заживо разложившегося трупа медленно, но верно распространялась по кухне.

Что ж, теперь было пора подумать о том, как сняться с крюка. Я попытался закинуть ноги на цепь… Не получилось. Слабоват я оказался для таких экспериментов после череды утомительных и болезненных приключений.

Тогда я просто начал раскачиваться, шипя от боли в запястьях – с каждым движением кожаные ремни всё глубже врезались в кожу. Но я не оставлял попыток, и наконец зацепился ногами за разделочный стол… И тут же сорвался. И попытался снова, серьезно опасаясь, что от боли в кистях сейчас вырублюсь на фиг.

С четвертой попытки мне удалось встать на край стола обеими ногами, имея опору под ними, рвануться вверх – и, снявшись со злополучного крюка, но не удержав равновесия, со всего маху спиной грохнуться на кафельный пол.

Рефлекторно я прижал подбородок к груди, и потому избежал удара затылком об кафель. А вот лопатками и позвоночником, естественно, нет.

Жесткое приземление… На секунду аж хрестоматийные звезды в глазах появились, да отбитые легкие забыли как сокращаться, чтоб всасывать в себя воздух. Пришлось им напомнить, перекатившись на бок и с хрипом, с усилием втянув в себя удушливую вонь грязной кухни людоеда.

Наверно, с пару минут лежал я так, дыша словно подыхающий крысопес. Наконец звезды исчезли, спину и грудь стало ломить немного меньше, и я поднялся на ноги.

Дальше, как говорится, дело техники. Подняв сжатыми вместе ладонями с пола нож Охтыжа, я, изловчившись, перерезал путы на запястьях, даже умудрившись при этом не полоснуть себя, хотя руки онемели порядочно и тряслись не на шутку.

Наконец перерезанные ремни упали на загаженный пол, после чего я отправился к тому самому шкафу, откуда Охтыж достал паяльную лампу. Мне нужно было срочно перевязать запястья – кожа в нескольких местах была повреждена путами и кровила.

На полках шкафчика лежало много чего, в том числе пара консервов и аптечка. И то, и то пригодилось. Случись на кухне зритель, картину бы он увидел потрясающую: стоит себе тип в плаще посреди развешенных на крюках человеческих останков, перевязывает себе руки и одновременно цепляет вилкой из банки куски тушенки. И, заметьте, жрет. Обычный нормальный человек с Большой земли от окружающего натюрморта и соответствующих запахов блевал бы дальше, чем видел. А этот хавает аж за ушами трещит, и хоть бы хны ему. Не иначе мутант, подумал бы тот зритель. И, по ходу, не особо ошибся бы.

Покончив с трапезой и перевязкой, я напился из-под крана воды с привкусом ржавчины, после чего направился к автомату мутанта, висевшему на стене.

АК Охтыжа был таким же грязным, как и его кухня. И таким же функциональным. То есть, почистить бы его как следует, но и без этого стрелять можно. Автомат Калашникова вообще аппарат в этом смысле уникальный. Там где, скажем, американская М-16 уйдет в глухой отказ, наш «калаш» будет работать не смотря ни на что. Такое вот оружие с истинно русским характером.

Увы, но чистить оружие все равно времени не было. По моим соображениям, с минуты на минуту в кухню должны были ввалиться гетман и те, кто был вместе с ним. Если гарнизон крепости наверняка уже поужинал, то мои конвоиры жрать хотели сто процентов. Но в нормальном подразделении, находящемся в зоне боевых действий, сначала чистят стволы, потом приводят в порядок себя, и лишь после этого отправляются на заправку желудков. А «Воля» была вполне себе боеспособной и дисциплинированной группировкой, что бы там про нее не говорили. Иначе б «вольные» просто не выжили в Зоне и не выстояли в состоянии крайне натянутых отношений с грозными «боргами».

Поэтому я проверил лишь наличие патронов в магазине, после чего направился к тому, что осталось от Охтыжа. Вернее, к скелету мутанта, одежде, в которую он был завернут, и вонючей жиже под всем этим безобразием. Но мне нужен был ключ от кухни, поэтому хочешь не хочешь, а пришлось ворошить эту неаппетитную кучу.

В результате ворошения я получил руки, измазанные в разложившейся плоти, вожделенный ключ, а также один из метательных ножей, изъятых у меня при обыске – остальные, видимо, распределили между собой конвоиры. Хороший нож, качественный. Только вонючий. Но на фоне моих точно так же пахнущих рук и фиг бы с ним.

Руки и нож я ополоснул под краном с ржавой водой. Пакость смыл, а запах остался. Видимо, не скоро выветрится, ибо очень качественно разложил яд Рудика вражью плоть. Ну и ладно. Любой сталкер привычен что к вони, что к грязи, что к крови и боли – как к чужой, так и к своей. А кто не привычен, тому что в Зоне, что на войне делать нечего.

Засунув нож за отворот своего плаща, я направился к выходу. Отпер тяжелую дверь ключом, прошелся коридором… и замер, прислушиваясь.

Снаружи было неспокойно. Я рассчитывал, что там царит ночная тишина – и не угадал.

На базе «вольных» что-то происходило. По асфальту топали тяжелые подошвы, бряцало оружие, и то и дело раздавались команды:

– Прокоп, какого хрена ты тут? Мухой на сектор три!

– Есть мухой!

– Бут, тащи пулемет к воротам! Черный, Затвор, помогите ему напротив них точку организовать, мешки с песком там есть.

– На кой там точка?

– Баран! Если ворота вскроют, ты их своим пузом остановишь?..

М-да… Похоже, у «Воли» проблемы. И у меня, кстати, тоже. Когда база спит, а часовые позевывают, свалить по-тихому всяко проще. Сейчас же, похоже, по-тихому не получится. Ладно, будем действовать по обстоятельствам.

Я выскользнул из здания – и слегка ослеп от света множества прожекторов. С каждой крыши били мощные пучки искусственного света, облегчая бойцам подготовку к защите от нападения извне. Сомнений не было – «вольные» активно готовились к обороне, попутно отлавливая трендюли от начальства.

Кстати, не все члены группировки были одеты в зеленую униформу. По ходу, новый гетман поднабрал в «Волю» личного состава из местных бандитов, которые всегда не прочь подзаработать любым способом. Насколько я знаю, раньше серьезные группировки брезговали набирать в свои ряды разный сброд, и «Воля» не была исключением. Хотя о чем это я? При старом гетмане людьми не торговали, и уж тем более их не жрали, поэтому удивляться нечему.

Так что в общей суете мой неуставной плащ ни у кого вопросов не вызвал. А вот у меня вопросы были. И дабы их разрешить, я вместе с каким-то бритым вахлаком, одетым в бандитскую кожаную куртку, по деревянной, грубо сколоченной лестнице полез на стену, навстречу темноте, царящей наверху. Прожекторы были внутри периметра, прожекторы били наружу, со стены. А на самой стене было темно, хоть глаза немного отдохнут от этой иллюминации.

Залез я наверх – и офигел…

Вокруг базы насколько хватал глаз толпились живые трупы. Шипели гнилыми легкими, отпихивали друг друга, лезли к стенам и воротам, царапая металл обломанными когтями и оставляя на нем потеки черной слизи, вытекающей из раззявленных ртов. Никогда столько зомби не видел. Прям толстый шевелящийся пояс из тел образовался вдоль забора. Причем настолько толстый, что нечего и думать пробиться через него.

«Вот тебе и перелез через стену по-тихому», – пронеслось в голове.

– Чё ж теперь делать-то, браток?

На меня глядели вылупленные от страха глаза бандита, который вместе со мной залез на стену.

– Чё ж делать-то?

– Стреляться на хрен, – буркнул я. Не люблю паникеров. Настроение портят. И думать мешают.

– Стреляться?

– Ага. А какие варианты? Через мертвяков не пробиться, жратва скоро кончится. Первыми кого «вольные» жрать начнут? Правильно, заштатных. Тех, кого со стороны набрали. Не личный же состав хавать.

– Точно…

В глазах бандита мелькнуло озарение.

– Это ты в точку подметил, братуха. Да ну их нах, и мертвяков этих, и «вольных», и Зону!

Я не успел ничего сделать. Не ожидал такой быстрой реакции на мои слова, сказанные лишь для того, чтоб отвязаться от назойливого соседа. Бандит резким движением выхватил из кобуры «Форт», приставил ствол пистолета к подбородку и нажал на спуск.

Негромко тявкнул выстрел – голова бандита сработала чем-то вроде глушителя. Бритый затылок взорвался веером кровавых ошметков, часть из которых попала мне на лицо и плащ. Блин, вот спасибо, удружил! Не мог застрелиться интеллигентно, в сердце например? Обязательно со спецэффектами, летящими прямо в рожу собеседнику!

Однако шкурный сталкерский рефлекс сработал даже на фоне недовольства собеседником, столь некорректно ушедшим из жизни. Чужой пистолет лежал возле моих ног, и надо отметить, пистолет неплохой. Как не поднять? Ну, я и поднял, а после сунул его в широкий карман плаща, не переставая мысленно костерить бойца, не умеющего даже как следует застрелиться.

При этом, пока я возмущался поведением бритого бандита, тихо матерясь и оттирая с лица ошметки его биомассы, выяснилось, что проблема чужих мозгов на моей морде не есть самая неприятная.

Выстрел услышали.

– Эй ты, на стене! – раздалось снизу. – Что там у вас за хипеж?

– Да вот, пассажир устал от жизни и пулю себе в череп пустил, – честно ответил я.

– Застрелился? Или ты его завалил? А ну-ка клади автомат на ступеньки и спускайся с поднятыми руками.

Твою ж душу!

Я с тоской глянул за стену. Нет, не перепрыгнуть толпу мертвяков, уж больно она значительная. Прям точно и угодишь в месиво из гнилых рук, протянутых к живому мясу, шевелящемуся на стене. Да и сама стена высоковата. Даже если живых трупов и не было бы, высок риск ноги переломать. Ну и пулеметы вдоль периметра никто не отменял.

Значит, придется спускаться вниз, навстречу голосу, который я узнал сразу.

Положив автомат на дощатый помост, я шагнул из темноты в сноп света, бьющий с ближайшей крыши, и начал спускаться.

– Вот так номер! – после недолгой паузы произнес гетман, так некстати оказавшийся под стеной именно в этом месте, а не, скажем, на другом конце базы. – И прежде чем я прострелю тебе ноги, скажи, пожалуйста, что с Охтыжем? А то ж ты с размозженными коленями орать начнешь, и хрен чего от тебя добьешься.

Угроза не была голословной. В руке Сина удобно устроился крупнокалиберный автомат АШ-12, из которого стрелять по близко расположенным целям одно удовольствие. Из такого оружия колени не простреливаются. Из него они отрываются на хрен вместе с ногами.

– Разложился, – сказал я, становясь на твердую землю и прищуриваясь от света. Ну да, возле Сина охрана. Похоже, те же типы, что следили за безопасностью папаши, в экзоскелетах и с дробовиками в стальных лапах. Плюс на голос шефа потихоньку подтягиваются другие члены группировки «Воля», и тоже не с пустыми руками. Понятно. Бежать некуда. А так хотелось…

– В смысле разложился? – не понял Син.

– В смысле превратился в трупную слизь. Не веришь, пошли кого-нибудь в вашу столовую, пусть посмотрят.

– Тесак, проверь, – бросил гетман.

– Есть!

Ближайший к Сину боец в легкой броне рванул к «їдальне». Хорошо у них тут с дисциплиной. Видать, строг гетман, потому как подобная исполнительность в группировке возможна лишь при наличии перспективы огрести феерических звездюлей в случае невыполнения приказа.

– Впрочем, для тебя оно как-то без разницы, помер Охтыж или нет, – все так же задумчиво произнес гетман. – Главное ты сбежал. А значит можешь сбежать снова. Поэтому…

Пока гетман говорил, ствол его жутковатого с виду автомата опустился как раз на уровень моих коленей. А палец, до этого лежавший поверх спусковой скобы, лег на спусковой крючок…

– Погоди, – перебил я Сина, с серьезно-деловым видом опуская руку в карман. – Перед тем, как распасться на атомы, Охтыж просил передать тебе кое-что важное.

Палец гетмана замер на спуске. Когда тот, в кого ты собрался стрелять, с сосредоточенной рожей толкает тебе про какие-то неотложные вещи, поневоле замешкаешься. Кто ж его знает, что он там сейчас расскажет, вдруг действительно что-то сто́ящее. Выстрелить-то всегда успеется. Нажать на спуск секундой раньше или секундой позже разница небольшая…

Неправильно это. Собрался стрелять – стреляй, что бы там тебе не говорили. В вопросе расстрела себе подобных секунды очень много значат. Потому что, пока ты, развесив уши, слушаешь то, чем грузит тебя расстреливаемый, он вполне может сам нажать на спусковой крючок. Раньше тебя на одну секунду. Как я сейчас, например.

Доставать пистолет времени не было, поэтому я выстрелил прямо через карман, очень надеясь, что попаду в гетмана…

И не попал.

Как это порой бывает на войне, случилось маленькое чудо. А именно – вылетев из ствола «Форта», девятимиллиметровая пуля пробила карман пальто – и влетела прямиком в ствол крупнокалиберного гетмановского автомата. Во всяком случае, иначе я никак не могу объяснить тот факт, что АШ-12 резко дернулся назад в руках Сина, после чего двухрядный магазин автомата раскрылся эдаким огненным цветком – по ходу, в нем сдетонировали патроны. А может я в магазин попал…

В общем, не суть важно куда. Главное, что гетман рефлекторно отбросил в сторону оружие с трещащим и пылающим магазином, и взгляды подчиненных Сина так же рефлекторно проследили полет столь неожиданно и эффектно искалеченного оружия.

Но пока автомат падал на землю, я уже летел вперед в длинном броске, попутно выдергивая из кармана руку с зажатым в ней пистолетом.

Хотел ли я убить Сина? Да, хотел.

За Рудика.

За прикормленного мутанта, заставившего меня попробовать отвар из человечины. За тот день, когда я пожалел этого парня и вложил в его распоротый живот «синюю панацею». Правда, потом он сделал то же самое для меня на арене, но я все равно жалел о том, что спас его тогда. Ведь не сделай я этого, Рудик был бы жив…

Но в то же время я понимал: убей я сейчас гетмана – и в следующую секунду меня самого изрешетят очередями бойцы «Воли». А это было неправильно. Неравноценный обмен: мою жизнь за его. Как сказал классик, это не отмщение, если мстителя настигает расплата. А Рудик был достоин правильной мести.

Поэтому когда лицо Сина оказалось прямо передо мной, я не выстрелил в него, а лишь двинул гетмана коленом в пах.

Удар оказался не особо эффективным. Причиндалы моего противника надежно защищала стальная раковина бронекостюма. Но уж так устроен человек, что когда ему лупят ногой в промежность, он по-любому рефлекторно согнется, спасая гениталии, вне зависимости от того, достиг тот удар цели или нет.

И когда Син согнулся, я двинул ему стволом пистолета под подбородок. Хороший получился апперкот. Зря конечно гетман не надел шлем. Какой смысл напяливать на себя бронекостюм среднего класса защиты, когда башка не защищена? Смотрится, конечно, эффектно, типа современный рыцарь без шлема. А на деле туфта полная, понты и позёрство. За которое порой приходится расплачиваться по полной. Как сейчас, например.

Оглушенного ударом гетмана я взял за лицо, при этом одновременно заходя ему за спину. После чего резко развернул. Это довольно легко, если знать куда давить. Лучше одновременно на области носа и лицевого нерва. Тогда человек становится послушным, словно бычок с кольцом в ноздрях. Куда угодно пойдет, и как угодно развернется, уходя от боли. Главное только следить, чтоб сам себе шею не свернул от усердия, потому что если правильно давить, то это реально очень больно.

В общем, через секунду мы с Сином стояли в классической позе героев кинобоевиков. Я – за ним, прижав ствол пистолета к гетмановскому уху, а свободной рукой придерживая Сина за кадык. А напротив нас – дюжина мордоворотов со стволами, плюс, заслышав шум, другие еще со всех сторон к нам бегут.

– И что теперь? – полузадушенно прохрипел гетман. – Убьешь меня?

– Приложу для этого все усилия, – отозвался я.

– Ну-ну. Ненадолго же ты меня переживешь.

– А вот это уж как Зоне будет угодно.

Убедившись, что бойцов вокруг собралось прилично, я сделал то, что, возможно, никто из них не ожидал. Признаться, я сам не до конца понимал, что сейчас сделаю. Решение пришло само. Очевидное. И, пожалуй, единственное в реально безвыходной ситуации.

Я просто оттолкнул Сина от себя, бросил пистолет на землю и сказал, громко и отчетливо.

– Гетман группировки «Воля», я вызываю тебя по закону свободы.

***

Я не исключал, что меня пристрелят раньше, чем я успею произнести эти слова. Да и после этого могли вполне…

Но никто не выстрелил.

В воздухе повисла тишина. Лишь слышно было, как за стеной скребутся мертвецы, да занудно, словно сонные шмели, гудят прожекторы, которых на этой базе было явно с избытком.

Син развернулся ко мне, потер рукой помятое горло, кашлянул, после чего спокойно так приказал:

– Завалите его на хрен.

И развернулся было чтобы уйти, не сомневаясь, что сейчас три десятка пальцев выберут слабину спусковых крючков, в результате чего я превращусь в кусок окровавленного мяса, нашпигованного свинцом.

Однако красиво уйти у гетмана не вышло. Застыл на полуразвороте. Потому, что и на этот раз не прозвучало ни единого выстрела.

– Не понял, – ровным голосом протянул Син. – Оглохли?

– По ходу, это ты оглох, гетман, – проговорил один из бойцов, лицо которого пересекал страшный шрам от края левого глаза до середины правой щеки, при этом нижняя четверть носа отсутствовала. – Он тебя вызвал. По закону свободы. Так что сам его и завали. Это будет по-нашему.