Текст книги "Горец. Имперский рыцарь"

Озадачил народ поиском крепеньких пенсионеров – опытных железнодорожников-эксплуататоров, согласных переехать жить на юга́. А что? Работать только на войну – дохлое дело. Война когда-нибудь обязательно закончится, а вот ездить народ не перестанет, как и грузы возить. Сколько тогда будут покупать пулеметов?

Так же вдумчиво подбирал я и вагоны с прицелом на дальнейшее их использование в будущей своей рельсовой компании. Целый отстойник был забит у депо трофейными пассажирскими вагонами, не записанными пока в реестры. И теми, что захватили мы на узловой, и теми, что побросал Мудыня, отступая.

Дорогих спальных вагонов было мало – им быстро «приделывали ноги» имперские интенданты, а вот «сидячих» вагонов хватало. Самых разных классов. Только хитрые интенданты, видимо, проводили слишком беглый осмотр и проворонили «пульмановские» вагоны, очень похожие на те, что показывали в кинофильме «В джазе только девушки». А там сидячие места, расположенные вдоль окон, очень легко трансформировались в спальные. Достаточно было спинку сидения поднять, а якобы багажную полку опустить. И на три посадочных места получалось три полки для сна после довольно несложных манипуляций. К тому же в торцах этих вагонов находилась такая роскошь, как эмалированные умывальники и унитаз типа «гнездо орла» с водяным сливом. Заход, правда, из холодного тамбура.

Нашел я там и островитянские «омнибусы», почти такие же, как и у меня в составе, только короче на две оси и три купе, каждое с дверью на улицу. Интерьер их был даже побогаче, чем в моих. Класс «люкс» на короткие расстояния.

Подобрали и несколько жестких сидячих вагонов с максимальной загрузкой полезной площади, как в российских электричках. Вот уже и готовый поезд под мой трехосный паровозик. Так… километров на двести пятьдесят – триста пассажирским плечом. И можно переделывать танк-паровоз на жидкое топливо. Хватит в оба конца.

В итоге к моему удовольствию получилось так, что никто из моих людей: ни солдаты, ни гражданские специалисты в теплушках не поехали. Всем нашлось лежачее место, хотя бы вдоль сидячей лавки вагона типа «русской электрички». Почти пять суток в пути – это вам не на дачу съездить. Поедем со всеми остановками на разъездах. Воинский литер если и присвоят, то только моему эшелону. А их у меня три.

А вот груз… Груз по-разному. И в специальных багажных вагонах, и в теплушках, и на платформах.

В каждый состав мне в депо переделали три сидячих жестких вагона в вагоны-столовые, чтобы кормить народ на ходу. Назвать это безобразие вагоном-рестораном у меня язык не повернулся. Интерьер как в строительной бытовке. Ну вот представьте себе, что в электричку в каждую пару лавок впихнуть еще и длинный стол. И специальных вагонных кухонь у них не было. Сзади цепляли короткую платформу с полевой кухней-самоваром. И набором простой посуды. Кухню обслуживает в пути обычный армейский наряд. Зато сваяли это безобразие железнодорожные рабочие быстро и недорого.

А заявку на патент нормального вагона-ресторана перед сном я на всякий случай набросал. Странно мне, но такая лежащая на поверхности идея тут пока еще никого не посетила. Особенно на трансконтинентальной магистрали.

Собирался я так, чтобы в случае чего сюда больше не возвращаться. Обида душу глодала даже не на то, что меня использовали как прокладку с крылышками в монархических играх, к этому я был готов, когда на такие игры подписывался. А на то, что мне не говорят правды, отводя глаза даже не виновато, а как бы это выразить… Виноватыми мои кураторы себя не чувствовали. Неловкость некоторую – да, вину – нет.

Оттого и откупались от меня Бисеры паровозами, вагонами, деньгами и прочими материальными благами, чтоб совесть не мучила.

Я прекрасно понимал, что для них я – ресурс, но от этого менее обидно не становилось. Зачем принцу надо было ко мне в друзья набиваться? Чтобы потом так кинуть?

Однако на обиженных воду возят…

Поэтому я взял себя в руки и с головой ушел в переезд.

Но того пиетета, который я испытывал к королю, и того чувства дружбы, которое вызывал во мне кронпринц, в душе не стало. Как выжгло. Наивный калужский юноша, считающий, что все должно быть по-честному. «Кто ж на Плюке правду думает»?

Вот кто был искренне огорчен моим отъездом, так это Гоч. И не потому, что я забирал с завода с собой часть инженеров и всю рецкую часть нашего ФЗУ[3]3
  ФЗУ – фабрично-заводское училище.


[Закрыть]. Просто не хотелось ему со мной расставаться. Привык он «точить» об меня свои задумки.

– Будешь сам ко мне ездить, – сказал я партнеру, – якобы на ревизию филиала завода во Втуце, а на самом деле на праздник первого вина или просто на шашлык в горах. Может, когда и я здесь появлюсь. Но пока меня тут не хотят видеть. Политика. Дом мой используй по доверенности как захочешь. Хоть сам живи, хоть посели кого нужного. Продавать его я пока не собираюсь. Мало как жизнь повернет.

– Кстати, совсем забыл тебе сказать, – улыбнулся Гоч. – Казна с нами расплатилась полностью. Завод отдал все долги товариществу. И я как товарищ готов отдать товарищу все, что за это время ему задолжал.

Как же он был горд собой в эту минуту. Я даже побоялся предложить ему оставить часть этих денег… чтобы не оскорбить ненароком.

– На развитие хватает? – только и спросил я его.

– Да, все идет по финансовому плану, – заверил он меня. – Рутина. Печём пулеметы как пирожки. Расходятся так же. Ресурсами завод обеспечен. Кадрового голода уже нет. Ну… такого, как был. И это… На, держи… – Гоч вынул из ящика стола узкую кобуру рыжей формованной кожи. – Там на месте испытаешь и пришлешь мне свои замечания.

И улыбается смущенно.

Я открыл крышку и вынул нечто, внешне похожее на «парабеллум», только затвор был почти такой же, как у пистолета Гоча. Калибр пистолета был 11 миллиметров. Под новый патрон без закраины. Сидел пистолет в руке просто замечательно, идеальная развесовка в отличие от первых моделей Гоча, которые все норовили стволом «клюнуть». И вес не больше килограмма.

– Ствол можно делать разной длины, – пояснил Имрич. – Но здесь я остановился на десяти сантиметрах. Я теперь считаю, что дальше пятидесяти метров стрелять из пистолета – только патроны тратить. А вот магазин удалось сделать сменный на восемь зарядов. Латунный пока. И пружина из бериллиевой бронзы. Но ищут мне металлурги формулу нужной стали на пружины. Ищут… И найдут. Не сомневайся. Я назвал его «Миротворец». Тебе нравится?

– Да я в восхищении, Имрич. – откликнулся я и ничуть не погрешил против истины. И сразу поинтересовался: – Хоть запатентовал?

– Подал заявку. Гражданскую, – широко улыбнулся он.

– Как тебе это удалось? – пришло время мне удивляться.

– А у меня что, нет на руках отказа имперского ГАУ[4]4
  ГАУ – Главное артиллерийское управление имперского генштаба. Курировало кроме артиллерии еще и все стрелковое вооружение.


[Закрыть] от автоматических пистолетов моей конструкции? – И тут Гоч мерзенько так захихикал, видимо, представляя рожи имперских генералов, когда те осознают, что мимо них пролетело.

Отсмеявшись, он выдал еще одну новость:

– Из ГАУ, пока тебя не было, толкач прибегал… Целый полковник…

– И?.. – оживился я.

– Что и?.. Технологическую карту хотел на «Гоч-Лозе». Задарма. Ну, как ты и советовал, я встал в позу. Он мне стал грозить карами. Я на это пожал плечами и сказал, что я человек гражданский, а завод частный, и если он и дальше будет быковать, как на плацу, то я вообще завод перестрою только на свои пулеметы. Потому как до сих пор ГАУ не удосужилось нам премию выплатить за модернизацию системы Лозе, хотя обещало премию не просто большую, а очень большую… И ткнул ему в нос той визиткой, которую ты мне оставил.

И хохочем оба. При этом Гоч представляет мне в лицах, какие гримасы морщил этот полковник. И как он сам изображал поруганную невинность.

– А как только он заикнулся про хотелки концерна «Лозе», так я сразу отрезал, что концерн этот частная фирма. К государству отношения не имеет. Полный комплект подробных чертежей он уже получил через ГАУ. Мы все обязательства выполнили. Мало им? Так все, что надо, он у нас получить может в любой момент, но по отдельному договору, но за дополнительные деньги. До сих пор едут…

– А что там у «Лозе» нехорошего?

– Да все. Попытались они наш образец скопировать, так не выходит ничего. Даже если доработать напильником. У них там совсем другие допуски приняты, станочный парк не тот. И вообще руки из задницы растут… – смеется Гоч.

– Крепись, Имрич. Все, что вышибешь с них свыше наших затрат, то твое. От всей суммы, что сдерешь с «Лозе». Так что требуй с них как можно больше. Как раз под этот случай даже хорошо, что меня тут не будет, не смогут генералы надавить на завод ничем. Что взять с контуженого, который лечится за пять суток пути отсюда?

У дверей заводоуправления топтался Зверзз, нервно стуча костылями по брусчатке.

– Ваша милость… – увидел он меня в дверях и обратился на рецком наречии: – Заберите меня с собой. Вы же там обязательно что-нибудь строить будете? Грамоту на гражданство я уже получил. В отставку вышел подчистую. Даже с пенсией по увечью. Семьи нет. Никто меня здесь не держит.

– Ты же не горец?

– А-а-а-а-а… – махнул бывший фельдфебель рукой. – Я с вашим братом столько уже отслужил, что сам теперь не знаю, кто я, ваша милость. А в Реции хоть тепло. Не так нога болеть будет.

– Пошли, – согласился я. – Вещи насколько быстро соберешь?

Дельные прорабы на дорогах не валяются. Да и человек Зверзз хороший. Как там в той сказке, что мне мама в детстве на ночь читала: «Мы все в ответе за тех, кого приручили». Правда, поначалу это Зверзз меня приручал.

– А что там собирать, ваша милость, – переступил прораб костылями. – Только подпоясаться.

– Расчет не оформляй. Скажи, я приказал отправить тебя в командировку во Втуц на филиал. Пока на три месяца. А там видно будет. И чтобы жалованье и командировочные выдали сразу за три месяца вперед. Э-э-э-э… лучше я тебе записку напишу бухгалтеру.

Рецкую штурмовую роту вывели из состава ольмюцкой армии и переместили в Будвиц для отправки домой «по ротации». Вместе с ней во Втуц уезжал и я. С семьей и скарбом. Официально – в отпуск. И, наверное, надолго… Судя по тому, как меня одарили Бисеры, скорее всего навсегда.

Паровоз вот трофейный подогнали. Новенький. Островной конструкции с новейшим водотрубным котлом, как на флоте на скоростных миноносцах. Это чтобы я утащил все свое барахло за один раз и не возвращался.

Даже все долги перед заводом казна оплатила полностью и разом, чтобы завод мог рассчитаться с паевым товариществом «Гоч и Кобчик», а товарищество со мной.

Создавалось такое ощущение, что меня мягко выпроваживают из королевства, хотя из списков воздухоплавательного отряда и состава королевских флигель-адъютантов меня никто не вычеркивал. Даже комиссаром ЧК, и тем я остался, хотя больше поручений по этой линии мне не давали. В отпуске я.

Мундиры и шинели новые мне пошили быстро и вне очереди в гарнизонной швальне. Амуницию выдали всю положенную до последней иголки. А денежное довольствие так на три месяца вперед. Порционы и рационы деньгами выдали, не натурой. Все, кроме «подъемных» за воздух. Я тут, оказывается, в последние месяцы аж три зарплаты получал: в ЧК, в гвардии и в отряде воздухоплавателей, где оклад аж полуторный. Про ЧК вообще не говорю – там платили мне как генералу. Разве что узнал я об этом только сегодня.

Заказал я на заводе на каждого бойца, принимавшего участие в «кровавой тризне», по офицерскому пистолету Гоча в подарочном исполнении. На рукояти миниатюрное изображение Солдатского креста на внешней ее щечке, что выступает из кобуры и всем видна. На внутренней щечке наградная пластина из серебра, на которой по-рецки выгравировано, что это памятная награда бойцу (тут имя и фамилия и воинское звание награжденного) лично от меня, их военного вождя, за храбрость в бою. (Ох и намучился гравер копировать то, чего не понимает.) На коробке магазина выбита дата и красивая надпись: «Кровавая тризна». Будет это оружие переходить в их роду от отца к сыну и носиться с гордостью. Непременно. Как нынче прадедовские кинжалы горцев.

И погибшим в той ночной атаке бойцам я также заказал пистолеты – для передачи их на хранение в семью, вместе с их собственными кинжалами и личными вещами. И толикой денег от меня лично. Сколько передать – это уже мне горцы посоветовали, – чтобы не казалось такое пособие оскорбительной мелочью. Но ведь и неприличным богатством тоже можно обидеть. Тонкий вопрос.

В общем, выгреб я на заводе склад готовой продукции. Обождут заказчики, не переломятся. Мне понты дороже денег. Эту партию пистолетов я оплатил заводу из своих средств.

Поначалу я хотел бойцам богатые бебуты заказать, но вовремя понял, что кинжал, побывавший в том бою, хоть видом беднее, но ценнее. Он – реликвия, омытая кровью врагов.

7

Проворовавшихся интендантов в высоких чинах повесили на центральной площади столицы королевства. Числом пять тушек. Вместе с ними «высоко и коротко» народу показали еще двух огемских графов из придворных чинов Бисера. В городе эта показательная казнь всех ввергла в шок. Наверное, впервые так позорно в Будвице казнили столь высокопоставленных людей.

За банальное воровство.

А полная конфискация имущества казненных только добила публику. Тут уже все поняли, что все всерьез и игры кончились.

Особенно ударило по психике подданных короля Бисера, что это был не привычный суд, длительный, обстоятельный и волокитный, а особый трибунал, состоящий из трех комиссаров ЧК. Скорый и беспощадный.

Еще три десятка разных чинов интендантства из аппарата принца и армейских корпусов приговорили к штрафным ротам, которые по моему предложению с охотой ввели в ольмюцкой армии. По иронии судьбы командирами штрафных рот назначили оставшихся не у дел бывших офицеров армейской контрразведки. Или это очередная такая шпилька от короля, вставленная в трон императору?

Но сам я этого зрелища не видел – был уже в пути, влекомый большими красными колесами дарственного паровоза, и узнал я все из газет в Гоблинце, где мы сделали большую остановку – на полдня.

Элике захотелось именно в этом городе обновить свой гардероб. Как шьют женские наряды огемские модистки, ей не нравилось. А вот те тряпки, что мы здесь купили ей по дороге в Будвиц, были ее любимыми нарядами. Гоблинц все же крупный центр текстильной промышленности и законодатель имперских мод.

Катались по городу в собственной коляске с красивыми рысаками, мерили шубки и шляпки. Что-то покупали. Элика цвела и пахла от шопинга.

Я даже себе прикупил мягкую велюровую шляпу цвета ультрамарин, дюжину белых сорочек и штатскую темно-синюю «тройку», в каких тут ходили предприниматели выше среднего, – чтоб была. И пальто игривого бежевого цвета. И там по мелочи: галстуки, заколки для галстуков, запонки, платочки в цвет… Ботинки на выход и к ним тонкие кожаные калоши.

Коляска тащилась за нами, не отставая, играя роль багажника. В конце концов, зачем я деньги зарабатываю, если не могу побаловать собственную жену. С особым удовольствием я покупал ей пояса для чулок, сработанные по моему патенту, убивая наповал приказчиков глубоким знанием предмета.

Приодели и няньку. По последней моде местных горничных. Провели эти тряпки как премию за ее хорошую работу, а то дуреха отказываться решила от подарков. Особенно от нижнего белья. «Как честная девушка…»

Прекрасна осень в Гоблинце своим ласковым дыханием. Яркие желтые листья взвихрялись с красноватой темной брусчатки, пытались угнаться за колесами экипажей. А на их место ветер приносил свежий листопад. Фланирующая толпа улыбчива и приветлива. Атмосфера умиротворения просто разлита по воздусям. Как будто и нет нигде войны.

Центр империи тут, а воюют, однако, окраины ее.

Обедали в уютном ресторанчике в «ЗОО», на террасе, с которой были видны слоны и бегемоты в открытых вольерах, приводившие Элику в восторг своим экзотическим видом, как мороженое дюжины сортов своим вкусом.

Я бы и дольше в этом красивом городе прожил, отпуск у меня как раз для этого – нервы лечить, но люди в эшелоне меня бы не поняли. Я же их с места сдернул. А так и я, и они лишь «ноги размяли» от долгой дороги. Возвращались пассажиры к поезду все довольные, со свертками и коробками. Никто не отстал.

А у меня так обновки жены заняли треть салона. Женщины… С ужасом жду, когда она мне скажет, что ей опять надеть нечего.

Экипажи закатили на платформы. Лошадей загнали в их вагоны. И ту-ту-у-у-у… С поворотом на юг. На однопутную меридианную магистраль, где скорость нашего продвижения ощутимо замедлилась из-за стояния на разъездах.

Зато в салоне поставили манеж для сына. И впервые у меня выдалось достаточно времени на игры с ним. За это времяпровождение я даже готов был все простить Бисерам.

Реция встретила нас календарным ноябрем, а по погоде началом огемского сентября. Здесь золотая осень только еще робко вступала в свои права. Да и вечнозеленых растений было в достатке. Ласковое утреннее солнце и чистое голубое небо радовали после холодных огемских дождей. Хорошее дело отпуск, только ходить в него надо максимум с семьей, а не таким табором. Главное, лошадей пристроить, а то они бедняжки шестой день в вагонах маются. Лошади не люди – они к себе достойного обхождения требуют.

По перронам втуцкого вокзала среди степенных пассажиров носились торговцы фруктами, надеясь соблазнить ими отъезжающих северян. Торговали, не скупясь – ведрами. Дешево. По желанию могли продать и самодельный деревянный ящик с дырками – высокий и узкий, с ручкой, чтобы нести было удобно и не мялась нежная вкусняшка в дороге. Или небольшой овальный бочонок молодого вина. На три или пять литров. Сам бочонок стоил дороже содержимого. По заказу доставят и десятилитровую стеклянную бутыль, оплетенную рогозом.

Наши три эшелона, появившиеся друг за другом вне всякого расписания на главном пути, поставили в ступор начальника станции. И вокзал стал напоминать разворошенный муравейник.

А когда узнали от наших солдат, что прибыли герои «кровавой тризны» по молодому графу, то к имеющемуся уже вокзальному бардаку сбежался народ со всей округи на стихийный митинг.

Море людей. За их головами ничего не видно.

Все равно выйти из вагона невозможно – сразу людская стена. Пришлось спешно цеплять на полевую форму все ордена и аксельбанты и из тамбура залезать на крышу вагона. А там, зажав в руке кепи, толкать речь о единстве династии и народа Реции, сплоченных кровью наших предков за прошедшую половину тысячелетия.

Слушали меня, затаив дыхание. Даже не пришлось сильно напрягать голос. Если бы сегодня были выборы, я бы точно их выиграл.

Запоздало появились фотографы и издали стали жечь магний. Потому что также не могли пробиться через плотную толпу наших восторженных фанатов.

– Если ушедшие боги за нас, то кто может быть против? – закончил я свое выступление на пафосной ноте.

Народ ошалел и проникся моей речью по самое никуда. Они еще тут телевизора не видели в предвыборную кампанию. Прививки к демагогии не имеют. Толпа сначала замолкла, а потом так взревела, что чуть не снесла меня с крыши вагона акустическим ударом. Но послушно замолкла, стоило мне только поднять руку.

Я улыбнулся и попросил:

– А теперь, милые мои, дайте нам нормально занять свое место на запасных путях и отдохнуть после дальней дороги.

Чую, они чего-то еще от меня ждут. Откровения, не иначе… И я выдал:

– Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! Там где рецы – там победа! Слава Реции!

Охудеть. Сам становлюсь политиком.

И кто мне доктор?

Толпа взрослых людей повела себя, как на рок-концерте подростки, выбивающие из себя эмоции на всю стоимость билета. Задорно и звонко кричали почти хором:

– Слава! Слава! Слава!

Я огляделся. Солдаты повылазили головами со всех окон. Часть их переместилась на платформы и во все глаза ошарашенно смотрели на сдержанных обычно соотечественников.

– Не мне! Не мне! – закричал я, стараясь всех переорать. – Это все им! Они герои!

И показал рукой на штурмовиков.

«Ну все… – подумал я. – Неделю, не меньше, будут мои хлопчики хлебать халявное пиво от пуза. Никак газеты сюда раньше нас добрались».

– Люди добрые… – пустил я в ход последний козырь. – Позади нас по рельсам идет санитарный поезд. Если мы не освободим ему главный путь, то многие ваши сыновья, братья и мужья не получат вовремя медицинскую помощь. Поэтому предлагаю торжественную встречу считать закрытой. К тому же мы сюда надолго. Дежурный по станции, командуй путейцам, куда уводить наши эшелоны.

На этот раз меня послушали, поверили и нехотя стали расходиться.

А я им соврал.

Ну не совсем соврал. Какой-нибудь санитарный поезд за нами точно идет… Наверное. Где-нибудь. Может, даже и не во Втуц. Но на магистрали он есть и явно даже не один. В Винданбоне, когда по железнодорожному мосту пересекали широкий Данубий, такой санитарный поезд стоял на первом пути. Так что я и не соврал, по большому счету.

Санитарный поезд все же пришел через пять часов. И всем стало не до нас.

А на запасных путях я сразу выставил у поездов вооруженный караул.

Только над котлами полевых кухонь стал раздаваться ароматный запах обеда, как на запасных путях меня отыскал адъютант Ремидия, знакомый-незнакомый мне майор. В смысле, что я его фамилию не знаю, а в лицо уже видел.

– Вас можно поздравить, барон, – улыбнулся он по-доброму, без подколок, едва войдя в мой захламленный салон. – С трофеями вернулись.

– Разве это трофеи, – прибеднился я. – Видели бы вы, сколько всего мы захватили в наступлении. Так что здесь жалкие крохи. Имперское казначейство все растащило…

И мы оба засмеялись немудреной шутке.

– Но вас я без подарка не оставлю. Держите. – Я передал майору трофейный царский револьвер новой конструкции, поменьше прежнего, поухватистей. И эстетически более красивый.

На стол положил кобуру от него и коробку патронов, пока адъютант увлеченно вертел в руках стреляющую игрушку. Мужчины, особенно военные, они как дети, просто их игрушки с каждым годом становятся все дороже.

– А я к вам с приглашением от маркграфа. Он жаждет видеть новоиспеченного имперского рыцаря, – приступил адъютант к делу после обязательных благодарностей одариваемого.

– Я так и понял. Это очень срочно?

– Желательно.

– Я готов. Только прикажу коляску спустить с платформы. Вы, случайно, не знаете, где я мог бы разместить с комфортом полтора десятка коней? И четыре экипажа. Для меня это проблема.

– Решим этот вопрос. Не беспокойтесь, барон, – заверил меня майор.

Положение обязывает. Пришлось ехать на пустой желудок, передав Вальду все бразды правления этой деревней на колесах и наскоро чмокнув жену с сыном. С Эликой только переглянулись, и она не стала задавать лишних вопросов при постороннем.

На этот раз я облачился в белую парадную форму воздухоплавателя со всеми регалиями. Все же еду представляться к вышестоящему начальнику «по случаю». К тому же я его вассал.

В дороге, как я ни надеялся, но прояснить обстановку не удалось, так как адъютант Ремидия прибыл на вокзал один и верхом. Я же, как барин, восседал в коляске на паре серых в яблоках рысаках, заставляя прохожих оглядываться и любоваться этими благородными животными. А то и завидовать…

Во дворце маркграфа меня не привели в комнату с картинной галереей боевой славы Реции, как в прошлый раз, а мариновали в предбаннике рабочего его кабинета. Долго. Так что я в этом жесте усмотрел некоторое недовольство мною правителем. Только этого мне и не хватало еще до кучи.

На крайний случай могу и отсидеться на хуторе, но куда там девать такое количество породистых лошадей.

И людей я сорвал с насиженного места… Наобещал плюшек и печенюшек… Блин, такой удар по моей репутации…

Коротал время с дежурным флигель-адъютантом в чине гвардейского лейтенанта, который сидел на телефоне в приемной и дирижировал посетителями. Ко мне он был вполне доброжелательным, пообещал, что обо мне доложено и как только будет «окно» в расписании его сиятельства, так сразу… Слишком мой приезд был неожиданным.

М-да… Я, между прочим, во Втуце уже полдня и не сам напросился на прием, а меня позвали…

Минуты текли за минутами, складывались в часы, но пока приходил все какой-то местный чиновный люд и флигелек их запускал в обе стороны через тамбур из двойных кожаных дверей, пухло набитых конским волосом. Из-за них не доносилось в приемную ни звука.

Очень я пожалел, что сорвался с места по первому зову сюзерена. Надо было бы сначала пообедать хотя бы. Живот судорожно искал место, где прилипнуть к позвонкам. Хорошо еще, что стомах мой никаких неприличных звуков не производил. Вот стыда бы натерпелся…

В обмен на мой рассказ о «кровавой тризне» флигелек поделился со мной видением стратегической ситуации в мире.

На Западном фронте без перемен, хотя периодически обе стороны в бесплодных атаках тысячами кладут солдат на проволоку.

На востоке отогузы медленно, но верно теснят цугул уже с восточных склонов пограничных гор. Перевалы все наши давно.

Имперская гвардия и ольмюцкая армия прижала остатки группировки генерала Мудыни к реке. Отбросить наши войска назад у царцев не хватает сил, а грамотно отступать не дает широкая река. К тому же плацдарм царцев простреливается нашей артиллерией особого могущества почти насквозь. Сдаваться же царский и.о. командующего не желает. Налицо позиционный тупик с ограниченными ресурсами у царцев. Снаряды им чуть ли не поштучно привозят по ночам на лодках. Паром сожгли с дирижаблей, и теперь переправляться через Нысю можно разве только вплавь.

Флигель даже показал мне газету, в которой поместили снимок пылающего железнодорожного парома посередине реки и улетающего от него дирижабля. Вот тут-то я окончательно приуныл. Меня все дальше и дальше отдаляют от моей мечты, пока другие в это время в небесах совершают подвиги. Бог с ними, с подвигами. Я даже просто на воздушную разведку согласен, лишь бы летать. Лишь бы снова ощутить это несравненное ощущение парения в высоте.

– Вы меня слушаете, ваша милость? – подергал флигель меня за рукав.

– Простите, лейтенант, стомах подвело – с утра маковой росинки во рту не было, – пожаловался я.

Адъютант позвонил в колокольчик и заказал явившейся на зов (вместо ожидаемого денщика в военной форме) весьма миловидной горничной чай и бутерброды с бужениной. И продолжил политинформацию о том, что случилось на фронтах за неделю моего пути.

На нашей стороне реки железная дорога вся забита у царцев вагонами и паровозами, по которым не стреляют, потому как все равно будет все нашим, а вот на правом берегу все железнодорожные разъезды раздолбили тяжелой артиллерией и выбомбили с дирижаблей на день пути на восток.

На севере командарм Аршфорт практически вошел в Щеттинпорт, но неожиданно уткнулся на окраинах города в упорную оборону… островитян. Оказывается, пока мы там вдоль железки бодались с полковником Куявски, островитяне высадили в порту целую дивизию генерала Клауда со всей артиллерией и прочими средствами усиления. И что было совсем неожиданно, с очень большим количеством новых пулеметов. И похоже, они не уйдут оттуда, пока не вывезут все, что успели поставить, но не успели передать царской армии. По донесениям разведки складское хозяйство за время войны там построили огромное.

На Северном море периодически сходятся эскадры и, качаясь на волнах, избивают друг друга тяжелыми снарядами, но потопленных кораблей мало. Все больше в капитальном ремонте. Полностью перекрыть морское сообщение островитян с Щеттинпортом имперскому флоту не удается.

Зато на южных морях все почти замечательно. Мы союзников не пускаем в Мидетерранию. Они нас в океан, где проходит второй пучок маршрутов торговли колониальными товарами.

Морские силы Винетии безвылазно сидят в своих портах. А население герцогства отчаянно занимается контрабандой по всем направлениям. Пришлось усилить таможню. Но этого пока недостаточно.

Рецкая марка активно осваивает аннексированные южные склоны одноименного хребта и заменяет везде где можно винетскую администрацию на свою.

Военно-рецкая дорога, на которой я начинал воевать, уже не справляется с возросшим трафиком товаров из Риеста. И все с нетерпением ждут, когда Вахрумка приступит к строительству железной дороги. Понимают, что дело не быстрое, но всем не терпится. А сам инженер, похоже, становится культовой фигурой в империи. Человек, который может все…

Падеж поголовья интендантов в Ольмюце как-то прошел в Реции третьеполосной новостью. Все затмила «кровавая тризна» по молодому графу. О ней до сих пор по пивным барам вечерами с восхищением судачат за стаканчиком.

Горничная, покачивая обтянутыми шелком пышными бедрами, принесла нам чай с бутербродами и с игривым подмигиванием персонально для меня забрала поднос. Еще в дверях обернулась и улыбнулась так призывно, что тут даже дурак поймет, потому как у него дух от такой улыбки захватит. Но я не дурак, я сделал вид, что ничего не заметил. Оно мне надо тут в «медовую ловушку» попадать при наличии красивой и страстной жены под боком?

Как только я с наслаждением откусил первый кусок буженины, маркграфу – чтоб он был здоров – именно в этот момент приспичило меня принять. Ну что такое не везет и как с этим бороться?..

Кабинет, куда меня поспешно втолкнул флигель, неожиданно не поразил меня размерами. Где-то метров тридцать квадратных всего, не больше. Высокие потолки. Люстра с хрустальными подвесками на пять масляных ламп. Два высоких окна. Скромно. А то обычно высокие начальники приближают площадь таких помещений к размерам футбольного поля. Это чтобы ты до него от двери еще долго шел, проникаясь его величием и осознавая собственное ничтожество перед небожителем. Здесь же было все по статусу обитателя весьма аскетично, в отличие от парадной анфилады, которую я видел в этом дворце в прошлый раз. Истинно рабочее помещение.

В простенке висит карта Реции с заштрихованными зеленым карандашом новыми землями на юге. Линии путей сообщений выделены. Какие-то флажки воткнуты. Непосвященный не поймет.

На полу большой ковер в зеленых тонах. Застекленные шкафы – на дверцах за стеклами шелковые зеленые шторки, так что содержимого не видно. Красивый сейф в углу у письменного стола, просто произведение искусства металлического литья. Несколько стульев вдоль стены и пара кресел перед большим письменным столом с двумя тумбами резного темного дерева и массивной столешницей, сработанной из цельной плиты полированного черного камня.

Сразу вспомнилось, как в одной из московских квартир, принадлежащей семье моей тогдашней временной подружки, видел я аналогичный стол, только круглый, на одной центральной ноге. Специальный стол для профессиональной игры в карты, чтобы не было возможности мухлевать. Прадедушка той моей пассии – «из бывших» – держал до революции фешенебельный игорный дом, и это было все, что от него осталось потомкам.