Текст книги "Фебус. Принц Вианы"

Я встал с колена и громко произнес:

– Моя Дама меня незаслуженно балует. Покажите мне того дракона, которого я должен убить!

На что Иоланта просто ответила:

– Лучше не пропадайте насовсем, возвращайтесь хоть иногда к нам в Боже. Для заморского принца это уже подвиг. – Она снова мне подмигнула. – Помните: наш дом, как и наше гостеприимство, всегда открыты для вас и ваших людей.

И вот тут Иоланта позволила себе широко улыбнуться и поцеловать меня взглядом.

– Нет, я не могу принять такой дар, оставив Госпожу мою и Даму без средства передвижения…

Сказав это, я держал паузу.

Увидел, как по-детски огорчилась моя пассия.

Как насупился барон, узрев в моем отказе урон своей чести.

Как разом коллективно разочаровались замковые слуги, которые не получили свой законный кусик положительных эмоций. Как тихо они огорченно выдохнули.

Да вот такой я – товарищ Кайфоломов.

Посчитав, что «мхатовская» пауза даже несколько затянулась, поспешил провозгласить:

– …поэтому со своей стороны я дарю своей Даме двух чистокровных лошадей андалузской породы, достойных конюшни любого монарха, – и сделал знак рукой сержанту. – Только на таких условиях я могу принять от своей Дамы столь щедрый дар.

Два стрелка – один с гербом Беарна, другой с гербом Фуа на груди – вывели через расступившийся строй моих воинов к ступеням замкового дворца белую кобылу и вороного жеребца.

На этот раз Иоланта сама протянула мне руку для поцелуя, пока остальные были заняты разглядыванием щедрого подарка.

Взяв девушку под руку, я подошел к хозяину замка и сказал:

– От всей души благодарю вас за гостеприимство, господин барон. За себя и за своих людей. Надеюсь на ваш ответный визит в Тарб, По или Помплону. На моих землях вы всегда найдете стол, кров и спокойное убежище от врагов на любой срок.

Повернулся вполоборота к Иоланте и сказал обоим Меридорам:

– Я не говорю «прощайте», я говорю «до свидания».

На слове «свидания» моя Дама зарделась как маков цвет.

Я поклонился хозяевам замка и, спустившись со ступеней, легко взлетел в седло Флейты, едва коснувшись широкого серебряного стремени. Седло оказалось мягким не только на вид. Кобылка, почуяв нового седока, недовольно перебрала ногами, шагнув вбок. Я охлопал ее по шее, лаская. Она всхрапнула и решила мне покориться.

– По коням, – отдал приказ.

Все же мне было немного совестно. Я отдал совсем не нужных нам лошадей, которых все равно пришлось бы бросить на берегу, а Иоланта, судя по тому, как она глядела на кобылу, отдала мне свою любимицу. Неравноценные подарки.

Наше воинство, построившись по двое в ряд, уходило в воротный туннель надвратной башни. Глядя на то, как многие наши люди с седла раскланивались с замковыми слугами, понял, что принимали их тут хорошо. И воины довольны отдыхом.

Я, замыкая кавалькаду, сразу после повозки, которую нам вместе с возницей одолжил старый барон, – отвезти до барки запас провизии и два пятиведерных бочонка вина, которыми он сам же нас и одарил, – напоследок повернулся из седла к Иоланте.

Прощальный воздушный поцелуй, после которого я круто развернул кобылу и коротким галопом поскакал догонять свое воинство. Это я так подумал – галопом. На самом деле Флейта разом выдвигала ноги только одной стороны. У нее был единственный аллюр – иноходь. Иноходь быстрее или иноходь медленнее. И на ней действительно совсем не трясло. И правда, как в кресле.

Микал с Филиппом ожидали меня на лугу сразу после моста через ров и, пристроившись за мной, вместе догоняли отряд. Все же они – моя свита, и то, что они тактично не мешали мне прощаться с Иолантой, не снимало с них обязанностей.

Глава 5
Лесные дороги Анжу

Дорога на запад от замка петляла среди виноградников. Отряд перешел на шаг, и мы его быстро догнали. А там уже я сам возглавил походную колонну.

Когда вся кавалькада, покинув благословенные поля Боже, втянулась в лес, я спросил:

– Что так беспечно идем?

– В чем ты видишь беспечность? – ответил дон Саншо вопросом на вопрос.

Меня просто подмывало спросить у него, не было ли в его роду евреев, но в эти времена с их культом «чистой крови» можно было за такой вопрос запросто с ходу нарваться на поединок. Даже с близким другом. Потому промолчал, а сам подумал, что аристократия сейчас такая вежливая и учтивая между собой, потому что за прошедшее тысячелетие все, кто мог, уже «за козла ответили» – искусственный отбор называется. Хорошо, что у нас в музее была атмосфера интеллигентной, я бы даже сказал – академичной вежливости отношений между сотрудниками, а то… Нет, я все же теперь принц крови, епрть, и вправе выставить вместо себя любого бойца хоть на Божий суд, но все же… все же… Репутация в это время – не пустой звук. Лучше не нарываться ради сомнительной шутки. Сказал другое:

– Выставить передовой и арьергардный дозоры. По два стрелка. На сотню-полторы туазов* от отряда. Так они и засаду заранее обнаружат, а если будет преследование, то тогда мы сможем неспешно подготовиться к его отражению.

– В этом есть резон, – согласился дон Саншо, – до земель Паука не так уж и далеко.

И инфант отдал необходимые распоряжения сьеру Вото.

Виноградники закончились, и проселок углубился в лес. Около замка он совсем не напоминал те первобытные дебри, сквозь которые мы прорывались всего несколько дней назад. Больше всего это походило на природный парк, резерват, в котором санитарно вырубили сухостой и аккуратно подобрали весь хворост. Заодно и лишние кусты повырубили, так что просматривалось все вокруг на большое расстояние. Ничего не скажу – и выглядело все это красиво, и никакую засаду в таком лесу не спрячешь.

Сама дорога больше напоминала парковую аллею из французского исторического фильма с Жаном Маре в главной роли. Но тень деревья давали вполне приличную и жары особо не чувствовалось. Оглядевшись, я не заметил ни одного хвойного дерева – только лиственные. В основном бук. Но встречались ясени и грабы, даже вечнозеленый тис, а величественные дубы в окружении зеленых полян потрясали своими размерами: так и мнилось, что вот-вот из-за такого лесного гиганта выйдет седобородый друид в зеленой рясе с золотым серпом на поясе.

– Саншо, тебе не кажется, что этот лес очень сильно отличается от той чащи, в которой мы блукали в Турени? Странно мне это, вроде бы и расстояния небольшие…

– Ты наблюдательный, Феб, – ответил мне одноглазый приятель. – Близость замка – вот и весь секрет такого леса. Сухостой в округе давно спалили в его каминах. А вилланам здесь без особого разрешения сеньора даже прикоснуться топором к дереву – если не смерть, то суровое наказание. Вот они и собрали в округе весь хворост до последней веточки. И кусты тайком подрубают, чтобы те на корню высыхали и становились законным хворостом. А что до Турени… Свой лес Луи Паук запретил рубить, чтобы он стал непроходимым. Сплетничали, что он даже капканы на людей там ставит. А дрова ему рекой возят.

Этой поездкой я просто наслаждался. И не столько потому, что мог вертеть головой вокруг и получать от созерцания яркое сенсорное удовольствие, сколько ездой на подарке моей Дамы – иноходец был выше всяческих похвал. Никогда раньше не ездил на таких лошадях и теперь понял все литературные восторги по поводу их иной ходьбы.

Проселок уткнулся в торный тракт, который был намного шире – три телеги разъедутся без напряга. Было заметно, что по этому «шоссе» ездят часто. Но скорее всего – в другое время. Утром – от реки, после разгрузки барок, а к реке – как бог пошлет.

Остановились, не выезжая на тракт, выслав по нему разведку вправо и влево от перекрестка.

Разведчики вернулись быстро – разве что коней размяли, – сообщив, что в обе стороны пусто.

На тракте весь отряд пошел широкой рысью, которую еще строевой называют.

И тут моя кобылка меня не подвела: шла голова в голову с жеребцом Саншо. И если инфант постоянно подпрыгивал в седле, опираясь на стремена – облегчался, как говорят конники, – то я на Флейте как сидел, так и сижу. Езда на иноходце больше напоминала езду на мотоцикле, нежели лошади.

Навыки всадника у юного тела моего реципиента намного превосходили мои собственные в прошлой жизни. Хотя с конноспортивным комплексом музейщики часто общались по поводу тематических костюмированных праздников, которыми директорат комплекса зарабатывал основные деньги с массовой публики. И соответственно угощали нас покатушками на лошадках. Одно время я так втянулся в это, что каждые выходные проводил на стипль-чезе и сына к этому привлекал – нечего ему все свободное время за компьютером сидеть. Так что для человека двадцать первого века держался в седле я неплохо. Но как владел своим телом Феб – для меня было откровением. Просто олимпийский чемпион, и главное было ему в этом не мешать. В чем я и тренировался на ходу: выпустить наработанные рефлексы доставшегося мне тела, не сковывая их своим сознанием.

Скорость отряда на тракте выросла существенно. Река, наше спасение, приближалась.

Крутил-крутил головой по сторонам, потом это мне надоело; никакой новизны – все тот же лиственный лес, разве что гуще стал подлеском.

Подозвал жестом к себе Филиппа, и когда тот подъехал ко мне, спросил, не снижая скорости кобылки:

– Все давно хочу тебя спросить, дамуазо: а где мои доспехи?

Парень виновато опустил голову и промямлил:

– Остались в шато Плесси-ле-Тур, сир. Хорошие были доспехи, белые* – миланские. И шлем – армет*. Копья турнирные. Бастард*. Два тарча*, гербовых вианских. И еще один – с гербом Беарна. Ваш любимый моргенштерн* для бугурта*. Это тяжелые турнирные доспехи. Еще кольчуга панцирного плетения и полукираса* с наплечниками толедской работы, черные с золотой насечкой, горжет* и салад* такие же – эти боевые, легкие. Боевое копье еще, не турнирное. Попоны гербовые для коней, как легкие, так и простежные с набивкой паклей. Доспехи белые для коня, гарнитурные к турнирному доспеху. Знамена. В том числе ваша баннера* осталась вместе с вашими доспехами. И моя бригантина* тоже, вместе со шлемом и всем прочим.

– У дона Саншо как?

– Та же история. Его корацина* осталась в его покоях.

И паж замолк.

– Как так получилось? – спросил я.

– На нас напали неожиданно, сир. Никто из наших людей не был в доспехах – мы же были в гостях и гуляли во дворе шато только с парадным оружием. Хорошо хоть удалось вовремя лошадей вывести из конюшни, да и то не всех.

– М-да… – Помолчал немного и задал вопрос, к которому так долго подбирался: – Что сталось с нашими людьми, которые остались нас прикрывать?

– Они все дворяне, сир. Если не погибли, то захвачены в плен. Лошадей для них мы не успели вывести. Думаю, за них потребуют выкуп.

– А моя казна?

– Осталась также в ваших покоях, сир, – спокойно уже ответил парень – он же за казну не отвечал.

– Час от часу не легче. Сколько людей прикрывало наш отход?

– Десяток, сир. В основном ваши молодые вассалы из Вианы и Тапа. И пяток из свиты инфанта. Всего пятнадцать человек. Кабальеро, сержанты, оруженосцы, конюшие и казначей.

– Казначей? – удивился я искренне.

– Да, сир, он лихо владеет мечом.

Какие, однако, неординарные бухгалтера в это время водятся. Чем дальше в анжуйский лес, тем больше я осознаю, что мы там – в прекрасном далеко, – совсем не понимаем жизнь Средневековья.

– Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главное – спастись самим. Потом и остальных вытащим, – сказал я и отослал оруженосца от себя. – Свободен пока.

Дорогу за поворотом нам неожиданно преградила большая двуколка – почти арба, с впряженным в нее крупным мышастым ослом. Животное лежало на земле и неритмично дергало задней ногой. Вокруг повозки стояла группа людей, скорее всего – семья: крепкий мужик лет за сорок, парень лет семнадцати и еще один годков десяти, женщина лет тридцати с небольшим и две девочки-близняшки не более пяти лет.

Наше боевое охранение уже нареза́ло вокруг них круги. Развлечение им. А службу кто нести будет? На что не преминул я попенять сержанту.

Тот выскочил на коне вперед и шуганул стрелков на службу. Опасности никакой для нас эти несчастные не представляли. Но взаимопонимания между сержантом и людьми, стоящими на дороге, я также не заметил.

Подъехав ближе, я спросил сержанта: в чем дело?

– Государь, этот серв* пытается говорить на языке франков, но у него это плохо получается. По-человечески же говорить он совсем не умеет.

Насчет «по-человечески» я так понял, что сержант имел в виду васконскую «мову».

– С грехом пополам я разобрал, сир, – продолжил доклад сержант, – что они путешественники и что у них осел вот-вот околеет. И для них это беда. Впрочем, мы это и так видим сами.

Тем временем наш отряд полностью окружил бедолаг. Но никто так и не смог понять, что там себе этот мужик лопочет. Так и гадали, пока мужик не заметил на мне золотые шпоры и не обратился ко мне «герр риттер*».

– Шпрехен зи дойч? – озарила меня догадка.

– О! Я. Я-я-а.

Обрадовался тот и зачастил на таком заковыристом диалекте средней Германии, что даже я, свободно владеющий хохдойчем*, понимал только с пятого на десятое. Все же немецкие народные диалекты отстоят от литературного немецкого языка еще дальше, чем «современная» украинская мова от лексики Тараса Шевченко, которого скоро будут на украинский язык переводить как с иностранного. Так вот, даже в Первую мировую войну кайзеровская армия строилась по национальному признаку, иначе солдаты просто не понимали, о чем им толкуют прусские офицеры. Хотя и те и другие дойчи – один народ.

Я спросил мужика, кто он, и получил обстоятельный ответ:

– Я Уве Штриттматер, колокольных дел мастер из Мехелена, который здесь называют Малин. А это моя семья.

– Куда путь держите? – влез с вопросом дон Саншо.

Я перевел.

– Куда подальше от германских земель, – устало промолвил путник, – но, как видите, наш осел околел, и думаю, что наш путь тут и закончится насовсем. Конца недолго ждать осталось.

Вся семья ремесленника стояла за повозкой и молчала. Выражение лиц у них было фатальным. Эти люди давно готовы принять любой удар судьбы и смирились с этим.

– Что вас гонит на чужбину? – Дон Саншо подбоченился в седле.

Я перевел.

– Если вам, герр риттер, что-либо говорит слово: «фемгерихт», то и объяснять чего-либо нет смысла. А если вы такого слова не знаете, то и не рассказать о нем в двух словах. Если коротко, то мне грозит смертельная опасность, от которой я и бегу куда глаза глядят.

– А ты дерзок, мастеровщина, – сурово сказал дон Саншо после моего перевода.

Инфант решил обидеться и наказать проходимца. Рука его уже потянула плеть из сапога.

Я вольно перевел мастеру, что «герр риттер» обидчив и лучше его не дразнить. Мастер понял, что лучше надо сократиться.

– Простите меня, ваша милость, – поклонился он Саншо, – если я был не учтив с вами, это все потрясение от того, что я не могу двигаться дальше. И от плохого знания вашего языка.

– К дону* надо обращаться «ваша светлость», – подсказал мастеру сьер Вото на языке франков.

Мастер тут же опустился на колени в пыль дороги и понурил голову. Вслед за ним на колени встала и вся его семья.

– Прошу простить меня, ваша светлость, я вел себя неподобающе, но только потому, что я на краю отчаяния. Я даже не помышлял вам дерзить.

Тут я понял, что пора вмешиваться, и показал Саншо жестом, что в игру вступаю я.

– Так ты литейщик? – спросил я мастера на хохдойче.

– Да, ваша милость, литейщик и колокольных дел мастер, – ответил он мне по-немецки.

– Что тебе нужно для того, чтобы ты отлил стопудовый колокол?

– Воск, медь, олово, серебро, хорошая глина, дерево и два помощника, – он кивнул на сыновей. – Инструмент у меня в повозке.

– Сколько возьмешь за работу?

– Стол и кров для моей семьи. И защита от Фемы*.

Посмотрел на меня снизу вверх и, видя, что я улыбаюсь, торопливо добавил:

– И возможность работать на сторону, когда не будет ваших заказов.

– Перекладывай свои вещи в телегу к бочкам, – приказал я ему. – Пойдете пешком рядом с ней.

Обернулся к стрелкам:

– Кто-нибудь – прирежьте осла, избавьте животное от мучений.

Потом мой взгляд упал на маленьких девочек.

– Микал, Филипп, возьмите малышек к себе в седла. Пешком они не дойдут.

– Могу я узнать имя моего благодетеля? – спросил меня мастер.

– Можешь. Я – Франциск, наследный принц Наварры. И колокола лить ты будешь там.

– Это за морем, ваше высочество?

– За морем.

– Слава богу, который прислал меня к вам, ваше высочество, – воздел он руки к небу, перекрестился и неожиданно поцеловал мое стремя.

– Надеюсь, ты не еретик? – спросил я его.

– Не сомневайтесь, ваше высочество, я добрый католик. У доминиканцев* ко мне не было претензий.

Дальше до самой реки мы доехали без приключений и происшествий. Разве что повстречали обоз из десятка груженых фур под охраной четырех легковооруженных всадников без гербовых значков – наемники у купцов. Те, не отдаляясь от своих телег, проводили нашу кавалькаду подозрительными взглядами. И, казалось, даже лошади их облегченно вздохнули, когда мы неторопливо прошествовали мимо них.

А так – солнышко светит ласково, стрекозы летают, бабочки, жары особо сильной нет, лошадей до пота не выматываем – идем крупным шагом, пыль и та лишь в конце колонны скапливается. Просто прогулка, а не бегство. В костюмированном кино все по-другому – там погони на полном пределе и лошади все в мыле. А тут ощущение такое расслабляющее, немного грустное и мечтательное.

Старперу в мозгах по большому счету все фиолетово, кроме как быстрее сесть на кораблик и убраться отсюда подальше, а вот моему юному телу уже не хватает Иоланты. Я и забыл, как это бывает насладительно – просто провести ладошкой по женскому телу; где-то лет в сорок такие тактильные ощущения сами собой отключились. А этот пацанчик мало того что наслаждается, но еще такое наслаждение помнит, зараза, отвлекая от размышлений на тему: что происходит, кто виноват и что делать? Вовремя мы уехали из шато Боже. Ой как вовремя.

Река появилась неожиданно. Лес, лес вокруг и сразу перед глазами – водная гладь с заметным течением на стрежне.

Большая одномачтовая барка – метров тридцати в длину, широкая и пузатая, – причалена канатами к вбитым надолбам на небольшом пляже. На корме надстроено небольшое возвышение, на котором прикреплено длинное рулевое весло. Мачта ровно посередине держится на растянутых к бортам канатах.

С борта сброшены широкие наклонные сходни из толстых досок, по которым местные амбалы еще таскали на плечах мешки из четырех фур, запряженных каждая парой сонных коняшек. Три фуры уже стояли практически пустые. Оставшийся груз неторопливо исчезал в объемных трюмах барки.

– Кто-то еще с нами едет? – спросил я сержанта, наблюдая погрузку.

– Нет, сир, это заказанные нами припасы грузят: овес, отруби, сено и солому. Лошадей в пути кормить. Хочешь не хочешь, а каждому коню в день дай по шесть фунтов овса и три фунта отрубей. Четыре-пять фунтов сена. На море еще воду придется в бочках брать на все время. А тут хорошо: черпай ведром с борта – и вся недолга.

Вода в реке действительно выглядела очень чистой даже у берега, где постоянно что-то грузят.

– Хорошо, – одобрил я его действия. – Руководи погрузкой.

Мою кобылку подхватил под уздцы Микал, и я соскочил на прибрежный песок.

Впереди меня на барку взбежали два беарнских стрелка и разошлись в стороны. Один на нос, другой на корму. Их арбалеты были взведены и болты* уложены в направляющих желобах. «Это просто здорово, что мои люди службу знают», – отметил я про себя с удовлетворением.

Чтобы никому не мешать – сам я, что делать тут, конкретно совсем не знаю, – уселся на край крыши кормовой надстройки и с удовольствием наблюдал за тем, что делается вокруг: да-да, именно это самое затертое: горящий огонь, текущая вода и работающие на твоих глазах человеки. На тебя лично вкалывающие. А ты им, главное, – не мешай.

Для начала разгрузили нашу телегу, и местные амбалы закатили по сходням бочонки с вином и угнездили их в трюме под суровым взглядом сержанта. Потом и остальные припасы, которыми нас одарил старый барон, переместились туда же.

Коней расседлали, и пока одни стрелки носили их седла и сбрую на барку, другие, недолго выходив коней по кругу, завели их в реку купать, предварительно раздевшись догола. Заодно и сами приняли водные и солнечные ванны. Загар у всех был, как бы сказали в двадцать первом столетии, – рабочий: лицо, шея до ключиц и ладони. В остальном они хвалились своей натуральной кожей разной степени смуглости и сметанистости. Почти у всех на теле были старые шрамы.

Флейту обихаживал Микал, а Филипп отмывал моего вороного андалузца, кличку которого я пока так и не выяснил – незачет!

Смотрю и удивляюсь. Вот дворянский сын Филипп, даже баронский отпрыск, кажется, а не гнушается сам коня мыть. На пару с рабом. И не своего коня, а моего. Странные тут мажоры. А еще аристократы! Наши богатые детки бывших пролетариев такое занятие посчитали бы для себя западло.

Обиходив моих коней, мальчишки тут же принялись за своих.

Когда кони обсохли, то, посыпав сходни песком, стрелки стали их поодиночке, но все же довольно плотной очередью заводить на борт, а оттуда в трюм.

Первыми заводили огромных флегматичных тяжеловозов – рыцарских дестриэров, принадлежащих сьеру Вото и шевалье д’Айю. Мощные гнедые кони, под тонну весом, под два метра в холке, с широкой грудью, длинными хвостом и гривой, с большими, заросшими черным волосом копытами. Первыми – как самых спокойных характером и, наверное, к такому привычных. За ними, ласково похлопывая по шее, мальчишки моей свиты, взявшись за уздцы, ввели мою Флейту.

Тут и обнаружилось то, чего я совсем не знал: жеребцов и кобыл разводили по разным трюмам по обе стороны мачты.

И по мере того, как заводили очередного коня, матросики с барки споро сколачивали за ними денники, разделяющие лошадей в трюме. Сколачивали – это эвфемизм, хотя они и пользовались деревянными киянками. На самом деле они просто вставляли готовые доски и брусья в уже существующие пазы, подбивая где надо киянкой. Никаких гвоздей, кроме деревянных нагелей, не применялось. Стало понятно, что к такой работе у них большая сноровка, и коней тут водным транспортом перевозят часто.

Кормушек и поилок не делали.

Я подозвал Микала для консультации и тот пояснил:

– А зачем, сир? Торбы для зерна у нас и так есть, водой из ведра напоим, а сено кони сами с угла подберут. Вот чистить за ними придется много.

– А куда навоз девают?

– Если дом хозяина барки недалеко, то они поставят специальный ящик для сбора – домой отвезет на огород. А нет, так просто за борт выкинем. Шкипер скажет, как поступить.

Последним ввел своего коня сержант. Мощного вороного андалузца. Пожалуй, он был даже несколько массивнее, выше и крупнее, чем мой конь. Но не так красив.

– Микал, вот сержант носит полный доспех кабальеро, хотя и устаревший, а конь у него, по сравнению с монстрами шевалье и сьера, можно сказать, мелкий. Как так?

«Ступенька» поглядел на меня с недоумением, но потом, видно вспомнив, что я все на свете забыл, пояснил:

– Конные арбалетчики, сир, не закрывают в бою своих коней доспехами, только попонами, набитыми паклей. А кони сьера и шевалье, кроме того что таскают самих всадников в сорока пяти фунтах железа, еще и свои железные доспехи носят, не менее тридцати фунтов весом. И скачут с ними по полю в копейной атаке до ста туазов. Могут и двести туазов проскакать галопом, но потом очень сильно устают. Это в бою. А на турнире доспехи бывают и вдвое тяжелее.

– Ваши милости, – раздался крик с берега, – вы коня тут забыли.

Около повозки барона стояла рыжая кобыла-андалузка, меланхолично выдергивая сено из телеги.

Я перевел взгляд в трюм. Но там места уже не было. Все было занято лошадьми.

– Позови шкипера.

Микал даже никуда не бегал, просто помахал рукой.

– К услугам вашей милости, – подбежавший шкипер стянул с плешивой головы вязаный полосатый колпак.

– Еще одну лошадь барка возьмет?

– Никак нет, ваша милость, просто некуда ставить, – развел старик руками.

– Саншо, подь сюда, – помаячил я инфанту. – Проблема есть.

Инфант, вникнув в суть, кивнул головой и, подойдя к борту, крикнул на берег:

– Это подарок старому барону от инфанта Кантабрийского дона Саншо. Так и передай. И смотри не потеряй по дороге.

И повернувшись к палубе, зычно прогорланил:

– Эстебан, быстро снеси на берег узду и седло этой кобылы! И привяжи ее к телеге за чембур, чтобы спокойно трусила следом.

Когда все было сделано как приказано, все пять возчиков поклонились нам, сняв головные уборы, испросили разрешения отправиться домой. Каковое немедленно получили.

Пустой обоз из четырех больших фур и одной телеги быстро скрылся в лесу за поворотом тракта.

Я еще посмотрел на противоположный берег – там никакой дороги не просматривалось. Ровная стена леса.

– Шкипер, часто тут разгрузка-погрузка происходит?

На берегу я увидел только три пары надолб, которые тут исполняют роль причальных тумб.

– Через два дня на третий, если не через день, ваша милость. Было бы чаще, но Анжер недалеко, большая часть товара туда уходит. А сюда больше по заказам возим, впрочем, как и по всей реке.

Уже завершались последние приготовления к отходу речного судна, когда на берег с громким топотом выскочила расфуфыренная кавалькада. Все всадники, кроме одного, были одеты в белые жакеты с длинной, скрывающей пуфы, юбкой воланами из белых, красных и зеленых вертикальных полос и зеленые шоссы, на которых блестели стальные наколенники. Под жакетами рыбной чешуей выглядывали кольчуги. У седел пристегнуты шлемы-бацинеты. А вот возглавляющий кавалькаду всадник мог похвастать полным рыцарским доспехом. Тело его защищала корацина, руки и ноги полностью закрывали сочлененные латы. Даже ступни ног были в широких сабатонах*. Новомодные большие наплечники, с которыми не нужны рондели. И все это железо на нем мало того, что отполировано до зеркального блеска, так еще и серебряной насечкой покрыто. На голове шлем-салад с ярко выраженным бугивером* и целая корзина белых перьев на шлеме – просто клумба из-под тонкого золотого обода. Прям как на турнир вырядился воин. Шлем был откинут на затылок, открывая верхнюю часть лица с колючими льдистыми глазами.

– Скоттские гвардейцы Паука с жандармом во главе, – прошипел мне Микал, натягивая тетиву арбалета.

Всадники на пляже успокаивали разгоряченных коней, нервно гарцевавших под ними. Это минутное замешательство шотландцев дало достаточно времени, чтобы наши стрелки взяли их на прицел арбалетов.

Когда кто-то из шотландцев попробовал вытянуть лук из саадака, то моментально над ним в ствол бука вонзился, задрожав, арбалетный болт, что тут же утихомирило и этого вояку, и всех остальных.

Руководивший ими жандарм неторопливо подъехал к сходням на своем огромном дестриэре, скрытом попоной и доспехами, и зычным голосом огласил:

– Именем руа франков, вы все…

Договорить я ему не дал, порвав его шаблоны расхожей шуткой двадцатого века:

– А он что, большой начальник? – И зубы скалю.

Жандарм впал в ступор от такого наглого оскорбления величия короны, которой он служит.

Наши люди на палубе также боязливо поежились, отводя от меня глаза. И за меньшее в эту эпоху отправляли на плаху.

Только дон Саншо, позволив себе лениво поаплодировать, показал, что оценил мою шутку.

И еще в глазах сержанта я прочитал толику уважения.

– Лучше признай, что самая красивая девушка в мире – это Иоланта де Меридор, Дама моего сердца, – продолжал я грузить жандарма.

А у того, кажется, от возмущения в зобу сперло. Молчит, как рыба об лед, только глаза страшно таращит.

– Ну что стоишь железным болваном? Шлем мозги заклинил? Слабо́ взять конем такое маленькое препятствие?

Куда там. Тяжелые рыцарские кони прыгать в доспехах не умеют, и жандарм это знает твердо.

– Да я… – наконец-то разродился рыцарь. – Да тебя…

– Вежливые люди сначала представляются в благородной компании, – попенял я ему покровительственно, – да где уж тебе этикету было научиться. Наверное, когда с гор за солью спустился, тебя франки в гвардию забрали. Так до сих пор очухаться от радости и не можешь, что здесь тебе овец барать не приходится. Кстати, а где твоя клетчатая юбка? Я слышал, что дворяне скоттов носят юбки, потому что сами делают всю женскую работу по дому. Это правда? Вы и младенцев грудью кормите?

Жандарм, несмотря на пару десятков килограмм железа на нем, лихо спрыгнул на песок, слегка присев. И тут же выпрямился.

– Барон Джон Кармайкл к вашим услугам, мон сьер, – ответил он, снимая с седла страшного вида секиру и с гулом прокручивая ее вокруг кисти в латной перчатке.

– А ты всегда так дерешься – весь в турнирном железе – против безоружных и бездоспешных? Как это бла-а-ародно. Прямо железный дровосек. Уже боюсь!

Бинго! Удалось все же смутить этого терминатора, который, с молчаливой злостью оглянувшись на остальных гвардейцев и видя их молчаливую неодобрительную реакцию, сменил боевой топор на шотландский палаш* с вычурной гардой корзинкой.

И спросил меня в свою очередь, сдерживая злость и стараясь быть вежливым:

– Могу ли я узнать имя юного нахала, который скоро умрет? За кого мне свечку в церкви ставить?

– Конечно, можете, барон. Я – дон Франциск, принц Вианский. Племянник твоего руа. Никогда еще не дрался с железными дровосеками.

И встал так в картинной позе, опираясь на меч. Типа, клал я на всех на вас с прибором. Имея за спиной почти два десятка арбалетов, можно позволить себе быть нахально-храбрым.

– Вот ты-то, сопляк, мне и нужен, – вскричал жандарм и лихо бросился вверх по сходням, пробуксовывая железными сабатонами на посыпанных песком наклонных досках.

Мама дорогая, допинделся-таки я до цугундера. Сознание интеллигента розлива третьего тысячелетия, привыкшего к безнаказанности самых поносных оскорблений в сетях, впало в полный ступор при виде быстро приближающегося железного человека с метровым ножиком в руках, которым он меня собирается всерьез на пятаки порубать. Все вижу, все слышу, а сам даже «мама» сказать не могу. Полное оцепенение. А «за козла» ответить придется всерьез. Прямо сейчас. С летальным исходом.

И стрелки мои не стреляют в него, суки, а я так на них надеялся. Поединок же, никто не вмешается. Не бла-а-ародно это, епрть. Так и остальные шотландцы на берегу просто смотрят не дергаясь.

И вот пока сознание старика-интеллигента находилось в оцепеневшем ожидании скорой смерти, тело юнца, дождавшись, пока шотландский рыцарь вскарабкается на палубу, само сделало шаг назад в сторону, ловко увернулось от широкого размаха палаша и засадило прямым выпадом узкий меч прямо в левый глаз барона, в щель шириной в ладонь между бугивером и шлемом.